Созвездие чемпионов

      Изнурительные тренировки в течение недели кажутся Луне бесконечностью. Теперь она воистину понимает, что значит работать на износ, когда Том не оставляет шанса дать где-то слабину. Он даже времени подумать не оставляет и ждет мгновенных действий, словно бы сам работает на автомате. Но один плюс девушка все же нашла: теперь она может проводить с ним время наедине, общаться. Теперь он уделяет ей внимание, пусть и всегда кривится, делает замечания. Хотя и общением это назвать трудно: на вопросы, не касающиеся работы, он отвечает уклончиво, неохотно или не отвечает вообще. А болтовня ни о чем его только из равновесия выводит, ведь мужчина считает, что это мешает результату.       Пока они обсуждают погоду, пирожные и политику — кто-то тренируется и улучшает навыки, не распыляясь на ерунду. Конкуренция растет в геометрической прогрессии.       А Луна уже привыкла, что он никогда не бывает доволен. Теперь в полной мере осознала, что идеально сделать невозможно: Том всегда сможет найти, над чем поработать, чтобы улучшить технику. Идеалист до мозга костей, что заставляет ее только неоднозначно закатывать глаза, когда он не видит, и мысленно посылать к черту за такое пренебрежение. Он ведь ни разу так и не похвалил ее в полной мере за какие-то маленькие достижения или чисто выполненные элементы. Удостаивал только короткими кивками и сухим «хорошо, давай дальше». Этого было чертовски мало.       Но девушка не могла уже в который раз не отметить то, насколько он красив. Его полуулыбка, слегка обнажающая клыки, всегда заставляла сердце биться быстрее. Каждое его движение на льду было почти произведением искусства для Рейнхарт. Он смотрелся здесь, как будто был создан именно для этого спорта. Идеально и статично прыгал, быстро скользил, словно и усилий ему никаких прилагать не нужно было. Но больше всего девушку притягивали его карие глаза темного оттенка, в самую душу заглядывающие. Томас обычно редко позволял себе взгляды прямо в глаза, но если такое и случалось, то Луна тонула в его радужках.       — Остановись. И начинай сначала эту связку. У тебя толчковая нога в воздухе болтается, ты как вообще прыгаешь? И опять халтуришь на вращениях. Они у тебя кривые выходят, Лу. Ты сегодня разминалась вообще?       Он единственный, кто Лу ее называет, на европейский манер. И девушка каждый раз, услышав свое имя, забывает, как дышать. По-особенному звучит.       Осборн подъезжает к девушке, недовольно поджав губы и скривившись от негодования. Берет за руку, выставленную, для захода на вращение, и тянет на себя, останавливая. Девушка на долю секунды замирает, чтобы не выдать своего волнения. Он не часто ее касался, но каждый раз холод его пальцев внутри вызывал невероятный трепет. По коже проходятся мурашки, а на запястье точно останется призрачный след, подобный ожогу.       — На вопрос ответь, будь добра.       Голос выдает раздражение, граничащее с гневом. Мужчина едва сдерживается, чтобы не применять радикальные методы вроде брошенного чехла от коньков. Как бы он ни пытался с ней разговаривать, в итоге все равно срывался. Луна будто совсем не слышала его указаний и все равно делала по-своему, выполняя элементы неправильно.       — Да, целый час. У меня нога болит, я вчера сильно в бортик врезалась.       — Знаешь, сколько у меня всего болит? Десять минут перерыв, сходи выпей обезболивающее, и пойдем в зал. Буду тебя разогревать сам, раз ты не можешь без няньки.       — Ты сам захотел, я не просила быть моей нянькой.       — Серьезно думаешь, что я по доброте душевной тебя в свою команду взял? Боюсь тебя разочаровать, но это не так. А вот раз ты сама не можешь размяться, то у меня выбора не остается.       — Ты такой злой постоянно, куда ни плюнь. Улыбаться вообще умеешь?       — Зубки прорезались? Это очень мило, но тебе со мной не тягаться. Мою улыбку тоже нужно заслужить, и, кстати, время идет. Встретимся в зале для хореографии. Сегодня у нас растяжка.       — Невыносимый!       Луна с силой швыряет пустую бутылку воды в урну, рыкнув себе под нос какое-то нечленораздельное ругательство. Она ненавидит, когда ее ставят в позицию, где она не может спорить и отвечать так, как ей вздумается. А Том, казалось, пользовался своим положением, чтобы лишний раз выбросить свои эмоции в атмосферу, отыграться на ней за что-то. А может, она была вместо кого-то, кто успел его обидеть. Привыкла к лояльности и снисхождению.       Переодеваться сразу не спешит, потянувшись в стороны, чтобы закоченевшие на льду мышцы начали приходить в тонус. Если замерз, значит, плохо стараешься. Это правило она усвоила давно, но не могла заставить себя работать иначе в такой короткий срок. Просто начинала падать, делать бабочки, сгибать ногу в неподходящий момент. Даже с либелы умудрилась упасть. И теперь никогда не забудет, как медленно и разочарованно Томас закатил глаза и протяжно вздохнул, складывая руки на груди. Как только девушке начинало казаться, что ниже, чем есть, она уже не упадет, реакции тренера показывали, что именно это она и сделала.       — Ненавижу этот спорт! Не могу больше!       Выпивает залпом почти всю бутылку воды, кинув остатки в мусор со всей силы. Даже корзина едва не падает, а девушка тем временем еще и по шкафчику кулаком бьет, не рассчитав силу, и заходится неслабым воем, граничащим с раздражением и злостью. Эмоции должны иметь выход, а на тренировке она им выйти почти никогда не позволяет. Боится потерять контроль над собой и своим телом, опозориться в квадрате, в прогрессии. Тем более когда ее тренирует тот, о ком она так долго мечтала, кем восхищалась.       Ей не приходит на ум даже, что эта зажатость лишь ей самой и мешает двигаться дальше. Только риски увеличивает и отдаляет от успеха на сотни миль. Вот и сейчас она снимает с себя термобелье, скомкав и швырнув в сумку, и губу кусает, чтобы не разрыдаться в очередной раз. Она знает, что на чемпионат Томас ее не возьмет, но робкая надежда все же теплится в душе. Раз в год и палка стреляет, но чуда так и не произошло. Сколько бы она ни тренировалась.       Обтягивающий черный топ идеально облегает изгибы фигуры девушки, но проблема этой тряпки всегда была в том, что спортсменка его ненавидит. Каждый раз, стоило ей его надеть, она видела ту самую девочку, которой приходилось сутками морить себя голодом, чтобы на весах уходили злополучные граммы. Даже не килограммы. Ей всегда говорили, что с таким весом она не сможет прыгать, и это настолько плотно засело в голове, что действительно перестало получаться. Вес все уходил, но стабильные прыжки пока так и не появились. Чертовы психологические травмы.       И вот сейчас при своем весе ровно в сорок шесть килограмм и росте в метр пятьдесят пять она чувствовала себя отлично. Но так и не смогла принять себя. Хотя стоило благодарить вселенную, что при таком весе не торчали кости, как при истощении. Девушка этого не понимала и просто продолжала не позволять себе лишнего, чтобы не увидеть в один прекрасный день на весах знакомую цифру. Даже в зеркало на себя сейчас почти не смотрит, лосины одним рывком натягивая.       — Ну что там, Луна? Я сколько тебя ждать должен? — после двух коротких стуков, заставивших дверь дрожать, мужчина бесцеремонно входит в раздевалку, сложив руки на груди. Ее десять минут давно прошли, в отличие от психов, которые он даже с катка слышал очень отчетливо. Специально почти не смотрит на нее, соблюдая профессиональную этику, насколько это возможно, но не может не отметить, насколько хороша фигура девушки, какие у нее данные. Как бы там ни было, ее плоскому животу и красивым мышцам позавидовала бы любая модель, не говоря уже о других спортсменках. Но, к сожалению, фигура одна ничего не дает.       — Эй, какого черта ты здесь делаешь? — девушка едва не подпрыгивает от неожиданности и прижимает к себе спортивную бесформенную кофту, как будто прикрыться хочет. Если бы здесь был не ее тренер, то она непременно запустила бы в зашедшего этой кофтой, чтобы неповадно было и дальше так делать. А сейчас только глазами остается хлопать и слушать, как бешено в горле сердце бьется. И злиться еще, разумеется.       — Я предупреждал. И да, меня не интересует твоя задница, я туда не смотрю, — будто невзначай поглядывает на часы, намекая, что она уже опоздала на пятнадцать минут. А в их спорте время было бесценным материалом. Зал могут занять в любой момент, и эти пятнадцать минут придется наверстывать месяц. К тому же он не лукавил совсем, когда говорил, что как девушка она его не интересует. Женским вниманием он никогда не был обделен, чтобы сходить с ума от вида женского тела, даже если очень сексуального.       — Ну за что, за что?       Почти что обреченно стонет, выходя из раздевалки, так и оставив там свою спортивную сумку, и едва сдерживается, чтобы не съязвить, когда Том держит ей дверь. Почти как джентльмен, только от него такой жест доброй воли расценивался почти как насмешка или издевательство. Надзиратель, как отшутилась мысленно Луна. Прямо в белых носках и следует за ним по лестнице на несколько этажей выше, не потрудившись даже надеть кроссовки. Что толку, если через пару минут их придется снимать? А мужчина только кривится, пожалев идеально чистую ткань, которой теперь место только в мусорном ведре.       — Ты всегда можешь отказаться, насильно тебя никто не держит, дорогуша, — деликатно намекает на то, что, если что-то не нравится, она может вернуться к истокам, снова позволить себе стать никем. Опустить руки и так ничего и не добиться, позволив своей злости на кого-то одержать верх. Луна всегда была покладистой, но ее резкие выражения, которые никто не слышал, мешали ей. Она сама себя жалела, потому что никто не жалел ее. И это тоже было грубейшей ошибкой с ее стороны.       Но это спорт, по-другому никак. И все же бросить все она не соглашается. Только нос задирает так высоко, как только может, и проходит вперед, задев мужчину плечом. Он только глаза закатывает, так и не поняв, специально она это сделала или на этот раз случайно.       — Еще чего! Пойдем.       — Ты такая улитка. Становись к станку и тяни ногу так, как можешь.       Щелкает выключателями, сбросив кроссовки в углу, и берет коврик, намереваясь на нем и позаниматься. Мышцы ужасно болели после нескольких часов на льду и успели закоченеть. В отличие от Луны, он не катался без остановок и не выполнял невероятное количество элементов. Но, справедливости ради, он иногда скучал по такой кропотливой и изнурительной работе, когда готовишься к соревнованиям и даже не замечаешь времени, боли, холода. Ничего. Только ты, ветер, целующий щеки, и музыка, под которую ты катаешь программу. Только мысли о пьедестале и рекордах.       Садится на коврик и сгибается пополам, прижав локти к полу, а руками обхватив лодыжки. Упражнение, тянущее все мышцы на животе, в ногах и ужасно болезненное, если не выполнять его каждый день. Старается свое тело слушать и приводить его в тонус перед следующей тренировкой, но изредка все равно голову поворачивает набок, чтобы за девушкой наблюдать, которая так и стоит у станка, пытаясь левую ногу растянуть. У многих спортсменов растяжка была идеальной только на одну ногу, и Луна не стала исключением.       Заметив взгляд Томаса, на которого до этого не смотреть пыталась, чтобы не смущаться и не расстраиваться, она плотнее наседает на ногу, едва не взвизгнув от болезненного ощущения. Натяжение в мышцах отдалось едва ли не как разрыв, но она знала, что порвать связки у станка сложно, когда ты сам все контролируешь. Нужно лишь меньше выпендриваться и перестать пытаться прыгнуть выше головы. И все же осталась в таком положении, заметив, что и мужчина здесь нашел себе занятие. Занятно, что в этот раз он выбрал не роль смотрителя.       — А ты… тоже? — интересуется, кивнув на него, когда Том принимается делать выпады, растягивая тазобедренный сустав и приводя тело в тонус. Впору бы отшутиться, что его суставы уже едва не скрипели, отвыкшие от колоссальных нагрузок, но мужчине не хотелось растерять навыки и начинать с нуля. Ему принципиально было оставаться лучшим во всем, даже когда он решил уйти из большого спорта. Официальное заявление ему в любом случае сделать не дали.       И на это он был очень зол, почти до глубины души. В какой-то степени даже словил себя на мысли, что понимает Рейнхарт и ее вечное раздражение. Ты не всегда можешь дать другим то, что они от тебя хотят, ожидают. Поэтому официально поставить точку в карьере Осборн не мог и был обязан постоянно держать себя в форме, чтобы, если федерация найдет более действенный метод на него надавить и заставить выйти на лед, быть в форме. В наилучшей и не сдать позиции.       — Ну, я сюда не просто постоять и на тебя полюбоваться пришел, — вздыхает только и глаза закатывает, как будто это очевидно было. Это уже настолько привычный его жест, что Луна усмехается в ответ. Тянется назад, выгибаясь в спине, и позвоночник издает звонкий хруст, эхом отразившийся от стен, что заставляет девушку хихикнуть, а мужчину раздраженно хмыкнуть и рыкнуть себе под нос грязное ругательство. — Теряется, конечно, эластичность, но мне это уже и не нужно.       — Ты и так лучше всех, я не верю, что у тебя там что-то потерялось, — девушка только языком цокает, махнув рукой. Она ни капли не верит, что кто-то может обойти этого человека. Даже с неидеальной растяжкой он сможет выдать максимум. А сама она успевает уже и онемение почувствовать, поэтому просто на пол на шпагат садится, подтягивая согнутую ногу к затылку. Такая себе имитация заклона, но почему нет, если похоже?       — Я уже год не выступаю и не тренируюсь целыми днями. Выводы делай сама.       Томас напоминает о том, что его звездная карьера с блестящими победами ему больше не важна, как и все остальное. По крайней мере, он пытается убедить себя в этом, но раз за разом проверяет свою способность выполнять элементы ультра-си и остальное. Не может прощаться с прошлым, сваливая абсолютно все на то, что ему не дают уйти. Хочет и не хочет одновременно. Но однозначно не может.       Когда ты всю жизнь был лишь средством достижения целей для федерации, в которой тренируешься, ты перестаешь понимать себя и свои желания. Твои победы делятся на всех, кто имеет над тобой власть. И, пожалуй, благодарен он только Долорес за ее вклад и почти полную бескорыстность. Она — фанатка своего дела. Она так же, как и Том, всю жизнь посвятила льду и фигурному катанию. Другой жизни у них не было, да и от постоянных камер и публичных мероприятий можно устать на всю жизнь. Выгореть, истончиться. Примерно такой ураган внутри мужчины бушует уже много месяцев.       А Рейнхарт между тем просто ложится на пол, когда он отворачивается, решив на скакалке себе марафон устроить. Это девушку он привел на растяжку, а сам мог делать что угодно, если его помощь не требовалась. Сейчас Луна могла более чем потренироваться сама, пусть и под его строгим надзором. А вот чуть позже он обязательно будет ее растягивать, когда она хоть немного разогреет свое тело самостоятельно, чтобы избежать травм. К вопросу наставничества он всегда относился довольно щепетильно.       Томас любил своих спортсменок и любил их тренировать. Это дело было ему по душе, и он не раз искренне признавался, что они заряжают его энергией, мотивируют. А их успехам он радовался, как своим, и с новыми силами работал в новых сезонах. Только к Луне не успел симпатией проникнуться, наоборот, только негодуя и раздражаясь, когда она начинала капризничать, лениться и халтурить. Но что бы он сейчас к ней ни испытывал, мужчина допускал мысль, на периферии крутящуюся, что все может поменяться. Возможно, это просто вопрос времени.       А она все так и продолжает лежать, иногда лишь ногу к себе поднимая под углом в девяносто градусов. Но так даже десятилетний ребенок может сделать, к слову. Хватает ее за ногу, потянув на себя, как раз к голове девушки. Не сильно, но и не слабо. Только чтобы почувствовала, как натягивается все внутри, а потом отпускает, похлопав в ладоши, чтобы на ноги вставала. Их тренировка далеко еще не закончена.       Сейчас его прикосновение вызвало совсем не тот трепет, который раньше. Она лежала перед ним почти беспомощная и чувствовала лишь грубую хватку на ноге. Даже не боль, которую впору было бы испытать. Девушка сама не успела понять свои ощущения, когда Том уже отпустил ее и косточка коснулась пола. Вот теперь стало больно, и эта боль импульсом растеклась по голеностопу, перекрыв его касание. Оно больше не ощущалось.       — Я все вижу, хватит валяться как тюлень. Теперь делай шпагат на станке и прогибайся.       — Слушай, вот, кроме спорта, ты чем-то интересуешься? Ну, может, хобби какое у тебя есть?       Рейнхарт решает задать вопрос, интересующий ее уже несколько дней, которые она общается с ним. Выполняет его указания, чтобы снова не начинал ворчать, но решает попытать удачу. Может, когда она занята делом, он ответит ей и приоткроет завесу тайны. Кумир миллионов не мог, просто не мог ничем, кроме спорта, не интересоваться. Где-то должна была быть его отдушина, и девушке не терпелось узнать о нем хоть что-то. Подобраться чуть ближе, и, возможно, тогда он сможет принять ее в круг своих.       — Есть, но тебе этого знать необязательно…       Огрызается, как и обычно, но больше ничего колкого сказать не успевает. Стоит мужчине только замахнуться, чтобы прыгнуть тройной аксель с места, дверь в зал открывается, и в помещении показывается мужчина средних лет, которого Луна не знает. Но зато Томас знает слишком хорошо. Подходит, руку настороженно жмет, признав одного из членов федерации. И что бы ему могло понадобиться сейчас? Очередная попытка привлечь на чемпионат? Осточертело. И мужчина заранее начинает держаться враждебно, чувствуя неладное.       — Том, можно вас на минутку?       — У меня тренировка сейчас, это важно?       — Да. Ваша спортсменка не сможет участвовать в чемпионате. У Лилиан обнаружен допинг.       Предчувствие не подвело мужчину. А настроение испортилось настолько, что резко захотелось кого-то жестоко прикончить. Лилиан была его надеждой, его лучшей спортсменкой. Она была олимпийской надеждой страны. И мужчина не верил, что она могла принимать какие-то вещества. Никогда такого не было. И сейчас совсем не могло случиться — он был уверен, что это вопиющая ошибка, но ничего с этим сделать было нельзя. Его душераздирающих заверений в святости спортсменки будет недостаточно. Это будет просто смешно и глупо.       — Что? Какого черта? Ладно, я разберусь. А тебя, Лу, я могу поздравить, с завтрашнего дня мы готовимся к чемпионату.       Мужчина уходит, резко прервав тренировку, и даже не удостаивает Луну чести что-то сказать. Ему сейчас не до этого, иначе катастрофы не миновать. Не хочет ничего слушать и слышать. Ему срочно нужно выпить кофе, все обдумать и переварить, успокоиться. А только потом уже идти и разбираться с проблемой.