старые раны

      Я не могу сказать, что в наших отношениях что-то сильно изменилось после того вечера, но изменился твой взгляд на меня, как в тот раз, после разговора с матерью. Ты смотрел с каким-то подозрением, едва ли не осуждением, но главное — с вызовом. И не упускал момента показать свою сексуальность, подчёркивая бёдра при ходьбе, показательно отставляя свой красивый зад и не упуская возможности потереться о меня, о мои ноги при любом удачном моменте, даже если этот момент — на работе и прямо перед гостями. И я, конечно, отвечал на твои вызовы и брал тебя в самых различных позах, а ты никогда не сдерживал стонов, только если мы находились в здании пекарни: да, из-за тебя мы стали всё чаще поддаваться своей нетерпеливости и заниматься сексом прямо на работе, после смены, в служебном туалете. А ещё ты стал более требовательным — всегда просил пожёстче и поглубже, и ни одной близости у нас не проходило без садомазохистских приёмов; в один вечер ты даже принес мне вновь ту коробку и накинулся на меня с жадностью зверя. Да, точно, ты превратился в какого-то самого ненасытного и властного зверя, и я не мог понять, это ты его давно скрывал или это я его случайно разбудил своим неловким решением?       Я нагло наврал сам себе, когда сказал, что в наших отношениях ничего не изменилось: изменилось всё. Ты перестал смотреть на меня тем самым беспомощным взглядом ребенка, ты стал делать себе завтрак сам, сам покупал себе еду, только ужин оставлял на меня; перестал истерить, ныть по мелочам и просить во всём помощи. Редко появлялся по вечерам, стал приходить среди ночи или вовсе оставаться ночевать где-то вне дома, как делал до фестиваля. А когда приходил домой, то быстро забрасывал какие-то остатки еды в рот (я перестал готовить тебе ужин, зная, что ты точно не придёшь), набрасывался на меня, присаживался на мой член, не давая мне даже слова сказать, не давая ни возразить, ни отказать, ни что-то предложить… А я всё равно не мог отказать, зная, что вот такой вот грубый секс, в котором ведёшь теперь ты, сидящий сверху и царапающий мою грудь, — единственная близость, которая мне светит. И, когда ты уходил на вечер к друзьям на репетиции или чёрт знает куда ты там уходил, я сдавался и просто рыдал в кровати, в ванной, на кухне под завывающие песни Моррисси и всегда новую бутылку коньяка. Я не понимал одного: это ты так прекратил строить из себя самого послушного мальчика после того, как получил желаемое — фестиваль, или ты стал таким после этого вечера, когда я поменял нас местами? Если второе, то мне очень жаль: я просто хотел, чтобы тебе было хорошо. А в итоге не проходило ни дня, чтобы я не жалел о том вечере.       Один вечер мы всё-таки провели вместе — в гей-клубе «Greyhound», куда я обещал тебя сводить. Обычно в этом клубе выступают молодые группы, локальные артисты, известны каждому постоянному посетителю клуба, а по субботам проходит дрэг-шоу. Нам повезло (не могу поверить, что говорю так!): на сцене никого не было. Ещё одна причина не задерживаться надолго в этом месте. Внутри — всё те же лица, тот же бармен, те же декорации и та же музыка, только теперь она почему-то давит на голову, бьёт по вискам и совсем не располагает к тусовке. Я здоровался с кем-то, выдавливал улыбку; ты же держался рядом со мной, собственнически не отпуская моей руки, и гордо получал комплименты. Тебе всё было интересно, ты смотрел по сторонам, внимательно изучал меню, бар и бармена, а ещё каждого гостя окидывал оценивающим взглядом. Мне же нисколько не хотелось танцевать; всё, чего я желал, — хорошенько выпить и поговорить с кем-то. Ты моих желаний не разделял — наоборот, закинувшись коктейлем на основе водки, ты стал звать меня на танцпол, стал тянуть за руку. Я отказывался. У меня не было сил сидеть на стуле, чего уж говорить о танцах. — Ну, Шура, мы пришли тусоваться, а не уныло бухать, — обижался ты. А я не был уверен, что это «мы» вообще ещё существует. И неужели ты не догадывался, почему мне хотелось лишь «уныло бухать»?       Ты вскоре оставил меня в покое и ушёл на танцпол один. Так я сидел за барной стойкой и общался с барменом, пока ты танцевал, и не смотрел на тебя. Не то чтобы я тебе доверял — я как раз понимал, что ты с лёгкостью можешь уйти с любым из этих парней, просто я уже не чувствовал тебя своим. Это было бы таким красивым завершением нашей полугодичной пьесы: я привожу тебя в гей-клуб, где провёл годы душевного одиночества, которое ты во мне заполнил, а ты изменяешь мне у меня же под носом. А я ничего не могу сделать. Только побренчать льдом в стакане погромче, допить порцию коньяка и попросить у знакомого бармена повтора. — Is this your boyfriend? — спросил меня знакомый голос. Я обернулся: это был Неа. Я улыбнулся ему слегка. Было очень приятно встретить кого-то на самом деле близкого, но общее подавленное настроение уничтожало малейшие порывы радости. — Yes, it's him, — тихо ответил я. — Не боишься, что его уведут? — он кивнул на тебя ещё раз, продолжая озвучивать мои же мысли на английском. Я посмотрел на тебя: ты танцевал с каким-то парнем, который вдруг решил положить руку на твою талию, а ты — ничего, так себе, продолжил и даже не дернулся и не посмотрел в мою сторону. — Не ревнуешь? — Понимаешь, раз он позволяет так с собой обращаться и даже не смотрит на меня — значит, с его точки зрения, всё нормально. Ну и пускай.       Неа сказал, что я странный и что тебя с твоим милым личиком могут увести в два счёта. Я пожал плечами. Я просто хотел понять, что и где я сделал не так. Видя тебя, такого счастливого, свободного, я лишь поджимал губы и понимал, что никогда не найду ответ на свой вопрос. Разве я был с тобой слишком грубым? Если да, то почему ты сам стал добиваться моей грубости в последнее время? Разве я был слишком навязчивым со своей заботой? Если да, то почему тебе не нравился тот чёрствый, равнодушный я? И в конце концов, если ты меня правда так любил… Я вздохнул и опрокинул в себя очередной стакан. Перехотелось слышать и видеть что-то, кроме играющей так громко музыки, но тело не слушалось и заставляло меня смотреть на тебя, на твои плавные движения, на то, как эротично ты в танце запрокидываешь голову. Неа попал в самое сердце: я действительно ревновал, что бы ни говорил; мне хотелось злиться до скрежета в зубах от того, что этот твой танец обращён не мне. Но я не мог перешагнуть через свою гордость, не мог подойти и вырвать тебя из рук этого незнакомого мужчины. Просто потому, что я не сделал этого сразу, что принял вид, будто меня это совершенно не задевает. — Когда ты вернёшься к нам? — вдруг спросил меня Неа. К нам — это не сюда, в клуб, отнюдь нет. Он имел ввиду нашу компанию, на собрания которой я не приходил уже около года. Да, я скучал по ним, но не находил в себе силы и время на эти занятия. — Тебя не хватает. Без тебя всё совсем не так. — Не знаю. Как всё наладится с бизнесом, так и вернусь. А ты как? Всё ещё один?       Он кивнул без какой-либо видимой грусти, хотя я считывал её лёгкий оттенок в его облике. Я слишком хорошо его знаю: был бы он счастлив, не приходил бы сюда в одиночку пить за баром. — Да и они все мне надоели, — он кивнул в сторону гостей. — Хочется кого-то своего и постоянного. — Не думал, что ты это скажешь, — тихо удивился я. — Взрослею, наверное, — он пожал плечами. — Ты ведь тоже однажды так сказал. — Не в двадцать три года же. — В двадцать шесть, — он поправил объёмные кудри и с ухмылкой показал мне, что отлично помнит детали моей биографии.       Я улыбнулся. Он напоминал мне мою прошлую жизнь, полную тусовок, концертов, волонтёрства, которую мы проживали с ним вместе: он тогда был мне самым близким другом после Вики. Другом, с которым мы спали чаще, чем с тобой. Другом, у которого до сих пор на запястье висят браслеты из чёрных кубиков с белыми буквами, из которых, кроме прочих дорогих ему слов, собрано моё имя. Другом, который никогда не пытался выйти за пределы нашей дружбы, как бы глубоко мы ни брали друг у друга, как бы долго ни жили вместе и как бы ни изображали что-то большее, когда это было нужно. — Я подумал: в следующий раз позвони мне, когда будете собираться, — вдруг я решительно произнёс. — Я по всем соскучился.       Неа от этих слов засиял, и его почти хитрый, чего-то желающий прищур сменился на искреннюю улыбку. — Ребята будут в восторге от такой новости. Лично я — уже.       Разговор с ним заставлял меня улыбаться, а сам он дарил только приятные воспоминания, заглушающие ту неловкость на моей вечеринке; да и с чего я так разозлился на него из-за той выходки? Разве она не была логична и привычна для нас? Конечно, была. Это я просто пытался доказать всем, что в новых, счастливых и, главное, серьёзных отношениях, по мне, нет места для интрижек; они остались в прошлом. Посмотри, Лёва, каким наивным дураком ты сделал меня тогда. Я и правда думал, что мы зрелые люди в серьёзных отношениях, и я задумывался о браке каждый раз, когда ты в шутку говорил о том, как хочешь свадьбу. Для тебя, оказывается, всё — шутка.       Когда ты натанцевался, я обнаружил тебя рядом со мной на барном стуле, играющим с моими отросшими волосами, нагло трогающим за руку, — в общем, ты пытался забрать себе всё моё внимание, которое я уделял сидящему по другую сторону Неа. Он был уверен, что ты не услышишь, поэтому не стал шептать, а в голос произнёс готовность прийти в любой момент, если он мне понадобится. Я ответил ему улыбкой в надежде, что до этого никогда не дойдёт, и повернулся к тебе; ты сразу же стал меня целовать. Пьяно, дерзко и так не похоже на тебя; мне даже стало неловко, несмотря на то, что в одной из этих комнат я когда-то трахался с первым встречным. Больше всего я чувствовал себя неудобно перед другом. — Шура-а, пойдем танцевать, — звал меня ты, за руку утягивая на танцпол. Я сопротивлялся. Вот с кем бы я хотел сейчас потанцевать, так это с Неа. Я чувствовал, как он наблюдает за нами, хотя стул, где он сидел рядом со мной, уже пустовал. — Нет, Лёв, тебе уже хватит, — я не хотел кричать, но ты не слышал из-за музыки, алкоголя, рассеянного внимания и нежелания слышать мои отказы. — Завтра на работу. Пойдем домой. — Шура-а, — начинал стонать ты всё громче и громче, но не так, как я привык теперь слышать, а с нежностью, чтобы сыграть на моей жалости и сделать, что ты хотел. — Прекрати, — я вздохнул. Один твой умоляющий взгляд заставлял забыть всё, что я видел до этого, выкинуть из головы каждое слово, сказанное в диалоге с Неа, и сделать всё для того, чтобы ты был счастлив. — Ладно. Один танец — и домой. Понял?       Я увидел на твоём лице самодовольную и хитрую улыбку, с которой ты потащил меня в толпу тусующихся гостей. Мне хотелось думать, что этим танцем мне получится возродить в себе веру в твою любовь. Я ведь готов был даже вновь позволить тебе брать у меня сигареты, готов был просить прощения за каждый упрёк — даже на работе. А ты танцевал беззаботно, словно всё это тебя не касается. Мне даже стало казаться, что я придумал всё сам, когда ты целовал меня прямо на танцполе, но тут же в голову врезалась мысль, что ты делаешь это для всеобщего внимания, а не по большой любви, которую ко мне испытываешь. Я был уверен, что тебе глубоко наплевать на меня, в такой момент тебе важно только показаться одновременно открытым и недоступным всем тем, кто смотрел на тебя в этот момент. Ты и раньше напоминал мне дорогую шлюху, но только по своему поведению в постели; теперь ты стал выделяться и на людях. Я мечтал о том, чтобы как можно меньше из них смотрели на нас, чтобы никто из них не видел, как стремительно я тебя теряю. А они смотрели и злорадствовали.       Мы вернулись домой после полуночи. Для сна оставалось совсем немного времени, и я мечтал поскорее к нему отойти, но мне мешало твоё пьяное неуправляемое тело. В таком твоём состоянии мне нравилось только одно: тебя, неуклюже претендующего на какую-то близость, было очень легко оттолкнуть потому, что ты очень мало весил, даже напившись; и тебя легко было просто обнять, с любовью и заботой, как ты не позволял уже делать трезвый. Ты быстро уснул, утомлённый насыщенным днём и лишённый сил от алкоголя, а я ещё долго думал о нас, сжав тебя в своих объятиях, стараясь насладиться этим редким моментом. Почему я, взрослый мужчина, известный всем как решительный и категоричный, независимый от чужого мнения, не могу просто поговорить с тобой об этом? Что заставляет меня вот так страдать по тебе молча, без конца пить и не спать ночами?       Хорошо мне становилось только на работе. Заполняя бланки, планируя товарооборот, наводя порядок в пекарне, я находил драгоценное спокойствие. Ты постоянно был рядом, но я не чувствовал напряжённого давления между нами, которое обычно возникало дома. Как же приятно мне было наблюдать за тобой, увлечённо взбивающим молоко, проверяющим сроки годности, дружелюбно общающимся с гостями, работающим на результат — осознавать, что ты всё ещё заинтересован в работе и жизни пекарни. Если не во мне, хоть в ней. Я старался больше хвалить тебя, мягче делал замечания и всячески поощрял за хорошие результаты, но это всё не выходило за пределы работы. Да что тебе, блять, сделать, чтобы ты снова любил меня?!       Я крутил в руках ручку, сидя за офисным столом и смотрел в пустой отчёт, когда вспомнил наш с Викой разговор, случившийся когда-то осенью. Она тогда говорила обо мне, предполагала: я тяну развитие наших отношений, чтобы ты не успел мне наскучить, когда я узнаю и попробую тебя со всех сторон. Да, Вика была права. Отчасти… Только наскучил тебе я, а не наоборот. Кто бы мог подумать. Мне не осталось ничего, кроме как вздохнуть, снова выйти к тебе за бар помогать обслуживать гостей и задерживать подолгу на тебе свой скучающий взгляд. Так смотрят на любимых, стоящих за стеклянной дверью автобуса или поезда, так смотрел на меня Дима, когда я от его дома ехал прямиком в аэропорт, к родителям, чтобы покинуть его навсегда. Так когда-то на тебя смотрела твоя мама, отпускающая тебя в опасный Израиль. — Excuse me, — произнёс какой-то парень, подошедший к прилавку и высвободивший меня из плена моих ужасных мыслей. Принц-спаситель. — Yeah? Что-то не так? — стал волноваться я: вдруг ты что-то не так ему отдал, может, нужно переделать кофе, а вдруг ты ему нахамил? — Нет, всё отлично! — он улыбнулся, махнув рукой. — Мне всегда нравится у вас, и я, честно говоря, мечтал бы у вас работать. К вам можно устроиться?       От удивления я не сразу нашёл, что сказать. Я только улыбнулся с долей смущения и осмотрел получше этого парня. Он был чуть выше тебя, с щенячьим взглядом и растрёпанной причёской. Милый… Если я его возьму, ты, может, даже приревнуешь. Если, конечно, ещё чувствуешь что-то ко мне. — Да, мы всегда рады новым сотрудникам, — произнёс я. Это было простое решение: я уже давно думал о том, как бы получше переделать расписание, чтобы облегчить работу; я даже думал уже о введении двенадцатичасовых смен, но меня останавливало то, что не всем моим сотрудником они удобны. Выручка росла с каждым днём, пекарня приобретала известность, и под вечер, бывало, ребята не справлялись вдвоём. А ещё я мечтал открыть вторую точку… — Вы готовы пройти собеседованине?       Я увидел, как этот парень буквально расцвёл. — Прямо сейчас? Отлично! — Тогда идём, — я движением руки пригласил его пройти следом за мной. Идя в служебку, я взглядом искал тебя, твоё лицо, чтобы заметить на нём хоть немного ревности, обиды. Тщетно. Ты был непоколебим. Тебе было всё равно, что я веду на бэк какого-то парня. Вот как… А когда-то ты приревновал меня к Диане. — Как зовут вас? — Стивен.       Мы долго говорили: у него такой нежный, плавный голос, которым он рассказывал о своей любви к кофе и нашей компании. С ним оказалось очень просто найти общий язык, несмотря на то, что между нами разница около десяти лет. Стивен рассказывал мне о своей мотивации работать в столь юном возрасте, но ты распахнул дверь офиса, невзирая на то, что я занят, и перебил его: — Шура, помоги, у меня там очередь до дверей. — И что ты в таком случае делаешь здесь? — я разозлился, но не стал повышать голос, чтобы не спугнуть Стивена. — Помощи прошу, — ты тут же скрылся в коридоре. — Я занят, я провожу собеседование, — произнёс я спокойным тоном уходящему тебе и закрыл дверь. Мне пришлось соврать Стивену, что ты просто хотел позвать меня покурить. Он улыбнулся; мне было так приятно видеть его улыбку, она была ему к лицу. Я хотел говорить с ним ещё и ещё, но я задал уже неприлично много вопросов, не касающихся работы вообще, а он стал поглядывать на часы. Я был вынужден выдать ему памятку для трудоустройства и проводить из пекарни под твой сухой взгляд. А что это тебе вдруг не нравится, Лёва?