«Let me take you on a trip
Around the world and back.
And you won’t have to move
You just sit still».
Я шептал тебе на ухо, подпевая и вызывая дрожь в твоём теле, заставляя погрузиться и в происходящее, и в музыку, которая словно обволакивала, топила нас обоих в своей глубине.«Now let your mind do the walking
And let my body do the talking.
Let me show you the world in my eyes».
Я произносил нам обоим хорошо известные слова, прогуливаясь своими пальцами по твоей коже на шее, по плечам, по оголенной груди и бокам, заставляя тебя дрожать от щекотавших твою кожу моих длинных и влажных прядей. Я нежно постукивал пальцами по твоим ключицам, по плечам в такт песне, пока языком проходился по шее, оставляя мокрый след.«I'll take you to the highest mountain,
To the depths of the deepest sea
And we won't need a map —
Believe me».
Наконец я провёл пальцем от твоей шеи до самой линии шорт, вырисовывая причудливые изгибы.«Now let my body do the moving
And let my hands do the soothing
Let me show you the world in my eyes».
Я нашёл твои губы и стал целовать с особой страстью, так глубоко, как не целовал уже давно. И тяжело было, но я оторвался, чтобы в унисон поющему Гаану прошептать тебе:«That's all there is —
Nothing more than you can feel now.
That's all there is».
И стал снова целовать тебя, прикусывая губы, оттягивая их, позволяя тебе играть с моим пирсингом, с его же помощью доставлять тебе особенное наслаждение от поцелуя.«Let me put you on a ship
On a long, long trip.
Your lips close to my lips».
Я шептал тебе прямо в губы, дразня, тяжело дыша, но не позволяя тебе прервать это заклинание, не позволяя тебе начать целовать.«All the islands in the ocean,
All the heaven's in the motion —
Let me show you the world in my eyes».
Больше я не произнёс ни слова, отдаваясь нашим горячительным ласкам, ощущая, как музыка словно обнимает нас, касаясь каждого сантиметра нашей кожи, и, хоть я не снимал халата, под этим давлением я чувствовал, как наши тела сливаются. Всё больше я начинал не просто целовать и трогать тебя везде, куда дотягивались мои ладони, — я начинал прижиматься к тебе всем телом, вызывая у тебя попытки двинуться навстречу, обхватить мою спину ногами, прижаться ближе или пустить руки в аналогичную прогулку по моей спине, пробраться под махровую ткань; но я всё запрещал, отбрасывая твои руки на диван, показывая, что я не просто так приказал тебе слушать: you won't have to move, you just sit still. Или я приподнимался, прямо присаживаясь на твои бёдра, сжимая коленями твои бока, игриво двигаясь плавными движениями туда-обратно, вызывая на твоём лице смущение, так сильно контрастирующее с твоим неотрывным взглядом. Тогда я задерживал свои ладони на твоей груди, впиваясь ногтями или легко обводя контур сосков, после чего опускался, припадая губами к разгоряченной коже с поцелуями, с укусами, с игривыми движениями моего языка, с помощью шарика заставляющего тебя дрожать, когда я проходился им по соскам, играясь с ними. Песня кончилась, и за ней последовала не та, что звучит в альбоме; ты не позволил себе выйти из транса, только чуть улыбнулся, когда я провёл пальцем по твоим губам. От губ спустился к шее, чуть сжал её, прошёл по ней, скользнул по бокам, и всё это сидя на твоих бёдрах, чувствуя упругость твоего члена под собой. А ты, наверное, уже догадывался, к чему это всё… Я позволил себе раздеться, отбросить подальше халат. Ты сразу протянул руки, показывая своё желание коснуться меня всем телом, и я исполнил его, прижался к тебе, уткнулся в твою шею и стал её кусать, целовать, оставляя следы после себя. По твоему тяжёлому дыханию легко было понять, как ты устал ждать, а мои дрожащие руки только говорили прямо: нужно быстрее сделать это, пока я не передумал, пока я уверен в себе. Я поднялся и после нескольких дразнящих движений по твоим бёдрам скользнул ладонями вниз по телу.«Can't you see?
All love's luxuries
Are here for you and me».
Я поспешил избавить тебя от трусов, наконец-то оголяя тебя полностью, оглаживая твои ноги, массируя бёдра с внутренней стороны, поднимаясь к талии и за неё притягивая тебя к себе, укладывая твоё тело к себе на колени, как я делаю это обычно. И я стал подпевать, уже не шёпотом, так, чтобы ты смог меня услышать и, может быть, понять.«And when our worlds they fall apart,
When the walls come tumbling in,
Though we may deserve it,
It will be worth it».
Я вновь стал шептать в твои губы текст, пока ладонь моя скользила по твоему члену, словно в первый раз изучала его; вместе с этим я старался удерживать ритм песни, покрывшей всю комнату и нас двоих заодно.«Bring your chains,
Your lips of tragedy
And fall into my arms».
Ты стал тяжело дышать, и я поцеловал тебя — неглубоко, больше чтобы уталить твою жажду. Руку от члена я убрал, чем вызвал твоё недовольство; мне следовало и себе раздеться до конца. Сделав это, тут же сел обратно на твои ноги так, чтобы наши члены коснулись друг друга. Ты уже потянул свою ладонь, чтобы накрыть их, но я вновь не позволил тебе этого; вместо этого я сам потянулся — уже к столику, где обычно стоит смазка. Я всё больше замечал, как дрожат мои руки, как замечаешь это ты. — Шур, — тихо позвал меня ты, когда я стал крутить тюбик в руках. Я покачал головой в ответ, запрещая говорить что-то, останавливать меня. Вновь потеревшись о твоё тело, я открыл тюбик, вылил слишком много холодной жидкости на свои дрожащие пальцы… Я чувствовал, как горит моё лицо, но боролся со смущением, смотрел тебе в глаза — а ты отводил взгляд, и непонятно было, кто смущён больше. Я отложил тюбик и, оперевшись одной рукой в диван, приподнял бёдра. Началась следующая песня, под которую я стал вводить в себя пальцы — начиная с одного, медленно, пытаясь поймать ритм мелодии.«The sweetest perfection
To call my own.
The slightest correction
Couldn't finely hone».
Я двигался внутри себя в такт песне, не прекращая смотреть на тебя, видя, как ты замер от такого зрелища.«The sweetest infection
Of body and mind,
Sweetest injection
Of any kind».
Опорную руку я переложил на твою талию, чтобы ты чувствовал, с какой силой я сжимаю пальцы, чтобы царапать ногтями не простынь, а твою нежную кожу, царапать, пока я ввожу ещё один палец и прикрываю глаза, выдыхая.«I stop and I stare too much,
Afraid that I care too much.
And I hardly dare to touch
For fear that the spell may be broken.
When I need a drug in me
And it brings out the thug in me,
Feel something tugging me,
Then I want the real thing, not tokens».
Я стал двигаться навстречу своим пальцам, всё же закрывая, зажмуривая глаза: я не мог показывать тебе свою боль, которую действительно чувствовал, так что я только прикусывал губы, предвкушая, что ждёт меня, когда вместо пальцев будет твой член. Пока что только твои заботливые руки гладят меня по бёдрам, пытаясь… успокоить?«Things you'd expect to be
Having effect on me,
Pass undetectedly.
But everyone knows what has got me,
Takes me completely,
Touches so sweetly,
Reaches so deeply.
I know that nothing can stop me».
Я стал двигаться ритмичнее, с одной стороны, растягивая себя, с другой — не переставая будто случайно тереться своим членом о твой, выдыхать тяжёлый воздух и постоянно смотреть на тебя, представляя, какой кайф ты ловишь только от одного моего вида: разве когда-нибудь я показывал себя настолько беззащитным и уязвимым, настолько полностью принадлежащим тебе? Ты владел мной, ты, который гулял теперь ладонями по моему телу, — я не мог запретить тебе это делать, будучи в таком положении, — и задерживался там, где я бы не позволил; ты, который смотрел так пристально мне в глаза, когда я уже не мог держать взгляд, прятал его за мокрыми волосами или тяжёлыми веками; ты, который одним своим существованием заставлял меня делать то, что я делал. Музыка менялась, становилась глубже, обширнее, обволакивала нас и заставляла голову кружиться ещё сильнее; и я глубже вводил в себя пальцы, шире растягивал себя, пока голос в колонках — и в моей голове — повторял одно и то же:«Sweetest perfection —
Nothing can stop me.
Takes me completely,
Touches so sweetly,
Reaches so deeply».
Я тяжело выдохнул, вынув из себя пальцы, и повис над тобой, роняя локоны на твоё лицо, мечтая рухнуть на тебя всем телом, но держась; ты, приподнявшись, стал меня целовать, и я ответил тебе, несколько устало, но — всё так же жадно, так, чтобы ты не забывал: nothing can stop me. Песня закончилась; тут же началась другая, заставившая меня прервать поцелуй и произнести одновременно с голосом из колонок:«Reach out and touch faith».
Я поднялся, сел на твои бёдра и, сразу настраиваясь на скорый ритм песни, провёл ладонью снизу вверх и обратно по твоему члену. Ты вытянул шею, ухмыльнулся своей особенной пошлой ухмылкой, понимая, что сейчас будет и что я заставляю тебя напрочь отбросить все беспокойства обо мне. Я уже не был так уверен в себе, тем более после того, как ты начал настукивать ритм. Зачем я всё это придумал? А ты так же боялся в свой первый раз?«Your own personal Jesus —
Someone to hear your prayers,
Someone who cares».
Я вылил на твой член оставшееся содержимое тюбика, отбросил его куда-то на пол и, прогнув спину, стал насаживаться на твой член, помогая себе рукой, стараясь сделать это быстро и сразу хотя бы на половину — думая об этом вечере месяцами, я представлял сразу на всю длину, но сейчас понимал, что не вынесу даже твоего размера, ведь для меня это происходит всего лишь во второй раз.«Feeling unknown…
And you're all alone.
Flesh and bone
By the telephone
Lift up the receiver —
I'll make you a believer».
Я старался настроиться на ритм песни, но мне это не давалось и, наверное, дастся только в конце. Наверное, это из-за дрожащих ног, из-за боли и из-за нехватки дыхания; ты держал меня за руку, но я не видел твоих эмоций, зато слышал свои тяжёлые вздохи и болезненные стоны. А останавливаться уже не хотелось.«Take second best,
Put me to the test.
Things on your chest —
You need to confess.
I will deliver —
You know I'm a forgiver».
Я ещё какое-то время двигался медленнее, чем хотелось бы, но уже успел прокусить губу до крови. Вскоре мне удалось настроиться на ритм, но я так и не опускался на всю длину. Я смог разглядеть твоё лицо: ты, так же пробующий новые ощущения, впервые оказавшийся в таком положении и едва соображающий, что же происходит, казалось, не замечал моих страданий, и мне, хоть и действительно страдающему, это было на руку: nothing more than you can feel now. Мне удалось слиться с песней, с обволакивающим голосом и с тобой, с твоими стонами, тихими, но всё-таки слышимыми, и с моими тяжёлыми, но вырывающимися из всей глубины моего тела. Я почувствовал, как ты положил ладонь на мой член и стал так же подстраиваться под ритм; от этого у меня потемнело в глазах, я прогнул спину и, едва не теряя ритм, издал другой стон — высокий, освобождая этот голос, который я всегда занижаю. Вот, что делаешь со мной ты. Ещё и молитва эта: reach out, touch faith… Песня замедлилась, и я вместе с ней постарался сбавить ритм, находя его более подходящим для себя; когда заиграла следующая, мне всё ещё хотелось большего, и ты тоже готов был продолжить, что меня удивило.«Come crashing in
Into my little world.
Painful to me —
Pierce right through me.
Can't you understand,
Oh, my little girl?
All I ever wanted
All I ever needed
Is here, in my arms».
Я приподнялся, вынимая из себя твой член, вызывая этим действием недовольные стоны — и твой, и мой. Пересел так, чтобы было чуть удобнее, потёрся ягодицами о твою до невозможности напряжённую плоть и ввёл её в себя снова, уже медленнее, но на всю длину, под стать песне. Я держался за твои плечи, пока ты двигался ладонью по моему члену и помогал мне, толкаясь бёдрами навстречу, и этот ритм идеально подходил мне: я сам не заметил, как вместо твоего расплывчатого силуэта стал видеть темноту, закатывая глаза, а спину стал прогибать так, что её едва не свело.«Words are trivial.
Pleasures remain,
So does the pain.
Words are meaningless
And forgettable».
Я почти перестал слышать, перестал разбирать, где мои стоны, где твои, а где — музыка.«All I ever wanted,
All I ever needed
Is here in my arms».
Я почувствовал что-то странное внутри себя, когда ты прижал меня, удерживая за бёдра, к своим, не давая возможности больше двигаться; я чувствовал, как растекается твоя сперма внутри меня, и это осознание помогло мне наконец расслабиться, отдаться полностью в твои руки и кончить. Не сразу я нашёл в себе силы приподнять бёдра, чтобы ты мог выйти из меня; после — я рухнул рядом с тобой, тяжело дыша, заметив: музыка стихла. Вместо неё я услышал твоё на выдохе: — Шура… Я в ответ шикнул, заставляя замолчать, и голос из колонок протянул:«Enjoy the silence».
Я прижался к тебе, обнимая за плечи, наслаждаясь тобой, таким тёплым, таким моим, таким… всё ещё невинным, и это после всего, что мы с тобой пробовали. А ещё это был первый наш настолько молчаливый секс, и неясно было, вызвано это нашим смущением на двоих или приказом наслаждаться тишиной. Инструментальная часть песни закончилась, а я уже засыпал на твоей груди, испачканной, часто поднимающейся из-за ещё не успокоившегося дыхания, пока Дэйв Гаан пел нам колыбельную:«I'm waiting for the night to fall,
When everything is bearable.
And there in the still, all that you feel
Is tranquility».