Loto di Primavera

      Чан грел омегу в своих объятиях до полудня. Кутал его в тёплое одеяло, потому что всегда в голове держал важную информацию: Чонин чувствителен к температуре вокруг. Поглаживал по волосам, перебирал их, играясь с розовыми прядками, губами к ним невесомо прикасался, не желая разбудить, и думал о том, какой необычный мальчик ему достался. Розовые волосы — это природная особенность Яна, он с ними родился. Такое отклонение связано с генными мутациями и встречается редко. Альфе вспоминается новый знакомый, Хан Джисон, у того тоже необычный цвет, малиновый. Наверное, и ему, и Минхо достались настоящие драгоценности.       Чонин во сне мурлычет едва слышно, наслаждаясь незатейливыми размеренными ласками, к груди щекой притирается, вжимается в мужчину сильнее и ногу на его бедро забрасывает, притискиваясь вплотную. Альфу его ненасытность и веселит, и возбуждает. А ещё очень волнует. Он руку с головы медленно перемещает к бедру, оглаживая по пути острое плечо, изгиб талии и тазовую косточку, которую можно было без труда нащупать и сквозь одежду — омега всё ещё оставался худым и тонким, тренировался до дрожи в ногах и иногда забывал про утренние и дневные приёмы пищи, увлечённый изучением итальянского и новой хореографии, которой хотел покорить жюри на вступительном экзамене в следующем месяце. Чан разрывался между гордостью за своего мужа и волнением о его состоянии. Иной раз он чувствовал себя курицей-наседкой, но ничего не мог с собой поделать.       Рука остаётся на бедре, на инстинктах притягивая впритык к паху, таз прижимается к тазу, однако омега не сопротивляется, наоборот, мурлычет только громче, причмокивая сочными желаными губами сквозь сон. Совсем скоро, возможно, ближе к вечеру его начнёт знобить и бросать в пот, всё бельё промокнет и будет испорчено естественными выделениями, боль и возбуждение сплетутся единым комом. А пока он крепко спит в полной безопасности, не готовый никуда и ни за что выпускать альфу из своего гнезда, созданного для них двоих. И благо мужчина не противится этому.       К обеду Чонин начинает вошкаться, то сбрасывая, то натягивая обратно одеяло, ворочаться в желании поменять положение и лечь на другой бок и в то же время не выпускать Чана из цепкого захвата. Его аромат становится насыщеннее и незаметно смешивается с воздухом во всей комнате, не оставляя альфе ни единого чистого глотка, чтобы освежить разум. Он сглатывает, ощущая, как вяжет во рту, и жалеет, что не обладает суперспособностью перемещения желанного силой мысли, потому что выбираться из гнезда ради воды — абсолютно не выход. Чонин не простит ему потревоженную сущность и сон. Он и так мычит зло, практически рявкает, словно разъяренный кот, и приоткрывает глаза.       — Хён…       Чан приподнял голову, всматриваясь в сонное надутое личико. Сплошное умиление.       — Что такое, солнце?       Чонин покряхтел недовольно, переворачиваясь на живот, и улёгся на альфу, сложив руки у того на груди. Блестящие чёрные глаза с толикой грусти загадочно уставились в его собственные. Омега тяжело вздохнул и помотал головой. Влажная от пота чёлка свалилась на лицо.       — Мне жарко и в то же время холодно. Я хочу пить и одновременно спать, и есть… — парень задумывается, поднимая глаза вверх. — А ещё, кажется, скоро я буду не в своём уме. И что мы с этим делать будем?       Черёд вздыхать переходит к мужчине. Он поджимает губы, разглядывая черты любимого лица вблизи. Чонин его влечёт к себе, на канате тащит и отказаться слишком трудно. Но у него на подкорке сознания сидит навязчивое «а что если» и «вдруг». Напоминание самому себе быть осторожным и нежным никуда не уйдёт, пусть даже омега начнёт убеждать в обратном.       Чан ладонью ведёт вверх по спине мужа к его голове, пальцы в волосы вплетает, подушечками массируя кожу, и к себе его за затылок притягивает, укладывая на грудь. Смотреть в глаза омеге сейчас трудно, они будто секретом гипноза владеют: чуть дольше взгляд задержишь и пиши пропало! Мужчина подбородок умещает на волосах младшего, позволяя тому придвинуться к шее поближе и полностью заползти и распластаться на теле альфы.       — Зависит от того, что ты чувствуешь. Если готов доверить мне себя, то я изо всех сил буду стараться не подвести. Если не готов, то я отступлю и сделаю то, что скажешь ты. Я люблю тебя, Чонин, и поддержу любое твоё решение, только обдумай свой ответ хорошенько. Пути назад уже не будет… — на раскрытые губы ложится тонкий указательный палец, и альфа прерывает свой обеспокоенно-нравоучительный поток. Чонин аккуратно поднимает голову и настраивает зрительный контакт. Серьёзно смотрит, даже не моргает.       — Хён, — омега звучит властно, и старший ему безоговорочно подчиняется. — Хватит загоняться и выстраивать рамки. Я тебя люблю. А ещё хочу. И чем больше ты говоришь, тем сильнее во мне растёт желание заткнуть тебя чем-нибудь более полезным, уж прости, но я не в состоянии церемониться. Это не первая течка в моей жизни, и раньше я помогал себе руками. Но, — его глаза хитро сверкают и совершенно развратная ухмылка расползается по лицу, — пальцы ни в какое сравнение не идут с тем, что можешь дать мне ты, Чани-хён.       — Мелкий прохвост, — поражённо выдыхает альфа.       Чонин хихикает, кокетливо склоняя голову к плечу.       — Ты можешь распоряжаться моим телом, как захочешь, хён. Раздевай, целуй, трогай, где вздумается. Сейчас я не против и потом тоже против не буду. Мне девятнадцать, а не шестнадцать, я знаю, что такое секс и как он происходит, просто… Просто мне необходимо немного опыта, и я буду таким, каким нужно тебе. Я быстро учусь и очень хочу доставлять тебе удовольствие тоже. Позволь мне эту течку и все следующие провести с тобой. Мы никогда не говорили на эту тему, но… Я знаю, что недавно у тебя был гон.       — Я настолько плохо скрывался? — хмыкает Чан, не в состоянии сейчас сказать что-то ещё. Ему срочно нужна передышка! Он не справляется с таким напором! Вот-вот, и его собственный омега изнасилует. Впору просить Чонина быть с ним понежнее.       — В следующий раз лучше прячь блистеры от блокаторов, а не бросай мимо мусорки, — бурчит Ян обиженно. К его скачкам настроения Чан потихоньку уже привыкал, омега и в обычном состоянии бывал непредсказуем.       Мужчина смешливо морщится, припоминая, что был какое-то время практически не в себе и таблетки щёлкал, как семечки, не думая о том, как это отразится на организме и что омега может подумать. Он тогда вообще волновался только о том, чтобы не сорваться, ведь буквально за стенкой любимый человек, страх навредить которому душил животное желание обладать.       — Прости, — виновато улыбается Чан, размеренно поглаживая лопатки мужа. — Это так странно… Ах-ха, мы женаты уже несколько месяцев, встречаемся, как бы абсурдно это не звучало, ходим на свидания, целуемся, я постоянно чувствую необходимость держать тебя при себе или ходить за тобой по пятам, но мне так страшно перейти на более высокий уровень, прикоснуться к тебе как-то… по-другому. Наверное, тебе сложно понять мои загоны, я действительно уже староват для подобных прыжков…       Чонин строго нахмурился и сморщил аккуратный нос, в кончик которого Чан любил его целовать перед сном.       — Что ты опять такое говоришь, хён! Тебе даже не сорок. Я понимаю, что тебя волнует наша разница, мне тоже было неловко из-за неё первое время, однако… Я верю, что мы справимся. И я понимаю и принимаю все твои страхи. Давай преодолевать их вместе?.. Мы ведь, эх-хе-хе, женаты, как-никак. Пусть наш путь как супругов начнётся с этого шага доверия, хорошо?       — Успокаиваешь меня так, словно бы это я девственник в течке, — хмыкает альфа.       — Какой ты вредный, — фыркает Чонин и подтягивается выше, заставляя руки на своей спине съехать на изгиб поясницы. Он бы был не против, если бы тёплые ладони мужа переместились и дальше, к более интимным местам.       Но пока он не озвучивает своих желаний, а, нависнув над альфой, опускается к его лицу близко-близко, по губам приоткрытым своими мажет, забирая нагло только сделанный вдох себе. Кончик языка появляется неожиданно, касается внутренней стороны нижней губы нерешительно, на пробу, и дальше скользит. Чан мычит тихо, жмуря глаза, клыки свои обуздать пытается, впутываясь в сладкий глубокий поцелуй. Позволяет омеге играть со своим языком, сплетать, вылизывать, обводить контуры всё же появившихся острых клыков. Внутренняя сущность, недавно переживая такое потрясение, как гон вне постели с любимым омегой, требует заклеймить себе навечно это розоволосое сокровище.       — Ты можешь, — Чонин на несколько секунд отрывается, только чтобы раздать указания по желаемым ощущениям, — можешь опустить руки ещё ниже… Коснись меня, пожалуйста…       Мужчина сдаётся. Придавленный к простыням собственной кровати любимым человеком, находящийся в гнезде, сооружённом из их одежды, целующий маленького негодника и принимающий его игривые полудикие жесты, конечно, он падает на милость своему омеге.       Первый полноценный стон Чонин издаёт неконтролируемо, отрывается от покусанных распухших губ, чтобы вобрать в лёгкие воздух, и стонет, хнычет от дрожи в бёдрах, что провоцируют сильные, давно желанные руки, накрывшие подкачанные мягкие ягодицы, смявшие их на пробу осторожно, без особого усердия, но хорохорившемуся, однако ещё такому невинному юноше хватает и этого.       Чонин задыхается, вгрызаясь раз за разом и заново по десятому кругу без остановки в губы альфы. Ему сейчас не нужно большего, он не готов просто так взять и расстаться с этим огненным умиротворением своей сущности, что требует лишь губы и руки, лишь сильные нежные касания на грани полного разврата. Чан так любит его и переживает, что не позволяет себе и толики грубости, наминает его ягодицы любовно, гладит и сквозь бельё ребром ладони давит между, но слишком легко, чтобы коснуться заветного места. Он и так чувствует влагу и феромон, оплетающий его сердце и разум. Ян делает это неосознанно, не специально помечает запахом, просто так надо, так спокойнее им с сущностью.       Они целуются, не считая времени, не думая ни о чём постороннем, впервые так долго и страстно. Эмоции Чонина меняются, словно погода, и оттого поцелуи из мокрых и кусачих быстро переходят в нежные поверхностные, от медленных к диким, от глубоких к едва ощутимым касаниям и так неисчислимо много, пока омегу не прошибает крупной дрожью. Он тихо болезненно стонет, замирая в нескольких миллиметрах от зацелованных губ, и морщится.       — Что такое? — Чан взволнованно распахивает полуприкрытые минутами ранее веки, вглядываясь в побледневшее лицо и залёгшую меж бровей складочку. Чонин жмурится и выдыхает через рот.       — Больно… — шепчет он, скатываясь с альфы на холодную простынь рядом, и ноги к груди подтягивает, умолкая и дыша едва заметно.       Альфа хмурится, принимаясь кусать губу. Он бы с радостью разделил с омегой его боль, а лучше забрал себе всю до капли. Но единственное, что сейчас может сделать мужчина, это поддержать. И он сам поворачивается на бок, тянется оставить мягкий поцелуй на нахмуренном лбу, приобнимает, феромоном успокаивающим опутывая.       — Давай наберу ванну и сделаю горячий чай? Хочешь, принесу обезболивающее?       Чонин вздыхает и кивает, сглатывая тугой ком. Эти чёртовы первые часы, портящие всю атмосферу.       — Не надо обезболивающее, скоро всё пройдёт, переждать надо.       — Хорошо.       Альфа с трудом оставляет мужа одного, но обещает сделать всё быстро, а перед уходом достаёт со шкафа зимнее одеяло и укутывает им омегу по самый подбородок, зацеловывает всё его лицо и только после того, как получает маленькую улыбку, спешит вниз.       В ванной мужчина набирает своему помощнику, который уже оборвал ему телефон и чат, параллельно с тем включает и регулирует воду, уходит на кухню поставить чайник.       — Феликс, добрый день, не отвлекаю?       — Как ты можешь отвлекать, глупости, — фыркает Ли непринуждённо, будто сам он не отдувается за своего директора весь день. — Чонин в порядке? Ты сам как?       — Ах, — мужчина неловко посмеивается и бёдрами приваливается к кухонной тумбе, опускает голову, рассматривая свои носки. — У Чонина начались боли, я готовлю ему чай и ванну, очень надеюсь, что поможет. Он говорит, что в порядке и нужно переждать. По крайней мере, мы пережили начало гнездования и… Ох, мне бы сейчас успокоительного…       Нервный тихий смех альфы хорошо знаком Феликсу. Чан не всегда способен подобрать правильные слова, но такая его реакция омеге понятна. Слишком переживает и волнуется.       — Знаешь, просто будь рядом. Для нас, омег, это невероятно важно в такой момент. Не отходи от него надолго и не сдерживай запах, Чонин будет счастлив, — помощник ненадолго замолкает, раздумывая над чем-то, и добавляет уже веселее: — в любом случае, удачи вам, ребята. Через пять дней жду тебя в офисе, у нас вообще-то дедлайны приближаются.       Чан снова смеётся и благодарит друга. Чай он заваривает уже более спокойно, снова проверяет воду и поднимается в спальню. Чонин всё также лежал, свернувшись калачиком, только переместился на подушку альфы и, кажется, дремал.       — Солнце…       Чан аккуратно сел на край кровати, чтобы не потревожить. Чонин выглянул из-под одеяла, такой маленький и растрёпанный, что сердце болезненно сжимается.       — Выпей, станет легче.       Омега с готовностью садится и принимает кружку. Мужчина меняет локацию, располагаясь позади Яна, чтобы тому было удобнее опереться на него. После мужчина убрал кружку на тумбочку и без лишних слов стащил младшего с постели прямо в одеяле, на слабые отбрыкивания улыбаясь и уверяя, что ему совсем не тяжело. Ему и правда не тяжело. Потому что Чонин маленький и любимый. Альфе чувства сил придают ого-го.       В ванной он усаживает омегу на стиральную машину, с пару секунд задумчиво вглядываясь то в него, то в наполненную ванну. Чонин его сомнения распознаёт быстро, а потому выпутывает руки из плена одеяла и хватает мужчину за плечи, заставляя обратить на себя внимание.       — Ты же не думаешь сбежать, хён?       — Что? Конечно, нет, даже не думал, — нервно усмехнулся Чан, взглядом бегая по раскрасневшемуся от тепла и смущения лицу.       «Ну-ну» остаётся не высказанным. Ян сбрасывает одеяло с плеч, за ним следом и за края футболки хватается, пока альфа не успел сориентироваться и ещё чего-нибудь выкинуть.       Но Чан не мешает. Наблюдает с замиранием сердца за обнажающейся стремительно бледной кожей подтянутого живота, груди, вот уже без лишних препятствий и воротов видны ключицы, плечи, шея, мгновение — и футболка лавирует на пол. На неё теперь обоим плевать. Мальчишка остаётся в одних трусах, и от осознания у старшего дыхание перехватывает.       — Так и будешь стоять? — Чонин издевательски выгибает бровь, сидит, ногами тихонько раскачивает и в глаза смотрит нагло. Кажется, ему легче. Кажется, теперь плохо альфе.       — Залазь первым, — мотает головой мужчина.       — Ещё скажи отвернуться, — хмыкает насмешливо.       Чан кусает губу задумчиво. Но решает для себя всё быстро.       — Нет, можешь смотреть.       Ян доволен. Он ловко соскакивает с машинки, стягивает нижнее бельё, на мужа не глядя — неловкость никуда не девается, как бы там ни было. Залезает аккуратно, голова от всего происходящего кругом, в глазах плывёт от первой волны возбуждения, хочется всего и сразу. Но он терпеливо опускается в воду, предусмотрительно на середину и ноги сгибает, острые колени показываются из воды, а позади место для альфы. Уже не терпится ощутить его кожа к коже, без грубых слоёв одежды, без посторонних запахов и страхов.       Чан торопливо стягивает пижаму, в которой весь день провёл. От первых касаний вздрагивают оба. Как только мужчина полностью садится, протянув ноги по бокам от омеги, тот сразу откидывается спиной ему на грудь и прикрывает глаза.       — Так хорошо, — шепчет Чонин, глубоко вдыхая быстро ставший родным запах.       Чан мычит согласно на ухо и в него же целует. Руки на живот мягкий ложатся, поглаживают ласково.       — Что ты хочешь, чтобы я сделал?       Чонин задумывается, котёнком притираясь к щеке мужа.       — М-м, просто целуй меня побольше и не отпускай, хён…       Альфа хмыкает, принимая пожелание, и настойчивее опускается губами к обнажённой открытой шее. Выцеловывает старательно, бледные мелкие следы оставляет и тихими полустонами наслаждается.       Чонин руку назад заводит, вплетая в тёмные волосы мужа и делая их влажными. Сопит громко, немного ёрзает, вторую руку укладывая поверх альфьих на животе. А те надолго не задерживаются, ползут ниже, к бёдрам, по ним пробегаются и ныряют между, плотно сведённые коленки ненавязчиво раздвигают. Чонин этим рукам проворным вновь поддаётся.       Возбуждаются оба стремительно. Чонин теснее жмётся к желанному телу и чувствует, как член альфы упирается ему чуть повыше ягодиц. Это смущает и заводит одновременно, ведь… Он возбуждает своего мужчину, ничего особенного ещё не предприняв.       Ловкие пальцы тем временем смыкаются на его собственной твёрдости, не такой большой, как у альфы, но уже слишком очевидно требующей внимания.       — Тш-ш, не бойся, — шепчет и в шею лижет. — Постарайся расслабиться и наслаждаться. Хорошо, лисёнок?       Чонин смело кивает и вновь закрывает глаза. Так ощущения острее и стыд почти не беспокоит.       Чан ласкает возбуждённый орган, медленно водя по нему ладонью, сжимая чуть сильнее, но не переходя грань, когда ощущения могут стать болезненными. К Чонину впервые прикасаются так откровенно, эти чувства должны понравится ему, принести только наслаждение. Мужчина выцеловывает гибкую шею и позвонки, до которых достаёт, прикусывает косточки, отвлекая, и второй рукой опускается дальше, очерчивая маленькие полные яички, вниз по чувствительному шовчику меж полураскрытых половинок к скользкому анусу, от откровенных действий выталкивающему новую большую каплю смазки. Подушечкой указательного Чан размазывает по истерично сжимающемуся сфинктеру эту каплю, кружит по ребристым мышцам, поднимается чуть выше, чтобы смять одну из половинок, и, получив тихий надрывный стон, возвращается к дырочке, разминает её края и наконец проникает на одну фалангу. Чонин растерянно-удивлённо стонет, выгибаясь в умелых руках и затылком слегка ударяясь о челюсть альфы. Чан коротко мычит от прилетевшего удара и, чтобы отвлечь, маленькие яички перебирает, промежность всю оглаживает и вновь дрочит, продолжая вторгаться внутрь.       — Моё солнышко, — шепчет он, потираясь щекой о мокрый висок, в волосы и край уха целует. — Мой маленький смелый цветочек, ты такой умничка, Чонин-а. И правда словно весенний лотос, преодолеваешь всё, что сваливается на тебя, поднимаешься над всей грязью и цветёшь. Для меня цветёшь. Я так люблю тебя, милый…       — Чан…       Мужчина растягивает его трепетно и аккуратно, любовными глупостями отвлекает и добавляет ещё пальцы, доходит до трёх, когда внезапно Чонина начинает колотить дрожью в его руках, он кричит звонко, дугой выгибается, пальцами судорожно вцепляясь в волосы и плечи мужа, и кончает с его именем, стоном вознёсшимся к потолку ванной. Альфа успокаивает омегу поцелуями и поглаживаниями, обнимает крепко со спины, ноги оглаживает, массирует бёдра, которые наверняка болят. И целует бесконечно много.       Когда Чонин приходит в себя, жутко смущается, еле расцепляя пальцы на чужих смятых болезненно волосах. И… требует тоже потрогать альфу.       — Так нечестно, я хочу, чтобы и тебе было хорошо!       — Мне хорошо уже тогда, когда ты в моих руках, малыш, — посмеивается Чан, а после предлагает переместитсья в комнату, что они и делают, спешно выкарабкиваясь из воды и наспех вытираясь.       В спальне Чонин устраивается напротив мужа на разворошённой постели, с которой были скинуты все вещи и покрывало. Он с любопытством тянется к болезненно возбуждённому члену, робко оглаживает кончиком пальца головку, утягивая за собой густую каплю предеякулята и решительно обхватывает весь орган. Чан запрокидывает голову, гортанно выстанывая. Маленькой ладошки не хватает, чтобы накрыть весь орган, Чонин старается компенсировать это движением вверх-вниз и потиранием уретры, но играется недолго, потому что течка набирает обороты и этот заманчивый любопытный орган больше хочется ощутить внутри, нежели просто пощупать, о чём младший и оповещает.       — Как скажешь, лисёнок, — улыбается мужчина. — Ложись на спинку, я сейчас.       Чан быстро слезает с кровати, дабы достать с верхней полки своего шкафа презервативы, совершенно новую упаковку, запечатанный вид которой греет душу практически не соображающему омеге. Мужчина возвращается совсем скоро, на ходу разрывая плёнку квадратика. Устроившись между с готовностью разведённых подрагивающих ног, раскатывает защиту по члену и опускается к супругу, принимаясь зацеловывать его. Широкие ладони проходятся по всему напряжённому телу и останавливаются на бёдрах, кои Чан поднимает и устраивает на своих плечах, не отрываясь от глубокого вкусного поцелуя. За всеми ласками Чонин не замечает, как альфа удобнее располагается, приставляет головку ко входу, надавливая на податливый мокрый анус, и входит одним слитным движением до конца, так и замирая. Чонин лишь вскрикивает, прогибаясь в пояснице, а Чан стонет ему в шею, покусывает ключицы, плечи, цепляет тонкую кожу клыками. Течка сглаживает неровности и позволяет омеге не чувствовать особенный дискомфорт, помогает им преодолеть все нюансы первого соития без боли. Чан медленно раскачивается, проникая осторожно. Сам стоны не сдерживает, приподнимается, нависая над мужем, и встаёт на колени, не выходя. В таком положении ему удобнее расцеловывать дрожащие ножки, что от проникновения раз за разом стискивают его всё сильнее и к себе ближе притянуть стараются. Чонин цепляется за него, глушит стоны в коже, в губах, когда альфа вновь оказывается рядом. Он чувствует каждое движение члена внутри, всхлипывает от прекрасного чувства наполненности и прикосновений к простате, ему сейчас много не надо, он на грани и вот-вот преодолеет границу получения первого удовольствия. К финалу приходят быстро, первый раз и первый заход да долго томящийся в возбуждении орган альфы дают знать.       Чонин гнётся навстречу ускорившимся толчкам, хватая воздух ртом, и жмётся к шее мужа, прикусывает около запаховой железы — пока временно, но с намерением навсегда. Мужчина догоняет следом, с низким стоном-рыком валясь на мягкое разморенное тело под собой. Ему бы теперь в себя прийти…       Ноги омеги съезжают с широких плеч и без сил падают на кровать. Чонин глаз не открывает, купаясь в остаточных чувствах и ещё видя перед закрытыми веками фейерверки. Чан заботливо стирает мелкие слёзы с нижних век, целует в кончик носа, затем в надутые расцелованные им же самим до красоты губки и шепчет хрипло слова любви и похвалы.       — Хён, я так рад, — хрипит в ответ Чонин, когда альфа устраивается головой на его груди. Он слышит, как колотится маленькое сердечко за рёбрами, и коротко улыбается, силясь не завизжать.       — Чему рад? — мурлычет довольный альфа и оставляет новый поцелуй около бусинки соска.       — Что именно ты мой муж, хён.       Чонин пальцами закрывается в тёмные, выжженные экспериментами с краской волосы, поглаживая кожу головы. Ему так тепло и хорошо. Пока течка ненадолго отступила, он может чувствовать настоящий ураган помимо бескрайнего возбуждения.       Чан приподнимает голову, тут же попадая в плен чёрных лисьих глаз. Его сердце сладко сжимается при виде улыбки его личного маленького лотоса.       — И я тоже люблю тебя, Чонин-а.