Теория и практика межрасовой любви

Ну вот, опять. Моретти стояла под внимательным взглядом Мейлана словно нашкодившая девчонка. Солдат Альянса, ага. Уже-не-младший сержант. Он вовсе не собирался её ругать, конечно: просто обернулся на прикосновение и ждал продолжения. Слова цеплялись за нутро, не желая выходить, и Моретти вместо членораздельной речи выдала только жалкий хриплый кашель. ― Ты в порядке? ― спросил Мейлан, даже не стараясь сдержать улыбку. Да, да, забавная человеческая женщина. Моретти уставилась в пол и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула воздух носом. ― Будь аккуратнее, ― наконец выдала она, подняв глаза. На лице Мейлана появилось удивление. Он развернулся к Моретти всем телом и встал прямо напротив неё. ― Я воевал со Жнецами, Зоэ, и выжил, ― мягко улыбнулся он. ― Что может случиться сейчас? Моретти беспомощно оглядела помещение, старательно подбирая нужные слова. Они заняли одну из комнат пустого многоквартирного дома, в котором временно располагалось их подразделение, пока оно не было отозвано к ближайшему более-менее уцелевшему населённому пункту с восстановленными коммуникациями. На первом этаже ― штаб командования и склад. Солдаты расползлись по всем, что были выше. Моретти специально выбрала квартиру, в которой не было никаких следов её предыдущих владельцев. Ни фотографий в электронных фоторамках, ни детских рисунков. Чужую одежду и несколько горшков с умершими растениями она сгребла в дальнюю комнату и закрыла дверь. Здесь же, кроме кровати и стола, не было ничего. И сейчас Моретти видела их отражение в тёмном непрозрачном стекле, разделяющем два помещения. И встревоженную, растрёпанную, смущённую девочку, выглядывающую из-за узкой спины саларианца. ― Я видела список приставленных к награде разведчиков. Там ты и три азари. Ответом ей было непонимающее молчание. Тему явно необходимо было раскрыть. ― Ну… азари. Это же азари. Они ведь привлекательны для всех. Даже для вас. Моретти в очередной раз выдала нечто, после чего ей захотелось разбить голову о стену. ― Я имела в виду… Ох. Мейлан покосился на её руки, которыми она вцепилась в него, и отметил: ― У тебя ладони вспотели. ― Я волнуюсь, ― нервно ответила она. В интернате они, злые и острые на язык дети, называли саларианцев уродцами. Сейчас выросшая Моретти при виде одного из них таяла, как мороженое под сицилийским солнцем. Дурачась, ходила за ним по комнате по пятам со словами «я разведчик, я разведчик, я под маскировкой, ты меня не видишь». Чёрт возьми, у него же даже веснушки были! Ну не веснушки, ясное дело, но… веснушки. Ему шестнадцать лет ― и при этом он гораздо взрослее самой Моретти. Это было так… мило. Иногда она совершенно терялась. ― Я ревную, ― просто сказала Зоэ. Саларианские глаза стали ещё чуточку больше. Снова удивлён, ха. Она решила уточнить. ― Ревность ― это когда ты боишься, что твой… ― Я знаю, что такое ревность, Зоэ, ― перебил её Мейлан. Моретти снова почувствовала себя пристыженной. ― Но не понимаю причин. ― Они же красивые. И умницы ― раз им собираются вручать медали. Ну а я… ― она поджала губы, думая, как лучше себя описать, ― просто Зоэ. Мейлан неожиданно заключил её лицо в свои узкие ладони. Его пальцы при этом скрылись под чёрными волосами. ― Не просто Зоэ. Моретти решила, что сейчас самое время умереть. ― И не бойся. Она послушно кивнула. ― Хорошо. За Мейланом и другими прислали челнок. Покоцанный сине-серебряный «Кадьяк». Моретти знала, что её саларианец вернётся на следующий день (или, на худой конец, через несколько), но всё равно пришла его проводить. Вытянувшись по струнке, как перед высшим командованием, ― носки вместе, спина прямая ― она приложила на прощание вытянутую ладонь к виску и выпалила: ― Люблю тебя, лейтенант.