***
— Жаль, что дядя со своими коллегами не остался на завтрак. Мне столько ему хотелось рассказать, поинтересоваться, спросить… — обречённо вздохнула Ирина, выйдя из здания на улицу, передний фасад лагеря. В данный момент она целенаправленно подходила к своему домику, чтобы заняться пока самыми обычными делами: разгрести рюкзак и взять с собой в кабинет творчества свои принадлежности. — Как, например, про моё чтение перед сном «Горе от ума»? — раздался вопрос от Люсеньки, но хозяйке показалось, что ИИ произнесло это с долей усмешки. — И про это тоже, — как бы та ситуация не казалась пугающей, Ирина признавала её отчасти смешной. — А ты только это произведение знаешь? — В моей системе содержатся множество художественных произведений отборной советской классики по рекомендациям лучших эстетов и критиков: от сборника стихов Александра Сергеевича Пушкина до романов Фёдора Михайловича Достоевского. Ведь литетатура в моей системе тесно связано с рисованием, как гармонирующие друг с другом элементы. — Достоевский? Как раз кстати. В следующем году мы его будем проходить. Но я мельком слышала про роман «Преступление и наказание». Признаться, содержание жуткое… Жалко старушку, — прокомментировала с долей грусти Сеченова и, зайдя в свой домик, оставила дверь открытой специально, чтобы на её месте с помощью кнопки под выключателем активировать встроенную штору с магнитиками от насекомых и для проветривания помещения. Глядя на ясное безоблачное небо, день обещает быть жарким. Попутно она не прекращала беседы на родные с ИИ темы. — А только художественные произведения? Быть может, в твоей системе загружены всякие энциклопедии? Или инструкции, например, как вырасти арбуз в диких условиях? — Вынуждена вас огорчить, товарищ Ирина. Но в мою систему загружены только художественные произведения. — Досадно. Хотя… может и к лучшему, что только художественные произведения. Инструкции, энциклопедии, справочники и всё-всё остальное читать самой куда лучше, чем слушать. Без обид. — Мне не свойственны обиды. Напротив, согласна с вашим мнением. На этом разговор пока прекратился — тросы спрятались за рубиновой звездой. Из уст девчушки, когда дело касалось уборки, прозвучал невнятный напев, состоящий то ли из одних гласных, то ли слогов вроде «ля-ля» или «та-ра-рам». Когда не знаешь тексты песни, или в композиции слов нет, но нравится музыка — слоги с гласными подходят идеально. Ирина, напевая запомнившуюся из поезда мелодию песни «Моя любовь на пятом этаже», достала из рюкзака небольшие стопки сложенных аккуратно одеяний, где из одежды было больше оттенков её любимого жёлтого. И больше жёлтых именно верхних, кроме пионерской рубашки, пижамы и вязаного кардигана, в то время как нижние одёжи ограничивались серым, тёмно-синим и белым оттенками. Две пары обуви — кеды, и балетки, в которые сейчас юная хозяйка обута, отправились стоять на коврике в углу. Нижнее бельё с носками было отдельной стопкой. Стоило всем тряпочным и хлопчатобумажным вещам оказаться на полках гардеробного шкафчика, рюкзак мигом опустел, ибо остались только расчёска, которую она положила на стол, маленькая сумка через плечо для блокнота формата А5 с пеналом и полароидом («Светозар» является маленьким прибором, с размером фото 10×15, кассетный проигрыватель и то больше будет), ну и несколько конфет в маленьком кармане — любимые ириски «Кис-кис». Одну Ирка тут же достала, развернула фантик, выкинув бумажку в мусорку, и отправила твёрдую вкуснятину в рот. В другом кармане обнаружила оставшиеся деньги со дня рождения; их она трогать не стала, так как смысла не имело. А вот сумку с блокнотом, пеналом и полароидом взяла с собой. И почти пустой с монетками и конфетками рюкзак отправился на табуретку, чтоб находился на видном месте. — Теперь идеально, — довольная собой Сеченова, расправив магнитные занавески, покинула свой домик-спутник «Прометей». Услышала позади, как мелкие магнитики щёлкнули в момент своего притяжения друг к другу и закрыли штору-сетку. Подальше от себя заметила выходящих из здания своих одноклассников и других подростков, что направлялись к концу двора и бурно обсуждали план игры, не упуская возможность посмеяться над своими шутками. Кто-то шёл и подбрасывал вверх зелёный мяч, кто-то по дороге игрался с битой, пока тому не сказали «перестань махать им без конца!». Иришке нравится это игра не меньше, чем еë ровесникам. Особенно нравится быть в роли нейтралитета, что подаëт мячик двум командам и может же им кинуть в любых игроков этих же команд. Она подающая, ей можно целиться и бросать кому-то на поле «свечки», и за это ничего не будет. Но сейчас еë душа просила о спокойной обстановке. — Каковы ваши планы на этот день, товарищ Ирина? — Люсенька в знак любопытства вновь вытянула свои тросы и будто вопросительно посмотрела на неё, направив кончики. — Возвращаемся к той задумке, касательно сгенерированной информации о терминологии художников будущего. Будем создавать словарик. Ты будешь диктовать и пояснять, а я анализировать и записывать. Сначала тот термин, а затем свой обозначенный перевод. И так будем потихоньку… — Ирина настолько ушла в серьёзные рассуждения, что забыла про простое правило «смотреть под ноги», и в результате этого споткнулась об откуда-то взявшийся на пути камень и была готова упасть передом на траву. Но её падение предотвратил прибежавший к ней с крыльца здания Филипп, который в последние минуты схватил за обе плечи и натянул девчушку на себя. — Ты как? Не ушиблась? — Я? Только пальцами на ноге ударилась. А в остальном — порядок, — тихо прошипела от боли Ирина, но наряду с болезненными ощущениями было и изумление при виде высокого, светловолосого парнишки с едва заметными скулами на лице и серым цветом глаз. — Спасибо… — Не за что! Только в следующий раз будь аккуратней. Я, кстати, Филя. То есть, Филипп Николаевич Ласточкин, лидер отряда пионеров восьмого «Б» Семипалатинской школы. А ты, стало быть… — в знак знакомства Филипп, встав перед ней, вытянул правую руку. «ТВОЮ ДИВИЗИЮ!.. Теперь ясно, почему тот Ласточкин здесь был. Потому что он провожал своего родственника. Неужто это его сын?.. Нет, дурочка, отчество-то не Степанович. Значит, племянник… Совпадение, что он здесь? Или же?.. Так! Спокойно, Ирина. Спокойно… Как сказала Валька? Не спеши с выводами!..» — после секундных раздумий девочка вернулась к начатому разговору: — Ирина… Ирина Георгиевна Сеченова, — представившись, пожала ладонь в ответ и быстро отдёрнула: его пальцы были неприятно холодными в противовес летней погоде. — Правильно я понимаю, ты — ближайшая родственница Дмитрия Сергеевича? Самого директора Предприятия? Министра промышленности СССР? — Ну, в целом, да, я… — от резко охваченной растерянности её слова прозвучали невнятно. — О, моё почтение! — чуть наклонился вперёд Филипп, опустив голову. — Нет-нет-нет! Не надо так… официально! — Ирину накрыла неловкость вплоть до покрасневших румян. — Ну как же «не надо»? Ведь передо мной — родственница такой известной миру личности. И к тому же, чуток подслушал некоторых товарищей из твоего отряда, добротой славишься… — Я, конечно, глубоко тронута. Но я не люблю так светиться и вообще быть в центре внимания. Да и ничего важного для общества не сделала, чтоб такие почести с поклонами заслужить… Нет-нет! Я за простоту общения! — Всё понял, — Филипп вновь встал в полный рост. — Извини, если вдруг обидел. — Не-не, всё хорошо. Спасибо ещё раз за помощь! — Ирине от всей этой ситуации становилось до чёртиков не по себе. Единственное, что захотелось сейчас больше всего, это быстро смотаться. Хоть она сама до конца не понимала: от него сбежать или от чего-то другого? Но ноги рвались во все направления, где могло бы быть безопасно и, самое главное, одиноко. — Если ты на площадку, могу проводить. Я и так думал недолго прогуляться для вдохновения. А то одному скучно. — Нет, я в кабинет иду. Работа, творчество — всё такое. — Какое совпадение, я как раз туда думал направляться после прогулки! — Ирина только сейчас обратила внимание, что у Филиппа на плече тоже висит сумка, из которой он достал тетрадь. — Я стихи писал, не знал, как завершить. А теперь знаю. Не против, если вместе до кабинета дойдём? Могу помочь сумку донести. «Против! Я и одна не заблужусь! Только уйди, пожалуйста! Оставь меня в покое!» — внутренний голос издал протест не без нервозности. «Погоди… Он вроде бы дружелюбно себя ведёт. Тон в его голосе не такой высокомерный, как у его дяди. Да и помог избежать падения. Прогнать его как-то… неправильно. Обижать не хочется. И потом. Проводить и помочь — не значит, что это сразу первый шаг ко вспыхнувшим чувствам… любви. Мои товарищи помогают друг другу просто так. Друзья тоже помогают друг другу просто так. И тут всё — просто так. Никаких таких намёков на чувства и эти… вожделения. Или что там бывает? Простая вежливость…» — из сознания вмешалась другая мысль, что звучала логически. — Что ж, я не против компании. Но сумку я сама понесу. Для поддержки равновесия, — выдавила улыбку Сеченова. — Как скажешь, — Филипп встал с правой стороны от неё. Благо для девочки, тот не вздумал исполнять какие-либо жесты, как например ни с того ни с сего взять за ручку. — Ты упомянул стихи. Давно их пишешь? — направилась она вместе с ним тихими шажками к зданию лагеря. По правде говоря, Ирина не знала, о чём можно толковать. Ей, что оказалась в подобной ситуации в первый раз за свою юную жизнь, вообще не ясно, как себя вести наедине с мальчиком. Прочитанные ей любовные лирики, будь то «Онегин» или «Призрак Оперы» здесь не помогут, ибо там ситуации вымышленные и совсем не похожи на её сюжет, и, испытала некое облегчение она, хорошо, что не похожи. Мамы, с которой можно было бы поговорить на такую тему (а заодно пролить свет истины и про чувства Лиды тоже), рядом нет, а по телефону лагеря можно сделать звонки только в крайне экстренных случаях. К девочкам из своего отряда не подойдёт: страшно, стыдно, ведь могут засмеять. Поэтому речь о стихах — первое, что пришло в голову. А если дальше идти молча, от накопленной неловкости, что могла перерасти в паническое цунами, под этими волнами упала бы в обморок. «Лучше бы сказала чего-то такое и пошла бы в одиночку! Не мучалась так, как сейчас!» — протянул недовольно её фантомный голос. «Пожалуйста, заткнись…» — в голове пошёл спор. — С пятого класса увлёкся писательством. Но, честно говоря, мне больше нравится писать большие рассказы, что-то по типу пьес. Стихи — это так, творческий эксперимент для разнообразия, — ответил Филипп, чувствуя гордость за себя. — Здорово. Завидую тем людям, у кого хватает терпение на такое. А ты серьёзно подошёл к этому делу? Или писательство — просто увлечение для души? — выделив для себя, что пока идёт всë гладко, Ирина продолжала в том же духе. Не использовала лесть или другой какой хитрый приëм, считая искренность — лучшим спутником в знакомстве. Такого мнения был и еë отец, а он для Ирины — мудрый советчик. — Сначала думал, что это временная забава. Но понаблюдав, как мой дядя занимается постановками, редактирует пьесы, я этим сильно загорелся. И твёрдо решил, что писательство — дело моей жизни. Буду прикладывать максимум усилий, чтоб актёры сами захотели играть по моему сценарию и быть героями моих историй. Будь хоть живые люди, хоть роботы. «Боюсь, твой дядя — не лучший пример для подражания…» — промелькнул в еë мыслях сарказм. — Судя по тому, как ты про это говоришь, и говоришь со всей душой, уверена, у тебя всë получится. «Твою дивизию!.. Это было слишком искренне! Слишком вежливо… Ирка, типун тебе на язык!» — из глубин разума пошли ругательства на саму себя. — О, спасибо. Для начинающего вроде меня, такие слова — как глоток свежего воздуха. Когда будет моя первая постановка, я тебя обязательно приглашу. Неважно, далеко ли ты живёшь. Приглашу. Лично, — произнёс Филипп чуть ли не торжественно. И, показалось ей, он немного нервничал, но не мог не скрыть радости. И вот сейчас он вдруг остановился вместе с ней, не отрывая взора. — Слухи не обманули. Ты в самом деле добрый человек. По твоим глазам это видно, а они — зеркало души. — Только зеркала я давно не полировала… — поняв, что ляпнула нечто абсурдное, Ирина тут же смущëнно прикрыла рот ладонями, — То есть, я не это имела ввиду… — ладони спрятали всё и без того покрасневшее от стыда лицо. — Да твою ж дивизию… — О, идеальная рифма к слову «поэзия». Нет сомнений, ты просто муза! — издал смешок Филипп, но смех был добродушный, с последующими выраженным тоном умиления и действиями, которые девчушку мгновенно выбили из колеи. Он осторожно притронулся к еë ладоням, чтобы их опустить и открыть лицо, а сам приблизился к ней на расстояние поцелуя. — Не прячь себя. Ибо ты очень красивая. Особенно, когда смущаешься. «Я сейчас сгорю со стыда. И, наверное, меня стошнит на почве от всех этих волнений!» — протянул её внутренний голос чуть ли не панически. А к горлу в самом деле подступил ком. — Что с тобой? Ты вдруг побледнела! Тебе плохо? — тут же заметил перемену Ласточкин. — Отрицательная реакция на лактозу. Я думала, что она прошла со временём детского сада… Прости, пожалуйста, я лучше пойду к себе!.. — Может, вожатых позвать? Или врача? — Не, не надо! У меня в рюкзаке есть свои таблетки… Ещё увидимся, была рада познакомиться! — почти выкрикнула Ирина и, схватившись за живот, хотя рука больше тянулась к бешеному сердцу, побежала в сторону своего домика и чуть было повторно не споткнулась об этот же камень. Забежав в помещение, убрала сетку, закрыла за собой дверь, сняла сумку, едва еë не бросив на пол. И с грохотом плюхнулась на кровать. Дыхание участилось, тело бросило в дрожь и холодный пот. Ком, который был готов выйти наружу, она едва проглотила: не очень-то хотелось в первый день стоять скрючившись над раковиной в ванной. — Мной зафиксированы скачки адреналина. Однако симптомы не совпадают с вашими словами об отрицательной реакции на лактозу, которой у вас нет, — заговорила Люсенька. — О, кто соизволил вмешаться! Что же ты до этого молчала? — ругнулась она в порыве злости и, осознав это, сразу притихла и виновато посмотрела на перчатку. — Прости… — Успокойтесь, товарищ Ирина. Мне не свойственны обиды. Но мне любопытен мотив ваших, не побоюсь этого слова, странных действий. — Я испугалась! — призналась Сеченова, вытерев вспотевшее лицо найденной на столике салфеткой. — Ибо всë пошло… слишком быстро… Понимаешь? — Поясните, пожалуйста, что именно вас напугало? Мои алгоритмы не распознали угрозы в ваш адрес со стороны товарища Ласточкина. Оскорблений не было, физического насилия тоже. — Да эти его слова и действия… Я просто поняла, к чему он пошёл! «Ой, ты красивая, когда смущаешься… Ты добрый человек… Какая передо мной личность, моё почтение…», — понизив голос, дабы передать Люсеньке картину случившегося, Ирина чуть хихикнула над своей озвучкой, но тревожность не проходила: лишь усилилась и давила на неë, как движущиеся стены в камерах пыток со всех сторон. — Не успели толком познакомиться, а уже посыпались комплименты! И, скорее всего, целоваться вздумал. Комплименты на мою простую вежливость! С каких пор вежливость, как черта хорошего воспитания, стала рычагом для активации любовной симпатии и… поцелуя? А взгляд у него какой был, Люсь! Ещё в столовой он меня им прожигал, я еле и ноги оттуда унесла! — Разве комплименты не считаются для людей приятным жестом? — Ну, вообще-то считаются. Но если люди проявляют друг к другу взаимность, — чуть успокоилась Ирина, сделав глубокий вдох, а затем выдох. — У меня же к Ласточкину нет этой взаимности. Да, он красивый, приятный в общении, он мне чуть понравился. Но как именно человек, а не кавалер!.. Да и вообще, я приехала сюда не за этим! Я… Я не понимаю… Для меня это всë совсем ново… — Под «всë совсем ново» вы подразумеваете влюблëнность? То есть, само явление любви в целом? — Да нет же! Просто… — кое-как Сеченова пыталась собраться с мыслями. — Просто я никогда не представляла себя в таких моментах: что могу кому-то понравиться, услышать комплименты, что мною заинтересуются в подобном ключе. Красота для меня — понятие субъективное. Я всегда довольствовалась только своим обществом и не жаловалась, что у меня нет друзей и уж тем более партнёра, меня всё устраивает… Или, быть может, я не представляла себя в таком положении потому, что у своих родителей не замечала этих чувств, и понемногу забрала себе их же качества, где заботе и дружелюбию есть место, а любви с еë страстями — нет? — Вынуждена признать, это звучит запутанно даже для моих алгоритмов, — прокомментировала Люся. — Да я уже сама во всём запуталась. Какие тут могут быть мальчики, если в самой себе разобраться не могу? Голова кругом! — отчаянно вздохнула девчушка, схватившись за пряди своих волос. — Давайте я вас спрошу так. Вы сами лично стремитесь к положению быть чьей-то спутницей? Знакомиться с проявленной влюблëнностью в ваш адрес? — …Нет. Я не хочу разрушать свой комфорт. Или пока не хочу что-то менять в своей обстановке. Я могу быть, к примеру, собеседником. Или тем, кто может выслушивать. Но как на роль спутницы… Я себя не представляю. — Вижу только один логичный вариант — рассказать товарищу Ласточкину про свою позицию как есть. Что вы приехали сюда только в целях отдыха и творчества. Что ваш личный комфорт, несмотря на открытость и отзывчивость, вам дороже. И, поверьте мне, это не будет считаться эгоизмом. — Только признаться в таком порой ещё труднее, чем в любви. Ведь если это его первая влюблëнность, и если я скажу, что не хочу быть его девушкой, Филипп может неправильно меня понять, — девочка схватилась за голову, часто дыша. Пальцы задрожали ещё сильнее, на лбу появилась испарина. — Увидит, что взаимности нет, это скажется на его личности… Из-за этого он перестанет верить другим девушкам в будущем. Это заденет самую чувствительную струну, испортит психику, станет угрюмым… Моя правда может причинить боль! — Товарищ Ирина, простите мою прямоту, но это звучит абсурдно. Вы напрасно забегаете вперёд и выражаете это всë в мрачных красках. Однако вас можно понять, ибо вы снова включили свою ту неугомонную сторону личности, что думает и беспокоится о других людях и их моральном состоянии в первую очередь. — Знаю, я иногда перегибаю палку. Но относится наплевательски к другим людям я не могу… Не могу и всё, хоть ты тресни! — Я не могу треснуть, тем более вас. — Да не в буквальном смысле. Это просто выражение такое, — грустно улыбнулась Ирина, после чего перевела взгляд на окно, на небо, где вдалеке замечены очертания парящей платформы «Икар», а затем на горные хребты. Вдох-выдох, вдох-выдох… — Что вы задумали? — вдруг спросила Люся после того, как хозяйка закончила дыхательные упражнения. — Как ты сказала? Желание о собственном комфорте не считается эгоизмом? Значит, я не буду оправдываться об этом каждому. Попробую избежать встреч с Ласточкиным. Увидит, что я в нём не заинтересована, и Филипп сам ко мне остынет. И влюбится в другую. И будет красота. Он счастлив. Его возможная спутница счастлива. И я счастлива. Идеально! — вдруг она залилась смешком. — Всë так просто! — Рада слышать ваш позитивный тон. Хоть и ваш план не лишён местами некоторых странных деталей. А именно, как вы планируете избежать встреч? — Он же приезжий, так ведь? Первую половину дня я буду сидеть здесь. Он уедет со своим отрядом в три часа дня на автобусе, а там уже на «Вихре» прямо в Семей — и я вздохну спокойно. — То есть, вы даже будете пропускать завтрак? И прогулки на свежем воздухе? И развлекательные программы? — Я что-нибудь ещё придумаю. Обязательно придумаю. А сейчас… Неожиданно раздался стук в дверь, что девочка аж подпрыгнула на месте. Первая была мысль, что это мог заявиться Филипп. ЛС-1 тотчас затихла, убрав тросы. — Товарищ Сеченова, вас беспокоит Евгений Олегович. Могу я к вам зайти? — услышала она чуть обеспокоенный голос мужчины. — Да, конечно, — с некоторым недоумением ответила она, приняв на кровати положение сидя. Облегчение, которое ей хотелось ощутить, не явилось. Последовал едва слышный скрип двери, на пол комнаты упала тень зашедшего. Евгений встал в прихожей, глядя на девчушку: — Товарищ Сеченова, я заметил в кабинете ваше отсутствие. И хоть это не школьные уроки, на которые должны явиться, но всë же… Филипп Ласточкин мне сообщил о вашем состоянии. Я, как директор лагеря, должен знать все подробности о состоянии гостей. — Это была отрицательная реакция на лактозу, Евгений Олегович. Я наивно думала, что она у меня прошла с возрастом. Так что нет, я не отравилась едой из кухни вашего лагеря. Иначе все бы начали жаловаться, — и хоть девочке было стыдно об этом врать уже взрослому человеку, но признаться в том, что испугалась чувств со стороны сверстника не могла никак: это слишком личное. — Так-то верно, жалоб не было. Но, сами понимаете, работа у меня такая — контроль, ответственность… Сейчас вы как себя чувствуете? Если по-прежнему плохо, то я позову кого следует… — Не нужно, таблетки я выпила. Но мне хотелось бы ещë немного полежать, если можно. — Разумеется, отдыхайте. Однако постарайтесь не засиживаться здесь. Больше гуляйте на свежем воздухе. Иначе зачем приехали? Я поговорю с поварами, и гречневую кашу для вас исключат из меню. Выздоравливайте, — высказав всë необходимое и не услышав даже произнесённое «спасибо», Суворов вышел из домика, оставив девочку в смешанных чувствах, где к ним прибавилась вина за собственный язык. Спустя секунды она легла на кровать и вновь посмотрела на обзор неба через окно, с некой долей грусти наблюдая за платформой «Икар» и её механизмами. Ирина представила себе, чем сейчас занимается её дядя со своими коллегами, находясь в огромной штаб-квартите. Родной человек, с которым она смогла поговорить об этом сокровенном, вроде бы и близко находится, и в тот же момент так далеко. А с другой стороны, думает она, не хочет докучать ему своими проблемами, когда у него хватает других, более важных дел, касательно всех людей страны. Нечего слушать подростковую драму. И тут внутри юной Сеченовой что-то щёлкнуло. С упоминанием об отце, дяде, вспомнилась и общая черта между ними тремя сразу. То, что им всем помогает отвлечься от своей внутренней тягостности. — Люсенька, вернёмся к тому, к чему планировали. К той терминологии художников. Включай силу полимерных алгоритмов полностью, ибо мы будем работать, — заявила она более, чем уверенно, встав с постели и достав из сумки блокнот с пеналом при помощи Люсеньки и её телекинеза. На сей раз получилось…***
Письменное дело наряду с быстрыми зарисовками по теме помогло Ирине разгрести в голове бардак и немного отвлечься от назойливой дрожи с паранойей, уступив место полной сосредоточенности. Попутно в писании и разговоре с Люсей вспоминала некоторые услышанные ещё в Северной Пальмире реплики своего дяди, что звучали по радио или телевизору у неë дома, когда у того проходило интервью с репортëром Высоцкой. Каждое его слово несло особый смысл, ибо речь была об открытиях и знаниях. Еë это не могло не воодушевлять, маленького мечтателя. Конечно, совместное дело с Люсей она не считала прям таки научным, на Нобелевскую премию это не тянуло, но и к открытию для общества не стремилась. Это было только их личное деяние, что несло творческий и лингвистический характеры. Да и, признавалась Сеченова, всю работу выполняли полимерные алгоритмы еë перчатки. В то время как сама хозяйка лишь размышляла, анализировала, записывала, вспоминая как пишутся латинские буквы, придумывала синонимы на родном советском и делала пятиминутные перерывы, ходя по комнате, чтобы размяться. И всё это было не зря. Узнала столько терминов этих художников будущего, хоть и голова побаливает от массы не до конца переваренной информации. И Ирина не могла не отметить, что большинство слов звучат вслух забавно: эти «диджитал-арт», «туториал», «коммишен». Смех смехом, а так за лето можно подтянуть английский. Но последнее слово, которое оставила лично Люся в самом конце и не добавило пояснений гелевой ручкой, вызвало у девочки озадаченность: — «NSFW»? Это что? Что это такое вообще? — Полимерные алгоритмы не могут дать вам ответ на этот вопрос. — Почему? — Поставлен особый блок по инициативе Михаэля Генриховича Штокхаузена. — Таааааак! — протянула Ирина, изогнув бровь. — Это что-то опасное, да? — Небезопасное. Но это не то, о чëм вы подразумеваете под словом «небезопасное». — Хм. Инициатива Штокхаузена по вопросу безопасности… Почему его, а не дяди? — Дмитрий Сергеевич Сеченов не знает о заложенной во мне генерации по акрониму «NSFW». — Ага! Вот ты и проболталась! — воскликнула Ирина, но эта радость была лишь секундной. — Тьфу ты! Генерация по акрониму… Это что? — Полимерные алгоритмы не могут дать вам ответ на этот вопрос, — повторила Люся, что смахивало как на издëвку. — Твою дивизию! Тогда какой смысл существования этой… ерунды, если о ней даже дядя не знает? — Генерация по акрониму в процессе разработки меня возникла товарищем Штокхаузеном чисто случайно. Извлечь такую генерацию стало невозможно, несмотря на все попытки изменить алгоритмы. Поэтому товарищ Штокхаузен поставил блок. — Зачем ты тогда это написала, если информация заблокирована? — возмутилась Ирина. — Информация не заблокирована полностью. — Ой, что-то темнишь! — цокнула языком Сеченова, медленно покрутив головой. И устало вздохнула. — Но раз ты не можешь ответить, спрошу того, кто этот блок установил и зачем. Когда-нибудь я же встречу Михаэля Генриховича лично, раз это лето проведу на «Челомее». — Не думаю, что он расщедрится на пояснения. Тем более вам, ведь блок стоит именно от вас. — Я спрошу вежливо. Я же не хочу, чтобы он этот блок снимал. Просто спросить, что акроним означает. Да и не только про его расшифровку, — подписав рядом с «NSFW» карандашом слово «Небезопасное», Ирина отложила писанину и перевернула страницы блокнота к самой последней, где был закреплён прозрачный файл словно в папке с документом. Из него она достала сложанный в несколько раз и от этого помятый исписанный красивым почерком листок. От него по-прежнему веяло мужским дорогим одеколоном, потому аромат и держится долго, хоть уже слабо. Девочка смотрела на сложенное письмо с долей вины, ибо поступила неправильно, открыв его, прочтя и украв из маминой комнаты ещë год тому назад. Но заверяла себе, что делает это ради маминого счастья, и не только её. И спустя секунды перечитываний сунула листок назад в тот файл, а блокнот закрыла и убрала в сумку вместе с пеналом. Руки устали. Перчатка тоже. На сегодня хватит работы. От раздавшегося на улице гудков автобуса Ирина дëрнулась на месте. — Уже три часа? Так быстро? — за ответом на свои вопросы она поспешила к двери, приоткрыла её, чтобы посмотреть, что во дворе происходит. И к радости, к автобусу подходили все пионеры Семей, среди которых замечен Филипп. «Ещё немного, и он уедет… наконец-то!» — ликовала Ира, терпеливо наблюдая за тем, как те ребята в порядке очереди заходили в автобус. Но девочку напрягало то, что Ласточкин, пока стоял и ждал, без конца оглядывался по сторонам. И бросал взор именно в сторону еë домика периодически. В первый раз это всерьëз напугало Сеченову так, что едва вместе с дверью не легла на пол. Но вскоре автобус с пионерами тронулся с места, издав соответствующий гудок. И убедившись, что транспорт далеко, Ирина неспешными шажками вышла на низкий порог своего жилища. За полдня посиделки дома свет солнца показался таким резким, что пришлось сощурить глаза. Со стороны так на неë кто посмотрит, как некая Анастасия Билетвиц, и скажет: «Вампир восстал из теней…». И скажут правду. С такими ежедневными прятками не видать Иришке загара. «А будут они на выходных приезжать?» — неожиданно родившийся вопрос будто стрельнул в голове. Только спустя минуты до неë дошло, что стрельнул-то не вопрос, а усиленная головная боль. — Вам необходимо выпить соответствующий препарат, — добавила Люся. — Знаю, — бросила Ирина усталым тоном и направилась к сферическому домику поменьше, с помеченным красным крестиком на двери. Поговорив с молодой медсестрой о своей боли и получив большую таблетку парацетамола, которую выпила с трудом даже с водой, Сеченова вновь вышла на улицу и недовольно про себя фыркнула. С этими прятками и больной головой сходить и делать фотографии не получится. В первый раз Ирина решила сама распустить свой хвост с чёлкой, повязав резинку на кисть правой руки, дабы снять напряжение корней волос. И в самом деле — чуть голове стало легче. Но над ней продолжало висеть изнеможение. «Это я с позднего утра и до обеда только просидела. А дядя и его коллеги работают допоздна уже так несколько лет. Сколько они выпивают таблеток от головной боли? Отдавая себя всецело людям, совершенно не заботятся о своём организме… Это так грустно…» — промелькнуло в её мыслях. — Ира! — зов приближающейся Вальки отвлёк её от раздумий. Ирина нервно сглотнула, ибо визит Горбушиной к ней никогда просто так не осуществлялся. — Что-то случилось? — Это я у тебя хотела спросить. Что с тобой случилось? — Ничего. — Ира, — Валька осмотрелась по сторонам и, убедившись, что вокруг никого, добавила серьёзным тоном, ибо язык давно чесался и поделать с этим было ничего нельзя. — Пожалуйста, не надо мне пиздеть, врать ты не умеешь. Евгений Олегович мне доложился о якобы твоей аллергии на лактозу, хотя мы все знаем, что ты гречку за обе щеки уплетаешь. И, раз на то пошло, сам лидер пионеров Семей мне все уши прожжужал. «Ой, а что с ней? Да как она? Я так за неё испугался! Почему она из домика так долго не выходит? Может, в самом деле врача вызвать? Тра-та-та-та-та…» Аж, в самом деле, так заебал! Думала, я его битой убью! — Твою ж дивизию! — только это и процедила сквозь зубы Ирина, легонько ударив себя по лицу от стыда. И её лицо предательски покраснело. — Да ладно?! — удивлённо уставилась на неё Валентина, широко улыбнувшись. — Ооооооооооо, всё ясно! — Ничего не ясно! — начала отмахиваться Сеченова. — Да он в тебя влюбился! Теперь понятно, чего он всё суетился тут бегал. Туда-сюда, туда-сюда! Из лагеря на площадку, из площадки в лагерь!.. Охренеть и не встать! — залилась она смехом. — Пожалуйста, тихо! — с мольбой протараторила Ирина. — Что-то я тебя не понимаю. Он тебя обидел? Или что? — Не здесь. В другом месте. Подальше от здания… — донёсся шёпот. — На площадке сейчас никого. Там можем поговорить…