Рыжий волчонок

Ребята не ждали вечера, но и участия в приготовлениях к выступлению не принимали, в каком-то странном исступлении ожидая прихода Пингвина, который, однако, не явился ни к обеду, ни к раннему ужину, когда загорелись первые огни, и зрители начали стягиваться к воротам цирка, чтобы затем рассредоточиться по его территории, выискивая себе развлечения и сладости. Ни Джером, ни Эли не стали покидать фургончик Лайлы, вместо этого забившись в него кутятами, забыв и про сон, и про пищу, и про библиотеку — сначала парень еще хоть как-то пытался себя контролировать, затем сорвался в судорожный плач, и лишь когда часы пробили восемь дорожки от слез на его щеках превратились в соленые песчаные канавки. Девочка не мешала его вымученному горю, предпочитая молча находиться рядом, когда во все стороны летели тарелки, то и дело вспыхивали судорожные крики и тут же гасли — казалось, испугайся она хоть на мгновение, и этот вихрь ринется прямо на нее, особенно остро это ощущалось, когда схватившийся за собственные волосы рыжий вдруг замер напротив подруги, глядя исподлобья, и, не шевелясь, простоял так с несколько минут, тяжело дыша. Вдох. Выдох. Вдох. Волков бояться — в лес не ходить. Иногда слова были ядом, чаще — лекарством, но вливать их в горло даже беззвучным шепотом было мукой, а потому циркачка лишь сидела на краю постели, наблюдая за происходящим, не издавая звуков, словно не высовываясь на свет. Иногда лучше было оставаться в тени, наблюдать из-под полы, быть не цыпленком — мышенькой. Циркачка лишь единожды подорвалась с места, налив себе воды из-под крана бойлера и сделав несколько мелких глотков — горло ее страшно сушило даже спустя долгое время, кажется, травма стала застарелой, но не затянувшейся, и именно тогда Джером вдруг пришел в себя на несколько мгновений, коснувшись ее плеч и зажмурившись, ткнувшись носом в белобрысую макушку подруги. — …я ее ненавижу, Эли, — сорвалось с его губ. — И любишь. — И люблю. Они говорили об этом не раз и не два, ведь суть была не в озвученном — в чем-то потаенном, ощущаемом, невесомом, легче воздуха. Когда повторено дважды — уже не так больно, трижды — совсем не болит. Снаружи сновали зрители, показывали себя артисты, кружилась под окнами изящная Мартина, будто пытаясь стать новой танцовщицей, заменить собой Лайлу — это была игра с огнем в глазах рыжего, и тот знал, что она делает это для него, но действия ее не забота, а вгоняемое в грудину копье с проворотом древка по часовой, чтобы кровь хлынула бурным потоком из рваной раны. — Я не буду смотреть представление. — Девочка, когда оба они выбрались наконец на воздух, опустившись на ступеньки, тоскливо завернувшись в клетчатый плед Пола Сисеро, коротко вздохнула, глядя в сторону полосатого шатра. Представление уже началось, слышались восклицания, восхищения, зажигались новые звезды, и Нортон что-то громко вещал, наверняка улыбаясь и подмигивая юным и не очень зрителям, вызывая у них смех и интерес. Больше не было лошадей, но цирк Хейли возил с собой тюки сена, больше не было Синтии, но Эли волокла ее призрак за собой по городам и селам, больше не было Лайлы, но она все еще была гюрзой, гадюкой, коброй — и яд ее никуда не исчез, от него продолжали гнить люди, становясь в глазах девочки кричащими червоточинами. Ал и Оуэн должны были сорваться — и они сорвались, ведь каждый считал, что танцовщицу убил другой, поскольку она была столь верна им обоим, что едва ли хоть раз правильно назвала их по именам. — Ты же хотела увидеть последнее выступление. — …я лучше побуду с тобой. Отец так и не пришел, это значит, что… — …что все так себе. Я знаю. — Впервые ребята были серьезнее некуда, ощущая свое бессилие перед ситуацией — здесь не перед кем было махать ножом, запугивать тоже было некого, но ощущение затягивающейся на горле петли не отпускало их. — Прорвемся. — Пошли внутрь, — предчувствуя беду, девочка глянула назад, в жерло кибитки, а беспокойная Шива несколько раз мотнула головой, чешуйки ее топорщились острыми краями битых стекол. — Давай скорее. Восхищение сменялось страхом, непониманием, паникой столь же быстро, как секундная стрелка бежала по циферблату часов, и в шатре вдруг стало совсем тихо, казалось, внутри него остались лишь мертвецы. — Кто-нибудь да проколется, я даже не сомневаюсь. Ставлю на Мартину. — Меланхолично сказал Джером, отвернувшись от подруги и переодевшись, стянув с себя одну рубашку и нацепив другую, пока она задергивала шторки на окнах, создавая видимость того, что внутри фургончика никого нет. — Она та еще сука. — Если проколется, то Мэри. Приезд полиции был делом времени, сжавшегося до размеров игольного ушка вокруг их шей, первопричиной стала драка, которую прервал невесть откуда взявшийся мужчина со значком, а после события завертелись юлой, и вот уже ниточка, ведущая к ребятам, начала медленно, но верно разматываться из клубка, но они не могли этого знать, только чувствовать, и от противного ощущения комка в животе у Эли сосало под ложечкой. Они не были преступниками, но должны были ими стать, хотя бы Джером, но ради чего?.. почему-то сейчас их идеи были больше похожи на яркую мишуру, чем на наполненные явным смыслом действия. — Мой братишка не мог рассчитывать на такие мелочи, тогда какого черта происходит?.. — завывания сирен словно пробудили рыжего от сна, и он приоперся о стену, мотнув головой: — Я что, недооценил его? Гребаные лабиринты в его тупой башке оказались лучше моего ничего? — Я не знаю. — Девочка опасливо прислушалась к шуму чужих голосов, и тогда друг поймал ее за плечо, притянув к себе, и коротко обнял. — Мы как будто прощаемся. Но… в общем-то все будет в порядке, цыпленок, ты же знаешь, я не пропаду. — Где бы ты ни оказался в Готэме — я всегда буду рядом. — Шепнула циркачка ему в ответ, прикрыв глаза, слушая теперь стук собственного сердца — он был неровным, сбоящим, будто судорога. — И я всегда приду к тебе, буду ждать тебя, все что угодно, я никогда тебя не оставлю. — Панический шелест ее голоса напоминал покачивание листьев на ветру, был жалок, но при этом искренен до сведения зубов. — Никогда. — Я тоже тебя никогда не оставлю, ну? Соберись, цыпленок, ничего еще не потеряно! — Джером коснулся ее щек, подтянув уголки губ Эли вверх, превратив выражение их в дрожащую улыбку. — Все только начинается. Это было предсказанием, обнадеживающей речью перед концом, когда голоса вдруг приблизились, и рыжий глянул в сторону выхода, накинув на плечи подруги плед и приложив указательный палец к своему рту, призывая ее немного помолчать перед тем как застегнуть на себе пуговицы темно-синей едва теплой кофты. Послышался стук. — Иду, — буднично бросил парень, зная, что снаружи его не слышно, двинувшись навстречу своей судьбе, более на девочку не оборачиваясь, вместо этого он, прихватив пальто с кровати, толкнул от себя дверь и замер в проеме, позволяя циркачке наблюдать теперь его бок и спину, но словно бы пряча ее от чужих взглядов. Эли не видела, кто стоит перед ним, а потому могла только слушать. — Полиция. Мы хотим поговорить с Лайлой. — Незнакомый мужской голос стал вторым звеном в цепи событий, ведущей к концу, тем самым щелчком кнута, которым хищникам командовали «фас». — Ее тут нет, — блеснув задумчивостью в голосе, парень скользнул вперед, притворив за собой дверь, отрезая подругу от внешнего мира и позволяя ей теперь подкрасться немного поближе без риска быть обнаруженной, хотя оба они знали, что если начнется обыск — все это будет бесполезно. — А что? Что случилось? — теперь он звучал приглушенно и удивленно, девочка даже представила, что рыжий наверняка приподнял брови. — Где она? — Я не знаю. Давно должна была вернуться. Откуда? Легче всего было солгать о полуправде, выставив все так, что мать вновь отправилась на «прогулку» в поисках внимания, где и затерялась. — Вы родственники? — спросил полицейский, которого циркачка еще не видела, но уже опасалась — любое внимание в Готэме настораживало, заставляло напрячься, ведь обычно длани закона было все равно на происходящие события… неужели отец был прав, и город изменился? Не в лучшую из сторон? — Я ее сын. Джером. — Джером, когда Вы ее видели? — не унимался мужчина, и Эли стиснула зубы, немного приподнявшись с пола, чтобы хотя бы краем глаза посмотреть через окошко на двери на его лицо — наверняка он был сейчас занят разговором и не заметил бы ее… как и его подруга в гражданском. — Утром. Она был тут, когда я пошел в библиотеку, — все же решил придерживаться выдуманной истории рыжий, тем самым решительно проведя черту между собой и подругой, отделив ее, отодвинув. — Не волнуйся, Джером, — Нортон положил ладонь на плечо парня, — этот господин здесь из-за стычки Оуэна и Ала, — девочка увидела, что друг ее медленно повернул голову, посмотрев директору в лицо. — Твоя мать цела, наверняка ушла в загул, ты же ее знаешь. — Внезапные слова его, кажется, на мгновение выбили парня из колеи, растерянность, которую он сейчас источал, была видна невооруженным глазом. Неужели Мистер Хейли решил подыграть им столь неординарным способом? Это было слишком открыто, слишком опасно, неправильно — без обсуждения заранее его речь казалась фарсом. — В загул? Без шляпы и пальто? — наконец, нашел что сказать Джером, и теперь уже Нортон на мгновение задумался, явно не понимая, что рыжий имел в виду. — И без сумочки? Равносильно признанию, но если посмотреть немного глубже, то можно увидеть как дрожат кончики пальцев, как тяжело даются слова. — Взгляните на Шиву. Она беспокоится, — теперь девочка поняла, что все реплики ее товарища были равносильны просьбам о помощи, попыткам открыть глаза хотя бы полицейскому, но все было тщетно, — чувствует, что что-то не так. — Змея явно встревожена, — неловко улыбнулся мужчина ему в ответ, взгляд же директора помутнел от непонимания. — Сэр, она — заядлая тусовщица, — наконец сказал Нортон, наклонившись поближе к служителю закона, — к утру вернется с трусиками в сумочке, вот увидите, — в голосе его циркачка услышала плохо скрываемую насмешку, а Джером переминулся с ноги на ногу, кажется, не зная, как реагировать. Они с Мистером Хейли словно покусывали друг друга, пытались запутать, вынудить проколоться, но если для рыжего это было единственной надеждой на справедливость, то своим двойственным поведением директор лишь закапывал его поглубже, не оставляя возможности выбраться. — Только сумочку она не взяла, верно? — …черт, — шепнула Эли едва слышно, вновь опустившись на пол, когда поймала на себе взгляд темных глаз подруги полицейского. Они были странной парой и почему-то показались девочке не просто друзьями. То ли дело было в расстоянии меж ними, то ли в том, как уважительно женщина не встревала в разговор, но при этом внимательно изучала все вокруг, наверняка подмечая различные мелочи и делая выводы. В том, что она тоже имеет значок, циркачка почему-то не сомневалась. — Как быстро подобное животное передвигается? — В темпе быстрого шага, они «берут» неожиданностью, — совершенно бесполезный факт, явно относящийся к Шиве. — Выпустите. Секундное молчание повисло в воздухе, и что-то в животе Эли оборвалось, рухнув вниз. Казавшаяся глупой просьба на самом деле имела подтекст очевидный и действенный — прекрасная змея танцовщицы была привязана к своей хозяйке, будто она была не рептилией, а нежным щенком. — …простите? — почти шепнул Джером. — Выпусти ее, — настойчиво повторил полицейский. Спустя мгновение замок клетки, выдвинутой из фургончика на всеобщее обозрение, щелкнул, хоть девочка и не видела этого, но она знала, что выбора у ее друга не было — он бы вызвал еще больше подозрений, если бы отказался, хотя и так, кажется, всеми силами кричал об убийстве без слов. Судя по звуку удаляющихся шагов они через несколько мгновений направились прочь — наверняка за Шивой, устремившейся в глубины циркового лагеря, чтобы затем добраться до грузовика на отшибе, но это уже не волновало Эли, приоткрывшую было дверь для того, чтобы выскользнуть наружу и двинуться за ними следом, все так же кутаясь в плед, ведь определенно не ее одну могло заинтересовать происходящее. Хоть посетителей сейчас и не было, но многочисленный персонал был то тут, то там, таская вещи, собирая шатры по указанию Нортона. Цирк вновь собирался в путь, но на этот раз — стремительно. Послышался короткий женский вскрик, затем — такое же короткое «Бог ты мой». Сердце девочки сжалось, когда все это сменилось судорожным плачем Джерома, вновь встретившего лицом к лицу свой едва ли переваренный ужас, теперь безжизненным телом лежащий под серой тканью еще не успевшей пропитаться подзапекшейся кровью плащевки. Она не должна была идти к нему, не должна была — но пошла, прямо как была, бледная и на заплетающихся ногах, завидев издали, что рыжего за плечи взяла та самая женщина, выразив молчаливые сочувствие и поддержку. — Вы знали. — С вызовом в голосе рыкнул полицейский в сторону Нортона, когда Эли ускорила шаг, протолкнувшись мимо какого-то черно-белого клоуна и его товарищей, покосившихся на нее. — Знали, что она здесь. — Нет. — Посмотрите на меня. — Мужчина был ниже директора, но голос его звучал проникновенно и взывающе к лучшему, противиться ему не было сложно, да и мистер Хейли не собирался этого делать, подняв взгляд под завывания приподнявшего руку в неясном жесте Джерома, когда девочка вдруг опустилась рядом с ним на колени, взяв его за запястье, тоже тихо всхлипнув. Ей нужно было включиться в игру, ставшую для друга реальностью, включиться, чтобы увидеть труп впервые и не развидеть никогда, хотя бы на мгновение стать здоровым человеком, которого пугают чужие мертвые родители. — Господи… — щебетнула она под сочувственный взгляд женщины-полицейской, направленный на них. Не было сомнений в том, что им поверили, как и не было сомнений в том, что верить было нужно лишь одной. — Она была мертва, когда мы ее нашли, — прозвучала впервые за вечер чистая правда, горькая и совсем не приторная, мужчина обернулся, чтобы вновь посмотреть на Лайлу, а когда взгляд его снова оказался обращен на Нортона — тот обернулся к ребятам, покачав головой. — Мы ничего не могли сделать. Мы ничего не могли сделать. Джером всхлипнул, ткнувшись Эли носом в плечо, и тихо заскулил, едва размыкая губы. — Вы тоже?.. — спросил едва слышно полицейский, кажется, только теперь обратив внимание на девочку, но еще не успев приглядеться к ней. — …мы друзья, — отмела циркачка мысли о родстве, тут же шепнув: — Б-близкие друзья и… — слезы выступили в уголках ее глаз, они были давлеными и искренними одновременно, совмещали в себе всю тщетно подавляемую палитру чувств, каждый оттенок их. — Довольно. — Впервые подала голос темноволосая женщина, качнув головой, даже не глядя на своего напарника. — Джим, им обоим лучше вернуться в свои фургоны… или фургон. Остальное мы можем узнать и без них. — Хорошо.