Созвездие чемпионов

      — Я так волнуюсь, Луна. Как будто сама иду с кем-то знакомиться. Ты чего опять кислая-то такая?       Амелия разве что не вприпрыжку скачет по обочине, то и дело спотыкаясь об камушки своими грубыми ботинками, воодушевленная гонками и развлечениями. А Луна вяло плетется сзади, время от времени протяжно вздыхая и пиная эти самые камушки, что летели ей под ноги от подруги. Где-то на периферии она уже множество раз пожалела, что ввязалась в эту авантюру, но пути назад уже нет. Глупо давать заднюю и опять загонять себя в угол, разрушая и без того шаткое равновесие. Девушка и так нагнетала атмосферу вокруг себя, сверкая, как маленькая грозовая тучка, когда ходила с привычным сосредоточенным выражением лица, хмуро размышляя о своем. Ее бы и саму напугало такое состояние, случись подобное с кем-то из близких, но на себя она предпочитает закрывать глаза.       Впрочем, ни о чем, кроме фигурного катания, она и вовсе не думает в последнее время. Лишь об улучшении техники, и плевать, какой ценой. Это злит не на шутку, ведь жизнь не ограничивается чем-то одним — вокруг столько возможностей, оттого сейчас приняла нелегкое решение отпустить ситуацию и не позволить себе провалиться прямо на дно.       Зябко кутается в куртку, обняв себя за плечи одним нервным движением, и устремляет взгляд вперед, чтобы не смотреть на мельтешащее яркое пятно в виде подруги. Рябило от контраста с чернотой позднего вечера за городом. В Амелии есть что-то притягательное, но если долго смотреть на что-то слишком яркое — болят глаза. И речь не про одежду — девушка буквально ослепительная. И если ей хочется с кем-то общаться или что-то узнать, то она во что бы то ни стало подведет человека туда, куда ей нужно.       — Я? Я просто задумалась там… Хочу к родителям после чемпионата съездить, думаю, на какое число лучше билеты взять. Соскучилась. Иногда представляю, как буду отдыхать в провинции и ни о чем не думать, мама приготовит булочки с корицей, по вечерам буду спускаться к озеру с собакой. Здесь жизнь — сплошная гонка: учеба, тренировки, дом. Это выматывает. Мне было бы легче, если бы я жила с родителями.       Мягко усмехается, выпалив самое первое, что в голову пришло, чтобы не выдавать своих истинных мыслей о том, что ей некомфортно. Луна ненавидела перемены и не могла быть мягкой и податливой, как пластилин, чтобы подстраиваться под новые реалии и бежать навстречу приключениям. Отказ Долорес здорово по ней проехался, словно катком, и девушка стала тенью самой себя. Очень надеясь, что все временно и она сможет оправиться. Губу прикусывает, когда тень улыбки Долорес вспыхивает в сознании. Если бы женщина только согласилась, она бы все обиды проглотила и вернулась к ней. Глупость, но факт.       Однако к родителям хочется попасть очень сильно. Она полтора года никак не может выбраться: либо учеба, словно якорь, заставляет ее остаться в Брюсселе, либо тренировки, которые нельзя пропускать, — они ее работа. Именно фигурное катание, помимо стипендии, приносит основную часть дохода Луне. Пока что. Пока ее не вычеркнули со скамейки запасных сборной. Ниже падать уже некуда, и даже мама с папой стараются относиться к этому с пониманием. Осталось совсем немного доучиться, совсем немного покататься, чтобы заработать титулы.       Похоже, ее речь выходит совсем неубедительной, будто на автомате сказанной, когда Амелия хмурит брови, уличив Луну во лжи. Эта ее излишняя проницательность порой раздражает девушку точно так же, как и завораживает. Луна только отворачивается, надеясь уйти от ответа. Обсуждать вещи, связанные с наболевшим еще раз, — собственноручно рыть себе могилу. Они ведь договорились не говорить о спорте сегодня, а оторваться как в последний раз.       — Ага. Можешь не врать мне, я все вижу. Но съездить к родителям — это хорошая идея, я одобряю, и… Стиииив, — прерывается на полуслове, увидев любимого, и протяжно пищит, сорвавшись с места, чтобы запрыгнуть ему на руки. Счастливая, абсолютно счастливая. Рейнхарт не мешает, так и оставшись в тени у обочины, чтобы не портить момент, и едва слышно выдыхает от облегчения. Допросов сегодня больше не будет и насильной помощи — тоже. Амелия слишком часто ей помогала раньше справиться с неудачами и проблемами. Теперь пора хотя бы попытаться сделать это самой, оставшись благодарной подруге за все.       — Мы не виделись всего день, Мел.       Теплая улыбка Стива озаряет все в радиусе нескольких метров куда лучше, чем почти перегоревший фонарь. Он кружит девушку на руках, слегка приподняв, и целует в обе щеки, тихо посмеиваясь. Его смех тонет в шуршании крон деревьев, и это звучит так гармонично, что Луна невольно засматривается на счастливую пару. В ее жизни совсем не было места отношениям, даже если девушка и не прочь попытаться: у нее нет сейчас сил вкладываться, нет времени, которое она могла бы проводить с любимым человеком. Казалось бы, что даже времени на чувства нет, на то, чтобы их осмыслить. Но чувства тем не менее есть. Просто спрятаны глубоко внутри, где не достать даже самой. Не зря же Томас Осборн, в конце концов, вызывал столько эмоций внутри.       Рядом с ним она порой и двух слов связать не может, старается казаться лучше, чем есть. А его прикосновения она бы не прочь запечатлеть, лишь бы и тело помнило эти руки. Всегда, когда он касается, показывая элементы, хочется застыть и остаться в моменте. Впрочем, даже когда он чехлами от коньков по бедрам бьет несильно, чтобы замотивировать или разогреть, Луна не обижается и даже посмеивается в ладонь. Это спорт как-никак.       — И что? Мы не виделись целый день. Ты не соскучился? Я, значит, рада его видеть, а он! — Амелия стучит кулаком по плечу, наигранно губы надув, но потом не выдерживает и целует. Точнее, кусает за нижнюю губу, а потом и за мочку уха, будто бы в наказание, но на деле от переизбытка чувств к этому человеку. Это заставляет Луну улыбнуться. Ей бы тоже хотелось с кем-то вести себя как ребенок. Это самая настоящая любовь, которую не сломали ни травмы, ни тренеры, ни спорт, ни даже чужие люди. Не счесть, сколько раз у Стива кто-то пытался увести Амелию. Именно в отношениях ее сияние и играло злую шутку: часто люди считали, что девушка хочет быть к ним ближе, раз не пресекает попытки завести разговор.       — Все-все, прости, я просто не ожидал, но тоже соскучился, — мужчина сдается, игриво по голове потрепав и отпустив девушку, и оборачивается, периферийным зрением увидев тень сбоку. — Ого. Привет, Луна… тебя увидеть я тоже… не ожидал.       Стив приобнимает Луну одной рукой, поприветствовав. Они знакомы уже очень давно, но виделись слишком редко. Девушка приветливо рукой машет, переминаясь с ноги на ногу от волнения. Неожиданно закралось ощущение, что ее не должно здесь быть, даже ладони вспотели от странного дискомфорта. Будто что-то вот-вот произойдет, но такие мысли она всеми силами гнать старается. Пробовать что-то новое всегда страшно, особенно когда это еще и опасно. Поэтому отшучивается только, поцеловав подругу в щеку:       — Да я и сама не ожидала, что когда-нибудь ввяжусь во что-то даже минимально опасное, честно говоря, но ей невозможно было отказать.       — Она все врет, мне даже уговаривать не пришлось. Ей было просто необходимо отдохнуть, и где она еще сможет это сделать, если не с нами? Прокатишь ее?       Амелия хищно улыбнулась и игриво подмигнула обоим, щелкнув сначала мужчину по носу, а потом и подругу. Луна ее сравнила с кошкой, грациозно себя подающей даже близким людям. Стива они оставляют наедине с его байком, который срочно нужно привести в порядок перед выездом, иначе точно мир схлопнется — примерно такую трагедию развел мужчина вокруг своего транспорта, нуждающегося во внимании. Девушки переглядываются только, немного вскользь понаблюдав за тем, как он протирает все, проверяет шлемы, сетует на небольшие царапины от камней, летящих с обочины. Амелия, как, впрочем, и Луна, никогда не понимала такой огромной мужской любви к куче металла. Неприлично дорогая игрушка и опасное, но увлекательное развлечение — не более.       — Что? Но… — Луна приподнимает бровь в непонимании. Ей казалось, что подруга готова глотки грызть за своего мужчину. Но, видимо, их уровень отношений уже достиг той самой точки, когда доверие было безграничным. Луна не помнит, чтобы Амелия хоть раз ревновала Стива к ней, и, наверное, этим стоит гордиться. И даже при всем при этом стало неловко. Захотелось отказаться, иначе она только и будет думать, как бы не сказать и не сделать ничего лишнего, будет смущаться и никогда не расслабится.       — Я могу доверить тебя только Стиву, остальные пусть даже не смотрят в сторону моей подруги! — решительно перебивает, не принимая никаких возражений. Она знает, что Стивен не гоняет слишком безбашенно, как многие другие, и для первого раза это будет самое то. А после Мел оборачивается, взяв подругу за руку, и слегка улыбается ей, мол, все пройдет хорошо, верь мне. Стряхивает невидимые пылинки с кожаной куртки Луны, поднимает глаза на звездное небо, что так красиво освещало верхушки деревьев. На мгновение повисает тишина, такая атмосферная, что ее даже нарушать не хочется. Лес, непроглядная чернота чарующего неба, величественные деревья вокруг — все это делает их ничтожными и маленькими на фоне величественной природы. Невозможно не залюбоваться. А Амелия между тем продолжает: — Но я все равно тебя со всеми познакомлю, пойдем скорее.       Тишина сразу же прерывается тихими шагами, а дальше и приглушенные голоса начинают слышаться. Луна слегка ежится, спрятав шею в небольшом воротнике своей куртки, как всегда делала, когда готова была обороняться, если потребуется. Осторожная. Чем ближе они подходят, тем звонче голоса рассекают мембраны и эхом в деревьях теряются, а тени, издалека кажущиеся огромными, нагоняют мрак и без того ночной атмосфере. Парни, хоть их лица и несильно можно различить, кажутся не такими уж и дружелюбными, но девушка мысленно дает себе оплеуху, напомнив, что не стоит судить книгу по обложке. Вряд ли Стивен с Амелией стали бы общаться с людьми, хотя бы вполовину похожими на тех, о ком подумала Луна.       — Помнишь, я говорила про фигуриста? С ним мы познакомились не так давно и не общаемся, но он тебе точно понравится, я уверена. Не было бы у меня Стиви, я бы приударила сама, раз уж выпала честь познакомиться, в конце концов, но...       Глаза девушки вновь сверкают интересом и азартом. Шепчет на ухо, будто самую большую тайну, и подмигивает уже в который раз, а Луна разочарованно стонет, сжав руку подруги как можно сильнее. Все эти сплетни о фигуристах ей кажутся сейчас чем-то таким тошнотворным, что она спешит пресечь это на корню, раздраженно шикнув, чтобы никто не услышал:       — Ну, Амелия, ты издеваешься?       — Ничего не могу с собой поделать, крошка. Мне не терпится тебе все рассказать и показать. Давай хотя бы для косвенного обсуждения сделаем исключение, ну пожалуйста? Он олимпийский чемпион, представляешь? И тренирует в вашем…       Остановиться уже невозможно. Луна прекрасно знает это и сдается, только демонстративно глаза закатив, чтобы подруга знала, что о ней сейчас думают и куда в сердцах мечтают послать. Правда, легкую и простую девушку это совсем не волновало, потому что и в глазах Рейнхарт она заметила интерес, который та отчаянно и старательно попыталась скрыть секундой ранее. Давить на Луну и издеваться она бы не стала, но умение понимать ее быстрее, чем сама девушка поймет себя, у Амелии имелось. Работало оно неидеально, но сейчас Мел вполне себе справилась. Только вот спросить ничего Луна не успела, чтобы удовлетворить свой интерес: их бесцеремонно прервали грубым и недовольным тоном.       — Что она здесь делает?       В этот момент Рейнхарт замирает, так и не развернувшись к источнику звука. О, этот голос с нотками раздражения слишком сложно не узнать. Стоило бы догадаться, что именно о нем и шла речь, когда Амелия так воодушевленно рассказывала. Теперь и вопросы все сами собой отпадают, и интрига не сохраняется даже на несколько минут. Том многим нравился в свое время, и Амелия не стала исключением. На пике своей карьеры — еще несколько лет назад — он был недосягаемым, и Мел часто сплетничала с подругами в номере отеля, что он прекрасен, что она бы многое отдала, чтобы с ним быть. И только потом в ее жизни появился любимый человек, появилась Луна, и она забыла про Осборна. Лишь прокаты его время от времени смотрела, просто чтобы понаблюдать за коллегами.       Луна жмурится крепко, а ногти в ладони впиваются, оставляя неигривые полумесяцы на коже. Она не может ему ответить сходу, обескураженная таким внезапным появлением. И не просто не может, самое главное — не хочет. Какая ему, к черту, разница, как она проводит свое свободное время? Могла хоть с парашютом прыгать — он бы все равно об этом не узнал и ничего не смог бы сделать и сказать поперек. Внутреннее чувство негодования по венам растекается и бурлит жжением в груди. Возможно, ей сейчас его даже видеть не хочется: на катке этого высокомерного выражения лица и постоянных придирок оказалось более чем достаточно.       — Прости? Что ты имеешь в виду, Том? — Амелия находится первой, враждебно брови нахмурив. Все светлые и нежные чувства к Осборну давно остались в прошлом, и сейчас их связывали только общие знакомые и незначительные встречи вне соревновательного льда, который оба уже покинули. Уважение друг к другу, возможно. Но позволить вот так бесцеремонно вторгаться в личную жизнь своей любимой подруги она не готова ни Томасу, ни Долорес, ни кому бы то ни было.       — А что непонятного в том, что я спросил? — мужчина руки на груди складывает, скривив губы. На звериный оскал становится похоже. С ним шутить не стоит, но едва Амелию это вообще волнует. Впрочем, его тоже не должна волновать жизнь подопечной, только вот отчего-то не получается не переживать о том, что она здесь простудится или убьется. Может произойти вообще бог знает что. Обжегшись о Лилиан, он стан до безобразия дотошным и осторожным, почти помешанным на безопасности и тренировках. А может, дело и не только в Лилиан?       — Я… А почему нет? Я приехала прокатиться с подругой, — грубостью на грубость парирует Луна, готовая обороняться. Оторопь проходит быстро, и она отвечает, решив, что в неформальной обстановке Осборн может говорить и думать что угодно, но это никакого веса и смысла не имеет. Он ей не отец и не парень, чтобы вот так бесцеремонно врываться в личные границы. Он — ее наставник и тренер, но только в стенах ледового дворца, а за ними он автоматически становится одним из многих, на чье мнение хотелось бы плевать. Хотелось бы, но не всегда получается, к сожалению.       — Да что ты, прокатиться она приехала. Сейчас уже почти ночь, у нас тренировка с утра, ты спать должна. Чемпионат на носу, Лу, — огрызается, стараясь достучаться, хоть и понимает, что все абсолютно бесполезно. Натура идеалиста проявляется в нем иногда деспотичностью, и мужчина, хоть и корит себя впоследствии, ничего не может с собой поделать. Не теперь, когда Луна — основная претендентка хотя бы на одну медаль чемпионата. Взглядом встречается с ее слегка потеплевшими глазами, в которых он видит след растерянности и какого-то еще неизвестного чувства. Так часто бывает, когда он имя ее сокращает.       — Том, я тебя сейчас тресну! Ты даже не представляешь, чего мне стоило вытащить ее сюда, она же в зале себя угробит! К черту все ваши медали, Осборн, к черту! Ты ничего, кроме своего спорта и пьедестала, не видишь. Если тебя так воспитывали — мне жаль, но не уподобляйся! Не порть ей вечер, Том, пожалуйста. Если ты все еще злишься из-за Лили, то Луна в этом не виновата.       Здесь Амелия в самое сердце попадает своими нападками. Томас чувствует, как осколки резанули по и без того кровоточащим ранам, и поджимает губы, чтобы не наговорить девушке гадостей в ответ. Оскорблять девушку — отвратительное занятие, даже если она оскорбляет тебя. Только глаза его, почерневшие от ярости и боли, выдают настоящие чувства. Луна слегка пятится, положив руку подруге на плечо, чтобы привести ее в чувство. Ей не жаль, что Амелия так разошлась: хоть кто-то должен был поставить Осборна на место. Но проверять его нервы и терпение на прочность и дальше совсем не хочется. Продолжать конфликт — тоже.       — Том, давай проверим байки, пока еще не выехали? — Стив напряженно кивает своей девушке, коснувшись плеча друга. Находится он быстро: запах жареного тяжело было не почувствовать — Амелия вполне могла вцепиться Осборну в лицо. Кому, как не Стиву, об этом знать. И Осборн без колебаний соглашается, за секунду успокоившись. Хотя бы внешне, для вида. Вряд ли ураганы внутри так быстро стихают, как хотелось бы. Томасу хватает один раз закрыть глаза, чтобы открыть их уже не такими яростно горящими. Привычный шоколадный оттенок радужки вновь виднеется, когда на Луну предупреждающий взгляд бросает, намекая быть осторожной.       — А вот с этого места можно поподробнее? Значит, ты теперь у Тома тренируешься? — Амелия почти обиженно ежится, глядя на подругу, которая не рассказала ей о такой масштабной смене фигур на шахматной доске. Руки на груди складывает, прищурившись и ожидая подробностей. Такое грандиозное событие, как переход к другому тренеру, обычно даже СМИ не пропускают, всегда яркие заголовки придумывают. И как только Луна умудрилась даже от самых близких скрыть настолько громкий переход: от одной олимпийской чемпионки к другому?       — Мне не хотелось его обсуждать, но раз уж он сам рассказал, то теперь уже нет смысла молчать. Долорес отказалась от меня, и я уже хотела уходить из спорта, но мне позвонили из федерации и сказали прийти на тренировку. К кому именно иду, я не знала, но мне было плевать, честно говоря, потому что кто угодно лучше, чем ничего. Уже на катке я узнала, кто будем моим новым тренером. Не скажу, что он милашка и я очень счастлива на тренировках, но и жаловаться не буду. Вряд ли с кем-то другим было бы как-то иначе. Мне тяжело, но некритично.       Луна плечами пожимает, теперь уже выкладывая как есть. Мрачно за Томасом наблюдает, который заправляет бак своего байка, сосредоточенно кривится, проверяет исправность. Отчего-то ловит себя на мысли, что никогда бы не подумала, что у него может быть такое увлечение. Когда спрашивала, думала, что он втайне занимается чем-то совсем далеким от спорта. Например, рисованием или пением. Хотя и это совсем не вязалось с образом Тома Осборна. Его слишком тяжело читать и разгадывать, если он сам не позволяет это сделать.       — Не ожидала я такого от Долорес. Мне казалось, что она тебя любит и будет с тобой до конца. А Том, я думаю, из-за Лили такой. Ее же недавно обвинили…       Предположения Амелии точно в цель попадают, но от этого легче не становится. И Лилиан успела оставить неприятный отпечаток, и Долорес. Потому что Луне тоже казалось, что Долорес любит ее; что Долорес единственная, кто в нее верит и останется до конца; что Долорес единственная, кто сможет привести ее к результату. Но единственных, как оказалось, не бывает. Кто-то всегда может встать на замену, как бы больно ни было.       — Я знаю, в чем ее обвинили, и даже поддержать ее пыталась. Но меня послали к черту, мягко говоря. И рассказали, какое я ничтожество и что ничего не добьюсь, — выходит грубее, чем хотелось бы, поэтому Луна осекает себя, не вдаваясь в подробности. Этого будет вполне достаточно, чтобы представить себе картину произошедшего в красках.       — Вот стерва! Я бы не подумала даже: она всегда такой милой и приветливой была. Но сегодня не пришла. Они вообще с Осборном редко появляются, я даже не думала, что он здесь сегодня будет. Хотя это и неудивительно. Я слышала, что они с Лилиан расстались из-за этого. Вот он, наверное, и захотел развеяться.       — Господи, Мел, где ты только собираешь все эти сплетни, скажи, пожалуйста? — почти умоляюще вопрос задает, глаза в очередной раз закатив. Это знают уже все, да и личная жизнь Осборна ее не волнует. Наверное. Что-то неприятно кольнуло внутри, но не от ревности. От другого необъяснимого чувства, природу которого Луна так и не поняла. И значения не придала, рукой махнув еле заметно.       — Уметь надо. Ладно, пойдем познакомлю тебя со всеми. Заодно и выберем, к кому тебя посадим.       Девушка в щеку Рейнхарт целует и начинает что-то снова рассказывать на отвлеченную тему на этот раз, но безостановочный поток речи Амелии Луна мимо ушей сейчас пропускает, вглядываясь в темные фигуры байкеров, стоящих напротив. Они кажутся ей едва не зловещими и выглядят куда интереснее, чем внезапно прозвучавшие предположения подруги о том, что здесь делает Том. Завораживающе, хоть и слегка тревожно. Луна в карманы руки убирает, сунув свой телефон в карман штанов.       — Всем привет! Луна, это: Андреас, Джонни, Аарон и Лео. Они очень веселые, но очень безбашенные, будь осторожна! А вы, господа, даже не смейте дышать в ее сторону.       — Мне очень приятно, — Луна смущенно улыбается, помахав всем рукой, как недавно Стиву.       Ребята даже не выглядят стереотипно, как Луна смела считать, глядя издалека, откуда можно было увидеть лишь образы, но не внешность. Никакой тонны пирсинга, без кучи наколок, не одетые с ног до головы в кожу. Самые обычные люди, совершенно обычно одетые. Лишь у кого-то проскальзывают татуировки и дреды, у кого-то шипы на куртках присутствуют, но ничего критичного в этом нет. Это дает девушке повод облегченно выдохнуть и расслабленно со всеми познакомиться поближе. Но даже здесь не обходится без эксцессов, когда появляется Том, чтобы сразу заявить свои права.       — Она такая красотка, Мел, что лично я ничего не обещаю. Рад знакомству, Луна. Но буду еще больше рад, если прокатишься со мной, — Андреас протягивает ладонь, попросив руку, и целует костяшки пальцев Луны, обаятельно улыбаясь. Понравилась — в этом даже сомневаться нет смысла.       — Хотя нет, Лу, давай ты все-таки поедешь со Стивом? — поэтому теперь сомневаться начинает уже Амелия. Неуверенно мнется с ноги на ногу, вспомнив, как любит мужчина исполнять невесть что на своем байке, как он попадал в аварию несколько раз по собственной глупости. Он явно неплохой, но для первого раза не лучший кандидат. После этого они будут еще час отпаивать ее подругу успокоительными или алкоголем.       — Не буду занимать твое место, дорогая. Мне все равно с кем, так что, Андреас, я с удовольствием приму твое приглашение.       Полузадушенный инстинкт самосохранения Луна старается заглушить внутри, чтобы не портить себе же вечер страхами. Она уже здесь — пути назад нет. Предложивший прокатиться кажется ей вполне себе милым и привлекательным, поэтому поводов для беспокойства, которое демонстрирует Амелия, кусая губы и заламывая пальцы, она не видит. Только улыбается слегка, стараясь снизить градус напряжения, будто всех — и себя в том числе — старается уверить, что все будет хорошо.       — Она поедет со мной.       На плечо девушки ложится мужская рука, и Луна слегка ежится от неожиданности, но тут же расправляет плечи одним небрежным движением. Осборн сжимает сильно — не сбросить, но чтобы показать свое напускное равнодушие, вполне хватит. В разговор тоже решает не встревать, когда ледяные нотки в голосах касаются слуха. Том умеет накалять атмосферу одним своим присутствием — этого у него не отнять, но здесь определенно что-то другое. Что-то, чего Луне знать совсем не хочется. Он победит в этом споре. Он всегда побеждает, черт его дери. И еще побрал бы черт то, что Луне хочется, чтобы он это сделал, как бы ни пыталась в обратном себя убедить.       — В смысле? Почему именно с тобой? — Андреас делает шаг вперед, нахмурившись и поджав губы.       — Давай не будем спорить, хорошо? — почти миролюбиво предлагает Осборн, расслабленно протягивая девушке шлем и усаживаясь полубоком на байк, чтобы видеть собеседника. Благо, знакомы они слишком давно, чтобы не устраивать серьезный конфликт из-за таких глупостей. — Луна, возьми шлем и садись.       Томас заводит свой байк, поглядывая по сторонам на остальных. Гонки они устраивать не решились в такую отвратительную влажную погоду. Ехать по сырому асфальту по крутой дороге — прямой путь в мир иной, а значит, нужно хотя бы просто прокатиться, раз уж все здесь сегодня собрались. Ключ зажигания повернут, все заклепки на шлеме проверены. Звук ревущего мотора заставляет содрогнуться, и Луна успевает только обнять мужчину за талию, когда тот кивает сам себе и трогается с места, подняв клубы мокрой пыли. Похоже, негласная гонка все же состоится, судя по скоростям и решительному настрою присутствующих, во взгляде прослеживающемуся.       От скорости уши закладывает. Луна буквально ощущает, как ветер свистит в ее волосах, словно в голове прямо гуляет. И зажмуривает глаза, прижавшись всем телом к спине Осборна, словно в нем может быть ее спасение. Легче ни на йоту не становится, пока она не слышит его радостный смех. Похоже, именно так звучит свобода — именно ее в этих переливах мужского голоса ощущает Рейнхарт. Даже глаза наконец открыть решается, но ничего увидеть не успевает: все деревья сливаются в неясное серо-зеленое пятна, проносящиеся мимо, байки с остальными гонщиками тут же исчезают вместе с ослепляющим светом фар. Больше ничего в темноте и не разобрать.       — Ты так крепко впиваешься, что сейчас сломаешь мне ребра. Расслабься, ниже асфальта не упадешь.       Шутки немного разбавляют атмосферу, но Луна все равно не перестает прижиматься с неистовой силой. Ей кажется, что если она отпустит, то определенно разобьется. А Том и вовсе на повороте слегка вбок наклоняется, издав победный клич, который вдалеке подхватывают и его товарищи. Даже сердце едва не останавливается от осознания, что кто-то действительно расслабляется таким образом. У Луны это в голове просто не укладывается, а ведь даже Амелия отдыхает именно так. Похоже, придется устроить ей допрос, чтобы понять, как именно она это делает. А Осборн между тем выглядит каким-то до невозможности счастливым, словно чувство легкости пропитало его с ног до головы, подарило крылья.       — Спасибо, успокоил.       Язвит, стукнув его по плечу от переизбытка эмоций, и тут же вскрикивает, когда одну руку отцепляет. Еще сильнее обнимает Томаса за талию, но он тормозит, позволив остальным умчаться вдаль без них. Прямо посреди дороги свой байк оставляет, не заботясь о том, что кому-то помешает. Эта трасса совсем безлюдная и ведет в лес. Около небольшой поляны — куда они и доезжают обычно наперегонки — асфальтированная дорога заканчивается, открывая обзор на деревья и тропы. Это означает только одно: никому нет резона ехать в такую глушь просто так.       — Чем сильнее ты напрягаешься, тем меньше удовольствия получаешь от процесса. Я теперь понял, в чем твоя проблема, Луна. Ты не можешь позволить себе чувствовать, постоянно все держишь под контролем, — Том снимает шлем, помотав головой, чтобы волосы не прилипали ко лбу. Больше не шутит, наоборот, сейчас его голос звучит спокойно и вкрадчиво, даже задумчиво. — И этим напоминаешь мне меня, как ни странно, — последняя фраза звучит уже шепотом и не требует ответа, но до слуха девушки все равно долетает.       — Почему я должна была ехать именно с тобой? Ты же был против моего нахождения здесь.       Закономерный вопрос. Луна даже и не мечтала о таком повышенном внимании от Томаса, когда он стал ее тренером. Казалось, что то, что он дает ей индивидуальные тренировки, — запредельный максимум, но на деле вышло, что даже бесконечность — не предел. Нет ничего невозможного. Этот вопрос, заданный сбитым от частого дыхания голосом, был попыткой слегка сменить тему и застать Осборна врасплох. Но даже на него у Тома есть ответ, как ни странно. Не счесть, сколько каверзных вопросов ему задавали журналисты на протяжении всей спортивной карьеры. Даже сейчас это продолжается, оттого Луна и не надеялась, что он растеряется.       — Не хватало еще одну спортсменку потерять прямо перед стартом. Федерация мне этого не простит. Ребята так гоняют, что вы спокойно можете улететь в кювет: дорога очень скользкая после дождя. Но раз уж ты все равно здесь, то я могу хотя бы контролировать, чтобы ты не убилась, — фыркает, поправляя свою кожаную куртку, будто от холода прячась. Здесь не так холодно, как в России, где он был на чемпионатах несколько раз, но все же для Бельгии ощутимо. Озноб вдоль позвоночника дрожью проходится. А может, дело и не в нем вовсе? Возможно, просто нервная система уже сбоит, умоляя пощадить ее, не добивать еще сильнее.       — Только поэтому? — скептично и недоверчиво переспрашивает, учуяв поволоку лжи. Луна прищуривается, стараясь смотреть на мужчину почти с вызовом, чтобы не думал, что ее можно так легко обмануть.       — Только поэтому.       Звучит твердо и уверенно. Даже настойчиво, ведь Томас неоднократно говорил ей о том, что перед стартами нужно беречься. Беречься как никогда. А после уголки губ мужчины вверх ползут, когда он вспоминает Долорес, которая была на его месте. Будучи таким же, как Луна, он тоже беспечно делал все, что вздумается, не веря, что у каждой выходки есть последствия.       — Ты невыносимый, Томас Осборн! — голос Долорес раздается в голове, и улыбка на лице значительно теплеет, становится ярче. Такая манера была только у нее: строгая, но с нотками волнения и привязанности. Долорес не умела на него сильно злиться, а Томас этим всегда пользовался. Даже родителям никогда не жаловалась на его поведение, хотя иногда очень даже стоило бы.              — Скажи, ты сильно переживаешь из-за предстоящих соревнований?       Луна вырывает его из размышлений и задает вопрос, который ее волнует. Сейчас, когда они остались наедине, можно попытать удачу и узнать многое, что покоя не дает. На катке и в зале постоянно кто-то есть, везде установлены камеры, а здесь лишь природа в своем первозданном виде, которая умеет хранить секреты лучше людей. Даже изменения в самом мужчине она находит: Томас не выглядит таким сосредоточенным и напряженным, будто из камня высеченным, каким она его привыкла видеть на тренировках.       — Сильнее, чем хотелось бы.       На этот раз признается честно и без тени высокомерия, не огрызается. Пожимает плечами, проверив телефон одним движением. Надеется получить сообщения, но ни одного не приходит. Глупость, да и только. Лилиан всегда слишком увлечена своими проблемами, чтобы написать первой. Никогда не извинялась искренне, никогда не делала первых шагов, даже когда следовало бы. А он чуть было не доверил ей свои тайны вместе с сердцем. Вовремя вскрылось то, что он в упор не замечал так долго. И в груди снова болезненно щемит от осознания, насколько он был слеп и влюблен.       Быть может, если бы не допинг, он и вовсе не переживал бы из-за этого чемпионата и одной головной болью было бы меньше. И так хватает поводов для медленного самоуничтожения, хоть это и полностью его проблемы.       — Мне жаль. За то, что я тебе мешаю. И из-за Лили мне тоже жаль.       Слишком сложно не заметить всполохи темной печали в его глазах, что потухшими выглядят. Луна испытала такой укол вины, глядя на мужчину, что будто перегорает на глазах. И решила, что один раз можно переступить через себя, если это даст ему хотя бы небольшой повод почувствовать себя лучше. Жертвенная, хоть себя она этим тоже медленно гробит в угоду другим. Но об этом позже подумает, не здесь.       — Луна, вот скажи, зачем меня жалеть? Это твоя карьера и карьера Лилиан. Свою карьеру я уже давно построил.       «Нельзя пробиться через заросли с шипами, не оцарапав руки», — в голове проносится непроизвольно, и Луна кивает, стараясь не принимать близко к сердцу такие обидные слова. Уже в который раз ей боком выходит желание поддержать всех вокруг. Но Том — совершенно другое дело. Его не хочется послать, не хочется назвать полнейшим мудаком. И дело не в той хрупкой влюбленности, что девушка росточком в себе лелеет. Он напоминает ей ее саму отчего-то. Словно в зеркало смотрит, но не понимает, почему отражение имеет схожие внутренние черты.       — Да, но… Том, скажи, почему ты общаешься со мной так пренебрежительно? Я не могу так, ты всем своим видом всегда показываешь, что я тебе противна. Откажись от меня тогда, если я тебе неприятна, но перестань относиться так, — откровение рождает откровение. Луна позволяет себе сделать это громкое заявление, даже если исходом будет еще один отказ. После Долорес уже не страшно. Голос сходит почти на истерический, но девушка старается держать его.       Ураган, что внутри бушует, сладко нашептывает, что уже вообще ничего не страшно. Что самое время послать всех к черту и начать заново, лишь бы не видеть, с каким сочувствием смотрит Долорес, с каким пренебрежением относится Томас, с каким отвращением общаются его спортсменки. Это давит, а Осборн сейчас масло в огонь подливает, как и всегда, выставляя напоказ свои шипы. К слову, и у Луны они имеются, если сильно захотеть их увидеть.       И она его понимает, только старательно делает вид, что не хочет этого понимать. Просто еще не научилась бить первой, чтобы не сделали больно. А вот Томас в этом преуспел как никто.       — Если бы на то была моя воля, то я бы даже не взял тебя, понимаешь? И отказался бы при первой возможности, если мог. Я не вижу в тебе конкурентоспособную спортсменку, Луна. Но мне бы хотелось, чтобы ты доказала обратное.       Снова правда, но на этот раз правда осколками в нутро впивается. Она не ожидала это услышать, хоть и сама знала, что действительно неконкурентоспособна. Что же заставляло Томаса держать ее при себе и тренировать, несмотря ни на что? Что же заставляло его так плеваться ядом в ее сторону, но все равно продолжать быть рядом? Ответов на эти вопросы у Луны нет, хотя они многое бы прояснили. А мужчина отворачивается почти сразу, прорычав куда-то в сторону от осознания, что снова не сдержался. Вместо мотивации, которую она должна была получить, он снова все испортил, похоже.        — Не буду я тебе ничего доказывать, пошел ты к черту!  — кричит на эмоциях и прямо в лицо, а после убегает, почувствовав, как соленые кристаллы слез глаза обжигают. Еще только разрыдаться перед ним не хватало. Это бы означало, что он победил в их негласной схватке и задел ее за живое. Впрочем, так и есть, но черта с два он узнает об этом. Нервы уже просто не выдерживают из-за такой адской нагрузки. В первую очередь Луна хотела себе доказать, что она может. Но ему, да еще и по указке, — никогда. Пусть провалится на этих соревнованиях или вообще на них не поедет.       — Да стой, ненормальная, куда ты? Ноги себе в темноте переломаешь, Рейнхарт, остановись!       За шелестом травы и ветра его голос растекается в неясные обрывки фраз. Луна не останавливается, не оборачивается, не слушает. Ей плевать, что она останется одна ночью в лесу, за городом, где даже связь не ловит. Лучше уж так, чем позволить Томасу в очередной раз об себя ноги вытирать. Достало, пусть и ничего криминального он не сказал. Она сама от него уйдет. Пусть подавится своим ядом — она сама откажется от такого тренера. Перестанет быть его обузой, лишит его еще одной спортсменки на чемпионате. Но это будет справедливо по отношению к тому, кто вот так ее изводит.       Возможно, другого тренера она не найдет. Мало кто согласится взяться за проблемную спортсменку, еще и взрослую. Но если так суждено, то попробует себя в чем-то другом, уйдет в танцы, в конце концов. Выходов, благо, много. А ветки между тем по лицу больно хлещут, оставляя розовые отметины. Так и бежит, пока не выбивается из сил и не спотыкается о корягу, торчащую из земли. В темноте Луна даже собственных рук сейчас не видит, не то что земли. Присаживается на чуть мерзлую землю, поджав ноги к себе. Слезы уже замерзли на щеках, плакать резко перехотелось, а легкие буквально обжигало от ледяного воздуха и тяжелого после бега дыхания. Но и желания вернуться не появилось. Луна только телефон свой проверила, как недавно это Томас делал, но ни одной палочки связи не было. До Амелии она не дозвонится, даже если очень захочет. Кричит что есть мочи от бессилия, распугивая тем самым всех птиц, что зловеще подают голос и с веток улетают. Но привлекает внимание не только птиц, похоже.       — Держи.       Даже не смотрит, что он ей там предлагает. Напротив, отворачивается в другую сторону, себя же коря за то, что так не вовремя закричала, обозначив свое присутствие. Наверное, он побежал за ней почти сразу, ведь девушка и пяти минут не успела в лесу просидеть, как ветки захрустели под весом ее тренера и не только. Впору бы порадоваться, что теперь она не одна, но Луна и испугаться темноты и того, что прячет в себе она, толком не успела. Все еще злая на Тома, демонстративно обиженно ведет себя, насупившись сильнее.       — Уйди, — резко чеканит, даже не подумав о том, чтобы обернуться. Бесцветно и холодно, намекая, что в этот раз она даже и не подумает, чтобы разговаривать нормально. Это слишком часто выходит ей боком в последнее время. Многие просто не заслуживают к себе хорошего отношения.       — Ушел бы, но как ты выберешься из леса одна? Мы в пяти-шести километрах от базы, — присаживается на корточки, коснувшись руки девушки, словно это может помочь убедить ее не делать глупостей и наконец встать с холодной сырой травы, чтобы поехать обратно.       Беспокойство внутри мигренью по вискам колотит. Том не может объяснить себе, в чем дело, и списывает все происходящее на то, что Луна ему нужна для чемпионата, — оттуда и такая паника о ней и ее состоянии. Ему даже обнять ее захотелось неожиданно, чтобы успокоилась, но сдержался. Во-первых, не позволит, во-вторых, не так уж они и близки.       — Это не твое дело. Я не хочу тебя видеть, убирайся и не трогай меня.       Выходит даже резче, чем ожидала. Луна яростно рычит, выкрикнув еще раз свою просьбу, чтобы на этот раз он наверняка ее понял. Даже успевает ладонью по плечу мужчины заехать, но ему это никакой боли не приносит. А жаль. Девушка сейчас была бы не прочь сломать ему пару костей, даже не подозревая, что внутри у него уже давно было сломано нечто более важное.       — Ладно, я был не прав. Мне жаль, что я тебе нагрубил, — сдается, протяжно и гулко выдохнув. В последнее время он все чаще задумывается о том, какой вред наносит окружающим своими словами, что рвутся наружу быстрее, чем он успевает подумать. Как и сейчас. И вся соль в том, что действительно стало больно, когда она в слезах убежала. У него не было цели довести ее до нервного срыва или оскорбить без надобности. — Иногда говорю, не подумав. Оно все само выплескивается, хоть меня это и не оправдывает.       — Ого, ты что, умеешь извиняться? Не знала, не знала. Но я твои извинения не принимаю.       — Твое право. Но если ты думаешь, что тебе одной тяжело, то глубоко ошибаешься. Не только ты можешь быть обижена на весь мир, Луна. И не только у тебя вся жизнь и карьера катятся к чертям.       Спокойно продолжает, и это заставляет девушку в недоверии обернуться. У нее и мысли не возникало, что жизнь Осборна может быть неидеальной, когда он сам — буквально кумир и идеал многих. Даже у нее самой, как бы парадоксально ни звучало. Заинтересованно покосилась, но тут же губы поджала, чтобы не виден был ее азарт узнать поближе. Все равно не скажет, даже пытаться не стоит. По крайней мере, сейчас.       — Да ладно? Ты же весь такой идеальный, куда не плюнь, — не удерживается от язвительного комментария в отместку, что задел ее. Но Том только как-то по-доброму улыбается, многозначительно вздохнув и пожав плечами.       — Не верь всему, что видишь. Это тебе совет от чистого сердца. А теперь вставай. И сними свою куртку.       — Что еще сделать?       Луна останавливается, в недоверии нахмурившись. Рука так и тянется к застежке на молнии в попытке повиноваться, но просьба кажется ей до безобразия странной. Снимать куртку ночью в такую холодину? Он точно решил ее здесь убить и оставить, раз хочет, чтобы она сделала такую ерунду.       — Не пререкайся. Сделай, как прошу, — Томас глаза закатывает только, раздраженно руками всплеснув, и этого хватает, чтобы Луна действительно сняла куртку, все еще в непонимании косясь. — Умница, а теперь надевай. Моя теплее. А ты вся дрожишь. Еще бы полчаса здесь посидела, завтра бы тебе твоя подружка в больницу апельсины приносила. С пневмонией не шутят.       Объяснения заставляют Луну слегка улыбнуться. Она не умеет долго злиться, как бы ни пыталась. Особенно когда человек вызывает в ней симпатию и признает свою вину. Впрочем, Осборн все равно не увидит улыбки в темноте: свет фонарика не доходит до ее лица. Такая забота кажется ей милой, хоть и неожиданной. И совершенно несвойственной такому мужчине, как Том. Только сейчас она замечает, что он стоит в одной толстовке, держа свою куртку в вытянутой руке, чтобы она надела. Красивый и широкий жест, после которого Луна действительно ощущает, насколько она замерзла. В полной мере.       Мужчина руку протягивает, скептично оценив грязные штаны, которые наилучшим образом показывают, что Луна успела упасть, запнувшись о корягу. Повезло еще, что не разбилась и не отшибла себе колени. Ему проще передвигаться здесь, как ни странно. Проще смотреть себе под ноги и идти первым. Именно об этом старается думать, прогоняя глупые мысли о том, что это было чистое желание вести девушку. Не потому, что без него она не справится. А потому, что захотелось, из-за необъяснимого порыва. Многовато необъяснимых вещей стало в его жизни. И призрачное, еще только зарождающееся чувство к Луне — одно из них. И от этого есть два лекарства: убить, срезать на корню или позволить себе чувствовать и влюбиться еще раз. Клин клином или все же нет?       — Том, скажи, ты правда настолько в меня не веришь? Считаешь, что я совсем-совсем ни на что не способна?       Тоненьким и тихим голоском спрашивает, на этот раз испугавшись ответа. Не смогла промолчать, но и не уверена, что хочет услышать ответ, который наверняка, как всегда, будет язвительным и надменным. Ей почему-то кажется, что это еще не все, что есть что-то еще, что ей следует знать.       — Наверное, вчера я бы тебе сказал, что да. И согласился бы на условия отца, выгнал бы тебя с позором. Но сейчас я правда не знаю. Может, и ты сможешь. В тебе есть упорство, и признаюсь честно: я видел, как даже самые безнадежные спортсмены поднимались на пьедестал благодаря этому качеству.       Его задумчивость вводит Луну в ступор. Ей казалось, что Томас не верит в результат, если нет каких-то задатков, — именно это он демонстрировал всем своим видом каждый раз. А сейчас он будто бы даже руку ее сильнее сжимает ледяными пальцами. Да и звучит слишком серьезно, без доли издевки. На этот раз даже более искренне, чем когда кричал о том, что не хочет видеть ее у себя. Ему хочется верить.       — Что же заставило тебя передумать?       — Лилиан. Я всегда был в ней уверен. Доверял ей как себе. А тут произошло такое… Это просто вопиющий случай, ты сама понимаешь. И я даже подумать не мог, что она когда-то будет замешана в подобном. И я не знаю, как и почему. Случайно это было или специально? Тоже не знаю.       Отголоски темной печали в голосе тяжело не услышать, и Луна протяжно вздыхает. Наверняка очень больно получить такое известие о любимом человеке. Ей бы не хотелось испытать подобное, а Том кажется ей слишком сильным. Определенно есть что-то еще, что заставило его стать таким, но разбитое сердце его слишком громко о боли кричит.       — Кстати, Киллиан тоже не сразу к успеху пришел. Ему пришлось два года подряд пролететь мимо пьедестала на чемпионате, чтобы впоследствии наконец выиграть. Он сильно разозлился и смог. Сначала серебро, бронза, но затем он получил долгожданное золото, отобрался на олимпиаду. Я помогал ему, как делал это и для Лили.       Разумеется, больше всего внимания доставалось брату и любимой девушке. Это было абсолютно нормально и естественно. Разговор протекает плавно, почти непринужденно, и это играет главную роль в этом спектакле: Том наконец открывается, пусть и по капле. Позволяет себе дать небольшую, совсем незначительную слабину. Делится, чтобы внутри не гнило и не отравляло жизнь и сознание. Чем сильнее он копит в себе этот негатив, тем жестче все наболевшее на окружающих выливается.       — Ты любишь ее? — и опять робко, так, будто боясь ответ услышать. Но Луне действительно хотелось знать, что он к Лилиан чувствует, чтобы наконец пазл сложился в единую картинку. Только сердце отчего-то больно кольнуло, когда в подсознании загорелась мысль, что, скорее всего, он влюблен — влюблен в такую отвратительную девушку. И сам становится таким же.       — Она не любит меня. Этого достаточно, чтобы расстаться. Она обвинила во всем меня. Сказала, что это я во всем виноват, но потом хотела, чтобы я ее утешил. Помог ей отвлечься. Она, может, и думает, что любит меня. Но лично я никогда не слышал от нее слов поддержки, она никогда не разделяла моих интересов, не интересовалась моими делами.       Мужчина уходит от ответа, словно для себя все это проговаривает, убеждая себя же. Словно розовые очки стеклами внутрь разбились по воле случая. Такого глупого, но такого важного случая. По сердцу резануло сильно, оставив болезненную кровоточащую рану. Эти отношения давали ему силы в трудное время, но он так ни разу и не услышал, что он важен, любим, нужен. Ни от кого почти, кто важен был. Губу прикусывает, покрепче сжав руку притихшей позади Рейнхарт. Она внимательно слушала, а он почти не задумывался о том, что говорит. Вряд ли у нее будет резон кому-то рассказать. Том чувствует, что она не такая, как все эти высокомерные окружающие их люди, разносящие сплетни по углам, как крысы.       — Амелия говорила, что знает ее. Значит, ты ее брал кататься на байках, наверное?       — Было пару раз. Ей нравилось хвастаться тем, какой у нее парень. Чтобы ей все завидовали, — хмыкает и глаза закатывает. Это давно стало очевидным, но Том предпочитал считать, что это из более хороших побуждений, нежели просто слава.       — Как же тебе больно, что ты готов раскрыться даже мне… — Луна не замечает, когда говорит это. Губы сами складывают слова, и хочется самой же себе кляп в рот вставить. Вряд ли Тому понравится такое заявление, когда он только и делает, что старается создать впечатление, что всесилен, непобедим, что его ничто не сломает и ему никогда не будет больно. А все, что видит Луна, — его непроглядное одиночество, черным липким маревом окутавшее мужчину с ног до головы. Вот только нельзя спасти того, кто не позволяет себя спасти.       — Ты сама ко мне в душу полезла, — почти без грубости, но слегка раздраженно. Словно не хотел признавать то, что было сложно принять.       — Может, и так. Но я рада, что ты мне открылся.       Открылся. Это слово так слух режет, что мужчина оборачивается, а в глазах его застывает странная эмоция, похожая на неверие. Несколько рваных вздохов срываются с губ и выходят слишком уж громкими. Луна только сильнее в его куртку кутается, стараясь не ловить этот глубокий проницательный карий взгляд, изучающий ее. Будто не поверхностно даже, и от этого становится не по себе: внутри рождается необъяснимый трепет. Впору бы пройти дальше, задев плечом Тома, чтобы из транса вышел, но духу не хватает, чтобы нарушить этот момент. В кромешной темноте, освещаемой лишь небольшим фонариком, в его глазах что-то интимное можно разглядеть.       Маска падает к ногам, разбиваясь на фарфоровые осколки. Если перед ней сейчас все еще ненастоящий Томас Осборн, то точно и не тот циничный карьерист и грубиян. Эта личность либо настоящая, либо третья и еще одна фальшивая в коллекции. Хотелось бы верить в первое. Луна молчит, наблюдая, как руки его начинают едва заметно подрагивать, пока и вовсе не тянутся к ней, прижав к себе ближе. Почти вплотную, если быть точнее. Одна секунда на промедление — и он касается ее губ поцелуем. Мягко и почти что робко, словно в первый раз.       Дыхание теряется в ледяных порывах ветра, гуляющих меж ветками деревьев. Губы у него горячие, почти обжигающие на контрасте, и Луна пальцами несмело касается щек, слегка тронутых щетиной. Неистовые касания его так сладко ощущаются, что Луна принимается неумело отвечать, сминая и прикусывая иногда в ответ. Даже ощущение реальности теряется, когда Рейнхарт чувствует, как его руки плотнее на талии смыкаются, а язык в рот проникает, углубляя этот поцелуй. Наверняка это больше никогда не повторится, оттого Луна и неистово жмется ближе, желая, чтобы момент длился вечно.       — Дыши, Луна.       Том с ехидной усмешкой отстраняется и склоняется к ее уху, шепотом развеивая наваждение. Прядь волос, выбившуюся из хвоста, за ухо заправляет, а девушка только судорожный вдох делает, чувствуя, как легкие буквально саднят от долгого отсутствия кислорода. Осознание будто лавиной на голову выливается, и Луна отталкивает его от себя, попятившись. Неправильно. Его образ так и должен был оставаться для нее уравнением с неизвестными константами. Она не должна была его разгадывать так стремительно. Этого вообще не должно было произойти.       — Что? Что это было? — осипший голос дрожит от неизвестности, а пальцы свои девушка заламывает почти до хруста. Совесть не позволит ей остановиться на Томасе, что свои душевные раны пытается заглушить. Это все неправильно, иррационально, невозможно. Но как слушать полузадушенный голос подсознания, когда сердце будто так и подбадривает действовать дальше, воспользоваться моментом?       — Не знаю, захотелось. Но я ошибся, не стоило этого делать. Забудь.       Сначала на его лице мелькает тень улыбки. Такой ему несвойственной, будто доброй даже, теплой. Но после Том меняется в лице и вновь становится напряженным, а скулы приобретают выраженные тени, становятся отчетливыми и яркими. Мужчина камень с остервенением пинает на обочине и едва слышно рычит себе под нос. Минутная слабость, но какие она повлечет за собой последствия? Страшно представить, и ведь только на секунду стоило потерять над собой контроль. Но он ни о чем не жалел в глубине души. Ни об одном совершенном движении. Напротив, внутри неведомые струны души она задела, и это породило необъяснимый трепет, покалывающий в кончиках пальцев даже сейчас. Он не знает, что еще можно сказать в свое оправдание, и молчание рассекает мембраны воздуха куда красноречивее, чем слова.       Луна же касается своих губ непонимающе, глядя перед собой на черное пятно уходящей в лес дороги. Мысли будто испаряются, оставляя место лишь эмоциям, которые через край бьют. Губы будто обожгло: на них словно запечатлелись отпечатки поцелуев Осборна, о которых она так давно мечтала. Все, что в глубине души сокрыто было, сейчас наружу рвется. Она робко так улыбается, а Том ловит себя на мысли, что лучше бы послала, дала хлесткую пощечину, что алым цветом бы на коже расцвела. Непередаваемые ощущения в диапазоне всего спектра возможных.       — Я узнала тебя поближе. Оказывается, хобби у тебя все-таки есть.       Внутри обоих раздаются выстрелы. Поцелуй — спущенный предохранитель чего-то необъяснимого, что уже повисло в воздухе. Но аромат достаточно сложен, чтобы они могли понять его. Томас не выдерживает первым, зябко поежившись и натянув рукава своей черной толстовки на замерзшие ладони. Как бы себя ни убеждал, дело не только в том, что Луне нельзя болеть перед соревнованиями. Он запутался. Запутался в своих чувствах, ощущениях, мечтах, стремлениях. От него настоящего будто и ничего не осталось. Кроме разбитого сердца и вороха призраков прошлого, которые дышали в спину. Луна отчего-то ему симпатична внезапно стала. Не как спортсменка, но как девушка, возможно. Привлекательная молодая девушка, на фоне которой он выглядел, как отчаявшийся мужчина, ищущий себя и свое место хоть где-то.       — И не одно. А теперь пусть Стивен с Амелией отвезут тебя домой. И ложись сразу спать, у нас завтра тренировка. Поставим тебе произвольную программу уже до конца.       Садится на байк, протянув девушке шлем. Луна больше ничего не отвечает, только кивает сдержанно, видимо, также погрузившись в размышления. А Томас резко вспоминает лицо Лилиан, искаженное болью последних новостей. Как в глаза ей смотреть после поцелуя с другой? Как прийти и помириться с любимой, когда в голове на периферии проскочила другая. Мельком, но где гарантия, что это всего лишь минутная слабость? Клин клином не вышибают — заранее проигрышный вариант. Разбитое сердце не заживает мгновенно, хоть мужчина и списывает все на тяготы последней ссоры. Он не один год встречается с Лили, чтобы знать, что любит ее. Однако закономерность в том, что любви без любви не бывает, а он абсолютно точно уверен, что девушка не любит его.       Стрелка спидометра доходит до запредельной скорости, и Томас усмехается, глядя на это. Благо, Луна не видит, как резво они едут. Она бы испугалась, но Том в этом необъяснимое расслабление и удовольствие находит. Только ветер в ушах шумит, из-под колес вылетают мелкие камни, вокруг лишь деревья и ни души. Он управляет скоростью движения, задает маршрут, чувствует холод и легкость. Эти ощущения гораздо выше того, что можно испытать на льду, который стал его вторым домом. Впрочем, и это спорно. Дом — это про спокойствие, уют, комфорт. А дворец спорта больше напоминал Осборну клубок змей. И в какой бы спортивный клуб он ни перешел — отец везде достанет, даже из-под земли.       Всего за несколько минут они оказываются на том же месте, откуда стартовали. Мужчина Луне руку подает, когда она едва не падает, на ватных ногах спрыгивая с байка. И дыхание переводит, приложив руку к груди и запрокинув голову. Сердце, как маленькая пташка, бьется в тесной клетке ребер, почти до боли импульсами по венам проходясь. Луна сейчас абсолютно точно поняла для себя, что гонки и транспорт совершенно не для нее. Она даже машину водить боялась и трижды подряд завалила экзамен в автошколе, после чего и вовсе бросила попытки.       — Спокойной ночи, Том, — в щеку поцеловала, поддавшись порыву, все настойчивее в голове звучащему. Сейчас, когда он не такой грубый, холодный и отстраненный, можно позволить себе чуть больше, чем следует. И будь что будет. Пожалеть она всегда успеет.