Она может быть доброй

Ей не дали “Золотой глобус”. Даже не номинировали. Но “Дом дракона” выиграл, и в ту ночь Милли напилась в компании Эммы Д’Арси. Нажралась прям-таки безбожно. Почему-то она ждала, что Мэтт приедет на церемонию. Они, конечно, пересекались после окончания съёмок — делали промо, давали интервью, выходили рука об руку под вспышки фотокамер. Они ни разу толком не поговорили. И это совсем не беда, и жизнь вообще-то кипит, предлагая ей ежедневно возможности, каких представить было нельзя всего какой-нибудь год назад. Всё превосходно. Но Милли грустит. Она просыпается в Лос-Анджелесе в конце января, в хорошем гостиничном номере. Два сообщения на экране смартфона: мама и Ной. Спрашивают, когда она прилетит. Она отвечает: скоро. Милли разбита, хотя ничего такого не делала. Она чистит зубы, варит кофе, становится в собаку мордой вниз. Она разминает спину и шею, трёт глаза, будто засыпанные песком. Она не больна, просто устала и слишком часто ощущает дыру в груди. Она включает лэптоп, вводит в поисковике “самолёт Лос-Анджелес — Сидней”. Она открывает верхнюю ссылку, листает числа, находит в сумке банковскую карту. Она меняет Лос-Анджелес в окошке отправления на Лондон. Результат заставляет приподняться брови под светлой чёлкой. Милли смотрит на список рейсов, на количество часов и денег. Она покупает билет из Лондона в Сидней. Когда приходит сообщение об оплате, у неё вырывается смех. Путь отрезан, ведь так? Может, всё зря, это неизвестно. Может его нет сейчас в Лондоне. Может он занят. Она сознаёт, что совершает глупость, но покупает билет в Лондон. Ведь ей теперь нужно попасть на свой рейс до Сиднея. В Хитроу в середине дня чуть ли не весь свет — искусственный. Милли выбирается из самолёта, ноги и руки плохо гнутся после десяти часов в небе. Пройдя контроль, она надевает бейсболку с длинным козырьком, поверх неё натягивает капюшон худи. У неё нет с собой ничего по погоде. Она не собиралась появляться в Лондоне раньше апреля. Такси останавливается чёрт пойми где, приходится побегать с чемоданом. Когда она забирается на заднее сиденье автомобиля, в кроссовках уже хлюпает. Водитель спрашивает, откуда она прилетела. Говорит, что жил в Лос-Анджелесе четыре года. Говорит, что там тепло, не то что в грёбаной Англии. Он довозит её до двери, помогает втащить на крыльцо чемодан. Милли поднимается в лифте на свой этаж. В квартире сумрачно и пахнет пылью. Утром у неё ощущение — точно в детстве в сочельник. Впереди целая неделя. Впереди целый Лондон, и бог знает, что может случиться. Вполне вероятно, предусмотрительно замечает она про себя, что ничего особенного. Но это время украдено у рутины. Это её личное время. Она проводит утро в постели — в своей постели, в своей собственной квартире, — жуя помявшиеся в ручной клади шоколадки. Потом идёт в ванную и долго стоит под струями тёплой воды. В Лондоне промозгло и холодно, но её это забавляет, ей давно не случалось мёрзнуть. С мокрыми волосами, в пушистом халате, Милли возвращается в постель, достаёт ноутбук и звонит маме. Объяснить, как она оказалась в Англии, когда собиралась лететь в Сидней, у Милли толком не получается. — Всё-таки здесь мой дом, — говорит она. Мама на экране вздыхает. — Я надеялась, ты успеешь ко дню рождения Саманты. — О, чёрт! — стонет Милли. — Я совсем забыла! Я закажу ей цветы! Её раскаяние искренне, но, попрощавшись с мамой, Милли вновь приходит в хорошее настроение. Она варит кофе в собственной кофеварке, пьёт из тонкой фарфоровой чашки, которую нашла в магазине антиквариата в первый свой месяц в этой самой квартире. Ближе к вечеру она начинает рыться в шкафах, отыскивает зимние ботинки, тёплую куртку, свитер с высоким горлом. Выходит под тёмное небо, с которого сыпется снег. Покупает в круглосуточном магазине хлеб, сыр и мороженое. Возвращается, хрустя снегом, в квартиру, делает бутерброды и поедает их, посмеиваясь над сериалом. Следующий день проходит очень похоже, и тот, что идёт вслед за ним. На четвёртый день в Лондоне Милли начинает возвращаться в реальность. Она заказывает цветы на день рождения Саманты. Она читает письма от агента. Просматривает график работы на следующие полгода. Рекламная съёмка в Австралии, кастинг нового шоу. Новая Зеландия, Канада, США, возможно снова Канада. И никакой Испании. В животе у Милли начинает просыпаться тревога. Она пишет ему в самый последний день накануне вылета. Она пишет ему: “Я в Лондоне. А ты?” Кладёт телефон и уходит на кухню. Долго, нарочно не торопясь, греет молоко и варит какао. Когда она возвращается в комнату, он ещё не прочёл сообщение. Милли пьёт какао и смотрит кино. За окном постепенно темнеет, серый лондонский день переходит в сумерки, за которыми сгущается вечер. Его нет в сети. А Милли заново укладывает чемодан. Сообщение приходит в одиннадцатом часу — на ней шерстяные носки и пижама, она уже успела поплакать. Он пишет: “Добро пожаловать! Ты надолго?” “Вообще-то улетаю завтра”, пишет она, вытирая слёзу. И добавляет, потому что терять ей нечего: “Надеялась увидеть тебя”. Тут же появляется многоточие, прыгающее по экрану, означающее, что он набирает ответ. “Я не могу отлучиться из дома”, — читает Милли, рот её кривится, сейчас она заплачет по-настоящему, хороня свою бессмысленную надежду. Но вслед за этим сообщением приходит другое: “Если это окей, приезжай ко мне”. Слёзы мгновенно высыхают. Она вскакивает и отпихивает чемодан, который остаётся лежать открытым посреди комнаты. Милли описывает круги по квартире, ищет, сама не зная, что, красит на ходу губы, зачем-то составляет кружки в посудомойку, как будто это Мэтт собирается прийти к ней, а не наоборот. На каком-то очередном круге она вспоминает, что нужно ответить, и набирает, промахиваясь мимо букв: “Да! Я уже выезжаю!” Стирает, останавливается, переводит дыхание и набирает вместо этого сообщение, которое кажется ей в меру дружелюбным, без фанатизма: “Окей. Куда ехать?” Он пишет: “Я вызову тебе такси”.