Чистое сердце

В столицу император Луншэн возвращался во главе небольшого конного отряда. Он не вёз с собой награбленных ценностей, не гнал перед войском рабов и не оставил позади руины, утвердив собственный флаг на жалких останках чужого государства. Взяв под контроль цитадель империи Гаошань, он велел части войска навести порядок, выбрал и удостоил императорской печати управителя, а теперь поспешил вернуться к своим обязанностям. В этом был он весь — завоевывающий, но заботящийся о простых людях, стремящийся не разрушать понапрасну. Цель его была проста и притом масштабна — он желал объединить государства и положить конец мелким междоусобицам. Чжань Цянсян восхищался им. Вот только теперь к восхищению примешивалась изрядная толика волнения. Всё время, что они пробыли в цитадели Гаошань, император Луншэн много внимания уделял бывшему пленнику. Чжань Цянсян никак не мог оставить это в покое, он бы с радостью допросил юношу, чтобы хотя бы разобраться, какие намеренья тот питает… Да вот только бывший пленник никому не сказал ни слова. Можно было бы посчитать, что юноша не знает язык, на котором к нему обращаются, не умеет ответить. Но в империи Гаошань и империи Лимин пользовались одним и тем же наречием. К тому же с первого взгляда Чжань Цянсяну было ясно — юноша всё понимает, только отчего-то не желает открывать рта. Когда же он попытался обратить на эту странность взгляд императора Луншэна, тот нахмурился: — Быть может, император Чживэй что-то сделал с ним? — предположил он. — Вдруг он потерял способность говорить? Невежливо напрямую спрашивать о возможном увечье, ведь он был пленником и, вероятно, перенёс ужасные муки. Мы отправимся в столицу, там лучший имперский лекарь осмотрит его и найдёт, как помочь. Так, несмотря на опасения, которые Цянсян выражал открыто и ничуть не пугаясь взгляда прямо Луншэну в глаза, безымянного гостя, что так и не поведал им ничего о своём происхождении, император взял с собой. Поначалу он, заботясь об удобстве юноши, предложил двухколёсную повозку, в каких сам не любил путешествовать — даже пришлось подыскать подобную из числа тех, что были в цитадели Чживэя. Но хоть она была выложена подушками изнутри, украшена серебром и золотом — покойный император не скупился на подобное и явно считал ниже своего достоинства путешествовать верхом или в простых экипажах, — юноша лишь посмотрел презрительно и отвернулся. Чжань Цянсян, в последнее время много наблюдавший издали и всё сильнее проникавшийся подозрениями, тут же хотел возмутиться, но юноша заметил вороного жеребца. Конь этот обнаружился в конюшнях покойного императора, слуги боялись к нему подходить. Человеку не под силу было в один миг усмирить такого, и Цянсян сам собирался объездить его. Однако едва юноша ладонь опустил ему на морду, конь, отличавшийся таким вздорным характером, что его каждый стремился обойти стороной, тут же присмирел. — Пусть так и будет, поедем верхом, — согласился император Луншэн, словно ничего странного не случилось. — Нет ничего лучше быстрой скачки! Чжань Цянсян подавил короткий вздох. Он не раз слышал, что животные, в отличие от людей, способны безо всякого труда обнаружить прячущихся за человечьим лицом удивительных созданий и чудовищ. То, что этот конь стал столь покладист от одного касания, указывало — подозрения в адрес молчаливого юноши не напрасны. Да только как объяснить это императору? Ни как властитель, ни как друг тот и слышать ничего не хотел! Чжань Цянсян отчаялся. Ему оставалось только служить верой и правдой, оберегать императора и друга, ограждать его от неприятностей и глаз не спускать с этого странного юноши. *** Несмотря на то, что империя Лимин отправила целое войско на завоевание государства Гаошань, люди не были недовольны этим, не испытывали недостатка в еде, не боялись воинов с имперскими флагами. Сезон Гуюй оказался богат на обильные дожди и солнечное тепло. И пока отряд всадников мчался плодородными равнинами, всюду крестьяне занимались работами, предвкушая отличный урожай осенью. Луншэн немало сил приложил к тому, чтобы действовать мудро и не выжимать из простого народа все соки. Теперь ему радостно было видеть полевые работы и говорить с крестьянами, пусть Чжань Цянсян всегда оставался настороже и не раз просил его об осторожности. Когда солнце склонилось к западу, вплотную подступила ночь, отряд остановился прямо в поле. Загорелись костры, и Луншэн обратился к спасённому из темницы императора Чживэя юноше: — Поставить для тебя шатёр? Сам я предпочитаю на ночлег оставаться среди воинов, но, должно быть, такому аристократу, как ты, подобное будет видеться варварством? Не хочу доставлять тебе неудобств. Юноша поднял на него глаза, обжигая взглядом, чуть усмехнулся. В последний раз погладив вороного коня, упряжь с которого пожелал снять собственноручно, он направился к костру и сел у огня. Император Луншэн на миг поймал себя на мысли, что изящество движений, отточенность жестов выдают в этом юноше отличного фехтовальщика. Запоздало пришло в голову, что он мог оскорбить его, предложив провести ночлег в шатре, как изнеженному наложнику, который может испугаться и мягкого ветра, и солнца, и дождя. От осознания подобной ошибки даже кровь прилила к лицу. Император Луншэн поспешил приблизиться и опуститься рядом. — Я… вовсе не хотел оскорбить, — повинился он. — Если бы знать твоё имя и происхождение… Расскажи о себе? Разве тебя не разыскивают? Отчего император Чживэй удерживал тебя в плену?.. Юноша посмотрел искоса, снова улыбнулся, опять промолчал. Луншэн погрузился в размышления. Пусть Чжань Цянсян много раз уже намекал ему — юноша может быть вовсе не тем, кем кажется, он и близко не допускал мысли, что это — дракон из легенд. В самом деле, сколько бы ни было слухов, а ни один ещё не подтвердился. Если когда-то и существовали столь могущественные создания, теперь их было не отыскать. Разве сумел бы император Чживэй изловить дракона?.. Нет, куда вероятнее, что этот юноша — принц или иной аристократ из земель, что лежат по другую сторону хребта Гаошань Тянькун, но, похоже, он не слишком желает вернуться домой. Луншэн понимал, с чем это может быть связано. Ему не пришлось участвовать в кровавой борьбе за власть — болезнь, унёсшая жизнь прочих наследников, уберегла его от подобных игр, — но он знал, как такое бывает. Этот юноша, возможно, отступился от трона, но переживает за свою жизнь. Оставаться вдали от родных стен для него может быть лучшим решением. Но если юноша равен ему по происхождению, разве справедливо ему оставаться безоружным? Меч — честь любого мужчины. К тому же… Луншэн оглянулся и тут же заметил замершего неподалёку Чжань Цянсяна. В стремительно сгущающейся тьме тот казался особенно встревоженным. Неужели оттого, как близко он сел к безымянному гостю? — Разве мы не захватили с собой оружие из оружейной прошлого властителя Гаошань? — окликнул Луншэн. — Ваше Величество, — чуть поклонился Чжань Цянсян, — вы правы. Всё это здесь, в сундуке. — Принесите сюда, — тут же велел он. Чжань Цянсян сделал один лишь знак, и воины сразу приволокли внушительного размера сундук. Откинув крышку, Луншэн оглянулся на юношу. — Здесь, должно быть, есть и твой меч. Ты не пленник, ты мой гость, потому я возвращаю тебе несправедливо отобранное оружие. Юноша плавно поднялся и заглянул в сундук без особого интереса. Словно играючи, он провёл кончиками пальцев по золотящимся в свете костра ножнам. Драгоценные клинки — духовное оружие. Каждый из них был по-своему уникален, бесценен, у каждого было собственное имя. Император Луншэн, быть может, и вёл себя просто, но простаком не был. Узнав, какой меч выберет юноша, он сумеет по имени клинка понять, откуда тот прибыл. Юноша долго рассматривал клинки, но пожал плечами и отвернулся. Ни одного из мечей он не захотел. — Разве здесь нет того, что подходит? — удивился Луншэн. — Неужели ни один не пришёлся по душе? Легко качнув головой, юноша сел у огня. Благородная его поза, развёрнутые гордо плечи словно показывали — всё, что лежит в сундуке, для него не более чем безделки. Да и сам он напоминал меч, заговорённый клинок; на миг Луншэн предположил даже — в чём-то Цянсян прав и это не человек вовсе. Но и не дракон, совсем нет. — Унесите, — сказал он и вновь вернулся к костру. Юноша, заметив его, опять не сдержал едва заметной улыбки. Луншэн, глядя на него, с непонятной тоской подумал: «Настанет ли день, когда ты скажешь мне своё имя? Сумеешь ли ты довериться мне после того, что тебе довелось пережить? Пусть ты прячешь запястья под напульсниками из кожи, но я видел на них следы от тёмного металла. Пусть ошейника не заметить под верхними одеждами, я ещё не нашёл способа его снять. Получится ли у меня залечить эти раны, стану ли я в твоих глазах достойным откровенности?» Отчего же это чувство возникло в сердце?.. Луншэн хотел уже отвернуться, но тут юноша тоже взглянул на него. Ярче на миг вспыхнул костёр, высветил радужку его глаз, и показалось Луншэну, что в них течёт медовое золото и плещется колдовское изумрудное пламя.