Я с тобой готова разделить твою боль
Мне себя не жаль, я ныряю с головой
Знаю, что потом я себя не найду
Если утону, а я точно утону
IC3PEAK – Let's die together, Я не шучу
Холодный, сдержанный, неприветливый. Есть много слов, которыми можно описать Гоуста. Он неприступный, сварливый, жестокий и отчуждённый. Ужасающий. Он ненавидит это слово. Пришлось потратить много времени, чтобы выяснить это. Почти год заняло осознание того, что он не совсем ненавидел меня. Это были мелочи. Утончённые и крохотные детали говорят о том, что он так усердно трудился, прячась от мира. Потому что Гоуст не был человеком, а лишь прикрытием. В глубине души Саймон всё ещё существовал, до сих пор заботясь. Я заметила небольшое изменение в его глазах, когда кто-то назвал его страшным, и он услышал это. Я почувствовала вину, что тоже когда-то нашла его пугающим при нашей первой встрече. — Перестань пялиться на меня, – хмыкнул Гоуст, просматривая разные файлы. — Извини, – моя голова повернулась к моим файлам. Я не знаю как сделала это, но я справилась с тем, что убедила его сесть со мной, пока мы просматриваем информацию о нашей следующей миссии. Мне нравилось сидеть за определённым рабочим столом на базе, который находился прямо перед окном. Оно позволяло мне наблюдать за вещами, что происходили на улице, когда мне всё надоедало. Во многих случаях я предъявляла Гоусту за то, что он пялился, спрашивая почему он может наблюдать за каждым, но они не могут делать того же. Он ненавидел, когда люди смотрели на него слишком долго, точно также, как и когда они трогали его. Я старалась придерживаться его границ – уважительное обращение. Потребность в одобрении людьми протекала глубоко по моим венам, и если это означало, что я должна просто молча сидеть рядом с ним, чтобы заслужить это, то пусть так. Я жаждала его одобрения больше всего. Несмотря на его суровую внешность и первоначальную жестокость, у меня появились к нему чувства. Я могла видеть страсть, которую он испытывал к защите тех, кто был ему близок. На самом деле он не доверялся легко, но когда всё же делал это, то это означало, что ты будешь особенным. Его присмотр значил, что ты можешь расслабиться на некоторое время, пока он будет прикрывать твою спину. Также он хороший слушатель. Вначале я боялась, что раздражала его своими глупыми шутками и фактами, но он был тихим не потому, что был раздражён, а потому, что фиксировал каждое сказанное слово в свою память. Я не могла ничего сделать с собой, но влюбилась. Тем не менее, были несколько моментов, когда моё волнение захватывало меня, и на мгновение я забывалась. — Сосредоточься, – проворчал Гоуст снова. — А? – спросила я, повернув голову, чтобы посмотреть на него. Он указал на мою ногу, что подпрыгивала. — Сосредоточься на своей работе. Перестань пялиться в окно. — О, точно, – посмотрев обратно на файлы, я начала запоминать важные моменты. Это не заняло долго времени, прежде чем мой разум начал блуждать, и я снова засмотрелась в окно. — Лаки, сосредоточься, – предупредил Гоуст. — Я не могу каждый раз напоминать тебе- — Гоуст, смотри! – взволнованно выкрикнула я. — Лаки- — Саймон, пожалуйста, посмотри! – я схватила его за руку, не осознавая, что использовала его настоящее имя. Однажды он рассказал мне что, когда я напилась с Соупом и Газом, ему пришлось заботиться обо мне. Возможно, что я была более чем раздражающая, потому что продолжала приставать к нему, чтобы он рассказал хоть что-нибудь о себе. Я даже не осознавала, что запомню это, большая часть той ночи была, как в тумане. Он посмотрел на меня, после чего в окно, куда я показывала. — Колибри! – я улыбнулась, мои глаза не покидали маленькую птичку, что летала вокруг небольшого цветочного куста. — Я не видела ни одну уже вечность. Гоуст промычал. — Это птица. — Нет, это не просто птица. Когда я была моложе, мой дед заболел перед смертью. Не было ничего, что мы могли бы сделать, поэтому он просто сидел и смотрел в окно большую часть дней. Я сидела с ним, и он рассказывал мне о всех птицах, которые пролетали мимо. Наши любимые были колибри. Он знал так много о них, и у него постоянно были новые факты, которые он мог рассказать мне, когда я приходила наблюдать вместе с ним, – рассказала я ему. На периферии я могла увидеть, как он поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Когда крохотная птичка улетела, я повернулась к нему с улыбкой на лице. — Ты знал, что группа колибри зовётся сверкающими или мерцающими? Он покачал головой. Я хмыкнула. — Каждый день узнаёшь что-то новое. Наш разговор, к сожалению, на этом закончился, когда кто-то позвал меня с порога. Прайс хотел обсудить со мной несколько вещей. Я попрощалась с Гоустом, после чего выбежала из комнаты, и в спешке, не заметила, как Саймон посмотрел обратно в окно на вернувшуюся колибри. — В моих ушах звенело, когда размытый мир начал возвращаться в фокус. Я повернула головой и осознала, что лежала на земле. Когда я упала? Я думала мы получаем информацию от каких-то местных жителей. Я слышала выкрики и выстрелы, пока пыталась прийти в себя. Что происходит? Дышать становилось труднее, что я списала на то, что из меня просто вышибло дух. Моё тело ощущало холод и замерзание, что было странно, потому что там, где мы сейчас находились, было довольно тепло. Я пыталась сесть, но моё тело пронзила жгучая боль. Острое ощущение заставило меня лечь обратно, моя рука двинулась к источнику боли на животе, когда я вернула её в поле зрения, то она была покрыта тёмно-красной кровью. Блять. Воспоминание о том, как я стояла с Соупом и разговаривала с двумя людьми ради информации, вернулось ко мне. Мы думали, что всё пройдет хорошо. Но в мгновение ока один из них вытащил пистолет и выстрелил в меня. Меня подстрелили. Мои глаза горели от слёз, и я начала паниковать. Мне нельзя здесь оставаться. Это небезопасно. Соуп в порядке? Я попыталась сесть ещё раз, крик и ряд матных слов вырвались изо рта, пока я делала это. Я перекатилась на бок и осмотрелась. Соуп всё ещё стоял, отстреливаясь от теперь помеченных врагов. Газ и Прайс присоединились к нему, все трое мужчин кричали. Они казались такими злыми. С моих губ сорвался всхлип, и, хотя я должна была быть разочарованна собой за то, что была такой жалкой, на этот раз я пропустила это. В меня всё-таки стреляли. Я достала пистолет из кобуры на штанах и начала стрелять во врагов. Даже в моём состоянии бреда, пули, казалось, находили свои цели. Люди падали налево и направо, и по мере того, как медленно тянулось время, мой прицел становился всё хуже. Пистолет выпал из моих рук, когда у меня закончились патроны. Я легла обратно на спину, дышать было действительно трудно, паника накатывала всё сильнее. Позволив глазам закрыться, я попыталась успокоиться. — Эй, эй, давай, Лаки. Посмотри на меня, – сказал грубый голос, когда большие руки схватили мою голову. Мои глаза резко открылись, чтобы увидеть, как Гоуст сидел на коленях рядом со мной. Его лицо, скрытое за маской, было над моим, и было что-то такое в его глазах, что я никогда не видела до этого. Страх. Гоуст боялся. — В меня стреляли. Они выстрелили в меня, – говорила я, не веря. — Ты в шоке. Сконцентрируйся на дыхании. С тобой всё будет в порядке,– казалось, что он пытался убедить себя больше, чем меня. — Не ври мне. — Я не вру, – его руки переместились, чтобы надавить на рану, пытаясь остановить кровотечение. Я испустила стон; боль и неприятное давление укореняются в моём теле. — Почему они выстрелили? Что-, – кашель сотряс моё тело, заставляя меня яростно трястись и отхаркиваться. У меня во рту был металлический привкус. Тот, в котором я могла распознать кровь из бесчисленных рукопашных схваток, в которые я ввязывалась, когда мне надирали задницу. Это было, конечно, до того, как я стала хороша. С каждым вздохом, что я делала, также звучал болезненный стон. — Ты будешь в порядке. Смотри на меня. Продолжай смотреть на меня, – приказал Гоуст. — Давай, Мари. Смотри на меня. Это приказ. Мои глаза тяжелели, в голове помутнело. Мне было так холодно. Гоуст кричал на Прайса, чтобы тот вызвал эвакуацию вместе с врачом. В его голосе звучало отчаяние. — Гоуст, – воскликнула я, несколько случайных слёз быстро превратились в болезненные, панические рыдания. — Я не знаю- Я не знаю, что мне делать. — Успокойся. Тебе не нужно ничего делать. Я с тобой, – он успокоил меня, и я заметила, что громкая стрельба стихла. Появилась команда эвакуации и аккуратно погрузила меня на носилки. Гоуст следовал за мной, держа мою руку всё это время. Меня погрузили на самолёт, на которым мы прилетели вместе с остальными из группы 141. Хоть они и были размыты, я заметила Соупа, Прайса и Газа, выглядящих обеспокоенными и грустными позади Гоуста. Я знала, что это было хуже, чем любая другая рана, что я получала ранее. Первоначальная боль отступала от онемения, ощущения, которого я раньше никогда не испытывала в подобной ситуации. — Я не чувствую, – я плакала, двигаться становилось труднее, дышать почти невозможно, как будто всё было намного тяжелее. — Мне страшно, Саймон. Не оставляй меня одну. Пожалуйста. Я не хочу умирать в одиночестве. — Я никуда не уйду. Я прямо здесь. Команда эвакуации не была медицинской, и несколько членов вернулись в кабину самолёта, зная, что это вполне может быть последняя пара моментов для всей команды. Это могли быть последние пару моментов, когда я была жива, и не их дело было вмешиваться в это. — Ты плачешь, – указала я. На данный момент я ничего не могла делать, кроме как констатировать очевидное. Я чувствовала, что не могу думать. Гоуст стянул маску из твёрдого черепа с лица. Из остекленевших глаз действительно падали слёзы, оставляя дорожки на тёмном макияже. Он снял балаклаву, и хотя я уже видела его лицо однажды, меня всё ещё шокирует то, насколько он красив. Моя рука потянулась, чтобы дотронуться его щеки, вытирая слёзы большим пальцем. — Зачем ты это сделала? – прошептал он. — Мне жаль, – я всхлипнула, не зная, что он имеет в виду, не зная, за что извиняюсь. — Ты заставила меня заботиться. Ты- Я забочусь о тебе. Ты не можешь покинуть меня. — Мне жаль. — Тебе не должно быть жаль. Ты не сделала ничего плохого, – сказал он. Каждый вдох, что я делала, выходил с натужным хрипом. Я боролась, сражалась, чтобы продолжать дышать. — Это тяжело. — Я знаю. У меня есть кое-что для тебя, там, на базе. — Правда? Он кивнул. — Это одна из тех глупых несносных кормушек. Я повесил её прямо перед тем маленький окном. Чуть было не отказался, так как знал, что это отвлечёт тебя от работы, – он усмехнулся. — Вокруг неё было несколько человек, перед тем как мы уехали. — Не могу дождаться, чтобы увидеть это, – ахнула я. — Ты знала, что колибри могут распознавать лица? – спросил он меня. Я устало покачала головой "нет". Это было оно. Мы были слишком далеко от медиков, чтобы сделать что-либо. — Держу пари, что тот малыш на днях мог узнать тебя. Красивых всегда помнят. Я улыбнулась. Моя рука стала слишком тяжёлой и медленно упала с его лица. Я не отводила от него взгляда. Хотела, чтобы последнее, что я вижу, было чем-то хорошим. Каждый вдох становился всё более поверхностным и медленным, и в конце концов мир погрузился в тишину. Гоуст держал меня в своих объятиях всю оставшуюся дорогу назад. Надев маску обратно после приземления, он отказывался позволить кому-либо ещё притронуться к моему телу. Он не мог позволить, чтобы что-то ещё произошло. Он не смог защитить меня и не позволил бы никому другому приблизиться, чтобы причинить мне ещё большую боль. В конце концов, Соуп убедил его, что пришло время, и он не сможет держать меня вечно. — — Ты знала, что колибри – единственные птицы, которые могут летать спиной? – спросил Гоуст. — Я уверен, что да. Ты всегда была умной. Он положил несколько цветов на свеже отросшую траву, смахнул несколько листов с надгробия, на котором было написано её имя. Его сердце болело так же, как и при каждом посещении. Раны были ещё свежими, поэтому после того, как её похоронили, он приходил каждый день. Он пообещал, что будет приходить каждый раз, когда у него выпадет шанс. И он приходил. Он всегда держит своё слово. Он всегда приходил с новым фактом, сидел и разговаривал так, будто она всё ещё была здесь. Сначала это было неловко и болезненно. Она не должна была быть мертва. Она должна была быть с ним и другими, смеяться, шутить и продолжать отправляться с ними на миссии. Она должна была быть здесь, с ним. Но её нет. Так что он притворялся, что она есть. Обычно говорила она. Первые пару приходов он просто сидел в тишине. В итоге, начал рассказывать, что произошло в тот день. Даже начал рассказывать о своём прошлом. Он подумал, что отчасти это иронично, что кто-то, кто был таким разговорчивым, теперь стал хорошим слушателем. Он находил утешение в разговорах с тихим воздухом. Потирая большим пальцем её жетоны, что теперь носил вместе со своими. Наблюдая за колибри, летающими вокруг кормушки, что он принёс ей на могилу. Ей бы это понравилось. Сказала бы, что это красиво. Он скучает по ней. Но колибри мигрируют в одиночку. И, как колибри, он будет одинок.