Мир через объектив или/и полимер

— В смысле «они все мертвы»? Наху… Зачем? Я не ради этого на съëмки соглашался, чтобы в итоге узнать, что моего персонажа убил его же помощник! Что вообще за мода пошла — всех сливать под летальный исход? — Нечаев старался не ругаться матом, но всё равно негодовал после услышанных откровений о недавнем финале настольной игры «Предприятие — Лукоморье». А финал затронул таки душевную струну. День стоял по-прежнему ясным, прохладным, подступающие слоистые, бело-серые облака намекали о скором дожде под вечер или даже раньше. Серёжа всë также находился с группой пионеров в парке культуры и отдыха, посиживал на скамейке на фоне декоративной растительности, будучи окружённым детьми, словно это они его охраняют, а не он за ними присматривает. И хоть не испытывает восторга от таких обстоятельств на задании и тупиков, и собеседники для него нетипичные — не солдаты, роботы да высшие сословия, а всё же компания с оптимистичными подростками ему пришлась больше по душе, нежели с их «Вожатой» и тем же Штоком. Оба — такие страшные зануды. Пионеры тоже не без своего порой заумства, но по большей части простые и весёлые ребята. Пусть воспоминания о собственном прошлом у него обрывочны даже без установленного модуля «Восход», про его детство и вовсе пусто. Однако какие-то частички ностальгии вышли из тёмной глубины, и теперь их никуда не денешь. С детьми он немного смог почувствовать себя ребёнком: мелким мальчуганом, который не прочь сейчас погонять мячи, лапту во дворе, поесть на лавочке эскимо, беседовать про любимые мультфильмы и хохотать ни о чём, наслаждаясь греющими лучами дневной светилы до наступления холодных сумерек. Таков мир выглядит в его понимании — простым, беззаботным, добрым. Но как бы воображение позитивно не было настроено, задание упорно напоминало о себе. Следующих указаний от Сеченова и Штокхаузена нет, и это напрягало майора с каждой минутой. Продолжая думать про второго (и про все эти ему непонятные истории внутри семьи тоже, которые вызывали навязчивые подозрения насчëт Штокхаузена и сомнения в правдивости его слов), Сергей хмурился. А когда не увидел немца в компании с Ириной, который должен был вместе с ней давно выйти из ВДНХ и двигаться к границе комплекса, насторожился. Не к добру эта картина, ох не к добру: «Чего ты себе мозги ебёшь? Музей немаленький. Пока он там походит, поспрашивает всех своих знакомых: на всё время нужно… А раз меня не позвал, значит, всё нормально… Или не зовёт из своей вредности, боится, что я его опозорю перед Ириной? Ой, больно надо: сам пусть выкручивается как хочет!..» — вроде бы мысль логичная, но не выглядела убедительной. «Не нравится, что Ирина и Ласточкин находятся сейчас под одной крышей. Какова вероятность, что он её не поймает прежде, чем Шток её успеет найти? Не начнёт втирать свою безумную дичь, запугивать, угрожать ей? Хоть я и не знаю Сеченову, но, ебучие пироги, ребёнок — есть ребёнок. Взрослый от испуга натворит делов, чего уж про ребёнка говорить… Да ещё это правило с арестом — хуйня какая-то. Кто это вообще придумал? Какой зазнавшийся кретин?» — подавили его минутное утешение злоба и безысходность. Юнцы понимали, о чём он думал: на работе ведь. Поэтому старались его бодро поддерживать, как любой пионер своего старшего брата — комсомольца, слушали про поставленное дело внимательно, со всеми серьёзностью и сосредоточенностью. Но никто не мог скрыть улыбки и смех, стоило только начать говорить о настольной игре. Особенно Стася Вавилова с Юркой Елизаровым, которые сидели рядом с ним и пересказывали пережитые, игровые моменты; так в разговоре упомянулось, что в роли Василисы Премудрой была как раз Ирина. Ботаники, гордо кличущими себя фольклористами, но всё равно для многих оставались ботаниками, отзываются о ней в положительном ключе. Благодаря этому Сергею удалось хоть немного представить личность племянницы шефа для предстоящих с ней бесед как с потерпевшей от нападок преступника. — Товарищ майор, ну не бывает счастливых концов. Взять хотя бы нашу литературу, где, как правило, все главные герои трагично умирают. А страдания — это самый важный элемент любого повествования, — деловито объясняла Варька, стоя перед названным «старшим братом — комсомольцем». — Вот отсюда все и проблемы! Не повторяйте ошибки прошлого! Точнее, не берите пример с того же Пушкина, Достоевского, Гоголя… Со всех этих письменных садистов, что больше для читателей эти страдания создали, которым потом про них сочинения надо писать. Делайте что хотите, но Сергей-царевич должен вернуться. И Василиса Премудрая, и все эти Волшебники. Просто обязаны! — тон звучал требовательным, но он смешил Золотухину и подталкивал на действия в противовес его просьбам. Серёжа, глядя на её глаза и уловив в них искру озорства, не сомневался, что она у себя уже продумывает очередные пытки для персонажей, которых ждёт после чуда-воскрешения. Не дети, а какие-то литературные маньяки, думает он с некой опаской. Угораздило же к ним примкнуть. Постепенно атмосфера беззаботности стихала, возвращая на место первоначальную серьёзность, смешанную с терзающей в глубине печалью. Хоть они не подавали виду, а Нечаев всё равно прочёл их общую мысль, да и по несколько растерянным их глазам это видно. Он не мог их успокоить, дать совет, мол, да просто забейте, всё наладится. Пионеры забьют гвоздь в древесину, когда делают скворечник, но никогда не забьют на святое им товарищество. — До сих пор не верю, что Филёк так мог поступить, — разочарованно пробурчала Станислава. — Аналогично. Когда у нас начнётся новый учебный год, ты возглавишь наш отряд, — уверенно ответил ей Юрий, но тоже не без грусти: ведь Филипп был для него другом, советником, помогал не один раз. И такой подлый поступок по отношению к девочке из другого отряда. Ради чего? Слепых мечтаний? — Угу. А я тебя замещать буду, — согласилась с ним Золотухина, и вроде бы Стася на это улыбнулась, но не могла почувствовать полную радость и гордость, что пионеры выбирают её идеальным кандидатом. Казалось девочке, что она будто бы… отнимает это дело у другого. Нечестно. Неправильно. — Слушайте, — начал Серёжа, подбирая нужные слова. — Я, конечно, всё понимаю, он поступил хреново. И не хочу его оправдывать. Но ваш Филёк — такой же обычный парень. Запутался малец. Его же стремление и ослепило. И вдовесок, этот хрен… его дядя — тот ещё пизд… сказочник. Если в Филиппе ещё осталась капля совести, явится к вам, извинится, и с достоинством передаст роль капитана другому. — Будем надеяться, что так и будет. Но сейчас мы все надеемся только на арест Ласточкина постарше, — прошипела со злобой Вавилова. — А уж Дмитрий Сергеевич как надеется, — пробурчал про себя майор и заметил активацию своей перчатки, что значилась вызовом; сразу подумал о начальстве. Махнув ладонью, сообщая тем самым, что нужно отойти, пионеры понимающе кивнули. И он встал со скамьи, отдалившись от компании на несколько метров для личной беседы. — Товарх’ищ майорх, как обстановка на фасаде ВДНХ? — к его недовольству, это был опять Михаэль («За день со мной не наговорился? Задолбал…» — мысленно фыркнул Нечаев). — Тишина, порядок. Ласточкин так и не вышел из музея… Вот же умный ублюдок. А ты где есть? И где Сеченова? Не нашёл что ли? — хотелось ещё сказать майору: «Или нашëл, но после всех этих признаний психанула и послала на три буквы?», но решил промолчать. Вспомнив недавно услышанные прилагательные об Ирине как «спокойная», «добрая» и «щедрая», он только помотал головой, отбросив свой последний вопрос как усмешку над немцем. Да и самому лично не хотелось считать племянницу Сеченова каким-то озлобленным ребёнком. — Так вышло, что я теперх’ь в меньшинстве… Дмитрх’ий Серх’геевич порх’учил вам искать Ирх’ину. Ситуация ещё сильнее осложнилась. И что хуже всего — Ирх’ина оказалась под манипуляцией срх’азу двух потенциальных врх’едителей нашего дела. А то уже и трх’ёх, если мы опоздали… — недовольным тоном сообщил Штокхаузен, и помимо его голоса П-3 услышал другой, механический звук, принадлежащий роботу. Слова машины не разборчивы, нежели возмущения Штока, — …Уйди от меня со своими дрх’угими непрх’емами!.. Нет, я не нуждаюсь сейчас во сне! Я не хочу дрх’емать!.. Я спокоен! Спокоен!.. — вскоре его ругательство сменилось искренним раскаянием. — Прх’остите, агент П-3, я это не вам говорх’ил. — Прощаю!.. Блять! Так и знал, что это и произойдёт: правило с запретом ареста на территории музея — херотень редкостная! О чём заведующие вообще думали? Вернее, чем думали? Умники-хуюмники! — повысил голос Нечаев и, помахав рукой пионерам на прощание, быстро двинулся к многомаршевой лестнице. Во время спуска даже не держался за перилы: считал, они только замедляют его ход. — А с тобой что произошло? — Неудачно упал со ступеней… — последовал в ответ угрюмый вздох немца с чувством стыда, но спустя секунды он взбодрился, перечисляя плюсы. — Однако со мной всё в порх’ядке: перх’еломов нет, лишь мелкий ушиб. Чувствую себя замечательно, так что попрх’обую сбежать из медпункта от этого назойливого рх’обота… — Сиди на одном месте смирно: не хватало, чтобы ты мне под ногами мешался, припиздился где по новой и отправился прямо в больницу! И кому от этого лучше будет — Сеченову, или твоей Романовой? — скомандовал грубо Серёжа. — Лучше скажи, что за очередные «потенциальные вредители» вдруг нашлись? — Перх’вая личность — бывший полковник рх’азведки, Зинаида Петрх’овна Мурх’авьёва. Не сомневаюсь, что она вновь нас подслушала черх’ез свою техническую лазейку, и убедила Ирх’ину идти к Стефану, — несколько обиженно произнёс Михаэль. И начальство и подчинённый его соотнесли к ненужному сейчас звену. Ненужному, беспомощному. Как это унизительно. Но если нарушит, в первую очередь, приказ Сеченова, и его побег из медпункта засекут неожиданно сработанные камеры в ВДНХ, не избежать потом новых проблем. Не хочется под конец рабочего, без того тяжёлого дня выслушивать замечания и нотации. Вот и остаётся только быть тише воды и ниже травы, хочешь этого или нет. — Баба Зина что ли? — нахмурился с некоторым удивлением майор, вспомнив, что недавно встречал эту старушку на улице «Челомея» и читал про неё краткую биографию как о бывшем сотруднике Предприятия 3826 для маленького прояснения своей памяти, и чтобы время убить. Но память не прояснилась, конечно, однако новая информация какая-никакая в его голове сохранилась. — А ей за каким хером это всё понадобилось? В чём выгода? — Тоже хочет отомстить Ласточкину, как и многие на Прх’едпрх’иятии. Все сотрх’удники так и ждут, когда он попадëтся на удочку, и его выгонят из ВДНХ! Словно собрх’ались на прх’едставление века! — донëсся сарказм. — И как большинство, Зинаида рх’ешила ему отомстить не своими рх’уками. Только те надеются на здешних рх’оботов, а она подговорх’ила именно Сеченову. — Дай угадаю: она дала тебе туманные какие-то намëки, а ты решил это по-своему, увидев в ней заговорщика! — усомнился Серёжа насчёт Бабы Зины, зная не понаслышке, как Михаэль к ней относится, как и она к нему; однажды пришлось стать свидетелем их словесной перепалки. Для неё — он Фриц. А для него — тоже мало приятный субъект. — Это вы сейчас на что намекаете? — На то, что Ирина сама могла решиться на беседу с Ласточкиным. Сколько ей? Пятнадцать лет. Немаленькая в принципе девочка, в одном шаге от комсомольцев. И тут не нужен третий лишний, чтобы для себя решить, как этот человек в той или иной степени морально довëл. — Это не в её манерх’е! — терпимо возразил Штокхаузен. — Прх’и всём понимании к их пионерх’ским законам и отваге, но Сеченова чаще прх’идерх’живается осторх’ожности! — Дети меняют принципы, прикинь? — саркастически выразился майор. — Если с её мамой романы строишь, ещё не значит, что Ирину хорошо знаешь! — Товарх’ищ майорх, это не мои слова, а самого Дмитрх’ия Серх’геевича, рх’аз мне не верх’ите! — Михаэль хотел доказать свою правоту, добавив, что узнал за 2 года тщательного изучения личности девочки. Но в последнюю минуту передумал: это Дима снисходительно отреагировал на его записи щебетаря, а от П-3 такого понимания точно не будет. Скорее даже станет новым поводом для конфликтов и громких обвинений в адрес Штокхаузена. Ругаться с ним Михаэлю, как бы порой агент не выводил его из себя, лишний раз не хотелось. Не мазохист. — Допустим! Ирина, по мнению шефа, тот человек, что во всю избегает неприятности. Ладно. Это возвращает к Зине как к очередному манипулятору. Но с бухты-барахты она не могла подойти к незнакомой девчонке и сказать прямо: «Давай, солнышко, иди к тому дяде и дай звездюлей, чтобы прям по пионерски…». Где тут смысл? — А вот тут вы ошибаетесь. Товарх’ищ Мурх’авьёва хорх’ошо знакома с её отцом — Георх’гием Серхг’еевичем, с которх’ым сотрх’удничала в годы войны и эпидемии. И сам Сеченов подтверх’дил, что Зинаида знает Ирх’ину уже очень давно. Чуть ли не с её младенчества. — Да ебучие пироги! Какой, однако, у нас тесный мир: кругом сплошь одни друзья да знакомые! — цокнул языком майор, не желая признавать, что его очередная теория оказалась всего лишь очередной теорией. Особенно перед Штоком. — Хоть убей, но не вижу логики еë действий: подговорить Ирину, чтобы та направилась к Степану. Какая-то подстава по отношению к ребёнку, которого знаешь давно. Просто ради чего эта вся херня?.. Ой, позже с ней разберусь, если она не ушла из ВДНХ. Кем является второй «потенциальный вредитель»? — Поскольку вы старх’ший оперх’уполномоченный по особо важным делам, то скажу всё как есть. Только это секрх’етная грх’афа оперх’ации, которх’ую возглавил Дмитрх’ий Серх’геевич. Думаю, вам не стоит объяснять значение данного терх’мина. — Слышал про такие графы, и не раз, и болтать об этом мне некому. Так что не темни. — И так. Вторх’ая личность, неожиданно вмешавшаяся в это дело — полимерх’ная перх’чатка Ирх’ины. Как прх’авило, это художественная нейрх’осеть ЛС-1, «Любые Сюжеты», которх’ую создали товарх’ищ Сеченов и я в качестве подарх’ка для девочки как для человека-творх’чества. Только в перх’чатку, помимо сети, загрх’ужена ещё остаточная, полимерх’ная личность рх’еально существующего человека — Любовь Харх’итоновна Захарх’ова. Или же, как написано в основном её школьном документе, Любовь Войцеховская. Перх’енос полимерх’а с её личностью был осуществлен по рх’ешению товарх’ища Сеченова для текущей медицинской оперх’ации, — продолжал объяснять Штокхаузен. Говорил не тая, так как в медпункте он только с медицинскими роботами. Ни одной людской души, ни «ромашек» с прослушкой. — Подрх’осток шестнадцати лет в данный момент. Хоть и была рх’ождена в Москве, но документы указывают на Замостье, где-то в Польше. Выпускница «института благорх’одных девиц» из Тамбовской губерх’нии, дочь Зофьи Войцеховской и покойного профессорх’а Захарх’ова. И, можно смело заявить, особо важный пациент Дмитрх’ия Серх’геевича. Любовь Войцеховская сейчас находится в стадии полного мозгового восстановления после случайного контакта с опасной рх’азновидностью полимерх’а. Инцидент ужасный, мы понесли потерх’и. С Любовь инцидент считается единичной… — Так, стоп-стоп-стоп! — Серёжа притормозил у основного арочного входа в музей, встав возле раздвижной модели химического элемента, чтобы переварить услышанное, которое местами его шокировало («Да нихрена не местами, блин! На моих глазах таких научных прорывов ещё не было! Твою мать…» — резко возразил его внутренний голос) и загнало в невидимый тупик на почву новых размышлений. — Хочешь сказать, что у Ирины подаренная перчатка с заключëнной в ней личностью? Такой же девчонки, только полимерной, в то время как еë… физическая личина в коме? Так что ли?! — Опуская все научные терх’мины, ибо это всë долго, да и сложно для вас, то… Да, всë верх’но. — То есть, это нормально, что ребёнок вышагивает со своей игрушкой — вашим подарком, где, блять, загружена личность ещё одного ребëнка на полимерной основе? Заебись у вас технические новшества! — фыркнул Серёжа. — При всём уважении к Дмитрию Сергеевичу, но когда наука вот так прямо касается детей — это жесть. Не, это я ещё мягко выразился!.. — Товарх’ищ майорх, я всë понимаю, что звучит это дико и даже аморх’ально. Но уверх’яю вас — над Любовь Войцеховской мы не ставим безумные эксперх’именты для дальнейших исследований полимерх’а. Мы только хотим еë спасти: девочке шестнадцать лет, имеет все шансы для дальнейшей жизни. А итог еë лечения сильно скажется в будущем: в области медицины, нейрх’обиологии, нейрх’охимии и много где ещё. За неë очень сильно печëтся Дмитрх’ий Серх’геевич как за свою дочь. И как за вас в своё врх’емя… «Как за вас в своё время…». Благодаря этим словам Серёжа подавил первоначальный шок и на ходу задумался. В его голове полная пустота об операции, всех деталей. Но он был уверен, что балансировал на грани между жизнь и смертью, и всё равно остался жив. Сколько стараний, времени и сил на это ушло? Поэтому не стал давать дальнейших комментариев, ссылаясь на то, что начальству виднее, если все свято уверенны, что это осуществляется во благо юной жизни. Смысл отпираться, возражать, и ужасаться? Про Войцеховскую подробности спросит лично у Сеченова с подтверждением от Штока, ибо сейчас интересовало только текущее дело: — Так… В чём заключалась идея подарить Ирине перчатку с полимерной личностью? Дмитрий Сергеевич, конечно, любит племянницу, любой родитель хочет радовать и баловать детей. Но полимерная перчатка с остатком полуживого человека — это всë же не говорящая игрушечная кукла. — Я не прх’ямой участник в нейрх’ополимерх’ной оперх’ации, всей карх’тины у меня нет. Так что постарх’аюсь объяснить всё понятно, исходя из слов когорх’ты Сеченова и своих наблюдений. Для положительного итога после восстановления еë мозга и тела, с Любовь нужно постоянно поддерх’живать контакт, пока она ещё остаётся полимерх’ной сущностью. Вести с ней беседы, вовлекать в еë любимые занятия, чтобы поддерх’живать моторх’ику, память… Всë необходимое для еë социального рх’азвития. Система подобного эксперх’имента рх’аботала замечательно… До пятьдесят четвëрх’того года. Смена власти, смена текущих задач для блага стрх’аны. Вы же знаете, как нас всех «очень любит» Политбюрх’о? Нам выдвинули много трх’ебований: то одно, то пятое, десятое. Но и Любовь мы не могли брх’осить. Перх’едать полимерх с еë личностью также никому не могли, да и сама полимерх’ная сущность отказывалась находить контакт с чужаками. Когорх’та на заседании рх’ешила немного изменить систему эксперх’имента, и все сошлись во мнении о прх’ивлечения к еë восстановления… рх’овесницы Войцеховской. Желательно, с похожими взглядами, увлечениями, и чтобы хозяйка была с ней всë врх’емя. Но и это тоже оказалось непрх’осто. Помните марх’т? Визит на «Челомей» тех пионерх’ов из Семей? — Хрен такое забудешь! — с неподдельным интересом слушал Нечаев. — Ну и дальше что? — Так вот, выбрх’али, как мы все думали, лучшие варх’ианты для Любовь по схожим интерх’есам. Пока те дети гуляли по «Челомею», Любовь в этот момент за ними тихо наблюдала. Долго. Но по итогу она не согласилась с ними контактирх’овать: ни с одним из них. Почему? Не ясно. И тут Дмитрх’ий Серх’геевич воврх’емя вспомнил прх’о свою племянницу, еë школьную харх’актерх’истику, еë схожий взгляд, и наше изобрх’етение — как рх’аз та полимерх’ная перх’чатка с демо-верх’сией художественной сети ЛС-1, «Любые Сюжеты», была почти готова. Когда Сеченов рх’ассказывал Войцеховской прх’о свою племянницу во всех деталях, Любовь к тому врх’емени уже залезла в еë перх’чатку и даже смогла нарх’исовать нейрх’онными нитями эскизы. Всë, это значило еë согласием быть с ней и выступать в рх’оли голосового ИИ для Ирх’ины… — И Ирина таким образом стала финальном участником в её восстановлении. И даже возможно — единственной подругой. Звучит как невероятная сказка, — Серёжа издал тихий смешок и в некотором смысле умилился, после чего преодолел главный вход в музей и оказался в огромном вестибюле перед макетом «Токамак» и спирали ДНК, едва не столкнувшись с посетителями. — Да, социальный эксперх’имент дал хорх’оший рх’езультат. Любовь начала быстрх’ее восстанавливаться. Но неожиданно, что именно сегодня пошли еë вспышки. И, к большому сожалению, это пассивно-агрх’ессивные вспышки… — Но Любовь согласилась контактировать с Ириной ради своего же здоровья. Каким образом стала для неё «потенциальным вредителем»? Детям, насколько помнится, инъекции нейрополимера не делают. Перчатки не атакуют же своих хозяев, — знал бы сейчас майор, что его последнее предложение имеет свою ироничную силу, и она скажется в будущем. Но пока его старую перчатку не заменили на «лучшую» версию, о мрачной стороне полимерного аксессуара он не мог подозревать. — Физически да, Любовь не наврх’едит Ирх’ине, не сможет. Войцеховская снисходительна к рх’овесникам из «своего мирх’овоззрх’ения». Но если вспышки эмоций и еë личности уже начались, рх’аз она меня моментально с ног сшибла, чтобы я ей не мешал «верх’шить суд», Любовь наврх’едит себе, если она себя выдаст. И рх’ечь сейчас не прх’о Сеченову, хотя она тоже попала между двух огней, как названная Войцеховской «сестрх'ëнка». Не подрх’уга, а именно сестрх'ëнка!.. — Ясно, про кого речь — Ласточкин, кому этот суд и адресован… — вынес вердикт Сергей, пробуя размышлять сейчас как эта Войцеховская. — Когда твою единственную подругу, родную душу, сильно обидели, тебе хочется отомстить за неё этому обидчику. И тут плевать на себя, свою жизнь, мораль, кто этот враг, что он из себя представляет в полной мере. Похуй абсолютно! Только месть и мучения в приоритете. Но если графа лечения секретна, как и личность Любовь в целом, и она себя проявит на глазах Ласточкина, то… — …Это может стать угрх’озой для всей нашей тайной медицинской оперх’ации. Как и для её жизни, и для Ирх’ины. Стефан не относится к тем людям, для которх’ых «молчание — золото», а молчать он точно не будет! — мрачно закончил за него Михаэль. — Дела на Прх’едпрх’иятии стрх’ого контрх’олирх’уются курх’аторх’ом Молотовым и всем Политбюрх’о! Чуть они прх’онюхают прх’о сложное лечение девочки — это всë! И мы уже ничего не докажем! — Ебучие пироги… — только и смог произвести Нечаев, почувствовав на себе сильное давление нарастающего напряжения. — Где сейчас Ласточкин? — Увы, товарх’ищ Сеченов и товарх’ищ Белякова не успели отследить местоположение Ласточкина: Любовь специально отключила связь с камерх’ами ВДНХ высокого доступа из комплекса «Челомей», благодарх’я своим воздействиям на дрх’угие полим… — голос немца резко пропал, оставив речь незаконченной. Пошли странные помехи, подавив слова, словно что-то или кто-то активировало подобие азбуки Морзе. Шипение, короткие сигналы. Снова шипение… Давило на душу холодным страхом. — Шток? Какого хрена? — начал недоумевать Нечаев, бросив вопросительный взгляд на нейроконтакты своей полимерной перчатки, что непривычно двигались из стороны в сторону, будто их изнутри ударило током. — Агент П-3, Люб. Бовь… подс… ша… нас… — сквозь шипение услышал он набор слогов, однако помехи стали настолько оглушительными, что связь не выдержала такого напряжения и сама отключилась. Но майор всё же смог распознать сказанное и, вставив у себя в голове предыдущие от немца слова о «воздействии Любовь с другими полимерами», понял, что теперь и он попал под горячую руку юной барышни. И это не могло его не взбесить: — Пиздец, приплыли! Нас всех одурачила и загнала в угол полимерная пездючка! — гневно прокомментировал Сергей. — Против взрослых, манипулируя своей подругой, видите ли, она решила пойти! Тоже мне героиня нашлась, блять! — Аккуратнее с выражениями, товарищ майор — ведь вас слышит ребёнок! Какой пример вы подаёте подрастающему поколению? — услышал он из вновь активированной перчатки теперь уже новый для себя голос, который так и был пропитан ядом, ехидностью и самодовольством. Девичий голос, от того и звонкий, но с наличием капли грубости и хрипотцы. Помехи сразу убавились. — Ну надо же — сама виновница торжества соизволила со мной говорить! Какая честь! — саркастически воскликнул Сергей, но не остановил шаги ни на секунду: продолжил свой путь, зайдя в почти безлюдный Зал Информации. Проигнорировал направленные на него взгляды «Терешковой» у главного стола, «Рафика» возле входа в соединëнный с залом лестничным коридором. — Советую не спешить идти дальше. Возвращайтесь назад — в парк! — прозвучал приказной тон. — Скажите-ка пожалуйста! С чего такие требования? — Интересно просто. Будете разумны, или я ошибусь… во второй раз? Не хотелось бы этого, конечно… — произнесла Любовь с толикой сожаления. — Да знаю я, что благодаря твоим стараниям Шток в медпункт угодил. Пиздец ты какая молодец! — говорил Сергей без удовольствия и насмешки над немцем (смешнее, когда тот сам спотыкается на ровном месте о воздух, без чьей-либо помощи). — Необходимая мера — мне пришлось сбить его с пути. Ибо он хотел сорвать наш план! — «Ваш» план? Или «твой» план? — протянул Сергей, не надеясь призвать полимерную девочку к совести. До таких упрямцев редко достучишься: он это и по себе знает. — Наш — мой, Ирины, и Зинаиды Петровны. Но, если быть предельно честной, я его просто несколько… доработала. Бегство от негодяя — это не разумный ход, утомительный. Прятки плохо скажутся на состоянии моей сестрëнки. Какова вероятность, что он не выйдет из тюрьмы и не начнёт её преследовать, мстить? Вне свободы не всякий сохраняет мораль. Так что лучше будет перестраховаться, если просто… убрать помеху одним щелчком пальцев! «Ну блять… И тут Шток прав оказался — Баба Зина входит в число заговорщиков, но явно не палача. А эта Люся из института — чего-то совсем не «благородная девица»…» — быстро проанализировал он, что вызывало мощную волну тревоги. А слова Войцеховской прозвучали для него холодно: никаких отсчëтов за свои действия, раскаяния, никакой благодарности. Они оскорбили Сергея как сына, к чьему названному в мыслях отцу отнеслись сейчас неправильно. И всё это спровоцировало появление ярости в его душе: — Вот ты так решила отплатить Дмитрию Сергеевичу за все его старания спасти твою жизнь, да? Подставляешь себя и Ирину? И ни капельки не стыдно? — Отнюдь. Я наоборот хочу покончить со страданиями Дмитрия Сергеевича, как со страданиями родителя. Он и сам этого желает. Все они желают крови осуждённого и последнего его вздоха. Но придерживаются законам и гуманизму! — подозрительно спокойно произнесла Любовь. — Ой, вот хватит из себя умную строить, а? Ты сейчас тупо оправдываешься желаниями других, делая вид, что ты прям о них беспокоишься. Но на деле ты ведёшь себя как последняя эгоистка! Если бы в самом деле думала об Ирине, не манипулировала ей как вздумается, не мешала Штоку выполнить задание Сеченова, и не отправила самому Сеченову сюрпризы в виде отключённых камер! Так что заканчивай свою безумную игру, пока не совершила ещё каких оплошностей! И скажи, где Ира! Покуда я её не найду — не уйду отсюда! — А потом что? Будете действительно ждать вечера, пока этот гад радуется? А в тюрьме ему вынесут смягчённый приговор, так как большинство преданных клиентов его борделя оттуда, с верха? Нет уж, не жить ему! Вернитесь в парк и ждите прихода Ирины в скором времени, когда закончим начатое! Буду признательна, если вы вызовите санитаров, чтобы было кому труп в «Павлов» отправить. Худрук послужит науке напоследок. А если вы не сделайте этого — станете соседом занудного австрийца в медпункте! Сергей был ошарашен услышанным от девчонки. Сколько на его счету было поймано преступников разных степеней, но ещё ни от одного из них не слышал подробной кровавой расправы. А страшно стало даже не за себя или Ласточкина, ибо он ему был противен до отвращения, а за Ирину. Какого ей будет от факта, что её подруга оказалась психически нездоровой, раз готова буквально Ириниными руками убить Стефана? А Дмитрию Сергеевичу, который намерен спасти её жизнь, выбрав следующие непростые действия, но не смог предвидеть подобное поведение своей пациентки? Или… не хотел этого видеть, отказывался из-за родительской любви к ней? Поэтому отсюда П-3 решил сделать следующее: махнуть рукой на Зинаиду (в другой раз может её задержать и допросить, знает где живёт), найти Сеченову, снять с неё эту долбаную перчатку и покинуть ВДНХ быстро, не оглядываясь. И лишь потом дождаться закрытия музея и возможность ареста. Тихо, без жертв и кровопролития. — Последний раз предупреждаю! Местоположение Ирины, будь так любезна! — требует Нечаев, спускаясь по лестнице и минуя экспонаты с «Вовчиками». До атриума рукой подать. — В фасад ВДНХ топайте, будьте так любезны! — передразнивает Любовь. — Сопля мелкая! Как только проснёшься и восстановишься — получишь по полной программе, помяни мои слова! — Ну-ну, удачи. Чую, она вам понадобится… — сардонически сказала Люся напоследок, оборвав связь. И сразу Сергей почувствовал, как у него резко заболела голова: давила на лоб и виски, что можно было услышать только собственное, ускоренное сердцебиение. Внутри возник какой-то жар до появления пота, словно при простуде с противной температурой. В глазах поплыло, из-за чего мужчине пришлось остановиться, оперевшись правой рукой на стену и нагнувшись передом к полу, скрипя зубами и сощурив глаза. А левую, где у перчатки нити лихорадочно извивались, зажал в кулак вместе с этими нитями. Он понял сразу, что недуг исходит из его устройства неким полимерно-микроволным изучением, который принесла для него Люся. Собрав всю волю какая есть, начал сопротивляться этой невидимой, враждебной силе. И, хоть это наивность детская, но помогло ведь! Излучение исчезло, словно его… вытолкнуло из тела. Или отразило подобно свету от зеркальной поверхности. Похер, как ушло, главное — что ушло. Головная боль прошла так же внезапно, как и появилась. А тросы перчатки, заметил Сергей, вернулись в нормальное состояние. Майор смог отдышаться, выпрямившись во весь рост и убрав руку от стены, полностью уверенный, что не упадёт со ступеней. Но спустя секунды прямой стойки и пошатанности передумал и облокотился боком на этот же уголок, продолжая прерывисто дышать и вытирать тыльной стороной со лба капли пота. — Какого хуя?! — рявкнула Люся сквозь вернувшиеся помехи. — Давила же до критической отметки… Так не должно было быть! НЕ ДОЛЖНО! — Выкуси, пездючка!.. — шепча, усмехнулся Нечаев в знак победы и напоследок услышал, как та огрызнулась и тем самым оборвала связь. Но радоваться триуму над этой гадюкой П-3 удалось недолго, когда из атриума раздался разного рода громкий шум: унисон, ругательства, звук разбитых вещей, и душераздирающий крик на фоне других. — Товарищ Нечаев, какое счастье, вы здесь! — сразу заметила его выбежавшая из центрального зала ошарашенная уборщица, которая остановилась перед ним и выдохнулась, жадно глотая воздух. Сергей увидел на светлом рукаве рабочей униформы ВДНХ горелый след, будто рядом с ней кто чиркнул спичкой или зажигалкой, или от костра на неë попал пепел. — Так, гражданка, спокойно! Что случилось? Пожар? — сказал Сергей «спокойно», но своему же совету не мог следовать. — Хуже. Не поверите, товарищ майор… Наши роботы спятили!.. — с ужасом в глазах протянула уборщица, кашлянув.

***

В первый раз страх накрывал его, когда услышал весть о закрытии его «закулисья», и в голове разыгралась картина краха всего его великолепия. Тогда он считал этот страх самым что не есть настоящим — сильным ударом по его, как считал и считает до сих пор, ранимой, творческой, жаждущей признания и авторитета душе. Но сейчас он понимает, что ошибся… Страх предыдущий был ничто по сравнению с тем, что испытывает Стефан Ласточкин на данный момент. В погоне за мелкой мошкой Стефан сам резко превратился в жертву. И теперь ищет спасение в любом уголке ВДНХ, прячась от преследующих роботов на земле и в воздухе как олень от стада собак. Домыслы не вызывали сомнений, всë было ясно как день — его атакует невидимая, зловещая сила, подчинившая себе местных роботов. А идёт она из полимерной перчатки Сеченовой, этой проклятой трусохвостки, возомнившей себя борцом против него. Кричит о правильности громко, а в противовес себе является воровкой и мерзавкой. Настоящее чудовище с ангельским личиком, от которого оказалось много вреда. Ирина сеяла зло через свою игрушку по всему музею как вирус. И вредит только ему — Ласточкину. Через подчинённых её воле «Пчёл». «Ох, какой скандальный видео-материал бы получился, со всеми доказательствами перед столькими зрителями!» — восторженно подумал Стефан в адреналине ужаса на бегу, но его красочную мысль прервал удар тока рядом с ним, в результате чего упал на пол…

***

Работники ВДНХ не сразу поняли в чём конкретно дело. Заметили сначала выбежавшую из зала «Ботаника» девочку в жëлтом свитере, которую не могли ни догнать ни успокоить, а после вообще пропала из видимости. Затем подошедшего к разъярëнному Стефану того самого «Рафика», отреагировавшего на его «некультурное поведение». Пузатенький робот по имени Иннокентий вежливо вынес второе предупреждение, а вместе с тем пытался проводить худрука из музея. По закону жанра, мужчина громко ему сопротивлялся, махая на робота руками и обзывая его «тупой железкой». Знакомое сотрудникам музеям зрелище с нарушителями, даже фразы у этих хулиганов звучат всегда практически одинаково — ничего странного. Но когда на Стефана вдруг налетели «Пчëлы» и начали атаковать его электронными зарядами из своих предназначенных для ремонтных работ трос, сразу отметили такое поведение своих роботов ненормальным. Отозвавшиеся смельчаки бросились помочь Ласточкину, хотя не особо ему сочувствовали за всë от него хорошее по светлой памяти. Однако любая попытка приблизиться к нему заканчивалась для людей отталкивающим ударом «Пчёл» слабым током и последующей неприятной болью с ожогами. Тем самым дроны давали каждому понять, что никого не подпустят к Ласточкину, сделав его своим заложником. Этих предупреждений хватило для следующего шага. Тотчас по всей музейной витрине раздалась сигнализация. Работники ВДНХ, не поддавшиеся агрессии «Терешковы» начали действовать оперативно, проводя испуганных и недоумевающих посетителей к выходу в парк, прося не паниковать, не бояться, утешая, что всё возобновится в скором времени. Тем более майор Нечаев был на месте, а это значило, что порядок восстановится быстро. Слава Хомо Футурум, роботы снаружи музея вели себя как обычно, и на том гости и местные вздохнули с облегчением. К пострадавшим сбежавшиеся «Доки» начали оказывать помощь прямо на месте — серьёзных травм ни у кого не оказалось. А люди разделились на два лагеря: кто желал провести время в музее и ждать окончания ЧС, и кто пожелал покинуть полигон.

***

Михаэль был также эвакуирован из музея, выйдя в парк под присмотром лечащего его в медпункте «РАФ-9», который за проведëнные минуты под конец просто взбесил. Добрый робот, но назойливый до ужаса, вечно лез с вопросами «Как ваше состояние?» и «Вы точно не желаете вздремнуть?», повторяя их несколько раз. И всë же оказал услугу: благодаря инъекции непрема его колени перестали болеть, будто того падения и не было. Жаль только, с досадой отмечает Михаэль, от асфальтной болезни нет лекарства. Сейчас он сосредоточенно шëл по территории парка и оглядывался по сторонам, пытаясь обнаружить среди собравшихся людей, гостей и сотрудников музея, агента П-3 и Ласточкина. Вдруг, майор уже арестовал худрука, и покинул с ним витрину через запасной выход? Внутри теперь нет толпы, негласное правило ВДНХ потеряло свою силу. Всё может быть. Но осматривая периметр дальше, ни первого, ни второго не видно. И в совершëнном аресте Штокхаузен сразу засомневался, вспомнив, что там ещё Любовь выступает со своими опасными причудами. Среди группы подростков-пионеров, которые собрались вместе и громко обсуждали происходящее, Михаэль не нашëл Ирину. Что и пугало, и при этом не особо удивило, сопоставив цепочку событий. Подходить к детям и спрашивать не имело смысла: они все ведь в музее делились на свои компании и гуляли самостоятельно по музею где угодно, вряд ли у кого Сеченова попадала в поле зрения. Напротив кто-то хорошо постарался, чтобы Ирина осталась без внимания. Было ему ясно, кто именно это всё осуществил, получив доступ через полимеры к лазейкам ВДНХ. «Что же ты наделала?» — мысленно ругал Михаэль полуживую юную барышню. «Надо как-то отключить Войцеховскую… Или отсоединить еë от управления через полимеры… Должен быть способ. Но через модуль связываться опасно: она нас снова может подслушать. Другое средство связи используем. Старое, проверенное…» — недолго поразмыслив, он увидел за пределами ворот телефонную будку. И, сняв «мысль» со своего виска и заверив роботу про своё самостоятельное передвижение в одиночку, быстро направился к выходу из парка. После того как зашëл в кабину, достал из кармана перво попавшиеся копейки и без осчитываний вставил их в денежный отсек. Взял трубку и начал пальцем крутить цифровой барабан. Дважды барабан слетал с трясучего указательного пальца, из-за чего приходилось набирать всё заново. Но взяв себя в руки, смог наконец-то совершить звонок в штаб-квартиру «Челомея». Спустя секунды, которые длились чуть ли не вечность, он услышал приглушённый голос академика. Как повезло, что не секретаря или кого-либо ещё из посредников: — Я ждал, когда ты позвонишь. Мы успели оценить внешний периметр ВДНХ, так что я уже связался с людьми из «Вавилова»: их охрана скоро прибудет на место… — следом после перечеслений прозвучало дружеское беспокойство. — Как сейчас твоё состояние? Штокхаузен заметил следующее: раз Сеченов опустил официальное обращение к нему, значит, никого из «Аргентума» рядом с ним больше нет. — Могло быть и хуже, — чуть улыбнулся Михаэль: от услышанной новости о приезде охраны из ботанического комплекса настроение у него понемногу поднялось. — Главное, боль не мучает. — Хоть это хорошо. Сергей в музее? — Да. И… он знает о Любовь Войцеховской. И об оперх’ации. Прх’ишлось сказать. — Он надëжный человек, не без эмпатии, хоть и кажется с виду грозным, но это не так. Мне хотелось обо всём ему рассказать самому, когда бы выпало удачное время. Как и моей девочке… — По сути, это и входило в план на сегодня. Рх’азве нет? — уточняет Штокхаузен. — Входило. И всë же я чувствую, что подвёл её своей недоговорённостью. Сильно подвёл. Я ведь тогда твëрдо решил, что обо всём поведую ей ещё в Пальмире. Но под конец не смог, потому что испугался неизвестности. Неизвестной реакции. Боялся, что произнесу не то, преподнесу не так, и тем самым оттолкну Ирину от себя ещё дальше. А теперь не сомневаюсь, что лишился её доверия, и к тому же подвëрг еë опасностям… — высказал Дмитрий Сергеевич всё то, что таилось в его душе, рвало и грызло за живые куски. Отсюда он понимал свою подругу Лидию очень хорошо, которая крепко вцепилась в адресованную ей якобы ненависть за роман на стороне и секреты, боясь ими ранить. — Дмитрх’ий Серх’геевич, помните, что я вам говорх’ил сегодня? Повторх’ю снова: «Никто не сможет всё прх’едвидеть и прх’едугадать…». И стрх’ах — норх’мальное для человека, как существа социального, поведение. А в знак утешения добавлю, что у нас ещё весь день вперх’еди: для испрх’авления ошибок и следующих бесед. И уверх’ен, что она всë поймëт. Сами ведь сказали, что она взрх’ослая не по годам, рх’аз меня к ней на беседу отпрх’авили, — Михаэль не верил своим же словам, но пытался сделать всë, чтобы начальство, а в первую очередь простой человек, не упал духом. — Спасибо… — с частичным облегчением произнëс Дмитрий, а под конец и вовсе издал грустный смешок. — Что-то я позволил себе лишний раз раскиснуть. — Это всё усталость, не более того. Спрх’авимся как всегда! — Михаэль решил сменить тему. — Вы или кто-либо из когорх’ты не посещали Любовь Харх’итоновну? — Я незадолго до твоего звонка получил отсчёт по «груше» о ней из нашего лабораторного бункера за Предприятием. Мы пытались найти логику, проверили наше оборудование, думали, что с ним что-то не то. Но ошибки быть не может. Показатели верные… Еë восстановление сочли аномальной. — То есть? — не понял Штокхаузен. — Аномальная скорость восстановления. Первые вспышки проявления еë истинной личности, по точным расчëтам товарища Павлова, ожидались не раньше конца июня. Как раз в такие дни после запуска «Коллектива 2.0» и «Атомного Сердца» мы все могли бы спокойно вернуться к итоговой части лечения и следующих реабилитационных процедур. Буквально позавчера утром проверяли Люсю, было показано только восемьдесят второй процент восстановленного участка левого полушария еë мозга, правая фактически готова. А сегодня, как выяснилось, левое полушарие уже близко к девяносто четвëртому проценту. Сильный скачок за двое суток. Да, технология переноса мозга из Массива Информации назад в целое тело у нас прогрессирующая, но даже при всëм новшестве и всей мощи наших оборудований такое восстановление не может быть быстрым физически. Иначе мы уже смогли обеспечить людей «вторым дыханием» для путешествия к звëздам. И людей, и животных. И озеленили другие планеты. — Хотите сказать, что такая аномальная скорх’ость восстановки… могла отрх’азиться на появлении нетипичной агрх’ессии Захарх’овой? — Скорее всего. Со стороны может показаться, что я ищу оправдания еë нынешним поступкам. Но я знаю Люсеньку. Мы все еë знаем с пятьдесят первого года, как она оказалась на нашем Предприятии. Пусть она несколько трудный подросток, непростой характер свойственен для подрастающего поколения. Ну какой она ещё будет, когда от неë отвернулись в Польше и отослали в губернию? Но даже несмотря на все пережитые тягости, закончила институт с отличием, не побоялась приехать сюда, во многом нам помогала морально, поддерживала, в Мусе души не чаяла. Я за ней замечал лишь колкости. Но никак не жестокость… Слова Сеченова заставили Штокхаузена задуматься, озадачить, где-то согласиться, а где-то и нет. На что уж он не питал к ней тепла и дружбы, и всячески терпел её словесные нападки как от Нечаева сейчас («Словно это не дочь Харитона, а младшая сестра Сергея! Ну прям один в один!» — сравнил он тогда). Однако бывали моменты, когда удавалось найти с ней контакт… хотя бы на полчаса от силу. И, что хорошо помнит Михаэль: с девочкой не было прям таких серьёзных проблем. Работе никак не мешала, порой не высовывалась из дома или своего творческого кабинета, полностью увлечëнная своими делами. Единственный минус — изредка… нет, часто очень любила умничать и не могла рот закрыть. И тут её смогли утихомирить сразу даже не Дмитрий и Харитон, а Муся. Приход полюбившейся кошки был спасением. Но то, что происходит сейчас, что довелось ему видеть своими глазами, это не похоже на Любовь никак, хотя голос был её. Мрачную сторону своей души она отражала в рисунках, говоря, что так боролась со своими внутренними болями. Свою силу демонстривала только словесно, с матом или без. Однако не кидалась на кого с кулаками, и уж тем более не помышляла убийством. Хотя, насчёт последнего Шток не был столь уверен. Это на Предприятии она вела себя более-менее адекватно, на взрослых не кидалась в открытую, и вообще ко многим относилась терпимо. Вот только немногие школьные заметки, которые в своё время он про неё нарыл (аналогичная ситуация с Ириной), говорили о конфликтной стороне Люсеньки и её склонности к шалостям в адрес своих бывших педагогов. Но Дмитрий, как обычно следуя своим пацифистким суждениям, хоть и видит минусы человеческой черты характера и знает про её досье прекрасно, не делает на них упор, свято веря в тот факт, что люди, в частности дети и подростки, становятся плохими не просто так. Тут есть и своя истина, тогда подумал Михаэль. Но сейчас в эту самую истину ему верится с трудом. — А еë взаимодействия с полимерх’ами — это тоже часть аномалии? — спрашивает Штокхаузен, не переставая переодически оглядываться, чтобы убедиться в тихой обстановке. — Наполовину. По сути, Люся — часть «Коллектива». Малая часть, и во многом уступает полимерам в перчатках солдат «Аргентум». Какими способностями мы наделили ЛС-1? Рисование, генерирования информации из художественного раздела, и телекинез средней силы. Но просмотрев те последние записи с лагеря, я только потом обратил внимание, что что-то не то. Откуда-то у неë появился шок, который мы не загружали в интерфейс перчатки. — Хм. Если сопоставить тот шок, и еë нынешний контрх’оль над выборх’очными рх’оботами, получается, она… позаимствовала чужие для себя функции? — Позаимствовала и приумножила свою связь с Массивом, благодаря тому, что находится в полимерной перчатке. Но даже тут отметка не критическая. Как я уже говорил, Люся является слабой частью нейросети. Весь еë нынешний предел — демонстрация шока, беседа через «мысль» и контроль над «ромашками» и над несколькими роботами простой модели как «Пчёлы», которым дала свои мысленные команды против Ласточкина. Относительно последнего, это выглядит как демо-версия «Коллектива 2.0». Так же на еë силу влияет юный возраст с продолжительным половым созреванием. И ещё один важный критерий стоит выделить — хозяйка перчатки не полимеризирована. Если бы Ирина была постарше, прошла полимеризацию как и многие, мощь Люсеньки за счёт полимера была бы увеличена, и она могла бы даже взять под контроль несколько «Узлов» над комплексами. Но наше счастье, это ей всë недоступно. Однако глядя на текущий результат еë творений, вспышки агрессии и желание мстить, это не отменяет того факта, что она стала потенциальна опасна… — последнее предложение Сеченов произнёс сожалеющим тоном, продолжая тревожиться за обеих, дорогих ему девочек. — Каковы будут следующие указания? Если вообще есть способ остановить вот это безумие, — пробурчал Михаэль. — Чтобы полностью остановить Люсю, нужно безопасно извлечь с ней полимер из перчатки Ирины при помощи пустой, особой нейронной капсулы. Как только покинет носитель, прямой путь к Массиву Информации, Люся утратит свои способности. А капсула не даст ей вырваться наружу, иначе может так в какого робота вселиться. Капсулу передаст Правая, она уже на подходе к ВДНХ. — Я вас понял, Дмитрх’ий Серх’геевич. Всё сделаем, — устало вздохнул Михаэль, испытав облегчение от того, что эта проблема таки решаема. Но стоит подумать о том, что ему, даже с охраной и П-3, придëтся возвращаться в музей и терпеть следующие нападки Люси, краски быстренько сгустились. «Хочешь, не хочешь. А делать придëтся…» — с этой мыслью, что придала ему какой-никакой уверенности, он покинул будку и вернулся в парк. Сразу подошëл к работникам ВДНХ и самой заведующей, чтобы заявить о своëм необходимом проникновении в музей. И в знак подтверждения приказа свыше к нему присоединилась стальная балерина Правая — для дальнейшего сопровождения и безопасности. Их обоих пропустили…

***

Сергей, которого минутами ранее чуть не сбили с ног посетители музея, ходил по коридорам четвëртого этажа с активированным сканером, пытаясь найти Ирину, еë следы. Но никаких зацепок. А под конец сканер и вовсе вышел из строя, что вызвало у мужчины новые поводы для тихих ругательств. На его памяти такого сбоя с функцией в его перчатке ещё не было: — Да ëб твою мать… Эта соплячка и сканер вырубила! И был прав, когда Сергей оказался в эпицентре самосуда Люси, который она осуществляла через несколько дронов и одного охранного «Инженера», подключившись к нейросети полностью. А много ей и не нужно, чтобы избавиться от осуждëнного как полагается лично ей. Людей нет — никаких лишних жертв. Ничто не мешает намеченной цели отомщения. Что до майора? Для Люсеньки он хоть и оказался достойным полимерным соперником, который не подвëргся еë импульсам из-за устройства в его голове, но на него тоже натравит «Пчëл». Убивать она не собирается: малость его током заденет пару раз, чтоб он сам передумал и свалил по добру по здорову. Нет-нет, летальный исход уготован только для одного человека, который заслуживает этого больше всего на свете. Нечаев, выйдя на разделяющий стороны с изгородью мост атриума, увидел внизу, как «Рафик» под надзором «Пчëл» тащил на себе кричащего от гнева и страха Стефана. И вместе с ними поднимался по лестницам на верхний этаж, но пока что добрался до «Павлова». Их коллективная работа напомнила ему сейчас действие охотников, что гордо несли добычу. Или пигмеев, которые поймали нарушителя их границы и готовы нести к костру. — Отпусти меня, чучело огородное! Ты хоть знаешь, с кем имеешь дело? — вопил возмущëнно Ласточкин, махнув кулаком по голове робота и тут же его отдëрнув от боли. Металл таки. — Дорогой товарищ, ваше желание не может быть исполненным: вы плохо себя вели! Ваш поступок — недостойное поведение гражданина СССР! Очень жаль! — Иннокентий «Рафик», несмотря на адресованный ему гнев, вëл себя вежливо и разговаривал с худруком дружелюбно, хотя удерживал мужчину сильно. Пузатенький робот не находил в своих действиях тащить человека ничего аморального. Приказ есть приказ. Но даже его спокойный тон нервировал Стефана, как и майора. «Ебучие пироги, она через них надумала его с верхнего этажа сбросить!» — вспыхнула пугающая мысль, а вместе с ней последующая, итоговая картина подобной расправы со Стефаном, с его мëртвым телом на полу этажа «Сахалин» и лужей крови под ним. Мужчина тут же помотал головой, избавляясь от этого кошмара. Каким бы Ласточкин не был сволочью, умереть ему он не даст. Быстро перекинув ноги через заграждение, не отпуская при этом руки за высотки, Серёжа без опаски прыгнул с моста «Челомей» на мост «Павлова» и приземлился на его поверхность со скрипом под берцами. Без ранений, ушибов, и в нескольких метрах от роботов, которые остановились и уставились на мужчину в своëм изумлении. — Что вы как слон ходите? Помереть от вашего ожидания можно, нежели от них! — фыркнул возмущëнно Ласточкин. — Ты меня слышишь, я знаю. Так что отпусти его сейчас при мне, на пол! Спокойно, без резких движений и лишних глупостей! — осторожно адресовал свои требования Сергей Люсеньке, не произнося еë имя и игнорируя нытьë худрука, а сам опустил свою правую руку к нейрокомпрессионому рюкзаку «Ярова-Абалакова» и не отрывал взгляд от «Инженера» с «Пчëлами». В глубине души тлела у него надежда, что не придëтся доставать оружие и стрелять им по роботам. Не они ведь виноваты, а возмомнившаяся себя судьëй и палачом полимерная, мелкая сопля. — Своë мнение я уже высказала, майор… — раздался приглушëнный мрачный голос Войцеховской то ли из перчатки, то ли из сгустка полимера рядом, то ли вообще только в его голове. Приглушëнный настолько, чтобы никто, кроме П-3, его не слышал. — Дорогой товарищ, к большому сожалению мы не можем выполнить вашу просьбу! Он — нарушитель! — вмешался «Рафик» с выраженным сожалением, продолжая держать Стефана своими клешнями. Летающие над ними «Пчëлы» зажжужали своими лопастями будто настоящие насекомые, демонстрируя свою агрессию. — Блять, ну хотел же по-хорошему! Что ж, напросились сами… — с досадой произнëс Нечаев и, незамедлительно достав из рюкзака свой пистолет Макарова и прицелившись, открыл стрельбу по надвигающимся к нему дронам. Одна за другой «Пчела» отлетала в сторону и громко взрывалась в воздухе как бомба, так и не успев атаковать по майору. Все они лишь оставили после себя горстки пепла, да сгоревшие остатки цветных покрытий и деталей. И когда казалось, что дронов не осталось, Нечаев заметил ещё один приближающийся к нему «пчелиный» рой из открытых залов «Павлова». Только теперь за место небесно-голубых прилетели кирпично-красного цвета дроны с лазерным вооружением. В ответ на их удары агенту пришлось достать заряженный КС-23. Но спустя несколько точных попаданий по «Пчёлам» Сергей понял — это была уловка. Он вовремя заметил поднявшегося без помех «Рафика» на этаж «Челомей», что неспешно направлялся к краю, оттягивая момент казни. А Стефан, который чувствовал медленную и при этом скорую встречу со своей смертью, уже просто орал и чуть ли не плакал, умоляя агента спасти его быстро. Кое-как увернувшись от лазерных ударов «Пчёл», Нечаев быстро побежал по ступеням вверх, стараясь уклоняться от попаданий. А когда поднялся, на автомате взял противника под прицел, чтобы ещё не ранить человека, спустил курок… Пуля пробила дырку в железном брюхе и застряла где-то внутри, не повредив важные механизмы. «Рафик» не упал, но уронил Ласточкина перед собой, не успев его сбросить с высоты. И убежал в противоположную сторону коридора к лестнице, оставляя компанию дронов на свой полимерно-механический произвол судьбы. Спокойно произнёс напоследок: — Дорогой товарищ, ваш поступок — недостойное поведение гражданина СССР! К всеобщей странности поведения Иннокентия, оставшиеся «Пчëлы» разом перестали атаковать майора, немного повисели в воздухе и улетели в разные стороны. Серёжа на это зрелище только изогнул бровь от недоумения, подходя к худруку. Не верит, что полимерная юная мамзель вот так просто сдалась. — Железные кретины! — крикнул улетевшим роботам Ласточкин, кое-как встав на ноги. После чего одарил подошедшего к нему крупного мужчину презренным взглядом. — Что за не оперативность у вас такая? Пугаете ещё своими оружиями и громкими выстрелами! Я серьёзно из-за вас пострадал! Чуть не оглох… Чуть сердце не остановилось! — Да-да, мне очень жаль… Ко мне спиной повернитесь, товарищ! — скомандовал Сергей после недолгого осмотра периметра, убедившись, что дронов нет. Вместе с этим поразмыслил о пункте правил ВДНХ, убрав оружие и достав за место него наручники. — Ч… Что… Да как вы смеете?!.. Это общественное место, вы не имеете право меня тут арестовывать!.. — опешил он и хотел было снова попробовать убежать. Но рефлексы майора сработали быстро; схватили его за руки и замкнули их за спину. Стефан только буквально минуту назад встал, а сейчас опять упал и оказался прижат передом к полу. Тут же ощутил, как его кисти обвили холодные наручники. — Не имел право, да. Когда были люди. А поскольку толпы нет, то всë, правила тебя больше не спасают. Степан Ильич Ласточкин… — Стефан! Никакой не Степан! — фыркнул тот, чувствуя под собой скользкий, такой же холодный пол. — Ой, заткнись, я с тобой церемониться не обязан!.. Степан Ильич Ласточкин, ты арестован! За незаконную слежку в детско-юношеском учреждении, монтаж ложного видео-материала для вызова скандала, манипулирование одним ребёнком, шантаж и запугивание уже другого ребёнка, а также уготованный шантаж в адрес руководства всего Предприятия 3826! — застегнув наручники, Нечаев выпрямился и поднял следом худрука, продолжая его крепко держать за запястье. — Вздор! Я пострадавший от действий вашего начальства и этого самого ребёнка! А эта Сеченова вообще оказалась сверхнаглой и бессовестной девицей! Сначала она меня горшком с цветком атаковала, затем роботов на меня натравила! — огрызнулся Стефан, и возмутился ещё сильнее, когда П-3 начал шарить в его карманах. — Вы совсем с ума сошли?! Что за безкультурие? Мои вещи стоят как вся ваша годовая зарплата! — Честно, похрен на твои якобы страдания. Меня одно волнует. Где тот «жучок» с видеозаписью? — У Сеченовой. Она меня обокрала — от имущества театра до моего душевного покоя! Это еë нужно под арест! — А где тогда сама Сеченова? Говори! — скомандовал П-3. — Вы сами сказали, что вас волнует только одно. Так что я ответил на ваш первый вопрос. А на второй не обязан! — ехидно произнёс Стефан, показывая, что дух его не сломлен, а этот шкаф-майор нисколько не пугает. — Не в твоей ситуации припираться! Говори, пока я допрашиваю. А то это могут сделать другие люди, темпераментом похуже. И, поверь мне, они на дух не переносят тех, кто своими подлыми поступками затрагивает детей! Скажу более, даже некоторые заключëнные в тюрьмах таких не переваривают! — Сергей перешёл на угрозы. — Вы это сейчас серьёзно? Вы смеете меня обвинять в таком роде действий? — возмутился Ласточкин, чуть оцепенев. — Это уже в никакие рамки! Я гений театра, участник проекта создания того лагеря «Сатурн», а не до такой степени аморальный безумец, каким вы меня вообразили! — Вот знаешь? Нихуя ты меня не убедил, гений блять. Но если не хочешь заработать пожизненное клеймо, говори! Где Ирина Георгиевна? — потребовал Сергей, чуть ли не закатив глаза от услышанного последнего предложения. Не безумец он, да конечно, пиздит как дышит. — Пф, откуда мне знать, куда эта мелкая дрянь убежала? Прячется поди! Недолго ей на свободе быть! И Дмитрий Сергеевич еë не укроет от уготованной ей участи! Всë, засветилась… — залился под конец истерическим хохотом Ласточкин, игнорируя затëкшуюся за собой боль в области рук и запугивание. Как в данный момент Нечаеву хотелось хорошенько ему врезать, аж до крови и возможно потери зуба. Но если сейчас применит силу и переборщит, а зная свой характер он точно переборщит, может дойти до летального исхода. И в поисках одной девочки это не поможет, и исполнит кровопролитное желание уже второй девочки. Чувствовалась безысходность… Но вскоре помощь явилась от того, от кого Сергей точно не ждал. Зона рискованная, а такие личности как зам его шефа обычно избегают огня. — Вижу, агент П-3, собеседник не очень открх’овеннен? — услышил он недалеко от себя усмешку вышедшего из Зала Информации Михаэля с сопровождающей его Правой. — Товарищ Штокхаузен, голубчик! Рад вас видеть! Наконец-то хоть кто-то адекватный здесь появился! — поспешил обрадоваться Стефан. — Да-да, взаимно. Я мог бы сказать то же самое прх’о вас, товарх’ищ Ласточкин, относительно как адекватного. Но, увы, не смогу, — стоило только правду сказать, Михаэль, подойдя ближе и сохраняя обладание над собой, не без удовольствия заметил, как бывший худрук весь в лице поменялся: от дружелюбия не осталось и следа. — Отследить сигнал перх’чатки нам не удалось. Так что будьте дрх’угом, Стефан. Скажите, где Сеченова? Скажете — быть может, вам сокрх’атят годы заключения! — Нет, дамы и господа, ну вы только посмотрите! Я до последнего не верил, но нет — всë очевидно! Как эта деревенская, стервозная истеричка вас испортила! — продолжал усмехаться Стефан, пытаясь сейчас задеть Штока за живое. — Что? Решили помочь той мелкой дурочке, чтобы вас еë маменька простила и бросилась в объятья? — Выговорх’ились? Замечательно! А теперх’ь ответ по теме, будьте так любезны! — Михаэль оставался невозмутимым, даже ухмыльнулся, и это выбило Стефана из колеи. От проигрыша его начала переполнять злость: — Да как же это?.. Ирина всë разрушила! Она и вы — разрушили мой труд! Предприятие лишилось великолепия, главного дипломатического рычага!.. Как вы этого не понимаете? Идиоты! ВСЕ ВЫ — ИДИОТЫ! — Товарх’ищ майорх, отпустите его на несколько минут! — произнëс приказ Михаэль и, увидев, что П-3 выполнил сказанное с долей сомнения, перевёл свой взгляд на балерину. — Прх’авая, окажите честь! Телохранительница подошла к худруку, накрыв его своей тенью, и с размахом ударила стальной ногой по его животу, тем самым выбив мужчину из равновесия. Стефан глухо упал на пол и громко закричал то ли от стрельнувшей боли в разных местах его тела, то ли от неожиданных действий своего бывшего приятеля, чуть не захлебнувшись собственными слюнями: — Ах ты… ДВУЛИЧНЫЙ УБЛЮДОК! Михаэль проигнорировал его оскорбление, кивнув телохранительнице и выставив руку перед напряжëнным майором, говоря ему тем самым «не вмешивайтесь». Правая без замедлений сильно надавила левой пяткой Ласточкину на живот, а правую ногу подняла над его лицом, образовав из подошвы пуанта острый каблук. Тот посмотрел на свою бывшую театральную балерину с мольбой и блеском слезы в глазах, но безликая девушка оставалась непреклонной. И почувствовал всем телом, как острый стержень под ногой балерины медленно, но верно опускался к его горлу, угрожая проткнуть насквозь. Страх подавил агрессию, стремительно окутывав его всего до мурашек. — НЕТ! СТОЙТЕ! НЕ НУЖНО! НЕ НУЖНО!.. ОСТАНОВИТЕСЬ! — заревел Ласточкин, изворачиваясь под балериной из стороны в сторону как пойманная в сетке рыба. — Ну так говорх’ите, и мы остановим! — Я НЕ ЗНАЮ, ГДЕ ЭТА ВЫСКОЧКА! — Ласточкин начал утешивать себя мыслями, что приказ немца балерине — не более, чем мухлëж. Посему сейчас попытался казаться храбрым. — Я знаю, что вы задумали, но вы этого не сделаете! КГБ вам дышит в спину! — Стефан, мы вас давно знаем: лгать вы не умеете, когда боитесь и злитесь. Однако, если не скажите где девочка, не стрх’ашно: Сеченову вы нужны живыми на перх’вое врх’емя! Да-да, вы не ослышались… — по-прежнему хитро улыбаясь, Михаэль демонстративно начал ходить вокруг лежачего Стефана и смотреть в его испуганные глаза не без триума от такой картины: настал идеальный момент, можно отыграться за все доставленные проблемы и унижения на полную. — На вашем бы месте я подумал хорх’ошенько. Если не мы убьëм вас здесь, так он это сделает в своей лаборх’аторх’ии! Мы-то с Прх’авой такие дела выполняем быстрх’о, без лишних мучений, ибо крх’ики не любим. А вот прх’о Дмитрх’ия Серх’геевича так не скажешь… Он, будучи тактичным учëным с многолетним опытом, торх’опиться не любит. — Деление клетки. Одна за другой. Одна за другой, — вдруг подала безэмоциональный голос Правая, продолжая находиться в боевой стойке. Нечаев, стоя сейчас как вкопанный, считал принцип запугивания несколько неправильной тактикой. А в исполнении Михаэля она выглядела в самом деле устрашающей и в тот же момент подозрительной: его размышления сразу свелись к проявлении у немца дежавю Третьего Рейха, хоть тот и всячески отрицал своë служение СС. Но раз немногословная балерина вставила свою лепту, то и Сергей ради общего дела решил присоединиться к этому действу, прожигая Ласточкина суровым взглядом. Чтобы тот мигом почувствовал на своей шкуре, какого быть жертвой шантажа. — Без соответствующей анестезии! Вообще! Без нарх’коза, прх’опофола, фентанила, и новокаина! — добавил Штокхаузен. — Да-да, вас будут делить по кусочке за кусочком в тот момент, пока вы находитесь ещё в сознании… — А инструменты да приборы новые, неиспытанные, ещё ни одно тело не затронуло с его внутренностями… — первое что в голову пришло произнёс Сергей, выдавив, как он думал, улыбку, но для худрука это предстало оскалом зверя. — Всë верх’но, агент П-3! — тут же согласился с ним Михаэль, залившись смехом и разок хлопнув в ладоши. — И известное выражение «богатый внутренний мир» заиграет новыми красками! Всё благодаря вам, товарищ Ласточкин! — ЛАДНО! Я СКАЖУ! Я всë скажу, только не сдайте меня Сеченову, и уберите от меня эту балерину, пожалуйста! — не выдержал Стефан, злясь на них и на себя за свою сильную трусость. Но эти сложные для его понимания медицинские термины и их описания всех этих хирургических вмешательств, выглядившие как средневековые пытки… они разыграли в его бурной голове самые жуткие образы. — Сначала честный ответ. Мы потом еë уберх'ëм, не перх’еживайте! — заверил Штокхаузен, сразу состроив серьёзность. И посмотрел вместе с майором на светловолосого мужчину в ожидании. — Когда те дроны на меня налетели, Ирина подбежала ко мне. Не знаю зачем. Кричала что-то, говорила кому-то остановиться… Но один из дронов ударил еë тросом, а «Рафик» поднял еë и куда-то отнёс… — выговорился Ласточкин, тяжело и громко дыша. — Куда именно он её отнёс? — холодно спросил майор. — Не знаю! Правда, не знаю! Я не видел! Клянусь! — протараторил Стефан умоляюще, дрожа. — Благодарх’ствуем, товарх’ищ Ласточкин. Вот что мешало изначально прх’изнаться? А теперх’ь позвольте оказать вам медицинскую помощь. Ибо вы нерх’вный, но это наша вина. Особенно моя, как врх’ача, нарх’ушевшего клятву Гиппокрх’ата… Прх’авая, достаточно! — Михаэль достал из кармана своего пиджака шприц с закрытой иглой и наполненной в ней жидкостью, который ему вручил «Рафик» как рекомендованное сильное средство от бессонницы на сегодня. Своих препаратов дома хватает. Балерина опустила правую ногу, вернув пуанту плоскую подошву, левую убрала с его живота. После подняла Стефана с пола, повернула его спиной и задрала на его руке правый рукав рубашки, тем самым открыв вид на кожу. Сергей совсем уже не понимал: то ли Шток это делает из нужных побуждений, то ли… поехал кукушкой из-за своего сильного дежавю, то ли мстит из-за оскорблений. Но решил не вмешиваться. Пока что. — Вы… вы… вы что задумали?! — заикаясь, спрашивал Стефан, наблюдая за действием зама в пол оборота. — Ничего особенного. Необходимая мерх’а для вашего скорх’ого путешествия в царх’ство Морх’фея, — ответив, Штокхаузен обнажил иглу, стукнул по шприцу, тем самым выбив лишний воздух, и воткнул концом иглы в кожу. После укола Стефан, как по волшебству, резко вырубился и чуть было не упал передом, но его продолжала держать балерина. Уснул быстро, словно неделю отработал без перерыва. Голова опустилась вниз, его взлохмаченные волосы закрыли глаза и поцарапанный лоб, руки и ноги свободно болтались на поверхности пола. — Это чё сейчас было? — наконец-то подал голос Нечаев. — Как я уже сказал, это ему для спокойного путешествия — в комплекс «Вавилов». Не думаю, что служивые весь свой путь хотят слушать его брх’ед, — довольно ответил Михаэль, убрав использованный шприц обратно в карман, чтобы выкинуть потом на выходе из музея после следующей операции. Стоило только подумать о них вслух, как в музей зашли двое мужчин в военной униформе со значком комплекса «Вавилов» на левом рукаве. Исполнив салют Штокхаузену и П-3 в знак приветствия, они без лишних слов аккуратно забрали из рук балерины спящего Стефана и понесли назад к основному выходу, где их ждал служебный транспорт. — Нет, блять, я не про снотворное! А вообще вот это вот всë, что произошло… до укола! — дождавшись ухода людей, Сергей продолжил, не унимая свои подозрения. — В тебя эта Люся вселилась? Или правда перчатку девочки не удалось отследить? Или ты это сказал просто так, чтобы Ласточкина помучать и тем самым героизм свой проявить? — Агент П-3, если люди хотят кого-то убить, они это молча делают. Без лишних свидетелей. Усекли? — непреклонно ответил Михаэль. — Нет, никто в меня не вселился. Да и я не настолько сумасшедший, чтобы его убивать! Но если бы он перх’ешагнул черх’ту, то… Ой, объяснился бы Сеченову. Не думаю, что он по нему, как по обидчику своей любимой племянницы, плакаться стал! И потом, вы бы стали терх’петь, как вашу возлюбленную поливают грх’язью? — Я в этих романтичных делах не разбираюсь… — чуть потупился Нечаев, а после недолгих размышлений дал ответ. — Но будь у меня девушка, и еë бы начали так словесно задевать, то я бы тоже такого оскорбления не потерпел и не оставил этого говорливого идиота без заслуженной сдачи! — Ну вот! Так, возврх’ащаемся к текущей ситуации: Ирх’ину нам действительно не удалось найти. Любовь блокирх’ует сигнал даже у балерх’ины. Ваш сканерх смог что отследить? — Нет! Мой сканер отправился восвояси, — саркастически ответил майор. — Ебучие пироги… Вот же пездючка мелкая! — Поменьше скверх’нословия в её адрх’ес: как ни крх’ути, мы говорх’им о девочке шестнадцати лет! — напомнил Михаэль. — Ой, да хватит её возрастом прикрывать! Будь ей хоть шестнадцать, хоть двадцать — эгоистка она и есть эгоистка! — фыркнул Сергей. — Насчёт её эгоизма не спорх’ю. И всё же до того несчастного случая она не была такой… агрх’ессивной. По словам Сеченова, она и не должна так себя вести. Любовь рх’ано прх’обудилась, что тоже непрх’авильно! Отсюда всё и идёт! — В каком смысле «неправильно»? — бросил на немца вопросительный взгляд Серëжа и напрягся. — Полное восстановление Любовь Войцеховской должно было заверх’шиться в конце июня. И перх’вые вспышки эмоций, еë истинной личности, так же не должны были случиться рх’аньше. Восстановление левого полушарх’ия мозга сочли аномальной из-за скорх’ости, — объяснил Штокхаузен. — Ещё хлеще! Даже спрашивать не буду, как и почему так произошло: всë равно нихуя не пойму! Ирку искать надо! — Согласен. Вспоминаем слова Ласточкина: «Рх’афик» отнëс девочку срх’азу после того, как это всë началось». — Вообще-то нет. То есть, не совсем. Еë дрон ударил, — поправил Нечаев. — Да. Значит, Любовь еë спрятала где-то и пытается вылечить. — Лекарь хренова! — цокнул языком тот. — И что теперь? Бегать по всему музею их обеих искать вслепую? Ладно, допустим мы их найдём. А дальше что? — Из перх’чатки Сеченовой нужно извлечь полимерх’ную сущность Войцеховской. Иначе она не угомон… — не успел договорить Шток, когда в ВДНХ резко потух свет. Сразу обстановка сделалась напряжëнной, вызвав лëгкий холодок. Тишина давила на виски хуже шума. Никаких шорохов, намëков на приближения на роботов. Но все знали — что-то грядёт нехорошее. — Вы только посмотрите — какая компания здесь собралась! Занудный австриец, стальная дылда, и говорун без сообразительности! Упасть и не встать! — как они предполагали, по всему атриуму раздался эхом оглушительный девичий смех, нарушивший музейную тишину и важную беседу. Но то, что произошло дальше, мужчины и даже возможно балерина не могли и представить. За смехом правее от троицы, в встроенном в стене прямоугольном аквариуме, в полимерной субстанции вместо воды показалась внешняя личина виновницы торжества по пояс, словно отражение в зеркале. Только чужое. Отражение призрака, но с чëткими деталями внешности. Лицо юное, чуть бледное. Переносицу и под глазами украшали россыпь веснушек. Подбородок острый, нос прямой — как знаменитый греческий профиль. Еë губы тонкие, их уголки поднялись в лëгкой, хитрой гримасе. Карие глаза миндалевидной формы, выразительные, с зелёным оттенком и заметной искрой злого озорства. Волосы медно-рыжие, чуть объëмные, местами взлохмаченные, распущенные до середины спины; чёлка от границы роста уходила в правую сторону, чуть прикрывая лоб, а нижние локоны лежали на плечах. На худощавое тело была надета специальная, медицинская, мешковатая одежда, в какой она сейчас лежит на кушетке с подключëнной аппаратурой полимерно-мозгового восстановления в секретной лаборатории. Сергей и Михаэль изумлëнно уставились на Любовь Войцеховскую в полимерной массе, будто действительно увидели призрака. Сергей так вообще ошарашен: сколько приходилось плавать в полимере, где слышал в нём разные, пусть и не всегда отчëтливые голоса, но ещё никогда не видел ничего подобного. Как и ровным счëтом Михаэль, который мысленно задался вопросом: «А когорта это видела?» «Если она услышала наше решение об еë извлечении из перчатки, нам конец!» — изрëк он и содрогнулся. — Вы бы рты свои закрыли, а то пчëлы налетят! — засмеялась Люся, — Поняли? Уловили шутку? Пчëлы? «Пчëлы»! — увидев, что мужчины молчат, юная девушка обиженно фыркнула. — М-да, что-то вы малость тормозите для тех, кто работает на научном Предприятии… — Сбавь обороты, ибо со взрослыми говоришь! — строго произнëс Серëжа. — Не орите, я не глухая. А то, погляжу, вас от злости скоро разорвëт! — усмехнулась Люсенька. — Полимерная пездючка! — вновь пробурчал Сергей. — Шкаф переросток! — передразнила она и одарила его ещё вдовесок жестами, высунув язык и показав средний палец. — Перх’естаньте оба! — требовательным тоном воскликнул Штокхаузен, переводя взгляд с майора на девочку и наоборот. Все его рассуждения сейчас очень настаивали провести переговоры. — Мы всё же с вами цивилизованные люди! Поэтому давайте обсудим всё спокойно… — Да с этой личностью можно беседовать спокойно? С той, кто тебя с лестницы столкнул, и кто меня чуть твоим соседом в медпункте не сделал? — огрызнулся Нечаев, бросив суровый взгляд на подростка. — И устроила в ВДНХ хуету с самосудом? — Этого могло и не быть, если бы вы нас послушали! Про-сто по-слу-ша-ли! — зло отрезала Люся, скрестив руки на груди, и продолжила свою гневную тираду. — Я вам что говорила? Каждому из вас? Не лезьте! У нас всë было под контролем: мы этот «жучок» взяли! Но нет! Вы всë равно проигнорировали наш план, не восприняв нас всерьёз! Как же? Вы ведь взрослые, могущественные, бла-бла-бла! — Ах вон оно как, значит! Это мы, оказывается, виноваты, мы плохие! Одна ты у нас белая и пушистая, знаешь всë лучше остальных! — закатил глаза майор, произнеся сарказм. — А признаться в том, что ты надумала убить Ласточкина, но в итоге со своей задумкой проебалась — гордыня не позволяет? — Всë равно он сдохнет! — не унималась Люсенька. — Я ради этого всё сделаю, и неважно в какой форме жизни буду существовать! Но я его достану! — Товарх’ищ Войцеховская, Ласточкин уже в «Вавилове», его стрх’огое заключение неизбежно, на всё воля суду. Поэтому советую вам прх’екрх’атить свою игрх’у с полимерх’ами и рх’оботами. И лучше ответьте. Где сейчас Ирх’ина? Что с ней? — Михаэль, терпя конфликт между агентом и ребёнком, не бросал свои попытки достучаться до девчушки. — Ласточкин сказал, что один из «Пчëл» еë ударх’ил, когда она пыталась вмешаться. Это так? — Произошло всë быстро… Это случайно… Я этого не хотела! Она до последнего думала спасти этого уëбка, который хотел испортить ей жизнь, опозорив на всю страну! — процедила сквозь зубы Люся, сдерживая слëзы и злясь. — А в итоге попала под раздачу!.. Я бы ей никогда не навредила! Ирина — моя сестра, лучик света в моей бреной жизни! Она для меня всё! — Мне кажется, Ирина и не думала его спасать. Она до последнего о тебе думала, чтобы ты не наделала глупостей. Хорошая подруга, потому что. Или, как ты сказала, сестра, которая просто хотела защитить, — осудил Сергей. — А ты её проигнорировала в угоду своим эгоизму и безумной мести. Что равносильно предательству… — Не корчите из себя психолога, товарищ майор! Выходит откровенно хреново! — прошипела Любовь. — Не корчу, а говорю как есть! Прости, не моя проблема, что правда тебе глаза колет! — Захлопнитесь… — Любовь, если вы действительно цените Ирх’ину как человека и дрх’ужбу с ней, то вы должны сказать её текущее местонахождение, — не сдавался Штокхаузен. — Мы должны убедиться, что с ней всë хорх’ошо, и забрх’ать еë на борх’т «Челомей». За неё очень перх’еживает Дмитрх’ий Серх’геевич. Как и за вас, кстати, тоже. — Сначала обвинили меня во всех грехах, проигнорировали мой план, мешали мне, из-за чего я отвлеклась и ударила дроном по самому дорогому мне человеку, а теперь я вам верить ещё должна? Да идите вы все знаете куда?! — рявкнула Войцеховская. — Я не подпущу вас к Ирине! Никого из вас! Даже Дмитрия Сергеевича не подпущу! Он нас разделит, я это знаю — он так и поступит, ему наплевать! Ирина будет со мной! В полной безопасности! Я еë не дам в обиду! ВОН ВСЕ ОТСЮДА!.. — Люся, ёбаный ты пирог, угомонись! Ты вообще себя слышишь? — ВОН! — продолжала она истерично кричать. — ПОШЛИ ВОН ОТСЮДА! УБИРАЙТЕСЬ ЖИВО! — Любовь, перестань! — уже и Михаэль чуть повысил голос. — Ирина — не твоя собственность! Ты не имеешь право её удерживать! Люсенька, сжимая кулаки и пыхтя от гнева, выкрикнула что-то непонятное им обоим на своëм родном польском и исчезла из полимерной массы, оставив пустоту. По музею пронеслось громкое эхо еë яростного тона: — САМИ НАПРОСИЛИСЬ, РАЗ НЕ ЗАХОТЕЛИ ПО-ХОРОШЕМУ! — Блять! — ругнулся майор, услышав в нескольких метрах от себя приближающийся гул. Балерина, будто подтверждая, что он не ошибся, выпустила тонкие лезвия из своих пальцев. И спустя какие-то секунды практически весь этаж «Челомей» заполнил новый «пчелиный» рой. Дроны вылетали из залов, выпуская электрические заряды из своих трос и свистя своими быстрыми лопастями. — Агент П-3, верх’ние два этажа ваши! Наши с Прх’авой — два нижних! Исследуем все залы, каждый их перх’иметрх! — кое-как стараясь не паниковать, за что спасибо стальной телохранительнице, Штокхаузен отдал распоряжения. — Рх’емшкафы, если что, рх’аботают! — Обнадëжил! — буркнул Сергей, достав из своего рюкзака ещё не разряженный до конца дробовик КС-23. И, в первый и последний раз, доверил Штоку свой пистолет Макарова, чтобы тот не был безоружным. Нечего всё на балерину скидывать…

***

Кажется, что время остановилось лишь для неё, чтобы лучше посмотреть на созданный хаос: на панику толпы, их крики и бег, на внезапную атаку роботов, от которых нет спасения. Музей в одночасье стал замкнутым пространством, где исчез выход, и погас свет. Лишь разрушение, страдания. Летальный исход… Трупы… Брызги свежей крови на стенах и арт-объектах. Тело парализовало. Ирина не могла сдвинуться с места, заставить себя сделать хотя бы один шаг в любую сторону. Её ноги обволокли будто невидимыми оковами, накрыл жгучий холод. Но ещё сильнее удушала вина, вызывая бессилие и слёзы. Не отвернуться. Не уйти. Сомнений нет. Везде, везде — только ЕЁ жестокое творение. А роботы продолжают блуждать мимо неё, безразлично ступая своими металлическими ногами по трупам. Гости, работники ВДНХ, её одноклассники. Её семья… От последнего начало сдавливать лёгкие. Пошли всхлипы… — Я… этого не хотела… — выдавила из себя Ирина эти слова. Из своей переполненной горем души. И также с горечью посмотрела на свою перчатку с расколотой пополам звездой. За ней больше нет света диодов. Нет Люсеньки. — Убийца! — вдруг заговорил один из трупов, бросив на девочку взор остекленевших глаз и захлёбываясь кровью. — Палач! — присоединилась мёртвая женщина. — Наша кровь на твоей совести!.. — Наша смерть не оставит тебя в покое! — ОСКВЕРНИТЕЛЬНИЦА! — ПРЕДАТЕЛЬНИЦА! — Пожалуйста, замолчите! — зашептала с мольбой Ирина, упав на колени и закрыв уши руками от расползающегося эха. Голоса… Голоса резали слух, оглушая сердце. — Внимание: чрезвычайная ситуация! Обнаружение цели… — посмертный хор резко затих, уступив механике. — Что за цель? — не понимала девчушка, смотря то налево, то направо. — Цель обнар…уж…н… — механический голос смолк резко. Роботы тотчас остановились, уставив свои пристальные взгляды на Ирину. Свисающая с потолка «ромашка» накрыла её своим огненно-красным светом как прожектор. — Что… Нет! Нет! — завизжала Ирина и наконец-то смогла найти в себе силы сдвинуться с мёртвой точки, чтобы убежать. Но поздно. Её ступни цепко обхватили трупные руки, принадлежащие ему… — Брось это, Ириш. Бегство тебе ничего не даст… — прохрипел Дмитрий Сергеевич. — Остановись. — Нет, это не ты! — пыталась сопротивляться Ирина. — Мой дядя никогда не скажет «Остановись»! — Но бежать тебе некуда. Ты и так уже натворила достаточно. И исправить ты не сможешь… Увы… Прости… И на неё двинулась «Пчела», выпустив заряженный трос электрическим импульсом. Тело накрыло паралич… Механический голос продолжал доносить: — Тихо…

***

— …аккуратно! Аккуратно, я тебе говорю! — раздался едва слышный Ирине рассерженный голос Люсеньки, что прозвучал сейчас невнятно и заставил еë выбраться из сонной темноты, в которую провалилась как в яму. А когда зрение спустя минуты нормализовалось, хотя тело ещё оставалось каким-то слабым и затëкшим, девочка увидела перед собой маячившегося «Рафика» с тряпкой в клешнях, которой он только что закончил вытирать еë лоб. Она успела заметить на белой ткани небольшие пятна крови, поняв сразу, что кровь эта еë, отчего встревожилась. Но лишь издала неровное дыхание на увиденное зрелище алых брызг и поспешила утешить себя следующим образом, внушая, что всë это ерунда, как и головная боль. Кровь не вся уйдёт, а физическая рана вылечится быстро, чего нельзя сказать про рану душевную. Жуткие эпизоды из ВДНХ неустанно прокручивались в еë голове, всплывая картинками с одним моментом похлеще другого как в неком слайде кадров. Эти самые эпизоды сковывали еë тело страхом совсем как в том сне, и вызывали удушающее чувство вины перед всеми до внутренних криков еë души, которые оставались неозвученными с большии трудом. Ирина слишком хорошо запомнила детали случившегося, такое не забудется никаким ударом по голове. Это след на всю жизнь. Время повернуть вспять не получится. Неважно, что это не по еë инициативе всë случилось. Но именно она, как считает сама Сеченова, принесла хаос в музей на своей ладони и тем самым подвергла опасности себя, окружение и вдовесок ко всему разочаровала дорогих ей людей. В последнем нисколько не сомневается, отчего хочется волком выть: «Вот уж действительно, к чему не прикоснись — всë умудрюсь испортить да разрушить. На перчатку подумают как на инструмент, не более. Виновата остаюсь всë равно я…» — фыркнул еë внутренний голос, полный самоненависти. «Но лишь только я знаю, кто истинный виновник всех несчастий!.. Хуже всего от того, что я ей верила до последнего, считая еë своим товарищем, близкой, единственной подругой! Дитя наивное — вот кто я!» — кое-как она сдерживала свои злость и обиду, какую ещё не затаивала на Филиппа со Стефаном и Лизой с Шерман. Эти личности и рядом не стояли с настоящим злодеем. Отчасти даже она разозлилась на Дмитрия Сергеевича, но быстро прогнала это неблагодарное чувство к своему дяде, ощутив стыд. Ирина понимала, что академик не хотел ничего дурного, только порадовать еë как любой дядя это делает по отношению к любимым племянникам, очень старался, разрабатывая каждую мелочь, и был горд, когда подарил изобретение и объяснял ей использование перчатки. Только не упомянул кое-какие детали, относительно существования Люси не как ИИ… Может, не решился? Или не знал о таком агрессивном поведении? Великие учëные тоже ошибаются. Сбросив с дяди обвинения, размышления девчушки опять свелись к самоненависти: «Всë испортила, потому что ты идиотка, Ир! О чëм ты только думала, согласившись идти к этому Ласточкину? Лучше бы сидела на одном месте смирно, а не воображала из себя героиню, напридумав себе, что поможешь дяде и Предприятию! Всë — всем и сразу помогла, какая молодец!..» «Я не заслуживаю всех этих подарков. И остановить Люсю тоже не смогу. Единственное, что я могу только сделать: поступить по совести. Признаюсь дяде всë как есть, и МВД, и КГБ тоже, если понадобится. Заберут у меня полимерную перчатку… И пойду с повинной. Лучше буду сидеть в тюрьме, но с чистой совестью, чем буду с виной разгуливать на свободе. Да, именно так и поступлю. Даже если после всего этого меня возненавидят…» — эта мысль, особенно о ненависти со стороны родных, давалась девочке тяжело, вызвав одну слезинку. И тем самым Ирина привлекла внимание «Рафика», который приостановил свою процедуру, уставившись на неë в лëгком удивлении. «Спокойно! Спокойно! Демонстрировать истинные эмоции перед роботом крайне рискованно. Сейчас это не тот «Рафик», что ловил нарушителей музея. Он находится под контролем Люси. Если она поймëт, что я хочу уйти… Даже страшно представить, что она предпримет!» — Ирина чуть вздрогнула, едва слышно проглотив слюну. И вытянув ладонь перед роботом, тем самым сообщив, что всë в порядке, и наигранно улыбнувшись во все зубы, она продолжила находиться в положении лëжа и не мешала тому делать лечебную операцию. Кое-как собравшись с мыслями и уняв дрожь, девочка вновь осмотрелась по сторонам, заметив стеллажи с медицинскими препаратами, книжками, журналами и альманахами, бюллетени на некоторых стенах, опустевший рабочий стол. А левее от себя увидела самую важную деталь — выход в виде раздвижных дверей со стеклом. Никаких «груш», «ромашек» в углу. Ничего из средств связи и видеонаблюдения. Прекрасно! Закончив осмотр с анализом, хотела притронуться к своему лбу, чтобы почувствовать подушечками пальцем и оценить насколько всë плохо. Но еë отдëрнули вытянувшиеся тросы из перчатки: — Не трогай, Ир! — скомандовала ей Люся, после чего обратилась к «Инженеру», почти перейдя на крик. — Принеси непрем! Я сама всë сделаю! «Рафик» послушно направился в угол светлой комнаты выполнять приказ, в то время как Люсенька выхватила своими тросами холодную от воды тряпку и начала ей вытирать чуть испачканное от оставшихся алых капель девичье лицо. — Где я? — произнесла осипшим голосом Ирина вопрос, пару раз кашлянув в правый кулак. Только сейчас она обнаружила, что на внутренней стороне кисти были мелкие царапины. Словно кто ногтями поцарапал. «Худрук в меня вцепился таки. А я успела убежать от него…» — ответила себе на немой вопрос. — В медпункте. В безопасности. Больше тебя никто не обидит, — добродушно ответила ей Люсенька, и когда робот принëс капсулу с непремом и открыв еë, опустила концы своих трос в прозрачную тягучую массу и аккуратно провела по лбу. Ирина тихо шикнула от щиплющей боли и сильного холода мази, чуть дëрнувшись и сощурив глаза. На это Люся начала еë подбадривать. — Знаю, неприятно. Но потерпи немного. — А что произошло со мной? — до погружения в темноту Ирина помнила детали случившегося, но специально притворялась сейчас ничего не понимающей дурочкой, проверяя свою так называемую подругу. Ведь какая-то еë часть не хотела видеть в Люсеньке только дурное и злое. Нет, даже не просто не хотела — отказывалась. Та часть, которая вспоминает с ней все пройденные этапы, их беседы, благодаря которым стали дружнее, и сейчас с утешением думает, что агрессия Люси возникла не на пустом месте, скорее даже это сбой. Но другая еë часть советовала слишком не расслабляться и не надеятся на лучшее, напоминая об обманах и манипуляции со стороны Любовь Захаровой, еë неоднократных попытках убийства этого несчастного Ласточкина. Ирина не сомневалась, что Любовь уже давно имела зуб на Стефана и с самого начала желала ему смерти. Возможно ещё с той поры, когда та была обычным человеком. Мало ли, может, в прошлом он еë как-то задел, а она приняла это на свой счëт, предполагала Сеченова. — Этот гад Ласточкин тебя догнал и схватил! Ты пыталась выбраться, а он махнул и попал прямо в лоб. Благо, роботы сработали оперативно… Но всë равно немного опоздали, — ответила та, ещё раз окунув тросы в непрем. «Вот же лгунья бессовестная! Да, он догнал, но никак не ударил!..» — крикнул еë внутренний голос, а руки похолодели до едва заметной дрожи. Как и колени под брюками. — И поэтому ты решила взять местных роботов под свой контроль, устроив панику в ВДНХ и меня остановив, чтобы я тебе не мешалась? — произнесла Сеченова спокойным голосом. Нейроконтакты остановились, будто в замешательстве. Сеченова ожидала услышать оправдания, уже представляла, как та начнëт выкручиваться, лишь обеляя себя и свою честь. Но вместо возмущений донеслось другое: — Прости меня, Ир. Я этого не хотела! Ни за что! Ни за что на свете я никогда бы не подумала тебя атаковать! Ты же — моë всë, Ир! — прозвучало расскаяние, что на самом деле поразило девчушку. — Просто… Не надо было лезть на рожон… У меня всë было под контролем! — А другие люди, Люсь? Они же ни в чëм не виноваты, — продолжала не повышать голос Ирина, хотя такое исполнить было трудно. — Такого пункта, как летальный исход, в плане не было. — Целы эти твои люди, успокойся! — раздражительным тоном произнесла Люся, закончив с наложением непрема на повреждëнный участок кожи. И при помощи телекинеза прилепила на еë лоб бактерицидный пластырь, что стало финальным штрихом в оказании медицинской помощи. «Рафик» тут же отнëс капсулу с непремом обратно в стеллаж с другими препаратами. — Спасибо, — выговорила благодарность Ирина, ещё раз откашлявшись от кома в горле. — Да не за что, сестрëнка! — Люся сделала непримечательный, добрый тон, будто того предыдущего разговора не было. До последнего она надеялась, что всë образуется на автомате лучшим образом. — Отдохни, полежи пока. — Нет, я уже достаточно отлежалась, — мягко возразила Сеченова, краем глаз взглянув на закрытые раздвижные двери, в нескольких метрах от себя. Несколько метров до свободы… «Тюрьмы, ты хотела сказать!» — мрачно исправила она себя. Пути назад нет. Сидеть здесь не пойми сколько времени она точно не собирается. И с твëрдой решимостью Ирина привстала, оперевшись правой рукой на кожаный край. Поднялась с кушетки и… чуть резко не села на неë обратно: ноги были как вата. — Ир, ну не упрямься! Полежи лучше. Иначе по новой упадëшь, — пыталась переубедить еë Люсенька. — Не упаду! — Ирина повторила первые действия, но тщетно. — Я должна хоть немного тут походить. Мои боки затекли. Лучше бы помогла, коли «Рафик» тебе подчиняется. — Помогу. Но для начала хочу кое-что спросить, — вставила Люся серьёзным тоном. «Да она издевается что ли? Ну точно манипулятор!» — вторая часть Ирины, думающая о Люське как о вредителе, проявила сарказм. — Слушаю. — Ты простила меня? Больше не дуешься? — в голосе Люси звучала надежда. — Мне правда очень жаль, что так получилось! «Нет, я просто поражаюсь этой личностью как Любовь Харитоновна Захарова! Видите, я еë должна ещё простить! Извинилась так, словно она мне просто подножку сделала, а не устроила бардак в музее и смертную казнь в адрес Ласточкина, играясь с роботами как с игрушками на пульте управления!» — возмущению у Сеченовой не было предела. Но выполнив дыхательное упражение, ответила полимерной сущности совсем другим тоном: — Прощаю. Теперь твой черёд. — Конечно, — легко ответила Люся, приступив к делу моментально. «Рафик» вернулся от стеллажа прямо к Ирине, протянул ей свою клешевидную механическую руку подстать джентельмену. И она ответила на его жест с благодарной, хотя и кислой улыбкой. Кое-как всë же встала на ноги, продолжая держаться за полимерно-металлическое основание локтя. Но то, что последовало дальше, Ирина не могла себе это даже представить. Робот тихонько прижал еë к себе и стиснул в объятья, поглаживая макушку. Сказать, что Ирина была в полном замешательстве — это ничего не сказать. — Ты не представляешь, Ир, как я давно это хотела сделать! Жаль, что не могу обнимать тебя своими руками! Но хотя бы через робота могу показать, что ты мне очень дорога, как никто другой! — радостно воскликнула Люсенька из перчатки, и даже помехи не могли заглушить еë переполнявшее светлое чувство. — Люсь, я очень тронута твоими словами, но ты меня сейчас задушишь… — Ирина пыталась убрать от себя механические руки, демонстрируя нехватку воздуха. — Ой, прости-прости! — протараторила та и поспешила отпустить девчушку. «Рафик» на всë это издал непонятные звуки в ответ, нечто похожее на мурлыканье роботизированного котика, и просто застыл, продолжая смотреть то ли на Сеченову, то ли на что-то другое сквозь неë своим сканером. И в итоге отвернулся от неë, вернувшись к этим стеллажам — непонятно зачем. Что-то активно там разбирал. — А что с Ласточкиным-то случилось? Всë же убила его, как ты хотела? — Ирине было страшно услышать, если Люся даст утвердительный ответ: убийство тоже повесят на неë как под предлогом превышения самообороны. А сама в этот момент начала неспешными шажками идти по кругу медпункта, по пути подняв найденную на полу возле стола свою сумку и проверив в ней наличие своих вещей. Сейчас она вышагивала демонстративно, чтобы потом потихоньку начать идти спиной, стараясь не издавать ни звука своими истëртыми балетками — прямо к дверям. — Да если бы… Но нет! Мне помешали эти чëртовы взрослые! — фыркнула Люся, и еë слова вызвали у Ирины большое облегчение. — Каким образом? — Чего это ты интересуешься? — диоды Люсеньки замерли перед еë лицом, показывая настроенное подозрение. — Ну как же? Хоть летальный исход не входил в план, но я знаю тебя и твою целеустремлённость. Ты была близка к осуществлению своей цели. И давай будем честны, в глубине души, в самой его впадине, мне всë же хотелось его смерти. На одного буржуйного нарцисса стало бы меньше, — Ирина приподняла уголки губ в довольной улыбке, исполняя сейчас роль этого самого манипулятора над разгневанной от поражения Люсенькой. — Так как помешали? — К большому сожалению… — смахнув подозрение, концы трос опустились как цветы от нехватки света, а голос Люси сделался грустным. — Я не могла взять под контроль всех местных роботов, каких хотела: «Терешковы», «Лаборанты», «Бурав» с «Элеанорой». Лишь тех дронов, как простых моделей. И одного этого несчастного «Рафика» с большим трудом; другие его дружки вне моего контроля. Ну так вот, один взрослый оказался вооружëнным бойцом. «Майор из КГБ, скорее всего. Он здесь. Он меня ищет… Но точно не для того, чтобы спасти. Тем более нужно отсюда сматываться: чем быстрее, тем лучше. Подчинëнный ей «Рафик» сейчас для неë выступает как слепая зона. Это единственный шанс…» — и с этой мыслью Ирина приступила к выполнению своего плана, плавно уходя из своего созданного круга и не останавливаясь ни на секунду, пока «Инженер» не видит, и Люся не понимает еë действия. Медленно, едва слышно, шажки назад не полной пяткой, точно к двери. — Ты сказала «взрослые» во множественном числе. С этим бойцом был кто-то ещё? Второй боец? — Пф, этот занудный австриец — боец? Вот уж не смеши! — залилась хихиканьем Люся. — Он без этой балерины шагу ступить не может, боясь за свою шкуру! «Заместитель дяди и одна из его телохранительниц. Они тоже здесь в ВДНХ. Их визит объясняет всю серьёзность… моего ареста…» — девочка не могла перестать думать о тюрьме: всë так очевидно. Дядя их направил сюда, чтобы те исправили все оплошности, устроенные ей. Немудрено, если Штокхаузен, с которым два года назад хорошо беседовала об искусстве, и в ней разочаровался. Позади себя Ирина продолжала нащупывать пустоту правой рукой, а еë серо-голубые глаза смотрели на пузатенького робота не отрываясь. Но чувствовала, что близка к выходу. — И что они сделали в итоге? — Поймали они этого гада. Лишили меня чести его убить за всë дерьмо, которое он устроил по отношению к тебе. Правильно сделала, что взяла роботов под контроль: эти лохи бы реально ждали вечера. А вот они неправильно поступили, помешав мне. Отвечу им всем своим добром сердченым! — под конец Люся ответила с твëрдой уверенностью в своëм решении, что для Сеченовой приобрело мрачные краски, едва еë не выбив из колеи. «Одна смерть остановлена. Так будут другие!» — еë внутренний голос выдал панику. За Ирининой вспотевшей под свитером спиной раздался характерный звук отворившихся двойных дверей, что, к большому ужасу девочки, сразу повлекло за собой проблему в лице среагировавшего на шум «Рафика» и Люси. Резко развернувшись и чуть не врезавшись в дверной проëм, Ирина выбежала из медпункта в светлый коридор, набрав воздух и разогнавшись что есть сил. «Не ясно, куда бежать, в какую сторону. Главное — не останавливайся!» — твердила себе Ирина, а последнее предложение и вовсе зазубрила. А когда позади прозвучал механический ускоренный темп, девочка только ускорилась, боясь обернуться. Но и гадать не надо, чтобы понять, что еë преследует «Рафик», которому пузатая форма тела не мешает бегать быстро. — Ира, какого хуя?! — спустя секунды бегства по неизвестному ей коридору она услышала Люсю и еë громкое недоумение. — Ты ебанулась совсем? У тебя же голова ранена! А тело вообще слабое! Куда ты понеслась сломя голову? Вернись! — Я тебе не дам это сделать, понятно? НЕ ПОЗВОЛЮ! — неожиданно для себя Сеченова крикнула, начиная на бегу уже запыхиваться. Но своим ногам мысленно приказывала двигаться дальше, не щадя их внутренние мышцы. — Не дашь сделать что, Ира? — Ой, хватит прикидываться невинной овечкой! Ты лгунья! Лгала мне с самого начала! Не Ласточкин меня ударил, а ты: случайно или нет — плевать! Всë равно это ничего не отменяет! И что ему ты хотела пульнуть тот горшок якобы под ноги… Враньë тоже! Ты целилась ему именно в голову! Давно план казни у себя вынашивала? Скажи, давно? — выплеснула Ирина, чуть не споткнувшись на месте и поскользнувшись из-за резкого встречного поворота. Но как-то чудно нагнулась, ухватилась правой рукой за край стены и с трудом не потеряла равновесие, продолжая бежать. — Два дня! — без утайки ответила Люся и полностью перешла на откровения, терять уже нечего. Но свою хозяйку потерять точно не намерена. — Такие люди, как этот Стефан, не заслуживают пощады! И все те, кто мешает моей справедливой оценке! — И сначала решила убить его с моей помощью? А поняв, что я сопротивляюсь, тоже решила от меня избавиться как «мешающего твоей справедливой оценке»? — Я всë это делаю ради тебя, Ир! Чтобы ты не страдала, не чувствовала себя как зверëк в клетке! Потому что ты мне правда важна и дорога как никто другой! Ни твой дядя с его когортой, ни даже мой покойный отец, а именно ты! Ты… Ты просто не понимаешь… — Нет, не понимаю. Так что прости, Люсь… Больше не верю ни единому твоему слову! — с комом в горле смогла произнести Ирина, с каждой минутой дыша всë тяжелее. В ногах, особенно в голенях, уже покалывало от боли. Но всë равно продолжала бежать, наконец-то увидев впереди открытый выход на основной зал какого-либо этажа. С приближением к нему Сеченова услышала взрыв, от чего сама вскрикнула и едва не затормозила в шоковом состоянии. Двигаясь дальше, уловила глухие выстрелы… Другой, непонятный шум… Пугающее молчание Люси, что контролировала дронов на расстоянии… Гамма звуков борьбы и сопротивления. — Живы… — просипела она от радости, и чуть не забыла про «Инженера», который не потерял еë из виду. — Ир, не иди к ним! Эти взрослые ничего не понимают! Они тебя увидят и сделают хуже! — резко вмешалась Люсенька, дëргая своими тросами в безумном ритме перед еë лицом, прикрывая обзор. — Развернись! Я помогу тебе спрятаться! И тебе никто не навредит! — Как раз по этому я к ним и пойду! Я в первый раз приняла самостоятельное решение без тебя, твоих советов и других подстрекателей! И моë решение такое — во всëм признаться и закончить твой бардак, выйдя из ВДНХ безоружной! — Ирина оставалась непреклонна, упорно уже идя быстрыми шагами к выходу в атриум. — Во ты как, значит, заговорила! Никто не поверит в злое ИИ, а тебя упекут или в тюрьму, или в дурдом при первой возможности! Ты этого хочешь? Хочешь себя опозорить? И тебе чужды твои родные? — повысила голос Любовь, но неожиданно для Ирины робот сбавил скорость, приближаясь к девочке неспешно. — Ир, не поздно ещё передумать! Одно твоë слово, и мы обе отсюда сбежим! Ото всех! Я не переживу, если ты окажешься за решëткой! — Раньше надо было думать, пока ты меня не подставила! — воспользовавшись медленностью Иннокентия, Ирина ускорилась в последний момент и преодолела проëм арки, оказавшись, как она выяснила спустя секунды осмотра территории, на последнем этаже «Сахалин». Но лучше бы, вот уж ирония выходит, осталась действительно в медпункте, где порядок и стерильность, ибо здесь, если не руины, то частичная разруха с со следами пепла на полу, стенах и изгородях и стоящим в воздухе сильным запахом гари, словно жгли кучу пластмассы с травой. Пепел, горящие остатки сломанных дронов, летящие мимо искры, следы разломленных пополам пуль. Но нет трупов и кровавого моря как в еë сне, что немного утешило девочку. — Эй! Я здесь! — выбежав почти в центр, подняв голову к световому потолку и пробежавшись глазами, но не увидев людей из-за изгороди, Ирина закричала во всë горло. — Я в «Сахалине»! Товарищ майор, Михаэль Генрихович! КТО-НИБУДЬ! ПОЖАЛУЙСТА! Никто не отозвался. Шум взрыва и звуки выстрела на других этажах поглощали еë крик, и оглушали взрослых. Сеченова решила самостоятельно добраться до них и побежала быстро, прерывисто дыша, к коридорной лестнице, кривя лицо в неприязни и кашляя от химического, горелого запаха. Но внезапно из тени перед ней вылетели пара «Пчёл», преградив ей путь и вооружившись тросом, выпустив заряд тока. — Ещё один шаг к ступеням — получишь по голове! Во второй раз! — пригрозила Любовь, заставив хозяйку притормозить и поднять руки как пойманная с поличным преступница. — Ты никуда не уйдëшь, Ир! — Люся, хватит! Это переходит уже все гран… — МОЛЧАТЬ! — рявкнула та, перебив девчушку и бешенно тряся нейронными нитями. — Ты! Вернëшься! Назад! Сейчас же! — Лучше убей, тогда я точно с тобой всегда буду, ибо убежать не смогу… буквально! — бросила сарказм Ирина, дыша со свистом. — Умная, да? Радует. Только без твоей жизни я контроль над дронами потеряю! А мне нужно ещё других проучить! Так что давай — дорогу к изолируемому медпункту знаешь. Топай! — скомандовала Люся. — Конечно. Конечно. Сейчас развернусь и… — ничего не придумав лучше, Ирина обхватила пальцами нити Люсеньки за раз и начала их дëргать на себя, пытаясь их вырвать из перчатки, прямо из центра пятиконечной звезды. — НЕТ! ТЫ ЧТО, ИР? ОТПУСТИ! ОТПУСТИ, ДУРА! — пошла истерика с сопровождающей болью, но, увы, не только для Люси. Нижние дополнительные нейронные нити, идущие от изнанки перчатки со встроенной полимерной ячейкой для хранения опечатка пальца, начали сжимать кисть руки и у Ирины, туго затягивая еë кожу как крепкая верёвка и тем самым провоцируя мучительную боль. А вместе с этим нежелание дальше таким образом вести борьбу. Ко всему прочему и «Пчëлы» начали вести себя странно, летя резко то в одну сторону, то в другую, совсем не контролируя свои лопасти и ориентир на местности. — ДА БЛЯТЬ — ОТПУСТИ МЕНЯ! — кричит Люся. — САМА ДЛЯ НАЧАЛА ОТПУСТИ! — потребовала Ирина, прикусив нижнюю губу. И мигом ощутила, как вокруг еë талии обвили механические руки подоспевшего «Рафика» Иннокентия, который пытался поднять девочку и утащить, на что получил удар левым кулаком по своей голове. — ОСА ПАРШИВАЯ! — ЛГУНЬЯ! — ЛИЦЕМЕРКА! — ПОЛИМЕРНАЯ ВРУНЬЯ! — ВСТАВЬ ДРУГИЕ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫЕ! — ПОШЛА ТЫ НА… ААААААА! — закричала Ирина со слезами под конец уже от стиснутых объятий робота, который намерился сдавить поток воздуха, сломать еë рëбра, давя металлом бока и грудную мышцу. Всë ради того, чтобы только эта именуемая Люсей паршивая оса убрала свои чëртовы пальцы от нейроконтактов, чего та не делает, хотя уже прокусила нижнюю губу до крови. Но в один момент «Рафик» ослабил хватку, освободив Ирину и упав спиной намертво с просверленной от лазера головой. Сама Сеченова от бессилия, шока, злобы и всех прочих негативных ощущений рухнула боком на пол. Тяжело, хрипло дышала, убрав пальцы от трос Люси: больше не в силах была их держать. И смутно разглядела перед собой приблизившуюся балерину в золотом верхнем одеянии, что в один миг расправилась с дронами при помощи использования когтей в воздухе. И сейчас была готова выполнить порученное дело, выпустив из своей ладони небольшой заряд тока, таким образом достав нейронную капсулу. При виде стальной телохранительницы Ирина не испугалась как раньше: потому что очень устала бояться, пытаться бегать, и сражаться. Понимала и чувствовала, что сейчас и встать она не в состоянии из-за сохранившейся внутренней боли еë тела. Поэтому единственное, что осилила, что сочла правильным и поняла без слов балерины — это вытянула ей свою левую руку с перчаткой. — Ир… ИРА, НЕТ! — оглушила еë душераздирающими криками Люся, лихорадочно дрожа нитями. Теперь а еë голосе не читалась злоба. Только мольба и отчаяние. — НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА! ИРА, ПРОСТИ! ПРОСТИ ЗА ВСË! НЕ ПОЗВОЛЯЙ ИМ ЗАБРАТЬ МЕНЯ! — Старайтесь не двигаться, товарищ Сеченова! Процесс изъятия полимерной сущности займëт несколько секунд! — предупредила спокойно Правая, опустившись перед девочкой в своей балетной манере: нагнулась с капсулой передом к нейроконтактам и подняла правую ногу к верху, вытянув еë во всю благодаря своей гибкости. — ИРА, НЕТ! НЕ НУЖНО! — продолжала умолять Люся, что аж зарыдала под конец. — Я ВСË ИСПРАВЛЮ! Я НЕ БУДУ НИКОМУ МСТИТЬ! ТОЛЬКО НЕ ПОЗВОЛЯЙ ИМ МЕНЯ ЗАБРАТЬ! — Люсь… — шепчет Ирина, кашлянув. — Я не могу без тебя, сестрëнка!.. Прошу! ПРОШУ! — Я… Больше не держу на тебя зла, Люсь… Чтобы ни случилось… Я тебя прощаю! — выговорила Ира, сдавливая свои собственные всхлипы под наблюдением прикосновения капсулы с красными нейронными нитями, которые постепенно начали терять свои алые оттенки. Вместе с тем и Ирина от пошатанных нервов потеряла сознание, замкнув свои веки и выдавив последние слëзы за секунды до прихода остальных. Но что они говорили? Уже не разбирала — не слышала. Тьма опять еë забрала…