Однажды в Топях

      Довольно распространённое мнение, что огонь — это обязательно согревающее тепло. Семейный очаг, личный камин, походный костёр.       Сергей придерживался иной точки зрения.       Пламя опасно. Оно дикое, необузданное. Разрушительная сила, сносящая все преграды на своём пути. Голодное, и голод ему никогда не удастся утолить.       Сгоревшие на берегу Финского залива в деревянном домике дети, что издевались над собакой.       Кирилл Гречкин, зажаренный заживо в своей машине за убийство ребёнка.       Ольга Исаева, замеченная за обманом вкладчиков, взорванная в своём банке.       От огня одни беды — усвоил для себя Сергей. Не без участия Птицы. Птица говорил, что огонь очистит. Ни пуля, ни двадцать ударов ножом, а праведное пламя, познавшее вкус виновных в преступлениях.       Птица и сам был как огонь. Неукротимый, всепоглощающий. Лесной пожар, усмирить который удалось лишь Максиму.       Он стал для Сергея первым тёплым и безопасным огнём. Тем самым домашним пламенем в камине или походном костре. Не обожжёт, притянет к себе и бережно обработает ожоги. Обнимет, осторожно, но ощутимо. Обогреет снаружи, растопив лёд внутри.       А его противоположность — синим пламенем. Куда более опасным, чем оранжевое, и тем непредсказуемее.       «Иди за ним, иди и останови их!» — кричал внутри Птица, когда Кольцов уводил первую встречную из вагона. Птица клокотал, грозился цапнуть, если Серёжа не пошевелится.       Сергея как парализовало. Он отчётливо видел шикарно обставленную уборную казино. Раскрытую настежь дверь, за которой Кольцов перед шайкой подражателей и гостями трахал девушку владельца. Она стонала, изгибалась на раковине, упрашивая взять её глубже.       Кольцов не моргал, не сводил с него глаз. Намотал волосы девушки на кулак и притянул её к себе, срываясь на протяжный стон.       Синее пламя. Буйное, своенравное, ни с кем не считающееся и прожигающее до костей.       Раз увидев его таким, Сергей не мог перестать думать о нём. Когда Кольцов уводил миниатюрную рыженькую пассажирку, Разумовский представлял, как она начнёт гнуться под настоящим великаном с завитками кудряшек, а он брать её без перерыва до сорванного голоса. Пока не вернётся, чтобы продолжить приставать уже к нему. Ведь синему пламени всегда мало.       — Где же его носит. — Болезненный тон Игоря вырвал Сергея из размышлений.       Гром напоминал крохотную искру. Огонёчек, рискующий потухнуть в тлеющих углях, если о нём не позаботиться.       — Всё ещё голова? — спросил Сергей. Игорь слабо кивнул. Было видно, что он еле держался, чтобы не взвыть. — Ты посидишь на лавочке, а я мигом за обезболивающим, хорошо? Наверняка поблизости есть аптека.       — Не пропади, как московский, — фыркнул Гром.       Сергей кивнул, как-то криво улыбнулся и направился в здание Ленинградского вокзала.

***

      В другой раз Сергей бы задержался, чтобы восхититься архитектурой. Мотивы, заимствованные у итальянского Ренессанса. Поэтажно размещённые трехчетвертные колонны и пилястры коринфского ордера, проёмы первого этажа, оформленные двойными арками, охваченными более крупной третьей. Ренессансные наличники окон. Когда он приезжал поступать, то не мог оторваться. Казалось, ну его, МГУ, дайте ещё посозерцать великолепие шедевра девятнадцатого века!       Но его ждал Игорь. Угасающая без таблеток искра.       Сергей не разглядывал вокзал. Спрятал в карман всё купленное, поправил шарф и вернулся. О том, что он взял в поездку целый саквояж из медикаментов, защитных кремов, бинтов и мазей, он вспомнил, уже купив воду, пачку «МИГа» и «Нурофен».       — Спасибо. — Игорь закинул в рот четыре таблетки и запил. — Что бы без тебя делал, Разумовский. Так и носился бы за птеродактилем, терпя боль.       Сергей просиял.       — Обращайтесь, товарищ майор, — сыграл на забавной интонации, несильно похлопав Грома по плечу.       Отблеск чего-то, отдалённо напоминающего доброжелательность Максима, угас, сменившись колючим взглядом.       — Если думаешь, что я продаюсь за пачку дорогих таблеток, то зря. Не надейся, — съязвил Гром, отодвинувшись к другому краю лавочки. — Не твои газировки, чтобы покупаться и продаваться.       — Я, — опешил Сергей.       — Я — последняя буква в алфавите, — не менее злобно бросил Гром, буравя его тяжёлым взглядом из-под опущенных бровей. На одной виднелся шрам, как молния, готовая ударить из сгустившихся грозовых облаков.       Сергей ощутил внутри волну негодования. Как пламя, вспыхнувшее и готовое вырваться.       Но скрестил руки и сел спиной к Игорю, подавив в себе минутный порыв. Вырвавшееся пламя — это всегда чудовищные последствия. К этому выводу его тоже подвёл Птица. Птица злился, горел злостью и срывал её на ком-нибудь, сжигая до пепла.       Сергей тушил в себе любые «горящие» эмоции, опасаясь серьёзно навредить тем, кто их вызвал.       Светило яркое солнце, со стороны вокзала звучали объявления о прибытии поездов. Они с Игорем сидели спина к спине, каждый по-своему разозлённый на другого. Так могло продолжаться долго, если бы их не накрыла длинная тень.       — Я вас, ленинградцев, заманался по всему вокзалу искать! Поезд через десять минут, а вы жопы примастили к лавке и поглощаете наш ультрафиолет! Нет чтобы смс кинуть или позвонить!       Сергей выглянул из-за Игоря, прислушиваясь к колкостям.       На платформе стоял парень с чемоданчиком на колёсиках. Он терялся в огромной леопардовой шубе, под которой виднелась лишь тонкая кофта, спортивные штаны да лёгкие кроссовки.       — Чё морды кислые? — Он подошёл ближе, и Сергей вздрогнул. Незнакомец выглядел так похоже на него. — Понимаю, солнце раз в год видите. Но успеете ещё, дети болот, его из окна зацепить, если мы поезд не проебём! Жопки подняли и айда!       Кольцов не обманул. Дениска-редиска выглядел почти как он. Разве что волосы не рыжие, а тёмно-русые, глаза карие, ростом пониже.