Рыжий волчонок

Прощаться с Готэмом не пришлось — сил не было, да и угольный силуэт его отдалился столь скоро, что Эли едва ли успела поймать взглядом кромку моста, отделявшего родной для нее город от остального мира, словно тонкая цепочка. Колеса мерно шуршали по асфальту, прохладные серые тучи скользили следом за уползающим прочь цирком, словно пытаясь ухватить его за кончики сложенных куполов. Пол Сисеро был молчалив, Макс — тем более, этот бедный мальчик, кажется, отчаянно пытался стать немым, коря себя за каждый лишний звук. Эли давно уже поняла, что молчание — лучшая тактика поведения со взрослыми, но никогда не задумывалась о том, какого это — практически не говорить, всю жизнь проведя под плинтусом. — Будешь? — она протянула ничего не значащий леденец в прозрачной обёртке своему маленькому соседу, и тот робко взял подарок, смотря на нее неотрывно и даже как-то грустно. — Я для тебя купила, ешь. — Такие слова стоили дёшево, но почему-то именно они вызывали самые искренние улыбки. И вновь чтение кончиками пальцев, левой рукой — едва разборчиво, правой — чуть лучше. Пускай перелом и зажил, но нервные окончания у девочки работали плохо, передавая сигналы ощущаемым трудом. Почему она словно забыла об этом? Проигнорировала столь важную травму? Смотря на собственную ладошку, циркачка не могла ответить на этот глупый вопрос. Она просто… сделала это. Не придала значения, походив с утяжкой бинта с месяц, а может и чуть меньше, все одно половину времени провела в истеричном бреду. Макс принес ей чашку горячего чая, когда колонна фургончиков проезжала мимо зеленящегося незнакомыми деревьями прилеска. — Спасибо. Они немного посидели рядом, словно брат с сестрой, мальчик жался к Эли отчаянно и по-детски наивно, а она едва ли была тепла к нему столь же сильно, но никогда не отталкивала его, даже поделившись накидкой пледа. Может, из него было суждено вырасти второму Джерому, израненному и одичалому, может — нет, но пока циркачка была в силах сделать хоть что-то, чтобы Макс не чувствовал себя одиноким, она делала это, не надеясь ни на какой результат. Они убирались вместе, жили вместе, слушали ворчание старика Пола Сисеро, для которого сдвинутая на пару сантиметров вещь уже считалась словно бы прокаженной, неправильной, «не на своем месте». Общие проблемы единили получше слов и конфет, вынуждали действовать сообща для того, чтобы не было пыли, скандалов, упрёков и прочих прелестей совместного быта с провидцем. Девочка читала шепотом, едва размыкая губы, отделяя буквы друг от друга кончиками пальцев с видимым трудом, но все же собирая их в слова. «Алиса нагнулась, подняла с земли палочку и, не отдавая себе отчета в том, что делает, протянула ее щенку. Щенок взвизгнул от счастья, подпрыгнул всеми лапами в воздух и ухватился за палку». — Эли! Ты опять забыла, чему я тебя учил? — старик «посмотрел» в сторону циркачки, прекрасно определив, в какой части пространства она находится. — Закрой глаза и отдайся чувствам, ты абсолютно бездарна в использовании шрифта Брайля, хотя бы попытайся прислушиваться к моим советам. — Я пытаюсь… — Это — всего лишь слова, ты действуешь твердолобо и бездумно. Ты никогда не научишься чему-то новому, если даже не пытаешься изменить подход. — Пол был жесток, груб и резок в высказываниях, и девочка иногда задавалась вопросом: «Что сделало его таким?» Всегда ли старик ворчал, всегда ли был недоволен абсолютно всем, всегда ли считал свое мнение единственно-верным? — Эли, ты всего лишь раздатчица флаеров, пару раз вспыхнувшая на сцене, а спеси у тебя столько, что даже Джером меркнет на твоём фоне. — Это жестоко. За что Вы так ко мне относитесь? — циркачка мягко закрыла книгу, отложив ее в сторону, наклонив голову влево. Она не была зла, но жгучий холод бурлил в ее крови отравой, разливаясь по венам, и в это мгновение Эли даже начала понимать своего отца, с улыбкой на лице готового всадить нож в любое горло. — Я отношусь к тебе так, как считаю нужным. Никто не будет жалеть тебя в этом мире, тебе незачем ждать хорошего от окружающих, все хорошее нужно заслужить. — А я не заслуживаю? — девочке вдруг стало тошно, в груди закололо, и она склонила голову, стараясь дышать глубоко и размеренно, пока рядом сжался Макс, глядя то на своего «учителя», то на нее. — Я вернулась в цирк после всего, что здесь пережила, я сделала все для того, чтобы не конфликтовать ни с кем в этом змеином клубке, я жертвую хорошей жизнью ради того, чтобы не оставить друга в беде. Я что, правда не заслуживаю хорошего отношения после этого? — Если ты считаешь, что за это тебя стоит погладить по голове — ты ошибаешься. — Отрезал предсказатель. — Что ты сделала для меня? Несколько истерик, шум и лишние нервотрёпки от Нортона не в счёт. Тебя поселили в моем доме, но ты не выказываешь ни грамма уважения, будто действительно заслужила находиться здесь. Сбегаешь ночами и днями, а я должен отбрехиваться за тебя. Не приносишь ни копейки, а на мне и так висит один дармоед. Хочешь взрослой жизни? Научись хотя бы читать кончиками пальцев. — Вы не правы. — Эли встала, сделав затем несколько шагов вперёд и замерев напротив сидящего на стуле собеседника, скрежещущего на нее своими голосовыми связками. — И в чем я не прав? — Во многом. Что я сделала для Вас? Стараюсь не влезать в Вашу жизнь. Мне кажется, этого достаточно для добрососедских отношений. Я не приношу денег? Простите, но мне и не платят, я работаю за еду и ночлег. Сбегаю? Вы даже дали мне плед для этого. Неужели боитесь, что со мной… нет, на меня Вам все равно, Вы волнуетесь за Джерома. — Неочевидная логическая цепочка вдруг окрепла в голове девочки, и она глянула на свои ладони, пытаясь собраться с силами. Шея глухо болела. В голову словно кто-то засунул барабан. — Но даже волнуясь за него, Вы умеете только причинять ему боль. — Ты несёшь ерунду. — Вот и весь ответ, и слепые глаза с прищуром смотрят в лицо Эли. — И даже не представляешь, насколько бредово звучишь. — Из-за меня у него стало больше проблем, да? — Я вышвырну тебя на следующей же остановке, как шавку. — Раньше он не защищался. И можно было обойтись дешёвой фразой о том, что мир жесток. — Продолжила давить циркачка, в кои-то веки показав зубы. Нет, она не безвольный ребенок, умеющий смотреть только другим людям в рот, любующийся на красивые картинки из книг и журналов. Она выточена из мрамора, выкована из стали, вырезана из бумаги, а потому острее лезвия может вскрыть правду-матку. Именно этому ее учила жизнь. Именно это имела в виду ее мама, шепча тяжёлыми, пряными ночами у кровати: «Ты со всем справишься, если сумеешь подобрать правильные ключи, ты справишься со всем, Элиша, я знаю, придет время — и ты сможешь». — Он больше не один, понимаете? Когда ты не один, когда у тебя есть хотя бы один человек, которому ты не безразличен, который не винит тебя во всех смертных грехах и не видит в тебе монстра… что-то меняется. Что-то трескается внутри. Но Вы этого не поймёте, — девочка чуть протянулась вперёд, говоря Полу Сисеро прямо в лицо все, что давно стоило сказать: — Потому что в Вашей жизни не встретилось такого человека. Старик ухватил ее за воротник с удивительной для слепого лёгкостью, сгребя в комок тонкую ткань, «взгляд» его горел, брови опустились ещё ниже, подбородок трясся. — Ты что, правда думаешь, что все так просто? — прошипел он, тряхнув ее и толкнув в сторону — Эли не смогла удержаться на ногах, даром что в груди и голове ее происходил кровавый резонанс, все гудело и стучало в ритм шарканья колес фургончика. — Глупое дитя, думающее, что познало жизнь. — Это Вы все усложняете, привыкли усложнять, — девочка глотнула воздух, и Макс придержал ее за плечи, молчаливо смотря в лицо. Кажется, он и правда испугался на мгновение, словно с падением циркачки обвалился и его мир. — Эли, пошли пить чай, — шепнул вдруг он. Стало тихо, и даже собиравшийся сказать что-то ещё Пол Сисеро осекся, стиснув зубы и сжав правую руку в кулак. Не время. Не место. Не сейчас. Не в пути. — Пошли. Я в порядке, Макс, все хорошо, — попытка улыбнуться успехом не увенчалась, но девочка все равно не сдалась, подняв уголки губ как только могла, запрокинув голову, чтобы посмотреть на своего маленького «спасителя», — ты ведь мне веришь? — Верю! — голос его дрогнул и заглох, словно прибитый к стене. Остаток пути до остановки прошел в молчании и постукивании ложек о края чашек. Эли позаботилась о Максе как могла — насыпала ему хлопьев, осталась рядом сидеть на краю постели и показывать точки шрифта Брайля, которые выкладывала синхронно с чтением книги. Прорицатель к тому моменту уже успокоился и ушел на отдых, взяв какую-то на первый взгляд безымянную литературу с полки, наверное, что-то из классики — пару раз девочка, протирая корешки и обложки, подмечала у него наличие произведений Шекспира. Нет, ее все же не выкинули из фургончика даже когда тот остановился в очередном небольшом городишке, никто не тронул циркачку и кончиком указательного пальца, она сама выскользнула в ночь, даже не обуваясь, как была — босиком, чтобы коснуться лодыжками травы. Было прохладно, но даже в лёгком платье, уже не праздничном, а домашнем, самом старом, в клетку, Эли чувствовала себя счастливой, бродя вдоль кибиток. Она знала, что Джером опять будет не в духе, прекрасно понимала, где стоит его искать, а потому опустилась на колени напротив клетки Шивы, смотря в лунном свете на переливы ее чешуи, пока со всех сторон слышались голоса. Цирки разъехались каждый своей дорогой ещё где-то на середине пути, и повод для волнения стало чуть меньше, но… — Какая же ты красивая. — Девочка зачарованно наблюдала за золотыми глазами змеи, столь похожей на свою хозяйку гибкостью, но отличную нравом. — Сучонок! — опалила слух ругань Лайлы, и, словно в первую встречу их, Джером вывалился, вылетел из фургона, на этот раз хлопнув дверью и загнанно обернувшись, рыча сквозь стиснутые зубы. С той стороны ударилась об окошко тарелка. Или же это был стакан? — Как поездка? — нашлось время для короткого вопроса. — Хреново. Пошли. — Парень схватил подругу за руку, оттянув подальше от клетки с красавицей-Шивой, и та легко поддалась ему, послушно направившись следом, кое-как поднявшись с земли. — Где твоя обувь? — спросил он через несколько метров, тут же закатив глаза: — Только не говори мне, что… — Не скажу. — Отозвалась Эли, неловко жмурясь от травяной прохлады. — Видать тебе тоже было не очень, я прав? — Ага. Рыжий подхватил ее под плечи и колени, с легкостью на глазах артистов протащив до фургончика Пола Сисеро, на чьи ступеньки и усадил, сам пробравшись внутрь, прихватив все, что было нужно для удачного времяпровождения, пока провидец с юным помощником отлучились: плед, обувь в виде пары туфель на низком каблуке, свою джинсовку, которую циркачка хранила под кроватью, приготовленный ею заранее термос с чаем. Они знали друг друга многим лучше, чем думали. В это время на улице на глазах девочки разворачивалась очередная драма — клоуны с акробатами грызлись, закусившись, кажется, из-за мест у главного костра, и Эли невольно задумалась о том, что было бы здорово, если бы они все потеряли свои звонкие голоса. Не обращать внимания на скандалы Грейсонов и Лойдов оказалось возможным только тогда, когда руки ее занялись ремешками туфель, а Джером закурил, глядя на подругу сверху-вниз. Старые проблемы никогда не исчезали, их удавалось только замалчивать. — Куда мы пойдем? Лагерь будут ставить только завтра. — Циркачка наконец смогла подняться, прекратив ощущать отстраненную прохладу, и друг набросил ей на плечи джинсовку, свернув под мышкой плед. — Как и обычно — куда-нибудь в лес. Или на крышу. Хочешь кофе в стаканчике? Обещаю не придушивать после, — улыбнулся рыжий, лениво поведя плечами, а после дунул девочке дымом в лицо, и та закашлялась тут же зажмурившись. — Хах. Нет, не обещаю. — Можешь попробовать, сам же сказал, что знаешь, как надо, — бесстрашно отозвалась Эли, взявшись за протянутую ей руку — дорога обещала быть недолгой, но, кажется, увлекательной. В этом городе они еще не были, пропустив из-за затянувшейся в болезни зимы часть турне, практически переклепав расписание под ноль. Теперь совершенно незнакомые улицы встречали ребят светом фонарей, редкими прохожими, чаще всего — забулдыгами, изредка — шумом сирен. Впрочем, до Готэма этому невзрачному месту было далеко — за пятнадцать минут пешей прогулки всего единожды мимо промчалась полицейская машина. Аккуратные дома, местами с битыми стеклами и осыпающимися фасадами, железные решетки на окнах, тонкие прутики оград. Пожарные лестницы. Маленькая забегаловка на углу. — Два латте, пожалуйста, один с соленой карамелью, — Джером притушил уже вторую за этот вечер сигарету о свое запястье, украшенное заживающими точками-шрамами, наигранно приоперевшись затем о плечо подруги. — Я думаю, мы можем сходить в кино на ночной сеанс. Что думаешь? — Можем. Я никогда не была в кино. Спонтанная идея, одна из немногих ни разу не опробованных, пришлась как раз кстати, и спустя от силы получас ребята уже покупали билеты на первый ряд, благо что посетителей было не так уж и много — в основном такие же парочки. Попали они на «Зорро» — старенькое по нынешним меркам кино, вышедшее в прокат несколько лет назад, но за счет того, что Эли никогда раньше не видела даже черно-белых фильмов — она смотрела на полотно экрана с восхищением, пожевывая попкорн. Рыжий пускай и не был в таком же гипервосторге, как и она, все равно умудрялся улыбаться и щериться, иногда чуть водя по воздуху кончиками пальцев, будто шпагой. — Любимый фильм моего брата, кстати, — подметил он уже ближе к концу вкрадчивым шепотом подруге на ухо, когда очередной солдат Уэрты пал в честном бою. — Мамуля как-то отвела нас в кино на день рождения. Седьмой, кажется. — А твой какой любимый? — «Сияние». Девочке ничего это название к ее сожалению не сказало, разве что напомнило один из романов, стоявших на полке книжного магазина в Готэме… ей подумалось, что стоило бы даже прочитать его, но дальше размышлений продвинуться не удалось — уже через десяток минут они с Джеромом сидели на какой-то крыше на расстеленном пледе и смотрели на безликие звезды, холодно глядящие на них в ответ. Цирк отпустил их из своей цепкой хватки, но всего на несколько часов, и к утру ребята должны были вернуться, чтобы помочь с уборкой, разбором вещей и прочими мелочами из которых строился быт подсобных рабочих. О карьере фокусника и ассистентки пришлось забыть. — Так что тебе сказал этот повернутый на морали старик? — наконец, спросил рыжий, покачивая ногами, сидя на самом краю. Иногда Эли казалось, что он вот-вот скользнет вниз. — Наверняка весь мозг выжрал, да? Чем-нибудь вроде «Такова жизнь, Эли!» — он скорчил суровую гримасу, сдвинув брови, явно пародируя слепого предсказателя. — «Миру наплевать на тебя и на всех остальных…» — Он сказал почти это. — Кивнула циркачка, опасливо глянув вниз на редких прохожих, неоновые вывески и ставшие смертельно близкими огни высоких фонарей. — «Все хорошее нужно заслужить». Мы поругались, и он обещал вышвырнуть меня из фургона. — Пусть только попробует — я ему шею сверну. — Если бы ты уже свернул каждую шею, которую хотел — мы бы остались вдвоем во всем мире. — Тогда бы я остался один. — Бросил Джером шепотом, слабо дернув плечами, вдруг посерьезнев, словно прогоняя дурные мысли. — Потому что твою я тоже хотел свернуть… пару десятков раз. — И когда был последний? — небрежный вопрос девочки сменился запрокинутой головой и прикрытыми глазами, она будто боялась смотреть на звезды и половинчатую, хищную луну. — Когда я узнал, что ты якшалась с моим братишкой. Это было честно, пускай и грубо. Эли в глубине души не хотела услышать что-то подобное, хоть и понимала, что иначе — никак. Будь ее друг чуть менее сдержан в своих и без того пламенных эмоциях, работу близнеца он тогда бы точно довершил. Но из ненависти ли к нему? Или им все же двигало другое чувство? Глупое, отрицаемое, загоревшееся внутри? — Ты все еще ревнуешь. Возвращение к старому, шаг назад, внезапный щелчок кончиками пальцев — и Джером уже смотрит на девочку в упор сбоку, почти касаясь кончиком носа ее щеки. Все накопленное им за дорогу, казалось, вот-вот должно было выплеснуться через край, а взглядом парня можно было убить. — Повтори. — Ты все еще ревнуешь. Это был плохой ответ.