старые раны

      Спустя неделю после твоего переезда, в выходной, когда мы проснулись с тобой ближе к полудню, я готовил на завтрак яйца по-флорентийски и рассказывал тебе о песне Стинга, играющей по радио. Ты сидел рядом со мной, подвинув стул к плите, и завороженно наблюдал за тем, как я перемешиваю тушащийся на сковороде шпинат, как я заставляю воду в кастрюле двигаться по кругу и как закидываю в этот водоворот сырое яйцо, и всё это под мой будто бы бесконечный рассказ. Его прервал вдруг зазвонивший домашний телефон где-то в комнате, и ты заставил меня отвлечься, обратить на него внимание. Ты же и принёс его мне, всё ещё стоящему у плиты; я тут же ответил на звонок и услышал английскую речь, из-за которой немного напрягся: это были не мои друзья, а какой-то представительный человек, словно кто-то из компаний, с кем я сотрудничаю. А если кто-то из таких людей срочно звонит мне утром на домашний, значит, дела плохи… Я выслушал, как собеседник назвался. Молодой человек рассказал мне, что представляет Sanitarium Health Food Company и хочет рассмотреть возможность сотрудничества. Я ненадолго замолк, не находя нужных слов, пытаясь принять этот факт, а ещё вспомнил, что у меня едва не переварилось плавающее в кастрюле яйцо; я вынул его, выложил на смазанный маслом и посыпанный шпинатом английский маффин и закинул в кипяток второе яйцо. Тогда и ответил парню в трубку: да, я готов выслушать их предложение. Я был уверен, потому что хорошо знал эту компанию и давно, если честно, мечтал подружиться с ними. Мы долго говорили с ним, я успел сварить второе яйцо и так же выложить его на булочку; мы с тобой переставили наши тарелки на стол, и я взглядом попросил тебя разлить заварившийся в чане кофе по чашкам, добавить нужное мне количество сахара и, если тебе несложно, размешать. И ты слушался, делал всё, как я скажу, и, конечно, лез ко мне, думая, что если я какое-то время уделю внимание не тебе, а какому-то мужику в телефоне, то моментально о тебе забуду. Ты всё так же наивен, Лёва.       Я наконец завершил разговор и пообещал тебе, что впредь нас никто не прервёт. Я люблю завтракать с тобой: по утрам ты выглядишь так беззащитно, так взъерошенно, что становишься похожим не на человека, а на птенца или котёнка — да что ж меня на нежности пробирает? Я поспешил рассказать тебе новости; от них я широко улыбался и не мог держать в себе радость. — Пекарня, Лёв, выходит на новый уровень. Ты ни за что не догадаешься, с кем я сейчас говорил, — пытался создать интригу я. — Судя по непонятным словам, которые ты постоянно произносил, и по тем, которые я смог разобрать, там было что-то про кофе, — несколько равнодушно ответил ты. — Отчасти, да, — я сделал вид, что не заметил твоего безразличия. — Это производители альтернативного молока So Good. Я как-то увидел их продукт из сои на витрине, не сдержался и купил, и мне, в общем-то, понравилось, если сахар добавлять. — А зачем это надо-то? — не понимал ты. — Это для вегетарианцев, — гордо произнёс я. — И для людей с непереносимостью лактозы. Молоко на растительной основе. — Так если оно без сахара невкусное, зачем тогда его пить? — Чтобы не употреблять продукты животного происхождения, — я вновь заострил твоё внимание на этой важной теме. — И оно не такое невкусное, как ты думаешь. — Так и что, у нас в пекарне теперь будет только такое молоко? — недоверчиво спросил ты. — Нет конечно. Они пришлют нам пару коробок, мы попробуем предлагать гостям и, если им зайдёт, заключим договор. Конечно, обычное молоко останется. — Ну и славно. — Я тебе дам попробовать, и тебе понравится. — Не верю, — с улыбкой произнёс ты и отправил мне воздушный поцелуй. Я, нежно полуулыбаясь, помотал головой и признался себе, что растаял от такого твоего жеста. — Хоть бы поздравил меня, что-ли, — заметил я не с укором, а с тем же нежным уклоном. — Поздравляю с очередной победой вегетарианства, кролик мой, — пошутил ты и сразу отправил вилку в рот, чтобы сделать вид, что ты очень занят едой.       Я закатил глаза и улыбнулся. Когда наши тарелки и чашки были пусты, а сил вставать ещё не появилось, я держал тебя за руку, лежащую на столе, поглаживал твои небольшие пальцы и думал о будущем пекарни, а ты позвал меня голосом провинившегося ребёнка: — Шур? — Чего тебе? — я оторвался от своих мечтаний и поднял на тебя взгляд. — Ты всё со своим вегетарианством возишься, а я мяса хочу. Давай сходим сегодня куда-нибудь?       Я мягко улыбнулся, но всё равно спросил: — Ты не наелся? — Наелся. Я про вечер думаю. Правда, очень хочу мяса, я не могу, как ты.       Я закрыл глаза: вроде выпил кофе, испытал яркие эмоции, а всё равно очень хотелось спать. — Давай.       Ты обрадованно сжал мою руку, подержал её так немного и принялся убирать со стола, мыть посуду, пока я вслушивался в играющую по радио песню и гадал, что это за коллектив. Мне понравилось наше совместное утро.       Вечером мы шли с тобой по одной из самых ресторанных улиц Мельбурна. С потеплением начинался туристический сезон, и кое-где нам приходилось даже проталкиваться через толпы, потому что вышли мы в самый людный вечер, но на эту улицу нам всё же удалось попасть целыми. Я ворчал на эти толпы, грозно стучал своими каблуками, обращая на себя лишнее внимание впереди идущих и заставляя их подвинуться, будто бы не сам приехал сюда четыре года назад как турист, по случаю оставшийся здесь и получивший гражданство. А ты смеялся с того, какой я ворчливый и как я произношу моё коронное «Мы, блядь, не в России», когда кто-то шёл не по правилам левостороннего движения.       Обходя эти толпы, мы с тобой неспешно выбирали, где проведём остаток вечера. — Может быть, сюда? — я с самым уверенным и непоколебимым лицом кивнул в сторону вегетарианского ресторана. — Ну, Шура! — я увидел, как ты искренне расстроился, прочитав вывеску. — Да я шучу. Вон, смотри, отличное место, — я указал на следующие двери, принадлежащие уже другому заведению. — Недавно открылось, но отзывы собирает хорошие.       Ты бросил на меня недоверчивый взгляд. — А ты откуда знаешь? Ходил туда, что ли?       Я с улыбкой посмотрел на тебя, по-видимому ревнующего, и невозмутимо ответил: — Ну я раньше в ресторане работал, немного слежу за этой сферой. Да и у меня вообще-то бизнес в общепите, я должен быть в курсе изменений на рынке Мельбурна. Так что, сюда? — Ну давай, — ты пожал плечами и с улыбкой поспешил войти в помещение, где тебя наконец накормят мясом.       Выбор в этом ресторане был большой, но специализировался он на европейской кухне. Пока ты выбирал между говядиной и свининой, я старался найти в меню страницу, обозначенную символом листика, и начинал уже нервничать до тех пор, пока не долистал на неё. Был риск ужинать одними сырными медальонами, но мне повезло: я продиктовал официантке рататуй с баклажанами. Ты после меня произнёс название своего мясного блюда и ещё попросил какой-то десерт, но не торт, потому что тортов ты наелся в пекарне. Выбирая алкоголь, мы сошлись на виски с колой в соотношении семьдесят на тридцать в пользу алкоголя, хоть ради этого и пришлось позаигрывать с официанткой. Ты даже не стал ревновать, ты мне подыграл, используя свою харизматичную улыбку. Она согласилась попросить бармена учесть наше пожелание.       Ты рисовал на салфетке ручкой, которую всегда носишь с собой, в ожидании своего блюда, а я не знал, о чём начать разговор, а может, я боялся спугнуть твоё вдохновение. Мы молчали так, пока я, наблюдающий за тобой, не отметил: — Ты рисуешь так хорошо. — Да, я художку закончил, — обыденным тоном произнёс ты. — Да? — я удивился. — И не думал художником стать? Вика вот тоже художница, она хочет выставку организовать. Было бы круто тебе с ней объединиться, показать Австралии, как русские рисовать могут.       Белорусский еврей и украинка будут показывать Австралии, как рисуют русские. Шура, ты со своим космополитизмом совсем с ума сошёл. Да пошло на хуй, подсознание. — Да нет, я всё же музыкантом хотел быть… — задумался ты. — Но, если будет возможность, конечно, я не против…. — Ну я тоже хотел когда-то, а теперь вот пекарем работаю, — я пожал плечами. — А ведь я даже в музыкальное училище поступил на контрабас. Меня, правда, оттуда исключили за кое-что, и мои родители, убедившись, что больше в Беларуси нас ничто не держит, решили репатриироваться в Израиль. Меня, правда, не спросили. — А тебя что-то держало?       Я немного помолчал. Любишь ты вопросы такие задавать, которые ставят меня в тупик и задевают самые сокровенные частицы моей жизни. Как раз в этот момент нам принесли наш алкоголь, чему я очень обрадовался и поспешил налить себе половину стакана, а после — и тебе. — Да, держало. Как раз то, из-за чего меня исключили.       Ты выжидающе смотрел на меня, и я не мог вынести этот взгляд, спрятался от него, делая несколько глотков напитка. — Почему ты так отъявленно хочешь узнать о моём прошлом? — спросил я, поставив стакан на стол. — Потому что люблю тебя. Ты мне не доверяешь? — Доверяю. Просто не хочу тебе об этом говорить. — Значит, не доверяешь, — настаивал ты. Я вздохнул. — Лёва, я тебе пиздец как доверяю: ты ни хуя не умеешь, но я доверил тебе работу с кассой и кофемашиной, хотя вообще очень мало тебя знаю и не понимаю, чем руководствовался, когда решался на это.       Я строго смотрел на то, как ты сдвигаешь брови и отводишь взгляд. — Ну почему ты не понимаешь, что доверить работу и доверить жизнь — это разные уровни… — ты едва не начал хныкать. — В том, Лёвчик, и дело, что я доверил тебе самое дорогое, от чего зависит сейчас моя жизнь: я доверил тебе свой бизнес, которым живу и благодаря которому живу. Не наглей, а, и ешь, пожалуйста, — я добавил последнюю фразу, когда официантка принесла наш заказ, пожелала приятного отдыха на чистом английском. Хорошо, что на бейджике у неё было иностранное имя, а находились мы не в русском районе.       Принявшись ужинать, мы ненадолго оставили неприятный для меня разговор и ели молча, хотя я по твоему лицу прямо видел, что ты теперь ещё долго не успокоишься: так сильно жажда вывести меня, докопаться до моей тайны проступала на твоём лице. Я не выражал ничего, кроме полного равнодушия. Потом с долей умиления наблюдал, распивая виски, как ты ешь панна котту. Я помню, что ты очень любишь сладкое.       Мы заплатили за ужин, немного ещё посидели за столом, находя дурацкий клип, который показывался по телевизору, отличным поводом для обсуждения. Потом вышли на уже охлаждённую улицу. Ты не показывал желания продолжить тот разговор о моём прошлом. — Ну что, довольный ты? Наелся мяса? — я спросил тебя, доставая из пачки сигарету и поджигая. — Довольный. Спасибо, — ты протянул мне свою сигарету, улыбаясь, как кот, и я поджёг её о свою. — Теперь учись сам так же готовить, потому что на ресторанах мы разоримся. А я считаю, что мне, как квалифицированному повару, негоже по ресторанам ходить, — я усмехнулся. — Даже ради меня? — Ради тебя я уже дохуя чего сделал и сейчас собираюсь зайти в этот магазин, чтобы обеспечить нам продолжение вечера, — я кивнул на какой-то небольшой магазинчик, куда зашёл, не слушая твоё негодование. Я быстро сориентировался, нашёл холодильник с алкоголем и купил нам по бутылке моего любимого пива (я обычно не пью это дешёвое пойло, но именно эта марка с этим вкусом была лучшей из худших и идеально подходила под свидание с тобой, нежным русским мальчиком с лицом порноактёра). Ты, кажется, тоже удивлялся моему выбору, но радовался. Я знал, что ты пиво любишь куда больше виски или коньяка.       Странный продавец на кассе говорил на непонятном английском, который даже не был похож на австралийский, очень тихо и хрипло, а сам — был похож на давнего наркомана. Он не хотел отдавать мне мою покупку, старался шутить о том, что это для него и пить мы будем вместе после закрытия, но я по-злому вырвал у него бутылки, не стал забирать сдачу и за руку вывел тебя из этого странного помещения. Как будто прошёлся по улице Балаклава или, что хуже, очутился в неприятном райончике Тель-Авива, а не завернул в магазин в Мельбурне… — Ради меня ты сначала завёл к какому-то мужику, а потом спас от него, какой ты романтичный! — ты издевался, звонко смеясь и прижимаясь к моему плечу своим. — Отвали, а, — я с улыбкой закатил глаза.       Мы пошли в сторону пляжа, туда, где не купаются обычно из-за непригодного дна, где нет туристических ларьков и шезлонгов; в ноябре вообще никто не должен был купаться в этой ещё не нагретой воде, отчего и людей мы почти и не нашли. Солнце почти село, но мне как-то уже всё равно было на то, что завтра в восемь утра нам нужно было быть на смене. Едва ступив на песок, я снял ботинки и взял их в одну руку, в другой держа пиво, и направился ближе к заливу, повернувшись к тебе лицом. Тяжело признать, но я давно хотел провести здесь вечер с кем-то, кто вызывает чувства большие, чем дружба, с кем-то, кого хочется целовать, глядя на заходящее солнце, как бы противно-приторно это ни звучало. Ветер мягко перебирал мои волосы, но даже они не мешали мне разглядывать твоё счастливое лицо. Ты тоже поспешил оголить свои ноги и уже шёл совсем рядом со мной, заставил меня развернуться лицом к воде и приобнять тебя за талию. Мне, хоть ещё и не догнавшемуся пивом, захотелось целовать тебя прямо здесь, и я поспешил осуществить своё желание.       Мы расселись на песке, совсем близко к воде, и открыли наши бутылки. Я гладил твои ноги, оглаживал колени, открытые шортами, и припадал губами то к стеклянному горлышку, то к твоим мягким губам под негромкий шум волн. Я спрашивал, не замёрз ли ты в этих шортах, а ты отвечал, что из-за меня тебе даже жарко, и прижимался ко мне поближе, снова завлекая в поцелуй. Хорошо всё-таки с тобой. Так хорошо, что я даже не помню, когда мы вернулись домой.