Созвездие чемпионов

      Том даже не с первого раза попадает ключом в замочную скважину дрожащей от бескрайней злости рукой. Бьет со всей силы по дереву, которое никак не поддается, но с третьей по счету попытки все же мужчина оказывается в кабинете, когда нервы уже до предела накаляются. Ключ швыряет на стол, уже понимая, что на лаковой поверхности останутся царапины, и телефон свой ищет, который здесь оставил. Он ожидал чего угодно, но только не того, что его лучшая спортсменка окажется поймана на допинге.       Они слишком много работали. Днями, ночами, в выходные и рабочие дни. На результат, который должен был затмить всех звезд, сверкающих на соревнованиях. Конкурентки тоже не теряли времени даром, но Том верил, что с такими прокатами, которые выдавала Лили, они смогут побить мировые рекорды. Они с ней подбирали музыку и элементы, ночевали на катке, чтобы не терять времени зря, и бесконечно ссорились друг с другом, с другими тренерами. Но результат того стоил.       А сейчас все это на осколки разбилось и крошевом к ногам посыпалось. Мужчина чувствует, как ярость подступает еще выше, заставляя его закипать и терять над собой контроль. Даже почти жарко стало в кабинете, из-за чего он окно открывает, едва сдержавшись, чтобы не вышибить его. Агрессию он всегда мог контролировать с попеременным успехом. Тяжело дыша, садится на диван у огромного окна, стараясь успокоиться. Хотя куда там, когда все, во что ты столько сил и вдохновения вложил, стремительно сквозь пальцы уплывает.       Номер Лилиан набирает, надеясь услышать внятный ответ. Что это ошибка, глупость, шутка. Что угодно. И кто угодно. Он бы простил сейчас любой другой спортсменке такую выходку, но только не лучшей. Только не своей девушке, на которую столько надежд возлагалось. Она не имела права на такую вопиющую ошибку. Ни на какую ошибку она права не имела, когда готовилась защищать свою страну.       — Да, любимый? — ее смущенный голос только еще сильнее раздражает. Протяжный и ласковый, как будто она ничего не знает. Том помнит, что они давно не виделись, не проводили время вместе, но сейчас совсем не подходящий момент, чтобы об этом думать. И уж тем более ей не на руку пытаться сделать вид, что ничего не произошло.       — Лили, ты где? — почти рявкает в трубку, скривившись от собственного же громкого голоса, по барабанным перепонкам резанувшего. На громкую связь ставит, сев поудобнее, и со стола берет воду, чтобы не чувствовать липкую сухость в горле. А хотелось бы чего-то покрепче, к чему рука сама тянулась, и плевать ей, что ты вовсе не пьешь. Но Томас одергивает себя, понимая, что пауза в телефоне затягивается.       — В раздевалке, а что? Том, ты меня слышишь? Что случилось, можешь ответить? Мне зайти к тебе?       Теперь она начинает беспокоиться, но мужчину это только оскалиться и усмехнуться заставляет. Очень вовремя спохватилась и поняла. Поняла, что он в ярости, но не поняла, почему именно. Лилиан всегда умела вовремя попытаться сгладить углы, делала голос более слащавым и ласковым. И Тома это всегда раздражало столько же, сколько прельщало. Но только не теперь. Сейчас он готов буквально шею ей свернуть, даже при всей любви, что его переполняла.       — Я сам сейчас спущусь и надеюсь, что к этому времени ты придумаешь разумное объяснение тому, какого черта у тебя обнаружили запрещенные агентством вещества, — смотрит на огни утреннего мегаполиса с нескрываемым раздражением. Бельгию он любил всем сердцем. Когда-то. Пока она не сделала его своим рабом, как смел считать мужчина. К слову, виновата была, разумеется, вовсе не страна. И даже не этот проклятый спорт, который он по капле начинал ненавидеть.       — Что? Ты шутишь? Хочешь обвинить меня в употреблении допинга?       Ее возмущению нет предела, но Тома это только смешит. До нервозности смешно становится. Он осведомлен не больше, чем она, и поэтому просто бросает трубку, лишь процедив короткое:       — Вот это мы сейчас и выясним, дорогуша.       Томас почти не задерживается в своем кабинете, оставив там только некоторые вещи. Наскоро коньки шнурует, уже в который раз вспомнив, что пора бы заменить перетершиеся шнурки, завязанные узелками. И чехлы сверху надевает, так прямо и решив пройтись по коридорам спортивной академии. Как бы там ни было, конечной точкой будет каток, где его уже как раз ждут.       Темный коридор, несколько поворотов, лифт. Мужчина нажимает на кнопку, чтобы подняться выше, и прислоняется спиной к стенке, прикрыв глаза, чтобы хоть немного расслабиться. В последнее время он почти не мог себе позволить даже малую толику покоя. И это так затянулось, что он уже несколько лет не может выбраться из пучины постоянных обязательств, разочарований. Будто под давлением находится, под толщей воды и никак не может выбраться.       Шаг вправо — расстрел, шаг влево — одиночество, а за ним вновь расстрел. Только вперед по проторенному пути, ведь назад шагать — глупо. Но, если бы была возможность, мужчина никогда не посвятил бы всего себя фигурному катанию. Не стал бы абсолютным чемпионом, не добился бы всемирной славы. Но был бы счастливее, возможно. А сейчас только губу прикусывает, выдохнув, когда в лифте раздается звонок об остановке на нужном этаже.       Поднимается, уже даже не чувствуя дискомфорта от коньков на ногах. Он и в чехлах научился ходить за столько лет, и разницу перестал чувствовать. По коридору следует, налево поворачивает, у кабинета останавливается, борясь со своим едва ли не отвращением. Отец, как всегда, уже все знает и не упустит повода позлорадствовать и поиздеваться. Будет считать, что к победе таким образом приблизится. Но как бы не так.       — О, сынок, ты как раз вовремя. Мне только что пришел протокол твоей девушки. Занятно, правда?       Вальяжно руки на столе складывает, положив подбородок на сцепленные в замок пальцы, и хищно улыбается, кивнув на стул перед собой. Томас не скупится на нарочито приподнятое настроение и не скрывает своих эмоций. Первая — разочарование. Разочарование в одной из лучших спортсменок, в ее тренерах, раз не уследили. Вторая — насмешка над Томом, который столько сил в нее вложил. И не только сил, но кто бы осудил его за отношения с девушкой? И третья — хищная надежда на собственный успех. На имени Осборна можно было снова делать деньги, славу, признание.       — Так это вы сделали?       Резкая ярость пронзает его, как только осознание на периферии загорается. Томас тут же враждебно косится на мужчину, вновь почувствовав, как осколками ненависть впивается в нутро. Отец никогда не успокоится. И никогда не позволит просто быть счастливым сыну, что бы ни произошло. Так было с самого начала. Не можешь стать лучшим? Все равно станешь и будешь тренироваться до изнеможения, без выходных и каникул. Все получается? Этого недостаточно, нужно больше. Замкнутый круг, из которого нет выхода.       — Что сделали? — делает вид, словно не понимает, но только сильнее раздражает Тома. В глазах так и мерцает это издевательство, а мужчина и ответить ничего не может. Возможно, они ничего и не делали умышленно, но Альберт был несказанно рад такому необычайному стечению обстоятельств. Для Осборна этого хватает, как быку обычно хватает красной тряпки.       — Ты специально делаешь вид, что ничего не знаешь об этом? Это ты дал распоряжение, чтобы ей что-то подсыпали? Но зачем? Чтобы я твою инвалидку тренировал усерднее?!       Он даже не успевает заметить, когда так быстро вспыхивает, как будто спичка зажженная. Томасу всегда очень мало было нужно для того, чтобы вспылить. А вальяжно сложенные руки отца в замок на столе, его взгляд, такой острый и с вызовом, будто только этого и ждали. Мужчина даже еле сдерживается, чтобы по столу не стукнуть, но здравый смысл на секунду берет верх и спасает от глупостей и ошибок. О любом, даже самом мимолетном действии, можно пожалеть.       — Попридержи язык! Я смотрю, ты совсем уже обнаглел — приходить с такими обвинениями и грубить мне? Одно мое слово, и ты с позором отсюда вылетишь, понял меня? — Альберт вскакивает, яростно сверкнув глазами. Его стакан с кофе разливается на документы, и тот что есть силы швыряет их в урну, даже не удосужившись взглянуть, что в них было. Вот уж не повезет секретарше, которой придется восстанавливать эти документы, когда президент успокоится.       — Угрожаешь? — усмешка, полная ехидства. Том за несколько мгновений успевает поостыть. И этого оказывается достаточно для того, чтобы вспомнить, что никто его отсюда не уволит, с позором или без. Все ждут его триумфального возвращения и строят планы и стратегии, как заставить Осборна это сделать. И если его уволят, то речи не будет уже ни о чем. Многое пойдет ко дну.       Но и самому Томасу невыгодно портить отношения с кем бы то ни было. Его нынешняя деятельность приносит ему положительные эмоции. Он не готов раз и навсегда покончить с фигурным катанием, не готов на весь мир заявить, что не справился с ролью наставника. У него заберут лучших спортсменок в противном случае. Многое может случиться, о чем он сейчас даже не догадывается. У всех есть козыри в рукавах, игра только началась. И вопрос еще: у кого окажется туз.       — Предупреждаю и очень рекомендую закрыть рот и идти разобраться, в чем дело. Я не имею ни малейшего понятия о том, что произошло, поэтому жду отчет у себя на столе завтра же с утра. Хочу знать, на кого ты ее заменишь, какие программы поставишь и какого черта это было. Помнишь же, что у нас олимпиада на носу?       Теперь мужчина понимает, какие документы были у отца на столе. Его прошлый отчет по программам и постановкам, по компонентам и составе сборной. И тут же становится ясно, почему Альберт выбросил испорченную бумагу, не моргнув и глазом. Этот отчет был уже неактуален. А в Томасе постепенно снова вскипают эмоции. Но теперь уже не только гнев. Сейчас все помножилось обидой и огорчением.       — Ты серьезно? Как я за один день придумаю программу и найду, на кого ее заменить?       Мужчина отворачивается, стараясь в руках себя держать. Нужно решать проблемы, а не своим скверным характером собирать новые на каждом углу. Томас принимается разглядывать кубки, выставленные за тонким стеклом, как трофеи, и спокойно задает вопрос. Пусть бы внутри все бушевало и дальше — снаружи он все тщательно скрывает. Многие кубки были завоеваны на командных чемпионатах, в которых он участвовал когда-то.       Приятная ностальгия накатывает неожиданно. С Долорес они всегда ставили запоминающиеся программы, которые он и сейчас бы откатал без нареканий. Со всеми членами сборной он всегда общался. На каждый старт, как на войну. Но даже в этом он находил, по чему тосковать: он обожал соревновательный дух. Обожал даже этот легкий мандраж перед прокатом и недовольное лицо Долорес, которая постоянно отбирала бутылку с колой перед выходом на лед, а потом обещала за это устроить насыщенный день в зале. С другими фигуристами они всегда поддерживали друг друга. Пока в один прекрасный день общение не сошло на нет. По этому периоду своей жизни Томас безумно тосковал.       — Том, ты вообще здесь? — раздраженный голос отца вырывает из воспоминаний, и мужчина с усилием воли отрывается от кубков. Ограничивается лишь легким кивком в знак подтверждения своего присутствия в реальности. И подумывает написать лучшим друзьям среди коллег, чтобы встретиться. Мужчине даже стыдно слегка становится, что он совсем не знает, как они сейчас и что с ними. Нужно исправляться.       — Я говорю: она что, одна у тебя такая способная и невероятная? Или, может, работаешь ты один? Вас двое, вот и работайте. Еще не хватало, чтобы мои сыновья так глупо облажались. Если надо, ищите третьего — любой тренер, который согласится, в вашем распоряжении.       — Не одна, но у меня очень много не готовых девочек! Кто-то после травмы только восстанавливает элементы, кто-то по компонентам не сможет соревноваться, а кто-то…       Том принимается перечислять те проблемы, с которыми они могут столкнуться в ближайшее время, если возьмут неподготовленных спортсменок. Наборы у них слишком слабые, чтобы хоть небольшой шанс на победу в национальном старте получить. Мужчина даже пальцы загибает, стараясь быть как можно более убедительным, вот только поджатые губы отца говорят красноречивее его ругательств. И теперь уже пальцы в кулаки сжимаются.       — Это уже твои проблемы. Ты найдешь ей замену сегодня же и завтра отчитаешься о той, кто поедет на чемпионат, — закрывает папку с громким хлопком, холодно чеканя каждое слово, как в подтверждение того, что ему безразличны вопросы «как» и «где». Альберту нужно, чтобы было сделано. Федерации и стране нужно, и всем плевать, какие есть аспекты. Мужчина даже мысль допускать не хотел о том, что поехать может другой тренерский штаб, другая спортивная школа.       — Уже нашел. Ты же не оставляешь мне выбора!       — Правда? Вот видишь, какой ты молодец! Умеешь, когда хочешь. И кто же достоин, на твой взгляд?       Альберт совсем не реагирует на агрессию и злость сына. Только наигранно хвалит, хищно улыбнувшись. И задает вопросы, словно ответов не знает. Это должно разозлить Томаса, должно заставить его задуматься. А издевательства, завуалированные самым искусным образом, лишь подстегнут покорять новые вершины, когда он провалится. Альберт уверен, что так все и будет. Тому лишь нужно дать вдоволь наиграться.       — Луна.       — Неожиданный выбор. Очень самонадеянно с твоей стороны за пару месяцев до чемпионата пытаться поставить ее на достойный уровень. Но ты всегда любил рисковать — этого у тебя не отнять, — пожал плечами, изобразив удивление. Почти искренне, но актерского мастерства слегка не хватило, чтобы кто-то действительно мог поверить в эти эмоции. Альберт умел играть эмоциями, но лучше всего у него получалось играть на эмоциях. И на чувствах, на принципах и стремлениях. На чем угодно, лишь бы успешно.       — Долорес поставила ей технику, пусть она и не до конца отработана у них была. Я доведу до приемлемого вида. Остальные не отобрались на чемпионат, их нельзя выставлять, — Том только разочарованно произносит себе под нос, уже представляя адскую работу. До последнего надеется, что отец передумает и позволит ехать с одной спортсменкой, но чуда не случается. А злость и обида так и движутся по нарастающей, и с каждой секундой их все сложнее сдерживать.       — Мы не подразумевали таких форс-мажоров. Но если ты хочешь, то можешь кого-то местами поменять, тебе никто не запрещает. Все на твое усмотрение, ты же их тренер, — ослепительно улыбается, подав Томасу куртку, которую тот кинул на диван, и кивает на дверь, прямо напоминая, что тренировки уже начались. Да и в целом нельзя сказать, что Альберт рад видеть сына. — А теперь ступай, время идет.       — Диуретик, значит…       Мужчина только горько и раздраженно усмехнулся, когда увидел название препарата, найденного в крови Лилиан. Более точное название он бы даже выговорить не смог, но знал, к какому классу оно относится. Проходили. Том не один раз за свою карьеру видел, как некоторых фигуристок дисквалифицировали за то, что в их крови находили это средство. Не зря оно добавляло легкости, так и прыгать удобнее и проще. По лбу себя только ударяет от безысходности.       — Вышли все отсюда, Киллиан встретит вас на льду.       Рявкает, выгнав всех девушек из раздевалки, которые уже просто сидели и сплетничали, а голос его пронзительным эхом разлетается, отражаясь от стен. Повторять дважды не приходится: глаза фигуристок округляются от страха, и спортсменки, кивнув, удаляются за считанные секунды на лед, чтобы начать разминаться. Осборна редко можно увидеть настолько злым, но в такие моменты лучше не давать ему поводов срываться еще сильнее.       — Сама объяснишь или мне начать?       — Я правда ничего не понимаю, так что начинай.       Лилиан только фыркает, непринужденно пожав плечами. Расчесывает волосы спокойно, стараясь не реагировать на резкие выпады мужчины. Он всегда был до жути темпераментным, и за два года отношений девушка уже успела привыкнуть к тому, что эмоциональных всплесков не миновать. Другое дело, когда эти всплески лавиной на нее саму выливались — вот это было неприятно. Даже холодок по коже пробегает, но вида она не подает. Еще только этого не хватало.       — Держи, читай. Что ты такого принимала, где есть вот это? Опять твои супердиеты, чтобы вес согнать поскорее? — швыряет бумаги, смятые от пальцев, прямо на стол, присев на скамейку, и враждебно так смотрит на нее. У Тома даже дыхание сбивается, он не знает, деть куда себя, что делать — не знает. Голову запрокидывает, прижавшись спиной к стене, и ноги вытягивает, ожидая услышать хоть вполовину разумное объяснение.       — Я не знаю… я ничего не принимала такого, но… — девушка теряется, опешив от того, что черным по белому написано на бумаге. Несколько раз перечитывает, лихорадочно пробегая глазами по строчкам, но уже и суть теряет, и все написанное расплывается. Поверить не может, ощущая, как руки начинают дрожать, будто от ветра. Паника по нарастающей стремится вверх, и Лилиан откладывает от себя протокол медленно, пытаясь осознать. — Не кричи, я сейчас не на диете… Не может быть, это ошибка какая-то. Том, я все еще ничего не понимаю…       Девушке не хватает духу признаться, что накануне забора проб она пыталась экстренно согнать вес, чтобы наконец покорить четверной лутц и прыгать его стабильно. Не хватало сбросить каких-то несчастных пятьсот граммов для того, чтобы вес был комфортным. Но ни одна диета не помогла бы так быстро сбросить, как средство, выводящее всю лишнюю воду из организма. И не лишнюю тоже. Подсушенные мышцы, ни одного лишнего грамма — мечта любой спортсменки. И крайняя мера для Лили, которая до последнего надеялась, что пронесет.       Слеза одиноко по щеке катится, падая прямо на спортивную кофту и оставляя там темное пятнышко от туши. Где-то в прострации зависает, невидяще уставившись в зеркало, и небрежный хвост остервенело делает, стараясь сдержать ураган, внутри набирающий обороты. Лили локти на столешницу перед зеркалом ставит и лицо на руки кладет, чтобы Осборн ее слез не видел. Он и сам сейчас злой, как черт.       — Сходи к врачу прямо сейчас и покажи бумагу. Может, Зои подскажет, что делать.       Мужчина только руку ей на плечо кладет, сжав, будто в знак поддержки. Погладил даже, но ничего больше себе не позволил. Плевать, что все знали об их отношениях уже чуть ли не больше, чем сами Лилиан и Томас. На работе — рабочая обстановка. А за стенами ледового дворца можно что угодно. А в голове появляется маленькая искра надежды, как хотя бы попытаться исправить ситуацию. Возможно, спортивная медицина сгладит углы? Том готов на что угодно. Новые пробы, разбирательства. Лишь бы получилось.       — А если нет? То что тогда? — девушка оборачивается, почти с вызовом глянув мужчине в глаза. Фраза выходит чуть более резкой, чем она хотела, но сдерживаться и подбирать слова уже невозможно. Она рискует пропустить главный старт в жизни любого спортсмена, рискует своей карьерой. А значит, выпустить эмоции просто необходимо, чтобы дальше двигаться с трезвым и холодным умом.       Смахивает руку Тома со своего плеча небрежным движением и коньки принимается нервно расшнуровывать. А ведь она только купила новые, более удобные и абсолютно точно целые, чтобы раскатать их перед стартами как раз. И сегодня даже на лед в них не выйдет, отчего швыряет в сумку обратно, яростно прорычав себе под нос что-то. Изо всех сил держит себя в руках, чтобы не показывать своей слабости. Наверняка остальные стоят где-то рядом из любопытства. Слухов еще не хватало. Только Том видит потухшие глаза, в которых слезы собираются, и дрожащие руки.       — Я в любом случае вышлю объяснительную, чтобы тебя оправдали. Но особо не надейся: правила очень жесткие. Вряд ли нам повезет, — пожимает плечами, заламывая руки так, словно разминается. От нервов Том уже не знает, куда себя деть, а атмосфера с каждой секундой будто бы накаляется все сильнее. И от этого никуда не спрятаться, что еще больше тяготит. Сегодняшний вечер он точно проведет, обложившись бумагами, чтобы послать объяснительные везде, куда можно.       — А может, это ты все подстроил, Томас? Взял недавно эту девчонку в свою группу, и с чего бы вдруг? Да ее даже юниорки сейчас сделают на раз-два, а ты здесь не собираешь кого попало. Так, может, ты решил вместо меня ее продвинуть? Она ноги раздвинула перед тобой, да?       Лилиан резко срывается, хлопнув дверью так, что громкий удар эхом по всей арене разлетается, заставляя присутствующих содрогнуться. Несколько капилляров в глазах ее лопаются, девушка и дышит тяжело, уже почти разрыдавшись. И пускается во все тяжкие, резко озвучив ту мысль, что на периферии сознания загорелась. Она даже думать о таком раньше не могла, но сейчас это первое, что пришло ей на ум. Других объяснений просто не появилось. Она не знает о Томе столько, сколько хотелось бы. Не знает о его отношениях с отцом, о том, почему он сейчас стал тренером, почему завершил карьеру. Она ничего почти не знает, потому что сколько бы ни пыталась поинтересоваться, он отмалчивался или отмахивался. Оставался темной лошадкой, несмотря ни на что. А потом в его группе появилась спортсменка, которая была абсолютно посредственной, но которой он давал множество индивидуальных тренировок. И считал, что сможет слепить из нее что-то достойное. Раньше такой жертвенностью и верой он не отличался. Никогда не давал поблажек и авансов.       И что Лили нужно было думать в таком случае?       — Что ты сказала? Ты себя-то слышишь? Откуда в твоей голове такая чушь?       Том даже на секунду замирает, пытаясь осмыслить все обвинения, что только что услышал. Смотрит на девушку неверяще, но уже через секунду его шоколадного оттенка глаза чернеют, а лицо искажается едва ли не в зверином оскале. И это она смеет говорить после всего, что было? После всего, что он для нее сделал? К черту карьеру, к черту его попытки помочь с допинговым недоразумением. Он любит ее, и неужели Лилиан смогла хотя бы на мгновение допустить мысль, что тот, кто с ней в отношениях, будет специально ее топить?       Он готов порвать кого угодно, кто хоть подумал бы о том, чтобы что-то ей подмешать или испортить. Он готов огромные деньги на ее успехи поставить. Готов сделать что угодно, лишь бы она блистала на льду, не переставая. А девушка так просто все перечеркивает одной фразой, прямо по сердцу осколками резанувшей. Больно. Очень.       — А что мне думать? Я ничего не принимала и вместо поддержки от тебя лишь упреки получаю! Зато бездарную девку ты пожалел и занимаешься с ней индивидуально! И вообще, может, сам ты ничего и не подсыпал, но я уверена, что…       — Лилиан!       Его грозный голос прямо по вискам бьет, но и в чувство приводит за мгновение. Девушка в непонимании ресницами длинными хлопает, будто стряхивая наваждение. И снова соленые капли по щекам размазывает, присев на скамейку. Эта истерика не должна была случиться здесь и вылиться в обвинения против единственного, кого она любит. Считает своей опорой и поддержкой. Она не считает, что он виноват. Злится, но не на него. Она уже давно на Луну злится, что ее так бессовестно продвигают как чемпионку. Дают ей аванс и фору зачем-то. А где есть такая злость, там рождаются и зависть, и ревность. Ревность, ядом выедающая.       — Черт, я… Прости, Том. Не знаю, что на меня нашло. Не могу поверить, что это случилось со мной. Кажется каким-то кошмарным сном. Может… мы сегодня вечером сходим куда-то? Я не выдержу все это одна, — девушка говорит уже надрывным полушепотом, запинаясь на каждом слове от тревоги и сожаления, глядя на коньки Тома с яркими чехлами. Ему они никогда не нравились, но он все равно продолжал их носить, ссылаясь, что это подарок от дорогого человека. Но вот от кого — все еще оставалось загадкой.       Девушка за руку его берет, подняв глаза виновато и почти преданно, но Том даже не смотрит на нее. Только в сторону пустым и настороженным взглядом. Даже желваки на скулах у него гуляют. Лилиан чувствует, как пальцы у него напряжены сильно, и вздыхает. Она сама все испортила, и теперь у этой внезапной истерики будут последствия. Очень печальные и болезненные. Но руку отпускать не спешит. Сам заберет, если захочет.       — Я сегодня до упора здесь. Нужно искать тебе замену и придумывать кому-то программы до завтрашнего утра, — без привычной интонации, отдающей печальным шлейфом, сухо констатирует факт Осборн, наконец дернув рукой, чтобы отпустила.       Обычно ему нравилось после тренировок посидеть с девушкой в кафе, прогуляться по набережной, устроить небольшое свидание или посмотреть фильм дома. Но сейчас от него исходит лишь холод. Если бы этот холод был физическим — до костей бы пробирал. А Лили уже в который раз убеждается, как искусно Том умудряется прятать все свои эмоции за маской равнодушия. Негативные эмоции, как правило.       — Понятно. Ты злишься?       Ответ она заранее знает, но вопрос все равно задает, будто это даст ей хоть призрачную надежду на шанс загладить свою вину. В глаза заглядывает еще раз с надеждой, но режется об стеклянное равнодушие. Ему нужно остыть и выплеснуть эмоции. И нигде, кроме льда, он этого сделать не сможет. Точнее, смочь-то сможет, но ближайший способ — все же лед. Кивает только, больше не в силах смотреть на мужчину, и делает шаг назад, лишь сейчас почувствовав, как замерзли ноги в тонких носках на холодном полу.       — Да, — короткий ответ, и Осборн уходит, слегка нелепо переминаясь с ноги на ногу. В чехлах для коньков он ходить уже привык, но со стороны это выглядит смешно, когда мужчина запинается об порог и чуть не падает на колени. Сборная осталась бы без тренера тогда, потому как его бы увезли со сломанным об бортик носом и расшибленным лбом. Так себе перспектива.       Мужчина ставит себе цель спокойнее на все реагировать. Даже всерьез задумывается купить себе успокоительные, чтобы меньше злиться. Но, разумеется, таким, как он, пить успокоительные едва ли не унизительно, поэтому мысль сразу же отправляется в стопку глупых и неудачных. На лед выходит, на бортике оставив свои фиолетовые чехлы, и тут же устраивает всем прогон произвольных программ, решив сразу пуститься во все тяжкие.       — Привет. Как ты?       Луна появляется в раздевалке неожиданно, слегка смущенно просунув голову через маленькую щель в двери. Робко, чтобы не обидеть и не получить ненароком. Она понимает, насколько Лилиан сейчас нелегко, и хочет помочь ей. Девушка на личном опыте знает, как тяжело, когда карьера ставится под вопрос и все, кто должен быть рядом, отворачиваются. Они соперницы, но, может быть, это не так важно, когда Луна готова побыть рядом. Они обе прекрасно знают, что Рейнхарт никакая ей не соперница.       — Что тебе нужно? Ты позлорадствовать пришла, да? Да вот только тебя все равно не возьмут на мое место, так что рано ты пришла издеваться, ты ничем не лучше, — отрывистые движения, которыми жестикулирует Лили, заставляют Луну сесть от нее чуть поодаль, чтобы случайно не получить по лицу. Именно на нее и обрушивается весь шквал яда и желчи, который накопился в душе девушки. Тому и всем остальным она подобного сказать не могла. А Луне, которую ни во что не ставила, вполне.       Смотрит даже так, с неприязнью, ненавистью. Свысока и с насмешкой, будто пытается сделать так, чтобы той было хуже, чем ей самой сейчас. Выплескивает все свои проблемы и бесится еще больше, когда видит, как Рейнхарт улыбается. Она видит в этом не сочувствие, отнюдь. Не поддержку. Только издевку и радость, которые тут же хочется стереть с этого миловидного лица. Но Лилиан сдерживается. Еще только статьи не хватало, помимо положительной допинг-пробы.       — Зачем ты так? Я хотела помочь тебе. Я знаю, как это больно — остаться наедине со своей проблемой и трещиной в карьере, — Луна касается ее руки пальцами, накрыв ладонь девушки. Она умеет быть доброй и сострадательной, когда чувствует, что именно это сейчас может проявить. Искренне может. Но снова встречается с шипами и оскорблениями. Привыкла, но все равно больно. Благими намерениями вымощена тропинка в ад, но она не могла не попытаться.       Лилиан как ошпаренная вырывает руку из-под пальцев девушки и вытирает ее об кофту свою спортивную со спонсорскими нашивками, скривившись. Остервенело так, но Луна старается не воспринимать на свой счет и списывает на раздражение и попытки занять руки. Точнее, на попытку задеть еще сильнее, чем есть. Поэтому девушка только плечами пожимает, протяжно выдохнув, чтобы не сойти с ума в этой атмосфере. Кроссовки в сумку кладет, балетные трико и купальник после хореографии тоже. И надевает лосины, фиксируя их на коньках, и кофту, пока Лили лихорадочно застегивает сумку и убегает, бросив вслед очередные ругательства:       — Иди к черту со своей помощью, мне ничего от тебя не нужно. Думаешь, меня это сломает и я уйду? Нет! Это не трещина в карьере, меня оправдают!       — Я буду рада за тебя, если так.       Только и успевает произнести и улыбнуться тепло, насколько это возможно, как дверь громко хлопает, заставляя ее вздрогнуть. Обидно, но не критично. Попытка наладить отношения и помочь с треском провалилась, как, впрочем, и всегда. Больше она даже пытаться не станет. Луна дала себе обещание больше никому не помогать, чтобы не обжигаться об жестокость. Кулаками только по коленям стучит, борясь с чувством несправедливости, обидевшим ее. Сама виновата, но от этого не легче. В спорте не может быть подруг, это уже даже не теорема — аксиома, но разве нельзя общаться не свысока, без пренебрежения? Уважать друг друга, сохраняя хотя бы нейтральное общение?       И выходит к бортикам, помедлив немного, чтобы несколько минут сделать разминку прямо рядом с ледовой ареной. Почему нет, если разогреть мышцы можно и не наворачивая круги по льду? Голос только отвлекает, позвавший ее, поэтому девушка резко отпускает ногу, задранную в имитации бильмана, и оборачивается, слегка нахмурив брови.       — Луна, подойди сюда, пожалуйста. Я Киллиан, хореограф. Мы будем ставить тебе программы, так что не трать время на болтовню. Она тебе только настроение испортит, поверь. Та еще язва.       Мужчина руку ей протягивает, как бы предлагая скрепить знакомство, и так ослепительно улыбается, что девушка тут же забывает обо всех расстройствах и раздражении. Этот человек буквально светится изнутри, и ему хочется верить. Даже чуть посмеивается над его нелестными описаниями Лилиан, протянув руку в ответ. Полная противоположность Томаса Осборна, хоть и его брат.       — Я тебя знаю, но рада познакомиться лично, и я… просто хотела поддержать ее.       Как-то даже неловко становится от того, что Киллиан слышал, как провалилась ее попытка поговорить с Лилиан. Ничего, кроме оскорблений, она не получила, и девушке крайне не хотелось, чтобы у мужчины о ней такое мнение сложилось, как у Лили. Нервно и слегка смущенно она одергивает на себе кофту, нелепо оправдываясь. Но на этот раз она улыбается, когда тот кривится от разговоров о девушке. Приятно знать, что она не одна так считает.       — Кроме Тома, ее никто не поддержит — она тебе только в глотку вцепится. Так что не трать время, еще раз тебе говорю. Ты едешь на чемпионат, забыла?       Киллиан пристально наблюдает за тем, как Сара едет свою произвольную программу, позволяя себе и матом ругаться, когда она срывает три из семи прыжков, и кривиться, когда что-то идет не по плану. И вместе с тем еще и с Луной разговаривает, перекидываясь какими-то шутками, подбадривая. Он совсем не понимает, почему все так ополчились против нее, почему не дают шанса и не помогают так, как могли бы.       — До сих пор не могу поверить, что это все правда, — честно признается, слегка покраснев даже. Но Киллиана это, опять же, заставляет улыбнуться. И его улыбка, как в зеркале, отражается на лице Луны. Становится даже легче как-то. Боевая броня спадает, и девушка понемногу даже в силы свои верить начинает. По капле, понемногу, но это лучше, чем ничего. В нее хоть кто-то верит, пусть и не донца, а значит, все не зря.       — Придется поверить. Только скажи мне одно: ты готова работать на износ и до конца?       Киллиан в одно мгновение становится серьезным. От его шутливого и позитивного настроя и следа не остается. Только решимость и серьезность. Только настрой настоящего чемпиона, коим он и является. Двукратный олимпийский чемпион, многократный чемпион мира, Европы. Все это не могло по случайности или удачному стечению обстоятельств появиться у простого веселого парня. Ради этого стоит работать, как сейчас предстоит и Луне, чтобы прийти к заветным медалям. Непринужденно и мило они могут пообщаться и после тренировок. Выпить по коктейлю в кафе со сладкими пирожными с кремом в обход Тома. Меньше знает — крепче спит. Именно такие мысли сейчас в голове младшего Осборна появляются как-то внезапно, и от которых он отмахивается старательно. Нельзя отвлекаться, а он только и делает, что с интересом изучает девушку.       — Готова.       Решительно и твердо. Почти с победной улыбкой Луна кивает, вручив мужчине свою салфетницу, чтобы убрал к остальным вещами. Он вселяет в нее какую-то надежду, что два неоднократных олимпийских чемпиона не смогут не помочь. Они как инь и ян — разные по сути своей. Но вместе с тем так похожи как внешне, так и внутренне. Им обоим нет равных.       — Надеюсь, что так, Луна. Не разочаруй нас, потому что мы готовы рискнуть и довериться тебе. Докажи, что риск оправдан. А теперь бегом на лед, — Киллиан дверцу ей открывает, даже не прося довериться в ответ, как это обычно было с остальными. По глазам, блестящим от восторга, видит, что она уже это сделала. А дальше дело за малым. Малым, но таким адски сложным, однако, возможно, и грандиозным.