Том, 16:01 pm
Забей, я не обижаюсь. Что сказала Зои? Есть шанс, что тебя оправдают?
Лили, 16: 03 Зои скала, что в этом сезоне без шансов. А твой отец пообещал, что замнет конфликт и в документах напишет, что я снялась по собственному желанию из-за травмы, чтобы меня не отстранили на четыре года от соревнований. Я вчера весь вечер проплакала из-за того, что пропущу олимпийский сезон. Как думаешь, моей карьере конец или ты еще сможешь мне помочь? Не хочу уходить только с двумя медалями — я хочу больше. И олимпийскую медаль тоже очень хочу. Ты слишком яркая фигура в нашем спорте, и с тобой я действительно смогу. Я чувствую это, Том, потому что ты лучший тренер из всех, кого я знаю. И... раз уж ты действительно не обижаешься, может, я зайду во время перерыва? Помогу снять напряжение, например.Том, 16:10
Даже забавно, что я не замечал некоторых вещей раньше. Но заходить не нужно: во время перерыва я пойду с Киллианом обедать. Не забудь только моему отцу пожаловаться снова, что я тебя бедную не люблю и не ценю, бросаю в самый тяжелый момент. Может, еще что-то придумаешь даже. С фантазией у тебя все в порядке, как я погляжу.
Лили, 16:14 Ты все неправильно понял, Том... Он спросил, а я сказала, потому что расстроилась. Но я не так сказала! Ты обвиняешь меня в том, чего не было! Это просто отвратительно, Осборн. Ты стал слишком нервным, с тобой сейчас очень тяжело!Том, 16:17
Правда? Обещаю пересмотреть свое поведение, но чуть позже, потому что на ближайшую неделю у меня столько планов, что даже поесть некогда.
Томас телефон отключает, с остервенением вжимая кнопку, чтобы поскорее избавиться от навязчивого омерзения, смешавшегося с разочарованием. Ему не хочется усугублять ситуацию еще больше и читать очередные обиды и нападки Лилиан, чтобы не чувствовать, как ее поведение вновь дно пробивает. Она всегда успеет упасть в его глазах еще сильнее, чем есть, пожалуй. А Осборн всегда успеет об этом узнать и в который раз убедиться, что порвать отношения — правильный выбор. Пустым и невидящим взглядом в одну точку утыкается, ожидая, когда к ним подойдет официант. В их отношениях с Киллианом есть одна прекрасная черта, которую Том ценит едва ли не больше, чем любые другие, — им наедине комфортно даже молчать. Они друг друга без слов понимают. — Ты чего такой мрачный, братец? — толкает Томаса в плечо, слегка нахмурив брови, когда эта пауза затягивается слишком надолго. Он словно абстрагировался от мира и все свои мысли проецировал на что-то плохое и ужасное, судя по бродившим на скулах желвакам и взгляду, ставшему стеклянным — стеклянным, но очень жестким и тяжелым, будто бы даже воинственным. В последнюю неделю Том слишком часто был таким, почти перестал шутить и скорее походил на тень, чем на самого себя. Обычно легкий и веселый, он стал совсем угрюмым. Таким, каким боялся стать. Отдаленно напоминающим отца стал, и Киллиан никак не мог с этим смириться. Ему резко захотелось встряхнуть Осборна за плечи и заставить опомниться. — Любимая девушка опять пьет мою кровь, ничего нового. — Покажи, — Киллиан руку протягивает, заинтересованно сосредоточившись. Они почти не говорили о Лилиан, хотя раньше часто обсуждали свои отношения, когда нужен был совет или взгляд со стороны. Вот и сейчас брат сильно не сопротивляется, протянув выключенный телефон и снова отвернувшись. Ему даже пароль не придется вводить или самому включать — брат и так прекрасно все знает. А Киллиан между тем пролистывает сообщения, чувствуя, как в кончиках пальцев начинает покалывать от растекающейся по венам ярости. — М-да. Я давно говорил, что она тебя не любит. Ты посмотри, ни одного слова о том, что ты ей дорог, как человек. Она видит в тебе только звезду и хочет, чтобы за счет твоих успехов любили и ее. А потом ты ее приведешь к медалям и пойдешь гулять на все четыре стороны. Скажи, она хоть раз тебе в любви признавалась? Вердикт звучит крайне неутешительно и становится для Томаса еще одним выстрелом на поражение. Брат давно говорит о том, что все их отношения — полная чушь, которой не место быть. А Киллиан касается плеча Осборна, сочувственно поджав губы. Будучи совсем не вспыльчивым, он умел быстро тушить в себе всполохи гнева, чтобы они не могли отравлять сознание и мешать здраво мыслить; чтобы не жалеть потом об необдуманных поступках, совершенных на эмоциях; чтобы не портить отношения с людьми вокруг и не накалять и без того напряженную атмосферу. Том когда-то даже с Швейцарией его сравнил, с тихой и спокойной гаванью. — Киллиан, я не тупой. Я был в нее так влюблен, что не замечал, как дела обстоят на самом деле. Мне казалось, что она меня любит. А сейчас я даже не понимаю, что чувствую. Как будто разлюбил в один миг, но все равно осадок остался, и меня к ней тянет. Это не проходит так быстро, как хотелось бы. Поднимает руки, капитулируя. Выкладывает все как есть. Смысл что-то скрывать, когда и без того видно, что все корабли ко дну пошли? Том пальцы заламывать начинает, мысленно уже преисполняясь черной ненавистью к самому же себе: первый предохранитель — он сам позволил Лилиан вот так к себе относиться и слепо считал любовью то, что она не в силах постичь; второй — он своими же руками пытался сделать из нее чемпионку и вкладывался в нее больше всех; третий — самый страшный — сам же и запутался в своих чувствах, амбициях, стремлениях. Внутри словно все погасло, что смысл имело. И дело вовсе не в отношениях и болезненном разрыве. Дело в осознании чего-то глобального, что по капле приходило в голову. Метания и диссонанс в душе заставляют его срываться или уходить в глубокую меланхолию, когда никто не видит. Две крайности, из которых только чудо поможет выбраться — не иначе. Либо абсолютная пустота, либо переизбыток чувств. А на людях нужно держать лицо и притворяться тем же, кем был. Плевать, что тот Осборн уже давным-давно умер и похоронен в глубине души. Кроме самых близких, почти никто и не заметит. Мужчина глаза поднимает, в которых стеклянный отблеск виднеется, когда рука на плечо ложится. Киллиан почти в душу смотрит, и от его взгляда тепло разливается внутри. Он согревает одним своим присутствием, как ни странно. — Мне жаль, Том. Но как бы там ни было, я скажу одно: ты достоин большего, чем вот такая змея рядом. Она больше бы нашему папочке подошла, честно говоря. А у тебя на горизонте столько красоток маячит, что мы быстро найдем тебе ту самую. И ни разу не соврал: почти любая девушка готова драться не только за то, чтобы тренироваться в группе Осборна, но еще и за то, чтобы он обратил на нее хоть толику своего внимания, как на девушку. И не только спортсменки — фанаток, не занимающихся фигурным катанием, но мечтающих познакомиться с Томом, всегда было немало. Киллиан вновь улыбается, в привычной манере поддержать пытаясь, а у Тома внутри все стремительно холодеет, и вдоль позвоночника пробегает неприятный холодок. Сначала хотел пошутить о том, что, похоже, по мнению Киллиана, следующей претенденткой на его сердце будет Луна, но вмиг посерьезнел. Неужели Киллиан тоже сталкивался с манипуляциями и шантажом отца? Неужели на себе в полной мере успел прочувствовать гниль его натуры? — Конечно-конечно, еще скажи, что это будет... Стоп, что ты про отца сказал? У тебя с ним конфликт или что? — Что ему бы больше подошла такая змеюка, как твоя Лилиан. Нет никаких конфликтов, просто ты же знаешь характер отца, — не стал задавать лишних вопросов в такой раскаленной обстановке, чтобы не давить на больное и не давать зевакам, подслушивающим разговоры в общественных местах, еще больше поводов для сплетен. Впрочем, больше ничего сказать тоже не успел, увидев на входе силуэт запыхавшейся Луны, судорожно оглядывающейся по сторонам. Киллиан рукой ей машет, обворожительно улыбнувшись. — О, я уже думал, что ты не придешь. Привет. Девушка садится на диванчик рядом, поставив миниатюрную сумочку, и приобнимает Киллиана, отразив его улыбку. Неожиданное приглашение в ресторан не могло ее не обрадовать. Тем более когда появилась возможность сблизиться сразу с двумя своими тренерами, пообщаться в неформальной обстановке. Таким почти никто не может похвастаться, а Луну необъяснимо тянет к ним обоим. Совсем не с профессиональной точки зрения, разумеется. Отчего-то внутри теплится надежда, что они смогут хотя бы друзьями стать, если Том перестанет колоть всех вокруг своими шипами. — А вот я сейчас не понял, — Осборн глазами недоуменно хлопает, глядя то на девушку, то на брата. Ее появление настолько неожиданное, что Том даже не знает, как реагировать, растерянно телефон в карман убирая, все это время на столе лежавший. Они с Киллианом еще в выходные решили сходить в недавно открывшийся ресторан, чтобы попробовать нечто новое, и мужчина мог поклясться, что о Луне речи не было. — Том, если ты против, я уйду. Не хочу вам мешать, правда, — смущается слегка, нахмурившись и выдохнув. Неловкая и очень странная ситуация выходит, ведь Луне казалось, что раз уж ее позвали, то Томас точно против не будет. Оказывается, всякое может быть, и ей лучше уйти, похоже, чтобы в очередной раз глаза ему не мозолить и не портить вечер с братом. Только вот губы предательски вспыхивают, напоминая о том поцелуе, что в лесу он ей подарил, стоит взглядом столкнуться с Осборном-старшим. Даже спустя время и призму притупившихся воспоминаний тело помнит все. Детально. — Нет, я не против, просто Киллиан не предупредил, что ты придешь, — хватает за руку чуть резче, чем нужно, когда девушка привстает из-за стола, словно действительно боится, что Луна сейчас уйдет насовсем. Но после сдержанно кашляет в кулак, поняв, как со стороны это выглядело. Прямо садится, ерзая нервно и по сторонам озираясь, лишь бы не замечать ехидных улыбок брата и девушки. С появлением Луны внутри, кроме удивления, еще и какой-то трепет появился, который Том не может объяснить. Внутри сразу небольшое напряжение появляться начало, а в кончиках пальцев слегка закололо. К такой встрече определенно нужно было подготовиться, но мужчина тут же осекает себя вопросом: «Для чего вообще нужно готовиться к встрече с ученицей вне тренировочного процесса?». — Ой, моя вина. Да, я позвал ее с нами: нечего сидеть в раздевалке и жевать одни фрукты целыми днями, — Киллиана почти ничего не смущает. Лишь где-то в глубине души кольнуло небольшое чувство вины, что он забыл предупредить брата, но реакция Тома сама за себя все говорит. Небольшое волнение с появлением девушки у него скрыть получилось далеко не сразу. Киллиан сразу обозначил Тому, что питание Луны его совсем не устраивает. Он не знал, из чего состоит ее рацион, когда она дома или с друзьями, но наверняка дело обстоит ненамного лучше. Слишком часто он заставал Луну в раздевалке за поеданием одних лишь овощей, но почти ничего не говорил о том, что в ее рационе не хватает белка и углеводов. — Я не жую одни фрукты — я еще овощи ем! Ну, и эти... низкокалорийные продукты тоже... ем, — слегка смущенно, словно пойманная на горячем, говорит, будто сама себя пытается убедить, что у нее нормальный рацион. Но увидев, как многозначительно переглянулись братья, явно не согласившись с ней, замолкает, делая, как просят. — Рассказывайте, товарищи-экстремалы, как вчера прокатились? Киллиан ехидно ладони потирает, расслабленно развалившись прямо на диванчике в ресторане, — его ничуть не смущают люди вокруг, что соблюдают все правила этикета, — и ожидает подробностей гонок. Он и сам бы прокатился, если бы права на вождение байка не отобрали по глупости. Второй раз рисковать не хотелось, чтобы навсегда не лишили возможности ездить, поэтому он только вздыхал со стороны, наблюдая или расспрашивая всех вокруг. Кататься на пассажирском уже казалось каким-то унизительным занятием, если не сказать больше, поэтому он даже не ездил с остальными на гонки, чтобы не искушаться лишний раз в желании сесть за руль. — Откуда ты знаешь? — Луна удивленно глазами хлопает, то и дело на Тома косясь, словно одобрения его ищет. Да и вопрос хоть и предназначался Киллиану, прозвучал так, словно она спрашивала совсем не его. Сразу же в меню утыкается, ожидая ответов, и открывает раздел с салатами, выискивая самый низкокалорийный, чтобы не набрать вес перед одним из самых важных стартов в жизни. Даже ничтожные триста грамм могли сыграть злую шутку и испортить не только прокаты, но и карьеру. Девушка губу прикусывает, ощущая, что начинает самообладание терять и нервничать, когда вспоминает про чемпионат. Судорожно пролистывает вкладки с аппетитными крем-супами, с запеченной курицей, со сладкими десертами. Желудок сводит от тоски по временам, когда она не отказывала себе ни в чем, соблюдая лишь баланс и суточную норму без жестких ограничений. — Стивен — его лучший друг, Луна, привыкай. Мир очень тесен, как я посмотрю, и даже не знаю, радоваться ли такому повороту событий, — Том усмехается, глядя на довольного Киллиана, и хлопает Луну по колену, заметив ее еще более удивленный взгляд. Круг знакомств, похоже, окончательно замкнулся, соединив их всех воедино. Получается, заочно они все всегда были знакомы. А Том между тем пристально и недовольно смотрит в меню девушки, уже заранее понимая, что она хочет заказать. — И да, выбирай что-то нормальное, а не траву эту. Никакой сытности, еще в голодные обмороки падать начнешь. Не смотри так, я сейчас сам выберу тебе, если плохо слышишь. Луна почти умоляюще смотрит, но Томаса это ни капли не трогает. Он открывает тот разворот, на который она с таким аппетитом смотрела, и кивает, чтобы поторапливалась и не тянула, иначе не успеет поесть и придется в себя заталкивать огромными кусками. — Тебя она не переплюнет, Том. А еще я в каждой твоей фразе узнаю Долорес. Кажется, кто-то говорил, что никогда не будет ворчать так же, как она, и если станет тренером, то будет позволять своим подопечным все что угодно. — А что я кому запрещаю? Так, а ну-ка, замолчи, Киллиан, иначе я тебе кляп куплю, — Том сначала огрызается, ударив под столом Киллиана ногой за распространение лишней информации и слишком длинный язык. Но после, увидев заинтересованные и даже блестящие взгляды, сдается, понимая, что все равно заставят рассказать. И лучше он сам это сделает, чем Киллиан опять проговорится. — Я был большим любителем... устраивать ей веселые приключения. Она на диету меня как-то посадила, когда не мог нормально четверные прыгать и сломал ногу из-за большой нагрузки. А я ей голодный обморок изобразил, и уже в медпункте выяснилось, что эти симуляции и спектакли только от нелюбви к диетам, а не от хронического недоедания и недостатка веществ в организме. Потому что когда кровь на гемоглобин хотели взять, я приоткрыл один глаз, чтобы видеть, что и куда они там колоть собрались. Любимый тренер меня тогда чехлами от коньков по всему катку гоняла. — Господи, никогда бы не подумала, что ты на такое способен. Бедная Долорес, но диеты — ее любимая тема. Она всех держит в ежовых рукавицах и не дает никаких поблажек, — Луна смеется, представляя, как это было. Она часто в интернете смотрела прокаты маленького Томаса Осборна, да и Долорес знала довольно хорошо. Визуализировать оказалось легко, и от таких смешных и даже отчасти светлых воспоминаний стало легче, словно атмосфера постепенно между ними теплеть начала. — Я на многое способен — это еще так, ерунда. На самом деле она не такая, как ты говоришь. По крайней мере, не была. Как-то меня даже в парк аттракционов свозила, когда мы были в России. Никогда не забуду, как убежал от нее и влился в какую-то компанию русских детей, и она меня в номере отеля потом заперла в наказание. За ручку на тренировки и обратно водила, мне так стыдно было. — Том, пойми, что ты еще не вырос, чтобы тебя пустили на такие аттракционы. По росту ты, может быть, и подходишь, но по возрасту — точно нет. Твои родители мне не простят, если с тобой что-то случится, поэтому пойдем купим сладкой ваты и прокатимся на колесе обозрения, посмотрим на красивые виды. В Сочи ведь и море можно увидеть, которое ты так сильно хотел, насколько я помню, — Долорес в который раз старается воззвать к благоразумию упрямого Тома, который всеми силами убеждает ее, что он уже достаточно вырос, чтобы идти в комнату страха. Так еще и в одиночку, потому что со взрослыми ходят только маленькие и глупые. А ей рисковать совсем нельзя, да и не хочется, к слову. — Не хочу я уже никакое море — я хочу в страшную комнату с привидениями и вампирами! — В другой раз обязательно сходим. А пока стой и не дуйся, иначе не куплю тебе сладкую вату и хот-дог, чтобы вкуснее было любоваться видами, — женщина отходит к небольшому вагончику, пестро украшенному красивыми рисунками, чтобы меню привлекало внимание, а Тома оставляет в поле своего зрения, чтобы в очереди никто не задавил ребенка и не наступил на ноги. Надеется на то, что он будет изучать аттракционы, на которые захочет пойти, чтобы не тратить на это драгоценное время: парк закрывается через считанные часы. — Мальчик, ты потерялся? Что ты ходишь вокруг нас? — русский язык раздается над ухом, и Томас оборачивается, почувствовав, как кто-то грубо в плечо толкнул, вынуждая обратить на себя внимание. Голос еще тогда показался мальчику неприятным: с нотками брезгливости и высокомерия, хриплый и словно прокуренный. С высоты довольно внушительного роста на него пристально смотрел подросток, пока его друзья глумливо и лихорадочно по сторонам озирались, выискивая кого-то. Они сразу показались Тому неопрятными и как будто даже злыми, но он не стал судить, ведь даже не понял, что ему сказали. — I don't understand Russian, — Том сначала недоуменно приподнимает брови, пытаясь понять, что от него хотят, по интонациям и выражениям лиц, но после все же сдается, решив попытать удачу: вдруг кто-то сможет заговорить с ним? Языковой барьер значительно усложнял задачу, а опыта мальчику попросту не хватало, чтобы понимать подростков и их истинные намерения. — Спасибо маме, что отдала меня когда-то на языковые курсы. Сейчас будет шоу, — язвительно рассмеялся на ухо стоящей рядом девушки с покрашенными в яркий цвет волосами, собранными в хвост, и присел на корточки, чтобы быть как будто в более уязвимой позиции перед Томом. Ломаный английский с ужасным акцентом тут же резанул слух мальчика, но тот понял вопрос, осмыслив сказанное. — How old are you? — I'm already twelve years old, — горделиво и важно заявил, широко улыбнувшись. Он считал себя уже просто ужасно взрослым, но почему-то все равно оглядывался в поисках Долорес, которая внезапно куда-то потерялась. Паника постепенно начинала обороты набирать, но Том отогнал от себя эти мысли, решив, что он сам ее чуть позже найдет. Наверняка она просто до сих пор ждет, пока приготовят сладкую вату, и он успеет побеседовать с новыми друзьями. Женщина даже заметить не должна ничего подозрительного. — Do you want to come to the scary room with us? Or are you, like all foreigners, a fearful mama's boy? Провокационный вопрос. Даже слишком провокационный, но в силу возраста мальчик повелся, встрепенувшись и разозлившись. Он никогда таким не был, конечно же. Как спортсмен, как взрослый, он ничего не боялся и готов был с головой бросаться в омут навстречу неизведанному. И плевать, что в моменте это может злую шутку сыграть. Он привык делом доказывать что-то, а не словами. Оттого даже ногой топнул для пущей убедительности, возмутившись: — No, I'm not afraid of anything at all! Вот только, стоит им всем выйти из небольшого здания, именуемого комнатой страха, подростки тут же разбегаются. Том, успевший внутри побледнеть почти до цвета первого снега, непонимающе и испуганно озирается по сторонам, но замечает только разъяренную Долорес, которая, сложив руки по бокам, прожигала его таким взглядом, что сквозь землю провалиться захотелось резко. В самой глубине ее глаз читался животный ужас, а руки дрожали, пусть она и пыталась это скрыть, отчего Тому теперь уже намеренно убежать и спрятаться захотелось от нее. Он не хотел, чтобы она так сильно волновалась, совсем не подумал, чем чревато такое поведение, и между тем внимал каждому гневному слову, что с губ тренера слетали: — Я тебе сейчас устрою аттракционы, несносный ты мальчишка! Ты даже не представляешь, насколько я в тебе разочарована, Томас! Я по всему парку его бегаю ищу, а он тут развлекается непонятно с кем! Мы сейчас же идем домой, — Долорес подзатыльник дает сразу же, как только замечает знакомую яркую кофту с символикой сборной Бельгии. Том выделялся среди других детей за счет алого цвета, и женщина выдохнула с облегчением, когда нашла его. Но внутри остался такой ураган ярости, что захотелось уничтожить его своими же руками прямо здесь. — Чем ты вообще думал, когда убежал от меня и пошел туда один? Том, а если бы с тобой что-то случилось? — Я просто хотел им доказать, что я ничего не боюсь! Они сказали, что я маменькин сынок и испугаюсь, а я не испугался! Ну, разве что совсем немножко, но им я не сказал. Только они все равно посмеялись надо мной и ушли, — едва слышно лепечет, почувствовав уже и слезы в уголках глаз. Этот лихорадочный и пылающий взгляд своего тренера он видел лишь один раз и очень давно. Повторять не хотелось, но сейчас, когда она сильно стиснула запястья, тряхнув его хорошенько, стало поистине страшно. Долорес нужно было постараться довести до белого каления, и у него только что это вышло. Спешно оправдывается, почти трясясь от страха, и даже в глаза не смотрит ей. Боится вызвать еще больший поток неконтролируемой агрессии, которую уже ничем нельзя будет потушить. В таком состоянии она и ударить могла, как мальчику казалось. Но ее взгляд постепенно теплеть начинал отчего-то, когда Том рассказал, куда и почему он пошел. В сердце что-то гулко отозвалось осознанием, что это всего лишь детский — даже не подростковый — максимализм. Доказать, убедить, сделать всем назло. Он спортсмен, в первую очередь который позиционирует себя как бесстрашный. Долорес выдыхает протяжно и глаза прикрывает, чтобы успокоиться. Как бы там ни было, она не имела права в полной мере вымещать весь свой гнев на ребенке. Чужом ребенке, хоть и ставшем родным уже почти. — Пожалуйста, больше не отходи от меня, ладно? В этот раз тебе просто повезло, но в другой раз может случиться что-то и пострашнее, — спокойно, но все еще холодно и чеканя. Самообладание постепенно возвращалось, на смену панике и желанию убивать пришло облегчение. Наказание она придумает позже. Обязательно придумает, и очень изощренное. Лишь руками всплескивает, принимаясь ворчать и тащить притихшего Тома за руку куда-то вглубь парка аттракционов. — Точно меня в могилу сведешь, вот и в кого у тебя такое шило в заднице, скажи, пожалуйста? А завтра я тебя откуда буду выковыривать, у бомжей, которые тебе дохлую крысу на слабо предложат съесть? — Кто-то ест дохлых крыс? Но они же невкусные и грязные, — мальчик осторожно задает вопрос, совсем тихо, будто прощупывая, насколько он прощен. И морщится, с недоверием уставившись на Долорес, которая только рассмеялась над такой реакцией и над этой рожицей, которую Том скривил. Воспитательной беседы не вышло. В каждом серьезном моменте женщина умудрялась сказать что-то, что потом вызывало только смех, и это же не любила в себе. Серьезности в отношениях с Осборном-страшим ей не всегда хватало, к сожалению. Да и приключений тоже: Том постоянно находил поводы не дать Долорес заскучать. — Конечно, едят. А еще они не моются по несколько месяцев и спят на улице, так что в твоих интересах больше от меня не уходить, иначе к ним и попадешь, дитя цивилизации и чипсов. Или в приют для детей, где одни штаны и трусы на семерых детей. — Она отошла за ватой, а я даже не собирался сначала от нее убегать, честно-то говоря. Те подростки просто на слабо меня взяли, вот я и решил, что быстренько докажу им, что я не маленький пугливый иностранец, как они считали, и приду к Долорес, а она ничего не заметит. Я тогда даже не понял, что они просто поиздевались надо мной и что я был их развлечением, а не этот чертов аттракцион. Но, кстати, она смягчилась, когда я рассказал, как все было на самом деле, и на колесо мы все-таки сходили со сладкой ватой. Видимо, поняла, что я не специально, будто ей назло, это сделал, — Осборн почти безэмоционально делает выводы, исходя из своих притупившихся воспоминаний. Они уже давно краски потеряли и стали блеклыми, но все равно грели душу и отдавались неимоверными эмоциями внутри. Он никогда не сможет — даже при желании — перестать благодарить ее за все и смеяться над своими проделками, что всегда с рук сходили. — А наказанием моим была трудотерапия. Я помогал чистить лед перед тренировкой, должен был сделать полную уборку в своем номере — даже ванную и туалет помыть, — а вечером меня ждало самое лучшее: стирка формы, в которой я весь день тренировался. Чтобы вы понимали, я даже сидел на подоконнике и оттирал пятнышки грязи от сумок других спортсменов и их стаканчиков кофе. — Ну что же ты, как паралимпиец? Ты так до завтра один подоконник будешь оттирать. Я тебя мало в зале гоняю, что ты не можешь даже уборку осилить? Долорес глаза закатывает, глядя, как Том почти не шевелится, со страдальческим видом водя тряпкой по подоконнику. Для него это, конечно же, каторга, но кто говорил, что наказания будут легкими и интересными? Зато теперь, как смеет надеяться женщина, он перестанет даже в мыслях допускать возможность уйти куда-то одному и поставить всех на уши, усмирит свой бурный нрав. Она лишь наблюдает со стороны, ехидно улыбаясь, оперевшись на косяк дверей. Никуда не уходит, зная точно, что стоит ей скрыться, как Осборн сразу же своими делами займется. — Уборка — не спорт. Это скучно, тяжело и неинтересно. Я что, целый день должен теперь этой ерундой заниматься? — недовольно парирует, не собираясь молча делать то, что велено. Он считал себя виноватым, безусловно, но ему казалось, что не настолько, чтобы заставлять делать самое ужасное в мире, что можно придумать, — уборку. Он ненавидел это дело всей душой, и Долорес это знала. Специально выбрала то, что Тому в страшных снах снится только, и с удовлетворением смотрела на его сосредоточенное, пусть и театрально умирающее лицо. Он несколько раз даже прикладывался, пытаясь изобразить, что ему плохо, но таким женщину не проведешь. — У меня уже руки болят и спина. Это несправедливо! Тут ведь есть уборщицы, почему я? — Ну, здесь ты уже относительно прибрался, молодец. Пойдем, я тебе последнее задание организую, — за плечи слегка приобнимает, не прекращая все так же довольно улыбаться, и подталкивает в сторону номеров и лифтов, ведущих к ним. — Болят, говоришь? Ну, ничего, зато пятой точке легче. Жизнь вообще несправедливая штука, привыкай. — Для ребенка важно — особенно для спортсмена — выглядеть бесстрашным и покорять других своими умениями. Она это прекрасно знала, но все равно тебя наказывали меньше, чем кого-либо, так что просто признай, что это все от большой любви было. — Погрузившись в воспоминания, Киллиан даже не замечает, как все тарелки опустели. Расслабился только, откинувшись на спинку сидения, и отодвинул от себя посуду. Долорес никогда не выделяла его так же, но со стороны наблюдать за Томом, которого купали в лучах славы и окружали заботой, было приятно. — Мне нравятся методы воспитания Долорес. Если нам дадут детей, будем делать так же, как она с тобой. Официант между тем уже подходит, готовый тарелки забрать, увидев, что все поели, и кладет счет на стол, деликатно поинтересовавшись, каким способом гостям будет удобнее оплатить. — Убери свою карту, я оплачу. И никаких возражений. Том даже кривится, глядя, как Луна принимается в сумке искать средство оплаты своих блюд. Несильно дает ей по руке, скорее, просто ради шутки, показывая, что он абсолютно серьезно. Раздельный счет, даже если они не в отношениях, для мужчины просить просто унизительно, поэтому он сразу оплачивает весь стол в ресторане, широко улыбнувшись. Это уже даже не просто правило для него. Как мужчина, он даже не долгом считал своим подобные жесты, а обязанностью, желанием и принципом. А Луна даже чуть смущается, почувствовав прилив краски на щеках. Обычно никто не ухаживал за ней. Впрочем, Томас даже пальто ей подает, терпеливо ожидая, пока девушка руки просунет и накинет на плечи его. — Нам пора, мы уже опаздываем... Не понял, это что сейчас было? Они нас сфоткали? Киллиан оборачивается, краем глаза заметив вспышку, на мгновение ослепившую даже. Такие яркие и мощные вспышки могли быть только у тех, кому нужны были очень качественные фотографии для печатных изданий или интернет-статей. Нахмурился, то и дело на часы поглядывая, чтобы на тренировку не опоздать, но так и не нашел ни одной подозрительной личности, кого можно было бы уличить в фотографировании исподтишка. Лицо тут же приобретает брезгливый и презрительный оттенок, и Томас хватает Луну за руку, вынуждая поторапливаться к выходу. — Что, где? Кто там такой смелый? Если уж в чем-то Том и Киллиан были похожи, так это в нелюбви к скрытым камерам и сплетням. Это было настолько низко, что вызывало в обоих братьях одинаковую неконтролируемую агрессию. Разве что Том показывал ее открыто и никого не боясь, не стесняясь. Да и статья появилась почти мгновенно на всех каналах спортивных новостей: видимо, кто-то писал ее прямо за соседним столом, пока они обедали. Томас несильно кулаком бьет по стене, стоящей рядом, глаза закатывает. Что толку искать, если все равно никто не подаст виду, чтобы можно было распознать, кому следует разбить камеру, а возможно, и не только. Но на этот раз Том успокаивается почти сразу. Нервная система и без того на грани истощения, чтобы тратить последние клетки на папарацци, которые еще и могли ими не быть. — К черту их, пойдем. Может, очередная девица решила сфоткать и выложить, чем она сегодня изволит обедать. Или просто эстетичные фотки в инстаграм делают — это они тоже любят. Я в свое время столько раз Лилиан фоткал, что уже и со счета сбился. Ей в каждой кафешке было нужно, в каждом ресторане, на фоне красивого дерева, на фоне красивой мусорки, в туалете в зеркало сфоткаться красивое. — Осборн глаза закатывает, вспоминая свои мучения: приходилось разве что не в узел заворачиваться и на коленях ползать, лишь бы подобрать подходящий ракурс для фотографии. Впрочем, против самих фотографий он не имел абсолютно ничего: многие девушки делали такие, и это выглядело красиво и эстетично. Но литры выпитой крови и недовольные возгласы Лилиан до сих пор заставляли его злиться. — Вот ты смеешься, Луна, а я реально этой херней занимался, как придурок. Я страдал вообще-то! Луна лишь сочувственно по плечу хлопает, но смеяться не перестает, представив себе, как Том терпеливо стоит с камерой и ждет, пока выйдет что-то достойное его королевы. Терпением мужчина никогда не отличался, оттого картина выглядела еще забавнее, и Луна позволила себе еще громче хохотнуть, когда Том еще и о страданиях своих объявил. Таким она его еще не видела: несосредоточенным, несерьезным, юморным. За обедом он много шутил, что открыло его с другой стороны. И девушка солгала бы себе, если бы сказала, что это не заставило ее влюбленность расти по капле, но стремительно. Настоящим он был еще прекраснее, на ее взгляд. — Мое любимое еще, когда: «Ты не с той стороны сфоткал, Осборн, давай еще раз. И смотри, чтобы я не выглядела жирной, и чтобы маникюр мой видно было, и чтобы людей вокруг тоже не было. Понизь там какие-то ползунки еще, чтобы фильтры не накладывать, и скажи, в какую позу мне встать. Учитывая, что Том вообще не знал, что там есть какие-то ползунки, которые надо понижать, — заливистый смех Киллиана, перечисляющего пункты идеальной фотографии для Лилиан, оказывается слишком заразительным. И почти беззаботное эхо искреннего веселья теряется в шуме ветра, пока они идут обратно на работу, чтобы наконец завершить тренировочный день. — Спасибо, что пришла, Луна. До встречи через пару часов. Обнимает девушку с широкой улыбкой, удовлетворенно отмечая, что все получилось так, как он хотел. Видел, что Луна больше расположена к брату, но ничего с этим нельзя поделать, раз уж так. Вряд ли она вообще сейчас рассматривает отношения с кем-либо в олимпийский сезон. А дальше уже будет видно. До окончания этого сезона еще очень много времени, за которое может произойти что угодно. И Киллиан надеется исключительно на хорошее. Хорошее для них всех. — Да... было здорово, — Том как-то неуверенно соглашается, одной рукой приобняв девушку, что прижалась неожиданно. Резко внутри иссяк весь словарный запас. Мужчина все еще противился тому, что внутри происходило, хотя тело отзывалось на ее прикосновения и присутствие внезапным приливом тепла или энергии, наоборот. Ему резко стало слегка стыдно даже, что он был так груб, перехотелось срываться на нее во время тренировок так сильно, захотелось действительно научить чему-то, а не просто из-под палки отбывать свое наказание в лице этой спортсменки. Может, Луна и никудышная фигуристка, но есть в ней что-то особенное и неповторимое; что-то, что важнее спорта и побед; что-то, что заряжает всех вокруг.