Мир через объектив или/и полимер

Шум. Темнота. Начали потихоньку спадать. Но чужие голоса по-прежнему звучали для её ушей, или же разума, непонятно. С некими помехами, будто в старом радио. То звук пропадает, то он резко возвращается, только в виде эха. Вдобавок ко всему всё тело ломило. Болело в области живота, частично кололо ноги и руки, давило в шее, а лицо горело холодным огнём. В воздухе ощущался слабый, но приятный аромат мази с экстрактом ромашки и… специальным медицинским непремемом. А когда туманность в глазах и глухота всё же сошли на нет, Ирина слегка подняла руки и увидела испачканные высохшей кровью рукава, лишь потом обратила внимания на ладони, где крови меньше, но ей место быть. От такого зрелища стало не по себе. Вдвойне стало не по себе от внезапно стрельнувшей в голову мысли о реакции мамы на произошедшее. То совершённое нападение — лишь первая стадия грозового шторма. После будет хуже, возможно стихийное бедствие. В этом нет сомнений. Ирину вдруг начало сдавливать изнутри. Приближалась паническая атака. Тело покрылось ледяным потом. В голове лихорадочно кричало что-то о вранье, о нежелании возвращаться домой, о затеи спрятаться от всего, забыть всё как дурной сон, и отгоняло любую рациональную мысль. Дышалось тяжело. — Я не хочу домой… Нет, нет… Я не пойду! Не пойду… — сейчас Ирина говорила не своим голосом. Бредила едва слышно. — Очнулась. Слава Богу. Ир! Ир? — села возле неё на краю кушетки Зоя. — Ничегонеговорите… Ничегоейнеговорите… — голос стал громче, но бред усилился до трясучки. — Валь! — в испуге позвала её Зойка. — Ир, тише. Тише, — подойдя к ней с наполненным стаканом, начала шептать ей Валентина. — Её после ударов так резко трясти начало? Когда она спала, я за ней такого не наблюдала. — Нет. Этот нервный приступ по другой причине, — кратко ответила Горбушина, заняв место Зои на краю кушетки. — Ириш, можешь сейчас попробовать хотя бы привстать? Зоя подошла к Сеченовой сзади на случай, если та не сможет подняться. Но Ирина упёрлась руками и начала, хоть и с тряской, елозить, чтобы принять положение сидя, с чем всё же справилась. — Держи. В воде успокоительное разбавлено, — Валя протянула стакан. Ирина, посмотрев на жидкость какие-то несколько секунд, чуть справилась с собой, взяла стакан и начала аккуратными глотками пить. Сразу ощутила горький до новой трясучки вкус, отчего тут же сморщилась и чуть не выплюнула содержимое. Но, подавив отвращение, допила, правда и слёзы навернулись, и захотелось блевануть. Складывалось у девочки впечатление, что нефть выпила, хотя не знала, какая нефть на вкус. Но не сомневалась, что гадкая. — Вот молодец! — одобряюще бросила Зоя, забрав у неё стакан. — Так. Сейчас более-менее ты успокоишься. Расскажешь, что случилось. Зоя тебя потом проводит до гардеробной, а после до вашей машины… — Н-нет! Не надо! Я не хочу домой… Я не хочу ей ничего говорить, — Ирина лишь нервно поглаживала свои плечи, словно замёрзла. — «Ей» — это кому? — спросила Литовская. — Своей маме, скорее всего. Зная её темперамент, она всю школу на дыбы поставит и не дрогнет. Хорошо, если школу. А то может и всю Северную Пальмиру. — В самом деле? Надо же, — не на шутку удивилась Зоя. Или, скорее, ужаснулась. Валентина, если про кого так просвещает, говорит без утайки. — Она спросит. Обязательно спросит. Соврите ей, пожалуйста. Мол, что я упала… Случайно… — с мольбой посмотрела на своих одноклассниц Ирина, хотя в глубине души знала, что девочки не пойдут на такое. Не только потому, что пионерам лгать не полагается. Они уважали Лидию Викторовну, но боялись. — Ир, мы её не убедим, как бы не старались. Да и врать плохо, ты сама прекрасно понимаешь. От лжи лучше никому не будет. И, в первую очередь, тебе самой. — Я понимаю, — кивнула Ирина. — Но ещё я понимаю, что дело может дойти до суда. В процессе всплывёт и наша фамилия. От нас проблемы могут перейти и к дяде, в частности с тем случаем, с отцом Лизы, с заменой человека на машину. Мама и так к дяде относится холодно. А тут если всплывёт слово «машина», она пойдёт с ним скандалиться, не побоясь в «Челомей» ворваться. И в семье, и в общественности пойдут скандалы… Это всё может дурно кончится… И всё из-за меня!.. — Так-так-так-так!.. Остановись! А то пошла себя пугать дальше. Ещё не случилось ничего, — скомандовала Литовская, после чего поправила себя, цокнув языком. — Вернее случилось, конечно же. Но об этом знаем только мы. За школьную территорию ещё ни одна живая душа не вышла. — Погодите. А где все? — Ирина только сейчас обратила внимание, что она сидит на кушетке в медицинском кабинете, и с ней только Валя да Зоя. Со всей этой нервотрёпкой забываешь о таких мелочах, как собственное местонахождение. — В библиотеке. Все взаперти по моему личному распоряжению для надёжности, — ответила Валентина серьёзным тоном. — Юлия Алексеевна где-то полчаса стоит возле двери в ожидании нас. Происходящее в библиотеке фиксирует «Пчела» со своей камерой «Ромашкой». — В самом деле заперты? Ключом «Терешковой»? Все там сидят уже полчаса!? — от своего же вопроса, и последовательного ответа в виде кивка Сеченова почувствовала, как страх сменяет изумление. На лице Зои почему-то появилась улыбка. Ещё погодя, и засмеётся. Валентина всё так же сохраняла серьёзность. В таком сложенном моменте Иринка не могла промолчать. — А если кому надо срочно в туалет, то что тогда? — Если человек говорит правду, то «Пчела» просканирует быстро организм, и даст Юлии Алексеевне соответствующий сигнал. Машины, вроде, не заглючат, — продолжила Литовская, добавив под конец неуверенно. — Наверное. — Наверное?! — Спокойно, Ир! Роботы знают своё дело. Отряд в надёжных руках и лопастях. И библиотека не пострадает. То есть… — Валька вдруг залилась истеричным смехом. — Блин, я заболталась! Ирина и Зоя, переглянувшись пару секунд, присоединились к этому заразительному делу. Зоя так вообще захохотала, схватившись за живот и чуть не упав на пол. Ирина же прикрыла рот ладонями, чувствуя местами боль от резких движений. Но не могла перестать смеяться. — Так… Хах. Ладно, — кое-как заставила себя затихнуть Валька. — Вижу, Ир, ты повеселела. Какая хорошая вещь «Валосердин». Можешь рассказать, что с тобою было? В деталях? — Да, я готова, — кивнула Сеченова, осторожно вытерев у глаз подступившие от смеха слёзы. Всё, весёлый перерыв кончился. — Начинай. Потихоньку. Мы и до девяти посидим. — Так. Я, как ты мне сказала, пошла за картой. Сначала подошла к учительскому кабинету, но он был закрыт. Потом я пошла на второй этаж, где расположен кабинет географии. Прошла в тот коридор, услышала голос Лизы сзади, и я… — тут Ирина почувствовала себя неуверенно, но продолжила. — Она меня ударила. Я начала интересоваться, она мне сказала, что её отца сначала временно заменили на работе. Я не знаю, по какой причине. А после добавила, что заменили полностью, её отца уволили, без выплаты. Она с меня потребовала, чтобы я позвонила дяде, Дмитрию Сергеевичу, и напрямую заявила, чтобы он отослал своё изобретение и вернул отца на место. Я сказала, что не могу этого сделать. Доступа к личным контактам у меня нет. Как и к контактам его Предприятия. Их даже у моего папы нет. Но… — Но твой ответ, хоть он и звучал убедительно, её не устроил, и она пошла махаться кулаками, виня в своих бедах всех и вся, — закончила за неё Валька, угрюмо вздохнув. — Кошмар. С таким подходом, кажется, она бы и Иосифа Виссарионовича, или его родственников, пошла обвинять в своих бедах. — Странно. А ты здесь причём? — не понимала Зоя. — И Дмитрий Сергеевич? Типа, да, он заведует промышленностью страны, но не он же лично заменил отца Лизы на робота как на новую рабочую силу. Все претензии к тем работодателям. Которые, если так посудить, нарушили один из законов. Роботы созданы для совместной деятельности с людьми, а не полноценной их заменой. Временная замена роботами допускается, если работник находится на больничном. И то, если наряду с роботом работает, опять же, человек, который контролирует действия машины. — Если бы Лиза хоть чуть пораскинула мозгами, вспомнив, что такое «Коллектив», не полезла драться. Нет, мне, конечно, жаль, что такое у неё в семье произошло, но это не оправдывает её ужасный поступок. — Будь у меня доступ к контактам, я бы смогла помочь. Правда. Как-нибудь, но помогла бы, — вмешалась Ирина. — Ир, с этим не Дмитрию Сергеевичу надо звонить, а милиции. Это их обязанность. Они помогут её папе с той работой, а вот самой Лизке, к сожалению, уже нет. — Но я ведь готова её простить. Да, я понимаю, что она сделала со мной, у меня всё тело болит. Но я готова её простить. Я понимаю, что она это сделала из-за отца. Хоть и не нашла способа лучше. — Порой эта твоя милосердная сторона меня выбешивает, честное слово. Да, ты хочешь всё это забыть, и никому не хочешь доставлять лишних проблем, даже своим обидчикам. Мы все прекрасно понимаем это. Думаешь, мы не хотим, чтобы всё это закончилось? Мне доставляет удовольствие видеть, как моих одноклассников допрашивают? Взгляни на себя — ты выглядишь жутко. Ты только что пережила акт насилия, а могла лежать на койке в больнице или того хуже — в морге. У тебя синяки на лице, шее, свитер в крови и грязи. Лиза могла раз ударить или два, а после сбежать из школы, когда была возможность. Но нет. Она ударила тебя несколько раз, погналась за тобой, чтобы добить, если судить по нашему общему видению, когда мы поднялись на второй этаж. Это говорит о попытке убийства. Или она не хотела убивать, но просто башню сорвало от гнева. В любом случае, это уголовное дело. Синяки долго не проходят, это все увидят завтра. Понятное дело, пойдут слухи, вопросы: начнётся с учеников, там уже до учителей дойдёт, до родителей. И мне ещё, как полагается по уставу, надо отчитываться перед директором. Если не я, так «Терешкова» с «Пчелой» сообщат. Так что милиция и суд неизбежны. На секунду, Ирина Георгиевна Сеченова, перестань думать о благополучии каждого, и пожалей себя хоть немного. Не думай там обо мне, или вон о Зойке. О Лизе тоже не думай. Пускай она сама о своём поступке и своей жизни размышляет. Это уже не твоё дело. Твоё дело — твои физическое и психическое состояния. Тебе, в первую очередь, нужно настроиться на завтра, чтобы отвечать на вопросы товарища милиционера с ясной головой. Надеюсь, ты это понимаешь? Ирина, переваривая всё сказанное, вздохнула от безысходности и кивнула. Нет смысла отнёкиваться. Валя права. Во всём. И от родителей тоже не скроет случившееся, как бы не было страшно признаваться маме. Сейчас нужно постараться не поддаться новой панике, не выдумывать у себя в голове сто причин и последствии, что после суда что-то серьёзное случиться с дорогими ей людьми. Нужно верить, что всё обойдётся. Что те люди, которые вызвали проблемы у семьи Кочетковых, получат по заслугам. Что, если и Лизу обвинят, но поймут, почему она так поступила, то её не отправят в тюрьму, и жизнь не сломают. — Меня кое-что смущает во всей этой ситуации, — задумчиво произнесла Зоя, потирая подбородок. — А именно — момент засады. По сути, если так разобраться, Лизы здесь вообще быть не должно. Юлия Алексеевна её бы не пропустила. Лиза не из отряда пионеров, значка нет. Стало быть, выпроводила назад. Но, как видим, случилось другое. И как она поняла, что ты пойдёшь на второй этаж? И долго ли она там вообще сидела, дожидаясь тебя в темноте? Кто твой маршрут знал? — Когда я пошла за картой, я сначала пошла в учительскую. Но дверь была закрыта ключом «Терешковой». А Настя сказала, что… — …Что Юлия Алексеевна на втором этаже!.. ТВОЮ ДИВИЗИЮ! — гневно закричала Валентина, резко встав с койки. — Это было всё спланировано! Гадство! Гадство-гадство-гадство! — Так, Валь, спокойно! — Зоя поспешила к раковине, налив в стакан воды. После подняла со стола бутылочку с «Валосердином», добавив в воду несколько капель. И отдала стакан Вальке. — С Лизой случай ясен. Но Настя. Ей я что могла сделать? — не понимала Ирина. — Я думала, у нас отношения… Не то, чтобы хорошие. Но и не плохие. — А это сейчас мы у неё спросим! Сейчас я ей всё выскажу! Три шкуры с неё спущу! — выпив лекарство до дна, Горбушина резко дёрнулась на месте от горькости и скомандовала. — Товарищ Литовская! — Да! — отозвалась Зоя. — Проводить Ирину до гардеробной, а дальше из школы. Её отцу, или с кем она там приехала, доложить о случившемся. — Всё будет выполнено! — Когда будете проходить мимо библиотеки, лучше прикройте уши! — и после этого Валентина Андреевна Горбушина быстро, громко топая, покинула медицинский кабинет. — Сейчас Валя будет громко ругаться. Страшное явление, — Зоя нервно сглотнула. — Так, Ир, аккуратно сейчас пойдём. Вставай. Оперевшись руками на край кушетки, Ирина поднялась на ноги и почувствовала укол боли в области коленях, и пятой точки. Всё затекло, пока сидела. Но встала, и уж тем более пошла к выходу нормально. А когда тебя сопровождает такая оптимистка как Зоя, на душе становилось легче. Медицинский кабинет находился не так далеко от библиотеки. Выйдя, девочки увидели, как к ним начала подходить Юлия Алексеевна «Терешкова», с искренним интересом спрашивая Ирину о самочувствии. Конечно, в её позитивном тоне о недопустимом поступке звучало странно, но ни у кого не было сомнений, что она также возмущена происходящим. — …Анастасия Павловна Шерман, ты ОХУЕЛА СОВСЕМ? ЧТО ТЫ МНЕ УСТРОИЛА?.. Не строй из себя дурочку! Я ВСЁ ЗНАЮ!.. Ах, вот оно как! Из-за громкой фамилии она только в отряде пионеров состоит!.. Ну-ну!.. Однако я помню, что кое-кто, тоже с громкой фамилией Шерман, при любом случае бежит жаловаться мамочке с папочкой!.. А я, как идиотка, по старой дружбе тебя жалела! ДА ВИДНО ЗРЯ!.. — проходя мимо библиотеки, Ирина с Зоей услышали за дверями крики Вали, и голоса остальных, и Сеченовой стало не по себе, и даже грустно. Ведь Валька и Настя когда-то были лучшими подругами. Сейчас Горбушиной было очень обидно ругать ту, с кем была близка. — Как хорошо, что сейчас Октябрят нет, и её богатого словарного запаса не слышат, — Зоя тоже показывала, что ей стрёмно, но в глубине души ликовала. Настю она терпеть не могла. Наконец-то их лидер поставит её на место…