История Би

      Утро начинается с осмотра последствий вчерашнего безобразия. Ну что за мания бить по лицу? Чтобы на следующий день все перешёптывались в общем зале? Что за фигня! Слева ссадина, справа фингал – полный моветон. Еще к Кхуну Корну идти с этими художествами. Прямо вижу, как он с серьезным сожалеющим взглядом покачивает головой и поглядывает на Чана, который многозначительно закатывает глаза и нервно цокает на всю веранду. Точно не избежать мне выволочки. Гребаный Кинн!       Выхожу из душа как герой войны – весь при параде и с боевой раскраской. Кен спит, зараза, развалившись в позе звезды. Ну а я что, руки в брюки и осторожно толкаю его ботинком куда-то в голень. Ноль эмоций. Подхожу ближе и, опустив ладонь на лопатку, бодренько так трясу. - Да, и повыше почеши еще немножко! – бубнит сонно в подушку. - Да иди ты! Вставай, планерку проспишь. Вскакивает, будто так и было. Вот сто баллов претворялся. Не понятно только, в связи с чем весь этот концерт. - Сегодня будет весело! – С ухмылкой и плоским намеком на мой внешний вид подрывается и пытается мимо меня прошмыгнуть в душ.       Да вот кукиш тебе! Захватываю его за шею, прижимая к подмышке, и жестко лохмачу волосы, растирая кожу пальцами. - Я тебя сейчас и почешу, и побрею, и подкрашу! Вместе красивые придем на планерку, и ты – мой отвлекающий маневр. - Биг, отпусти меня, я задохнусь. Ну больно же, твою революцию! – Вырывается, как щенок из детской хватки. – Иди ты в пень! - Ты бессмертный что ли, американец? Где уважение к старшему, субординация твоя под подушкой осталась? – Продолжаю держать, даже чуть сильнее сдавливаю. - Отвали, я австралиец! - Да без разницы! Все чужаки одинаковы. - Давай без этого, отпусти, иначе я за себя не ручаюсь! – Кен останавливается и ждет реакции. - И что же ты сделаешь? Используешь запрещенный прием? – Ухмыляюсь я, и напрасно.       Кен тут же своими длинным ручищами и острыми пальцами пробирается под пиджак и начинает меня щекотать, точнее впиваться под ребрами, вызывая рефлекторное сокращение мышц и истерический смех. - Что, боишься? - Кричит он, активизируя функцию «щекотун-террорист», и я отпускаю, в попытке уйти от этих ребяческих манипуляций.       Не тут-то было! Он не унимается, заваливая на свою кровать, забирается сверху и продолжает щекотать везде, где достает. Ржу-немогу – ну как это называется? Двое взрослых представителей такой брутальной профессии ведут себя как дети. Но я с детства боялся щекотки, и уже был готов захлебнуться от смеха, извиваясь, как уж на сковородке. – Сдавайся, Биг! Иначе до смерти защекочу. В какой-то момент он замирает, сидя на мне и смотрит так серьезно, пока я не успокаиваюсь и не ловлю этот взгляд. - Что? – Все еще улыбаюсь и вытираю слезы ладонями. И Вдруг чувствую, как по скуле проходят теплыми пальцами. – Ты что? - Больно? – Спрашивает так серьезно, хотя сидит взъерошенный, как воробей, красный как омар, в глазах нечитаемые эмоции. – Я не понимаю, Биг… - Что ты не понимаешь? – Тоже серьезно, опустив руки на его колени, типа пытался спихнуть и так и остался держать. – Не нужно меня жалеть. - Это не жалость, ты не жалкий. Какой угодно, но не жалкий. Я просто действительно не понимаю, - этот взгляд, полный каких-то непонятных переживаний, становится почти невыносимым.       Не выдерживаю, подхватываю его под ягодицы и поясницу и, поднимаясь, скидываю на кровать. Отхожу к окну и смотрю вникуда. - Нечего тут понимать, да и зачем тебе, живешь в своих фантазиях… - не договариваю, хотя ведь уже заготовил речь, но все слова улетучились, потому что Кен подошел неслышно сзади и неожиданно обнял со спины, обхватив плечи и грудную клетку, устроив голову на плече.       Это был очень неожиданный жест, какой-то теплый, такой непохожий на Кена с его вечной химозностью в отношении меня. Конечно, все его ехидство всегда было только на показ, когда вокруг полно людей. Здесь, в этой комнате только короткие ненавязчивые реплики, украденная с кухни еда тайком от всех, совместный просмотр комедий по ночам (за что не раз влетало от Чана, кстати), комнатный медпункт после стычек с Кинном, потому что с этим стрёмно идти в медотделение, и щекотка.       Но эти непрошенные объятия – что-то новенькое. В них так много какой-то ненавязчивой поддержки и тепла. Может все не так плохо в моей угробленной жизни, если еще есть нормальные друзья, которые могут вот так запросто поделиться теплом? Я уткнулся носом в его руку, обнимающую меня и прикрыл глаза. Кен дунул мне куда-то в висок и все же выдал свое ехидное замечание: - Не понимаю, как можно вот так тебя… ты же такой няшка! - Катись на хер, сам ты няшка! – Беззлобно проговариваю ему в руку, не открывая глаз. - Да, я такой! – Мурлыкает Кен, чмокает куда-то за ухо и уходит в душ.       Сразу становится холодно и пусто. До одури хочется секса. Как бы срулить после отбоя куда-нибудь в клуб? В принципе, если завтра задания не будет, может быть Кинн меня и отпустит. С ним-то разрядка мне точно не грозит.       Перед планеркой решаю зайти к Чану, пусть выскажет мне все отдельно, а потом придем в общую комнату, как ни в чем не бывало. План казался мне идеальным, вот только с Чаном я встретился в коридоре, на глазах у стягивающихся в общий зал парней. Твою дивизию, даже улыбку пошире не натянешь! Он замирает, подходит вплотную, поправляет мой костюм, пальцами поднимает мой подбородок, демонстративно рассматривая Кинновы росписи. - Третье правило телохранителей! – Ни тебе «здрасти», ни «как дела». - Никаких ссор, драк, - начинаю я, пока ребята проходят в зал, и когда закрывается дверь, и мы остаемся одни – даже если твой босс – мудак. - Понятно! – Чан кивает, отпуская меня и первым заходит в зал.       Вхожу за ним, и, к удивлению, обнаруживаю, что мной внешний вид не вызывает привычных усмешек, даже улыбок и шепотков нет. Что, блин, случилось? Привыкли? Это же вообще не весело!       На планерке Чан рассказывает про мой вчерашний проеб в своей интерпретации, как про подвиг: в результате моей нереальной наблюдательности я своевременно заприметил колонну полицейских автомашин, во избежание негативных последствий принял волевое решение изменить маршрут, вследствие чего семья избежала больших проблем с правоохранительными органами. Не все я запомнил, но как-то так. Сам офигел от собственной фееричности.       Верю, что вчера, спасая мою шкурку, Чан именно так все преподнес Кхуну Корну. Разумеется, это объясняет агрессию Кинна: он бесится, когда Вегас оказывается героем любой истории, а если его превзойдет простой телохранитель, не важно, что глава его личной охраны – это вообще конец света. Он совершенно не понимает, что все эти догонялки – просто бред собачий. Хотя, похоже, они все в этой семейке играют в эту игру.       Кен, естественно, опаздывает, зато демонстративно приносит два стаканчика с кофе. Заботушка, умереть от умиления, но не сегодня. Садится тихонько рядом, шепотом осведомляется, что пропустил. Радостно сообщаю, что я офигитительный суперчел, и мы тихо смеемся, вызывая неодобрительный взгляд старшего. Сразу принимаем серьезный вид и синхронно поднимаем примирительно ладони вверх.       Чан закатывает глаза – «ну что за детский сад!» - долго наставляет парней, что нужно быть бдительными, что нет в нашей работе мелочей, что принимать волевые решения можно и нужно, но лучше все согласовать с руководством во избежание разногласий. Я так понимаю, что эта часть тирады объясняла коллегам мой внешний вид. Ну и ладненько!       На выходе ребята одобрительно хлопают по плечу, а я стоически изображаю из себя крутого руководителя. Последним выходит Кен, тоже хлопает, в глазах издевка, кивает, подмигивает и на всякий случай прикрывает ладонями зад, ожидая дружеского пинка. Но не сегодня, Чан стоит и смотрит на меня в упор, сложив руки на груди. - Опять? – Спрашивает, не сильно ожидая ответа. Да его и не будет, все и так понятно. – Мы это обсуждали. - Да, и я категорически согласен со всем нашими выводами. Может претензию ему пошлем? Как думаешь? – Подхожу к нему и усаживаюсь в кресло напротив.       Пи присаживается на корточки и устраивает ладони на моих острых коленках. - Ты же понимаешь, что однажды он просто тебя убьет? - Понимаю, - поправляю его костюм и, пользуясь моментом, запускаю пальцы в густые волосы. – Есть конструктивные предложения? - Научись говорить «нет» для начала. - Мы это уже проходили, - отстраняюсь и тыкаю указательным пальцем в его руку. – Он – мой босс, «нет» не воспринимает.       Это была чистая правда, ведь когда в первый раз Кинн переступил черту, я пытался поговорить с ним на эту тему. Говорил, что мне это не нравится, что я не против жесткого, но жестокости точно не заслужил. И что? Он просто развернул меня, ткнув носом в стол, и со словами «ты – моя собственность» отодрал так, что пришлось ночью ехать в больницу накладывать швы. Или я просчитался с моментом для разговора, или мое «нет» для него звучит как «да, господин» - не могу понять. Но еще один такой опыт в мои планы точно не входил.       После планерки мы с Чаном пошли к боссу. Кхун Корн на самом деле всем нам как отец, которого у нас никогда не было. Строгий, но справедливый, он умел прощать ошибки и давал второй, и третий шанс провинившимся. Строго следил, чтобы все были в равном положении и не терпел любимчиков и подхалимов в равной степени.       Уже давно я усвоил однажды данный мне им урок, что лучше сразу сказать, как есть, чем потом горько кусать локти в подвале.       Это случилось, когда Кинн учился в университете, и я обеспечивал его безопасность за границей. Тогда со мной были командированы Арм и Пол, а Кен и Пит следили за безопасностью Кхуна Текхуна. Уже точно и не помню, с чего все началось, но Кинн подбил меня на вылазку. Вроде есть протокол, и никто не должен был выходить без предупреждения, надо было хотябы ребят поставить в известность. Но так уж были устроены наши отношения: Кинн говорил, а я делал. Это называется доверие, хотя тоже часть моего идиотизма. В итоге из-за неосторожности и неосмотрительности господин пострадал, не серьезно, но тем не менее.       Нас вызвали в Бангкок, где по решению Старшего господина я был наказан поркой. Помню, как билось сердце, стучало в висках, горле, на кончиках пальцев. Наручники неприятно тянули кисти вверх, и я старался приподниматься на носочках, чтобы ослабить напряжение в руках. Это была не публичная экзекуция: только Кхун Корн и сыновья, но я знал, что все были в курсе, изо всех сил старался сохранить лицо. ПиЧан дал мне закусит какую-то резиновую трубочку, сказал, что так будет легче. Это помогло только во время первого удара, после второго штучка выпала изо рта, а я сорвался на крик.       Не смотря на то, что Чан очень профессионально укладывал кнут вдоль мышц и не причинял большого вреда, боли никто не отменял. По ощущениям будто на спину плеснули кипяток. Сначала не понимаешь, но потом боль обрушивается горячими волнами, и каждый новый прилет – новая порция. Ноги подкосились, я развернул запястья и захватил цепи, чтобы случайно не получить травму. После четвертого, пятого удара горело все, даже кончики ушей. Казалось, спина превратилась в месиво, я чувствовал металлический привкус во рту, кричать уже не мог, только шумно выдыхал стараясь контролировать дыхание, старался сосредоточиться хоть на чем-нибудь. Когда все закончилось, я всеже безвольно повис, чудом не вывернув суставы.       Кхун Корн и Кхун Танкхун сразу ушли. Кхун Ким похлопал Кинна по плечу и сказал, что на моем месте должен быть он – сам Кинн. Я не жалел ни о чем, просто сделал выводы.       Чан тогда впервые заговорил со мной как-то по-особенному, по-дружески. Он пришел в комнату, где Кен пытался обработать мои раны, но все боялся начать, не хотел делать больнее. Я сидел на кровати, сложив ноги по-турецки, и смотрел в одну точку. Чан сказал, что так это не делается, и принес мягкое полотенце, смоченное горячей водой. Сначала он просто накрыл спину, промакивая, почему-то успокаивая. Потом он аккуратно протер чем-то мягким и влажным, потом полил, и все зашипело. Щипало все время, но было терпимо. Все это сопровождалось вопросами и объяснениями. Кен хотел смазать какой-то заживляющей мазью, но Чан не разрешил, велел оставить на утро. Потом он попросил Кена сходить за чаем и шоколадом, но обязательно горьким. Я позволил смешок, так как точно знал – искать он будет вечно. Чан сел рядом и накрыл мои плечи мягким полотенцем. - Нужно подсушить, тогда быстрее заживет, - сообщил он. – Ты молодец, держался стойко. - Я глупец, нужно было предупредить ребят, - так же буднично отозвался я, - мы могли пострадать куда серьезнее. - Мы? Я думал, пострадал только Кинн.       Я молча встал, снял брюки, разбинтовал ногу и показал длинный шов на бедре от колена спереди и по серпантину вверх до верхней трети бедра сзади.       Зрачки Чана расширились, и я сел рядом, наклонившись вперед, упираясь локтями в коленки. - Что в итоге произошло? - Мы ездили на рейв на мотоцикле. Было весело, пока Кинн не выпил лишнего. Я просил разрешения сесть за руль, но он не позволил, отнял телефон, сказал, что я зануда. На повороте его занесло, и мы слетели с трассы. Вот и вся история. - Но Господину ты сказал, что сам был за рулем, и что пили вы оба, - не спрашивает, просто уточняет факты. – Почему не сказал правду? Ты же понимаешь, что никого так не защитишь? И все, абсолютно все знают, что ты не пьешь.       Молчу, понимаю, просто поворачиваюсь к нему и заглядываю в глаза, будто в них ответы на все вопросы. - Спишь с ним? Только не ври мне. - Это ничего не значит, - снова отворачиваюсь, по спине холодок, который сменяет горячая волна то ли стыда, то ли адреналина. - Для кого? Для него или для тебя? – Осторожно своей широкой ладонью поднимает меня за подбородок обращая лицом к себе. Мне кажется, в его руке все мое лицо поместится, забавно. А вот вопрос действительно интересный. - Для обоих, возможно? -Ты в это веришь? Прикрываешь его, нарушаешь правила, получаешь наказание вместо реального виновника, рискуешь не только своей жизнью, но и его... продолжить? – Смотрит так вкрадчиво, будто душу выковыривает чайной ложечкой. Горят уши, и я понимаю, что он прав, и от этого становится тошно. – И себя не нужно обманывать, ты втюхался, и это проблема. - А если так, выставишь меня? – Начинает предательски щипать в носу, только разреветься сейчас не хватает.       Как на зло, отпускает меня и отводит глаза в сторону. «Ну давай, Би, соберись! Ты уже большой мальчик!» - говорю сам себе, но работает плохо. Уже чувствую, как увлажнились глаза. - Чушь не неси! – Гладит по щеке, за одно собирая под глазом еще не пролившиеся слезы. – Нельзя позволять другим людям превращать себя в игрушку, даже если это твой босс. Границы придумали не просто так, выстраивать их тяжело, но научиться можно. Даже такому идиоту, как ты.       Слезы все же предательски скатываются на фоне внезапно вырвавшегося смеха. Почему-то от последней фразы становится по-домашнему тепло, видимо, из-за этой интонации, такой опекающей. Чан тоже улыбается и прижимает меня к себе, очень аккуратно обнимая за плечи, зарываясь носом в макушку. - Наверное, уже поздно, я сдал все свои границы, - тоскливо шепчу ему куда-то в грудь. - Никогда не поздно изменить правила игры, запомни это… Би-Би.       Он тогда назвал меня так впервые, и все время потом, только наедине. Еще я запомнил эту фразу, хотя тогда ее совсем не понимал.       Теперь мне предстоял новый серьезный разговор с Кхуном Корном, а я не знал, что говорить. - Ты что весь скукожился, как вопросительный знак? Успокойся. - Я не знаю, что говорить. Что ты рассказал? - Он хочет обсудить с тобой не это, просто говори, как есть, помни, что ты в этом доме телохранитель, мой заместитель и начальник охраны потенциального Главы семьи. Твоя миссия и основная задача – безопасность семьи, а не удовольствие отдельного ее представителя. Для этого у него есть специально обученные люди, - последнее говорит, уже повернувшись ко мне, поправляя мой костюм. - Когда ты так эмоционируешь, мне сложно сохранять спокойствие, - поднимаю выше подбородок, позволяя поправить свой галстук. Это уже просто ритуал, ведь все и так было в порядке. - О чем ты? – Все, поправил, еще смахнуть несуществующие пылинки с плеч, вот так, молодец. - О том, что ты всегда проводишь этот ритуал наведения порядка, когда злишься или нервничаешь, - говорю ему абсолютно спокойным голосом, и он наконец-то выдыхает и смеется. – Забыл чмокнуть в нос и шлепнуть по попе. - Не борзей! Вали давай, буду ждать здесь.       Но в нос все же чмокнул, и я еле сдержал желание лизнуть его в ответ.       Захожу, ладони влажные, по спине холодок, в голове сумбур. Что же он хочет обсудить, если не вчерашний провал, случайно обернувшийся триумфом? - Заходи, сынок, - спокойным голосом произносит Кхун Корн. – Присаживайся. - Спасибо, господин, чем я могу быть полезен? – Присаживаюсь на стул скромно, стараюсь сохранять спокойствие.       Старший господин с абсолютно каменным спокойствием на лице перебирает какие-то бумаги, от чего повисает короткая напряженная для меня пауза. Потом он отодвигает стопку, складывает руки на столе в замок и смотрит на меня проницательным взглядом. - Для меня всегда на первом месте была семья. Безопасность, благополучие, а так же счастье, - начинает Кхун Корн, присаживаясь за свой рабочий стол. – Счастье каждого, кто живет в этом доме. Я всегда считал, что справлялся с этим, Биг. - Так и есть, господин, - уверенно подтверждаю, улавливая еще одну паузу и его серьезный взгляд. - Ты стал частью семьи уже достаточно давно, все это время заботишься о Кинне. Ты младше, но всегда стараешься соответствовать своему подопечному, и иногда мне кажется, что ты даже в чем-то мудрее и рассудительнее его, - снова этот оценивающий взгляд. - Вы слишком добры, господин, я просто стараюсь не разочаровать, хотя все равно часто допускаю ошибки, - краснею и опускаю глаза. - Признание ошибок требует смелости. Кинн пока этого не умеет, и я очень надеюсь, что скоро научится. Как можно скорее. Рядом с тобой, - каждое слово с паузой, это так давит. Чувствую, мне не понравится этот разговор. - Что от меня требуется, господин Корн? Приказывайте, я все исполню. - Я это знаю, поэтому говорю именно с тобой, а не с сыном.       Он откидывается в кресле и, глядя все так же внимательно, начинает слегка поглаживать подлокотник – подбирает слова. - В этом доме ничто не остается без моего внимания, и я знаю все, что происходит между вами, - от этого «все» нервно сглатываю, но удар держу стойко, не отводя взгляд. – Пойми меня правильно, я люблю тебя как сына и был бы рад оставить Кинна в таких заботливых руках. - Но наши чувства не взаимны, а отношения – ошибка, которая причиняет неудобства, - продолжаю я спокойным голосом, поймав паузу. Господин улыбается одним уголком губ, что для меня признак его одобрения. Угодил в точку, возьми с полки пирожочек, Биг. - Знал, что ты все правильно поймешь. Мне не нравится, когда кто-то безо всякой причины калечит моих людей. Так не должно быть, даже если речь о собственном сыне. Я так же в курсе, что в отношении тебя он уже давно утратил границы разумного, позволяет себе то, что непростительно даже для него. Еще мне известно, что вернуть эти границы самостоятельно ты не сможешь. Просто потому, что твои собственные чувства тебе этого не позволят. - Я так понимаю, существует некий план? – Естественно Кхун Корн знает, что просто так сказать «нет» не получится, это просто не сработает. - Разумеется, но пока об этом рано. Ты все узнаешь в свое время от Чана, а тот – от меня. Не люблю долгих планов, но иногда это неизбежно - он снова пронизывает меня насквозь своим взглядом, и я машинально опускаю взгляд в пол. – Ты играешь в шахматы, Биг? - ПиЧан учит меня иногда, - я осекаюсь, не уверен, что должен говорить об этом, - когда есть свободное время. Думаю, что понимаю, о чем речь. - Ты должен научиться продумывать на два хода вперед, но всегда держать наготове альтернативные варианты, быстро ориентироваться в ситуации и не особо рассчитывать на чистое везение.       Меня будто кипятком обдали. Конечно, господин понял, что вчера мне просто повезло. Или он говорит не об этом? Я как под гипнозом, не могу понять, что происходит в итоге, мысли путаются. Не знаю, что говорить, и машинально начинаю перебирать костяшки пальцами, закусывая щеку изнутри. - Не стоит так переживать, - с улыбкой после мучительной паузы продолжает Кхун Корн, и я поднимаю глаза, улавливая теплый взгляд с ноткой ухмылки, - Чан очень тебя бережет и ценит. Вы стали близки в последнее время. Возможно, рядом со старшим тебе будет гораздо проще пережить эту партию. Просто подумай над моими словами.       Потом мы обсуждали историю с Таваном, что-то еще, что выветрилось просто на ходу. Вроде бы Кхун Корн разговаривал со мной как-то мягко, даже по-отечески, но на душе становилось все тоскливее, и с каждой минутой я все больше чувствовал, как моя реальность уплывает от меня, сменяясь на какой-то трагический бред. Он быстро понял, что мне нужно все переварить. Видимо, именно поэтому выдавал информации так дозировано.       Из этого разговора я вынес одно – все, что будет происходить дальше, будет частью его идеального плана, и в этой партии моя роль будет иметь определенное значение. Как к этому относиться – только моя проблема, потому что все решено за всех нас.       Неведение благо, иногда хорошо не видеть картины в целом, если ты просто пешка на доске. В жизни так происходит постоянно: мы используем, нас используют вслепую в своих играх, перемещая ненавязчиво с поля на поле. Здесь есть только два выхода: или довериться ведущей тебя руке, или начать собственную партию.       Первый вариант пугал до одури, ведь всегда, когда ты оказываешься помехой или неугодным, тебя сливают в конце. Но был ли я настолько неугоден, ведь чтобы слить, не нужно было так заморачиваться? Меня не нужно похищать и везти на ближайшую стройку, убивать и заливать цементом. Я и сам подогнал бы миксер, если бы получил соответствующий приказ. Даже искать некому. Все эти заморочки явно не для меня, есть какая-то более серьезная цель этой партии.       Так как второй вариант с ведением собственной игры в игре предполагает наличие серьезных союзников, которых у меня явно не было, можно пока просто понаблюдать за развитием событий, играя свою роль по чужому сценарию.       Ну чтож, шахматы на столе. С чего пойдем? Или вернее с кого?