Рыжий волчонок

Заговорить не получилось ни через день, ни через два, и Эли, сначала ощущавшая себя поскрипывающим колесом телеги, потихоньку начала привыкать к чувству, будто у нее полный рот воды. Она тоскливо хрипела невыразительные звуки, но ни крикнуть, ни заставить себя что-либо шепнуть девочке не удавалось без судорожного спазма. Это было больно, неприятно и… все? Джером теперь дымил только в сторону, сидя как можно дальше, пятна на коже его расплылись, перемешались, стали желтить по краям. Иногда циркачка щупала их кончиками пальцев, и тогда друг ворчал сквозь стиснутые зубы, прихватывая ее за тонкое запястье. — Не трогай. «Не буду». Ответить вслух она не могла, лишь отводила взгляд, теперь даже не пытаясь издавать звуков — надоело, приелось бесконечное хрипение. Завалившись рядом с парнем на постель, Эли на секунду зажмурилась, еще до того, как ее висок коснулся подушки. Рефлексы изменились. Действия стали другими. Тот день что-то сломал в ней, но что именно, девочка точно сказать не могла. Ей не было страшно, не было плохо, но в то же время от любого резкого движения в глазах темнело и хотелось сомкнуть веки, чтобы никогда их больше не открыть. Мэри все так же выдавала им лекарства, приносила нехитрую пищу, чаще всего — запаренные каши, пюре из батата, йогурты, потому что циркачка едва ли могла протолкнуть себе в горло что-то большее, чем чайную ложку за раз. Пол Сисеро не появлялся на пороге, а вот Нортон пару раз заглянул, чтобы убедиться, что ребята ничего не вытворили, попутно поинтересовавшись у них, как протекает лечение. На ответ ему было в целом все равно. Цирк ехал вперед, а вместе с ним затягивался и последний узел, ведущий к Готэму, почти красная дорожка, но не парадная, а обагренная кровью. Единственной, кого не удалось увидеть даже в окно за все это время, оказалась Лайла. — Она не выходит из своего фургона, — как-то обмолвилась клоунесса, — заперлась там и плачет. С ней не стали ничего делать, разбираться смысла нет, ты же понимаешь, с нее нечего взять, а Джек был не из цирка. Только Чурбан меня волнует, знаешь ли, он… брр. — Повела девушка плечами, но циркачка так и не поняла, что она имеет в виду. Она рассказывала свои простенькие истории, отыскав прекрасную пару ушей в лице Эли, что была прекрасным слушателем за счёт своей вынужденной немоты. Впрочем, девочка и сама не была против. Когда Джерома не было рядом, а он весь свой «больничный» постарался посвятить скромной персоне подруги, голос представительницы семьи Лойдов был спасением, потому что циркачке постоянно казалось, что, окажись она одна хотя бы не мгновение — все самое дурное выберется из глубин сознания и одолеет ее, заглянет прямо в лицо, чтобы утянуть на дно, туда, откуда не видно даже света солнца. Впрочем, Мэри и правда была неплохой девушкой. Может, излишне наивной, чем-то похожей на Синтию, они были одной крови в конце концов, но все же не злой, и она определенно желала добра. Это было редкой находкой для цирка. Очередная остановка привнесла с собой пару глотков свежего воздуха — Эли все же решилась выбраться на улицу, когда скрип колес поутих, миновав дремлющего друга и, не надевая туфель, ступив на прохладный асфальт. Площадь незнакомого города, запах цветочных клумб и сигаретных окурков, словно терпкие чешуйки, карябающие язык. Редкие артисты, выкарабкавшиеся из своих нор, смотрели на девочку так, словно она была призраком, и даже слышались короткие шепотки. Они не понимали, почему она здесь, что у нее с шеей, наверняка кто-то даже подумал, что синюшные пятна — дело рук Джерома. Сомневаться не приходилось, слухи плодились быстрее сорняков. — Ну и ну… — послышался голос Мартины, почти позабытой, но все еще живой и здравствующей, она как раз лениво брела от своего фургончика в сторону ближайшей мусорки. — Наконец-то показалась на свет. «И тебе привет», — отвечать в мыслях циркачка уже привыкла, но к тому, что ее не слышат — нет. — Ах, прости, я забыла, как там Нортон сказал? Тебя здорово придушили, да? Что, любимый не удержался? — акробатка деланно рассмеялась, прикрыв рот ладошкой, пока вдалеке уже начинал разгораться первый спор. Эли тихо хмыкнула, покачав головой, и сложила руки на груди, нахмурившись. Безусловно, к насмешкам уже пора было привыкнуть, но в нынешнем ее состоянии любая колкость цепляла за живое. — Эли! Я всего на секунду отвлеклась, а ты… эй! Что-то не так? — глуповато воскликнула Мэри, выбравшаяся из фургончика на воздух. — Мартина, ты опять взялась за свое? Я же говорила тебе не лезть к ней. — Говорила… ты можешь Джону говорить, и то даже он тебя слушать не будет. — Фальшиво надула губы девушка, облаченная в легкое платье, бледно-розовое и манящее, она всегда была слишком при параде, слишком… красива, чтобы быть правдой. — Ты ей не матушка, Мэри, да и, судя по всему, матушки ее крайне плохо кончают… — Стерва! — И даже горжусь этим, — осадить излишне эмоциональную клоунессу труда не составило, но Эли не стала ждать, пока ее заботливая знакомая будет искать слова, вместо этого ухватив юную Лойд за руку и кивнув в сторону кибитки. — …кх, — невразумительный хрип едва ли был понятен хоть кому-либо из разговаривающих, но когда на ступеньках показался Джером, потягивающийся, но напряженный, успевший зажать в зубах еще пока не зажженную сигарету, ситуация полетела из-под контроля на космической скорости. — Чего бубним? Аж уши закладывает. — Он спрыгнул вниз так же картинно, как и всегда, приобняв подругу за шею и прохладно поцеловав ее в висок, ни на мгновение не сводя взгляда с лица Мартины. — К хозяйке прибежал? Щеночек. Знаешь, кто вас обоих ищет, а? А я вот знаю… друг твоего любимого, ныне покойного Джека — Чурбан. — Показала зубы акробатка, но слова ее не были угрозой — предупреждением. Возможно, в действительности она и не была так уж плоха, умело играя в обе стороны, стараясь брать от жизни все, и если бы не задиристый, вздорный характер, девочка бы даже захотела с ней подружиться, но… нет. По правде говоря — нет. — Поэтому советую не высовываться из фургончика глупышки-Мэри. — А вот за это спасибо, — ощерился рыжий в ответ, бегло оглянувшись и щелкнув зажигалкой около кончика своей сигареты, выпустив наружу сначала искру, затем — пламя. Неглубокая затяжка — и вот уже в сторону изо рта его льется дым, размазываясь по ветру сизым облаком. — Думаешь, для вас стараюсь? Трижды «ха», но я помню, что за мной был сестринский должок, — прозрачно отозвалась акробатка, направившись прочь, чуть виляя бедрами, пока Эли все так же хмуро наблюдала за ней, осмысливая сказанное. Чурбан заинтересовался ими. Что это означает? Уж кому-кому, а первому «товарищу» Гонзалеса Лайла точно рассказала правду, и это не сулило ничего хорошего — скорее всего этот молчаливый увалень точит зуб на ребят и только и ждет возможности, чтобы поквитаться. От противного чувства недосказанности у девочки все скрутилось в животе, и она боднула друга макушкой в щеку, без слов предложив пойти обратно в фургон. Он, к своей чести, понял. Добраться до Готэма живыми и невредимыми начинало казаться невозможной задачей, тем более что второй пункт уже давно был провален. Мэри ушла к общему костру, там как раз к тому моменту началась очередная драка — Ал предсказуемо сцепился с Оуэном из-за какой-то глупости, и теперь они катались по асфальту, разбивая друг другу лица в кровь прямо на глазах Нортона, что, как и обычно, предпочел отмолчаться, наблюдая за тем, как артисты впадают в привычный для них экстаз скандалов и неудающихся раз за разом смертоубийств. Что привело их к такой жизни? К ненависти, насилию, как единственному способу коммуникации, крикам и ссадинам? Или все это на самом деле было сокрыто в человеческой природе циркачей?.. ответить на эти вопросы Эли не могла. Она закуталась в стащенный у Пола Сисеро Джеромом плед, взяв в руки книжку «Алиса в Стране Чудес», привычно пробежавшись кончиками пальцев по страницам, усеянным выколотыми шилом точками-сочетаниями букв. — Попросил бы вслух прочесть, да ты не певчая, — рыжий включил чайник, тихо зевнув, по-собачьи помотав головой. — Когда уже запоешь, а? Все эти твои… мышиные звуки забавные, конечно, но вот нет в них изюминки! — он попытался улыбнуться, приобернувшись, но приподнятые уголки рта не сделали его счастливым человеком. «И самой невесело», — девочка посмотрела на него в ответ, неопределенно поведя плечами, и постучала кончиками ногтей по обложке. — Что, предлагаешь с тобой почитать? Ответом стал кивок, хотя циркачка и знала, что друг ее совершенно не смыслит в шрифте Брайля. Он мог выбрать любую из книг, взять простенький журнал о моде в конце концов — она всему была бы рада. Рыжий решил, однако, подхватить литературу из ее рук, присев рядом и сунув Эли в ладони чашку с теплым напитком. Одну на двоих, значит. — А словарика тут нет? Ну давай попробуем, что же я начитаю… — беглое касание подушечками пальцев явно не принесло ему никакой новой информации. — Ого! Да здесь тако-ое написано! — удивлённая реакция его на мгновение ввела девочку в ступор. — Но я тебе не расскажу. — …к?.. — невразумительно шепнула она, сделав глоток чая и зажмурившись, ощутив спазм в шее резкий и грубый. — Ещё какое «к»! Жила-была Алиса, значит, и упала она как-то в кроличью нору, глубокую и темную… — начал «читать» парень, и Эли даже не сразу поняла, что он додумывает сюжет из головы, столь здорово у него выходило, — …посмотрела по сторонам и давай кричать, на помощь звать и все такое. А вокруг — ни-ко-го. И только стол посреди комнаты стоит. А на нем — бутылек. «Выпей меня»! Как думаешь, выпила? Джером тихо фыркнул, ожидая ответа, девочка медленно кивнула ему, но этого оказалось недостаточно, он взял ее за щеки, уперев большие пальцы в скулы подруги, а затем проведя ими вниз, до ее губ. — Давай ты попробуешь сказать. «Да» или «нет». Как раньше. Я жду. Попытайся. «Хорошо». Они не надеялись на удачу, и чуда не случилось, пускай циркачка и попыталась выдавить из своих голосовых связок хоть что-то связное, ее горло лишь сжалось потуже, и даже глоток воздуха стал подвигом. — …х, — кратко хрипнула она, зажмурившись, когда рыжий надавил ей на щеки, почти механически запрокинув Эли голову, оглядев синяки на ее шее, словно пытаясь сжечь их взглядом дотла. — Цыпленок, ну чего ж ты. — Наконец, буркнул он ласково, но не отпустил подругу, пока та смотрела на потолок фургончика, украшенный красными ромбами. — Ты, блять, смогла зарезать этого ублюдка, но не можешь выплюнуть и пары слов, потому что моя мать — чертова сука. Почему она сломала тебя? — свободной рукой парень щёлкнул девочке по лбу. — Бум! Чинись! — прикрыв отчаяние шуткой, он наконец отвернулся и разжал хватку. «Прости». Циркачка не жалась и не выпрашивала, она лишь коснулась его плеч, заглянув Джерому в лицо, вымученно улыбнувшись и немного стиснув пальцы, привлекая его внимание. Вместо шрифта Брайля им определенно стоило учить язык жестов. — Ну что? Ты… Господи, не смотри на меня такими глазами, — закатив голубые радужки и качнув головой, рыжий наконец сфокусировался на собеседнице, — мне от твоего взгляда тошно. Аж плакать хочется. Нет, шучу, не хочется. «Ты же знаешь, я обо всем на свете хочу тебе рассказать». Эли тихо вздохнула, не прекращая смотреть на него, а затем прислушалась — что-то было не так. Привычная громкость циркового лагеря сменилась звенящей, нереальной тишиной, будто кто-то залил воздух густой смолой. Парень приобернулся в сторону двери, сглотнув, и выщелкнул из-за пояса родной нож. — Я его у Нортона… забрал, — вкрадчиво объяснил он, правда момент попадания оружия к директору девочка вообще не помнила. Мельком глянув в окно, циркачка поняла, что труппа замерла в ожидании, а это означало только одно — к ним решила заглянуть или Лайла, или… уж лучше бы это была танцовщица, собравшаяся устроить новую истерику, раз уж ее никто не запирал в фургоне, чем мстительный Чурбан, от которого было невесть чего ждать. «Лучше не хвататься за нож», — Эли поймала друга за запястье, коротко сжав, и первой двинулась к двери, провернув ручку — привычки запираться в чужом фургончике у нее не было. Все же, сегодня им несказанно повезло — на пороге стояла Лайла. Взлохмаченная и опустевшая, готовая устроить скандал, каждая эмоция ее была абсолютно читаема, а злой взгляд говорил лишь о том, сколь сильно она накрутила за то время, что провела в абсолютном одиночестве. Платье с узором из зелёной чешуи было порвано на плече, остатки старого макияжа размазались по лицу темными узорами, грязными пятнами. Ведьма. Не человек. Чудовище, выползшее из клетки под кибиткой, чтобы наконец свернуть ненавистной подружке сына шею. — А, это ты. — Рыкнула она совершенно невменяемым голосом. — Что, отпраздновала уже поминки? Где Джером? — А вот и я! — проскользив по полу подошвами ботинок, картинно раскинув руки в стороны, парень замер за спиной девочки, исподлобья глядя на мать. — Прости, мамуля, я пока что не планирую возвращаться в отчий дом. Беззаботный голос его блестел тщательно скрываемым гневом, раздражением, напряжением и стискиванием зубов. — Забирай свои вещи и вали на четыре стороны, — неопределенно махнула в сторону своего фургончика танцовщица, — ты… если ты еще раз приблизишься к моему фургону — я с тебя шкуру спущу! И с шавки твоей! — голос ее сорвался на короткий крик, за ним последовал замах — и тогда рыжий захлопнул дверь прямо перед лицом матери. — А ну открой, я не договорила! — Обойдешься, сука старая! — рявкнул в ответ Джером, оттянув Эли за плечи назад и неловко обняв, вместе с ней слушая стук кулаков и бессмысленные крики. Минута. Две. Вечность… — Эй! Лайла, не ломай мой дом, черт возьми! — наконец, послышался голос Мэри, едва успевшей подоспеть к середине «представления». — Лайла, ты слышишь меня? — Он назвал меня сукой! Этот выблядок, этот сукин сын… — В яблочко! — смешок рыжего прозвучал затравленно, пускай он и «веселился», это все было натужным, неправильным, излишне театральным, и единственным, чего парень сейчас действительно хотел, была безопасность его подруги — именно поэтому он перевел все стрелки на себя, водя танцовщицу за кончик носа. — Кх, — хрипнула Эли, слушая голоса за дверью. Попытки акробатки вернуть себе право хотя бы зайти в собственную кибитку ничем не увенчались, и тогда она позвала родню, от чего конфликт вспыхнул еще ярче. И зачем только Лайла пришла? Вряд ли она теперь пустила бы Джерома на порог его же жилища, так как тогда нужно было забирать вещи? И куда с ними рыжему было идти? — И я так думаю. — Парень двинулся в сторону тумбы, отдернув шторку с окна, чтобы посмотреть на происходящее на улице повнимательнее — там его мать как раз толкнула в плечи Ала, невразумительно взвыв ему в лицо, и тогда он схватил ее за руки, что-то заорав в ответ. Мужчина любил ее страстно, глупо и совершенно искренне, так даже не каждая собака любила своего хозяина, и цирк видел это, цирк глотал эти эмоции его, перемалывал их и задыхался ими. — Мне ее не жаль. Раньше, может, хоть немного и было, но сейчас… после того, что она сказала про отца — нет. После того, что она устроила в мой день рождения вновь — нет. — Высказался Джером зачем-то, ткнувшись лбом в стекло, он был бледен, и даже синяки не могли скрыть того, как кровь отливала от его лица. — Я так и не увидел его, Эли. Ни разу… я ждал его все эти годы, словно блядского Санту, а он утонул. Просто взял — и утонул. «Может, это и к лучшему?» — задалась безмолвным вопросом тогда девочка, замерев позади друга. — «Ведь ты даже не знаешь, кто он и каким был». — И она подарила правду мне на день рождения, она хотела растоптать меня, но… ты ее сделала, цыпленок. Думаешь, я не знаю, что ты смотришь ночами в стенку и вертишь в голове всякие-разные мыслишки, а? — вдруг обернулся рыжий, его прорвало, в кои-то веки чувства полезли из парня наружу, излились не водой из крана — лавой из жерла вулкана, огненным гейзером. — Сожалеешь, рассматриваешь свои чистые ладошки, может даже и плачешь. Знаешь, о чем я тогда думаю? «О чем?» Ответить циркачка смогла лишь приподнятыми бровями и разведенными в сторону руками, но этого было достаточно. — Мне жаль, что я не грохнул Джека раньше, чем это сделала ты. Я больше не допущу такой ошибки. «Не говори так!» — почти взмолилась тогда Эли, скользнув вперед и поймав его за щеки, глубокомысленно заглянув Джерому в глаза, пытаясь отыскать на доньях их хоть что-то, кроме смертельной обиды, сожравшей всех чертей. Она не собиралась исправлять его. И делать лучше не собиралась. Но почему-то именно ей выпала участь предотвратить один из переломных моментов в жизни друга, подставив себя под удар, и теперь у девочки не было права сломаться, лишь выдержать — чтобы у рыжего не опустились руки, чтобы он не соскользнул вниз с натянувшейся над пропастью лески, обвившей его горло петлей-удавкой, чтобы хотя бы он попытался остаться собой. Ребята еще не знали, что все предрешено, но циркачке отчаянно хотелось верить в то, что до Готэма они дотянут, а дальше — гори оно все синим пламенем. — Твой взгляд — самая убийственная в мире шутка. — Бросил вдруг Джером с усмешкой, заигравшей на губах — и закрыл глаза, отпуская стиснувшую хватку на его горле злость.