Мир через объектив или/и полимер

Валька Горбушина на пару с роботизированной вожатой была вся как на иголках, находясь в стоматологическом центре «Челомея» и ожидая своего товарища наряду с такими же пациентами по одному несчастью. Каждому известно, что дела с зубами — дела нешуточные; пробирают до дрожи любого. Горбушина по себе знает, какого сейчас Маруське там, на кожаном кресле под лампой, в компании со стоматологом и его инструментами да медикаментами. И сочувствует ей, и переживает за неё, и… одновременно убить её хочется за эту идиотскую затею «покушать орешки» после выпада молочного зуба (точнее — половину зуба) меньше, чем через эту чёртову неделю. Отличное начало летних каникул — ни в сказке сказать, ни пером описать. «Ох, Маруська-Маруська…» — вздыхала Валька, звонко цокнув языком. В прочем ей, как почётному лидеру пионеров, с такими интересными компаньонами, которых считает своей семьëй, не привыкать. Бывали случаи с её товарищами и лично с ней похуже. Всегда справлялись с трудностями, боролись со страхами. И тут всë путëм. За то время, пока Марусю лечили, Валентина успела поговорить с немногими взрослыми, которые все без исключения являлись местными, хоть из разных комплексов Предприятия. Когда темы бесед угасали, она снова пыталась вывести «Вожатую» на чистую воду, ибо её пропажа с раннего утра оставалась для пальмирийских пионеров загадкой. Но Виктория Дмитриевна была кремнём — ничего не говорила. И это задевало Вальку: вот не привыкла она быть в неведении. Неважно, касается это еë, пионеров, или нет. Важно знать и всë! И поговорка «меньше знаешь — крепче спишь» для неë не работает. Наоборот, хрен уснëшь. Но под конец таки сдавшись, девочка отвлеклась на осмотр улицы через широкое круглое окно футуристического здания поликлиники, мысленно восхищаясь здешней архитектурой «Челомея», что одновременно напоминала ей о родной Северной Пальмире и местами не совсем. Наблюдала с искренним интересом, как люди и роботы заняты своими делами, совершая пешие прогулки по тротуарам и бороздя водный канал на катамаранах. Но большинство занято подготовкой к летнему, масштабному мероприятию, в частности репетицией марша до украшения и высадкой растений. В момент смотра на городские насаждения в еë голову прокрались мысли об их отведëнном парке — сад, где они в конце мая всем отрядом высаживали картину из цветов; символ Предприятия 3826. Сейчас гадала, как их там клумбы мака с маргаритками поживают. И как поживают оставшиеся в городе остальные одноклассники, по которым Горбушина тоже скучает. Особенно по своим двум музыкантам из квартета их Невской школы. Помимо наблюдения за подготовкой, девочки также стали свидетелями П-вакцинации, что происходила в следующем пункте — на первом этаже поликлиники. Полимеризация сотрудников идёт медленно, но верно. Валька немного сгрустнула от того, что она ещё ребёнок: как долго ждать благополучного, биологического возраста на инъекцию нейрополимера с загруженной информацией и доступом к информации побольше. Еë душа хочет бороздить космос вместе с другими космонавтами, познавать мир за Земной колыбелью. А пока что дело обходится учебниками по астрономии, прочими печатными теориями вне школьной программы и воображением. Звук автоматической открытой двери, а следом за ней глухие шаги по мрамору, отвлекли Валю от собственных грëз. Маруся с надутой от ваты щекой медленно выходила из кабинета, едва слышно грустно вздыхая от продолжительной, но уже слабой боли, что смешана с реакцией новокаина. Рыжеволосая кудряшка, гордый горнист их отряда, покидала кабинет под сопровождением врача в лице зрелой, чуть полноватенькой женщины с подписанным карманом халата как «Татьяна Александровна Жеребчикова», которая вела себя позитивно, нежели еë юная пациентка. — Как еë состояние? — деловито спросила Виктория Дмитриевна, подойдя к врачу и своей воспитаннице. — Всë хорошо. Молочного зуба нет, так что гной и воспаление не угрожают. Данные о лечении отправим в поликлинику Северной Пальмиры, врачи сами разберутся в заполнении электронной картотеке. И родители могут вздохнуть спокойно, — ответила Татьяна Александровна и, осмотрев коридор и заприметив среди ожидающих молодого темноволосого парня, позвала его. — Товарищ Климов, заходите! — Не поминайте лихом… — шепнул себе под нос молодой сотрудник из комплекса «Академия Последствий», что зовëтся Михаилом Климовым, и медленно поплëлся к Жеребчиковой, придерживая щеку и талон, будто шёл на казнь. Стоило ему преодолеть проём, дверь за ним тихо закрылась. И теперь история лечения Миши больше никого из здешних не касается, кроме ожидающего его брата-близнеца, что держал кулачки в знак поддержки. Иначе кто с Климовым будет дальше играть в «Морской бой» в разгар работы и получать за это тумаки от начальства? Валька, Маруся и «ВЖ-2» пока что оставались стоять в просторном коридоре. Чтобы сбавить те страшные впечатления при помощи дружеской беседы и парочки шуток в духе Горбушиной. Про её странное, но всё же классное чувство юмора знает весь отряд (но некоторые отмечают, что в плане юмориста преуспел её брат). Поэтому она для них любима: — Как ты сейчас, Марь? — спрашивала Валентина, поглаживая плечо подруги. — Половину лица из-за этого укола не тюствую. Но больсэ не болит, — из-за ваты Горина не могла произнести некоторые буквы, даже с трудом улыбалась: этот хладный новокаин будто парализовал некоторые мышцы лица. Вроде чувствуется движение челюсти, но при этом не особо. Дело времени. — Глустно от того, сто есть есë два тяса незя. — Ну, помнится, ты говорила, что давно хотела сесть на диету, — отметила Горбушина, сдерживая смех от услышанной щепелявости. Хоть и стыдно так себя вести, понимала это юная блондинка, но ничего не могла с собой поделать. — Глесно смеяться над больными! — с наигранной обидой пробурчала Маруся. Обижаться на неё по-настоящему она не могла, прекрасно осознавая свою оплошность. — Товарищ Горина, если что, здесь в «Челомее» есть маленький киоск с орешками… — без эмоций вставила «Вожатая», от чего Валька ещё громче захохотала, с достоинством оценив наличие чувство юмора у бывшей балерины из театра, до этого думая, что этим талантом обделены лишь «Терешковы». — Виктолия Дмитлиевна, блин! — фыркнула Горина, смотря то на «ВЖ-2», то на хохочущую одноклассницу. — Да ну вас обеих! Никакого состладания! — Ой, ну всё-всё — прости! — кое-как успокоилась Горбушина, вытерев тыльной стороной ладони слезу. — Пф! Извиняю! — тотчас Маруся улыбнулась, не переставая напоминать своим видом с надутой щекой хомячка; такого миленького, рыжего хомячка. «Надо как-нибудь подойти к Ирине и Люсе с этим… Как его там? Да блин! Как это, мать вашу, называется? А, вспомнила — реквест! Реквест по теме — Маруся-хомячок!.. Гениально!» — пронеслось в голове Вали, и от собственных размышлений была горда собой (что спровоцировало новую смешинку). — Однако про тот киоск я вам не наврала, товарищи пионеры. Мои алгоритмы сгенерировали точное расстояние от поликлиники до палатки, поэтому… — Всё, Виктория Дмитриевна, заканчивайте! — перебила Горбушина, справившись со своими приступами смеха. — Лучше пойдём отсюда и вернёмся в ВДНХ. А то он скоро закроется. — Музей закроется в семь, хотя мы уедем в «Сатурн» на час раньше. Но даже так времени у нас ещё много, — пояснила Виктория, утешив воспитанниц, и неторопливо зашагала к круглой зоне бездверного лифта вместе с пионерами, где позже устроилась на кресле. Девочки хотели сесть рядом, но быстро передумали: первая и так засиделась в коридоре на скамейке ожиданий, а вторая на кушетке в кабинете все бока отлежала. Надо постоять, размять ноги. Лифт с едва слышной вибрацией, будто убедившись в смиренной стойке зашедших, автоматически пошëл вниз: с четвëртого этажа на первый. У обеих, не считая робота, возник какой-то странный трепет. Ещё бы — во второй раз на нём ездят, а всё равно непривычный лифт. Без раздвижных дверей, заметных углов стен, показывая его некую цилиндрическую форму, без ощущения скорости, шума и скрипа. И оказавшись в главном вестибюле меньше, через минуту, где впереди показались широкие двери с выходом на центральную улицу, девочки были готовы покинуть поликлинику и наконец-то выйти на свежий воздух и примесь облаков в тысячных метрах над землёй. Но их вожатая резко и без предупреждений сменила направление; двинулась направо, примкнув к группе людей, что смотрели на размещëнную в углу «грушу». Озадаченные таким поступком Валя и Маруся чуть потупились, не зная, куда идти, что делать. Ведь на «Челомее» они впервые, а город хоть и не лишëн края земли, всë же немаленький, и местами напоминает лабиринт. И недолго думая, решили присоединиться к Виктории, а заодно и к людям в силу своего зарожденного любопытства. Протиснувшись сквозь небольшую толпу, девчушки увидели, что всех так разом, и пациентов и некоторых врачей, отвечающих за регистратуру, привлекло внимание. Из «груши» сейчас шла прямая видеотрансляция со знакомой многим здешним ведущей Элей «Терешковой» — с ней Вале довелось беседовать перед камерой. Присмотревшись к фону, на котором стояла Эля и бодро рассказывала зрителям, девочки узнали очертания ВДНХ и его переднего фасада с солнечными панелями-зеркалами вокруг периметра. Следом девчушки увидели, что там, в парке «Дружба народов», тоже собралось немало людей и роботов: «Рафики», «Вовчики», «Доки» с дронами. Все странно суетились, особенно последние двуногие роботы с уколом, издающие свой характерный писк. Валентина и Маруся вдруг почувствовали напряжение, когда среди посетителей показались их одноклассники, но ни первая, ни вторая ничего не сказали по этому поводу. И слышали вокруг себя, как сейчас между собой перешëптываются собравшиеся пациенты на приëм П-вакцинации, оценивая транслирующую ситуацию по-разному. — Товарищ пионер, как вы? Вам есть, что рассказать по этому поводу? — спрашивает Эля Зою Литовскую, их одноклассницу и подругу. — Со мной и моими товарищами всë хорошо, как вы видите. Нет, мы не напуганы, ничего такого. Просто удивлены. Я была таким же свидетелем, и видела что видела. Дроны взяли того взрослого человека под прицел. Это… так система безопасности сработала? Если да, то это какая-то странная система. Немного агрессивная. Но весьма оперативная… И всё равно немного странная, — с некоторым недоумением отвечала роботу Зойка, смотря в камеру, которую «держал» не поддавшийся агрессии дрон. Её слова об отсутствии испуга подтверждали нынешнее поведение некоторых подростков, что стояли позади неё, собравшись группой, и уже более пяти минут играли в знаменитую всем резиночку, прыгая то на одну половину вытянутой бельевой резинки, то на другую. То цепляя носом обуви один край, то резкий перепрыг на другой край, и приземление на обе стороны. Если всё получалось с упражнением с одним итогом — охватом двух вытянутых по вертикали сторон, прыгуны радовались и приступали к выполнению следующего. Проигравшие вздыхали досадно и уходили в сторонку ждать своей очереди. И, в самом деле, никакой паники и ужаса. Не только у игроков, но и у собравшихся вокруг парочки зрителей. Игра в резиночку никого не оставляет равнодушной. И кадр резко сменился после краткого комментария ведущей о стойкости пионеров и их умении держать страх в узде, показав теперь фасад с другой части, и с другим отвечающим, который был старше Зои лет так на шестьдесят. Она… Пухленькая старушка, одета с иголочки в своё платьице. Чем-то напомнила их педагога по ОБЖ, которая порой увлекается уставами безопасности, любит рассказывать обо всех ситуациях, где была (трудно угадать, где учительница НЕ была и какие катаклизмы НЕ переживала в своей жизни, будь хоть цунами, хоть смерч, хоть «Титаник»). И всегда в её рассказах чувствовалась буря эмоций. Так что уроки ОБЖ для них, класса 8 «В», чаще всего превращались в театральные спектакли с одним актёром множества ролей: — Я не знаю, что это было такое. Если бы мы знали, что это такое. Но мы не знаем, что это такое. Объясните мне — что это было такое?.. — запыхтела старушка, махая руками. Повторно произошла смена кадра сквозь помехи: — Главное, что никто не пострадал. Всех посетители мы успели эвакуировать должным образом. Сам заместитель Сеченова, и старший представитель КГБ разбираются на месте. Мне и моим товарищам коллегам остаётся только ждать. Ну и, конечно, утешать наших оставшихся гостей! Всё под контролем! — заявила будто заученные предложения заведующая ВДНХ, Марина Андреевна Елизарова. Кадр вновь сменился. На сей раз «Терешкова» вместе со своим компаньоном «Пчелой» покинула территорию музея, идя в сторону парковочной площадки, где возле «Турбины» заметила девочку с баночкой ярко-зелëной краски в руке. Валька и Маруся узнали в ней свою ровесницу Карину Верестенец — не самую приятную для них и даже для своего класса личность. Крайне нахальная девчонка, которая непонятно каким образом вообще вошла в отряд пионеров школы Семей. У себя в голове Валентина сравнила Карину со своей бывшей подругой Анастасией Шерман. Да тут нереально без параллели: что та нос задирает, что вторая. И в глубине души Валька почувствовала укол вины за свою наивность и дружбу с этой Настей, чем та нагло пользовалась не один год. — Дорогой юный товарищ, разрешите полюбопытствать. Что вы тут делаете совсем одни? — Оставляю кое-кому послание, пока «Турбина» ещё стоит на месте, — гордо ответила ей Верестенец, улыбаясь, и показала роботам исписанную спрей-краской дверь машины. На удивление у неë был красивый, аккуратный и тонкий почерк, однако само написанное красоту и восхищение у пионеров не вызывало. Названное Кариной послание являлось маленьким четверостишием без особого соблюдения рифмы: «Всем гениям гений, ну а ты средь них — бирючина обыкновенный. Адрес — С. И. Ласточкину, театральному лошарику…». От увиденного одни зрители нахмурились, отметив невоспитанность молодëжи и безразличие родителей, что не углядели за ребёнком, и какой вызвали результат по итогу. А другие наоборот громко засмеялись до слëз, отнеслись к поступку с одобрением, словно странное нападение «Пчëл» в музее их вообще нисколько не тревожило. Валька с Марусей услышали, что их вожатая тоже издала какое-то странное хихиканье, прикрыв ладонью низ своего металлического лица, где на месте должен был располагаться рот. И бросили на неё подозрительный взор, нахмурив брови и сощурив глаза. — Прошу прощения, товарищи пионеры! — тут же затихла «ВЖ-2», приняв свою официальную стойку: ноги в разные стороны, руки заключены за спиной. — Думаю, товарищ художественный руководитель отметит с энтузиазмом ваши творческие способности… находясь под арестом. Да-да, дорогие зрители, Степана Ильича Ласточкина, директора театра имени Майи Плисецкой, сегодня заключили под стражу и только что направили в комплекс «Вавилов» на исправительные работы, где будет решаться его дальнейшая судьба. Почему? Как? Кто кому перешёл дорогу? Или был другой повод конфликта? Или сыграла роль простое нарушение, где в музее нельзя курить? Детали ни кем из здешних не уточняются. Но мы докопаемся до истины — Эля и её верный оператор Пчёлка всегда узнают правду! Следите за нашими новостями! И не огорчайтесь, если вдруг пропустили наши трансляции — в нашей местной группе Предприятия 3826 публикуются видео-материалы для смотра в любое время! А сейчас я с вами поделюсь краткой информацией о погоде на остаток дня… Стоило услышать самое главное и порадоваться этим известиям; о том, что нет пострадавших, и что главный нарцисс отправился к другим нарциссам в ботанический комплекс (один из пациентов на п-вакцинацию, прокрутив у себя в голове шутку про многозначные нарциссы и «Вавилов» как полигон ботаники, захохотал со свистом чайки, что загнало пионеров в полное недоумение), и пациенты и врачи разбрелись по своим местам, оставив «грушу» в рабочем состоянии и в полном одиночестве. — Твою ж мать, мы пропустили такой кипиш! — воскликнула Маруся, да так громко, что все буквы выговорила, и изо рта полетели пару слюн, на что ругнулась. — Да блин! Фарья слюнявая! — Товарищ пионер, не выражаться! — сделала замечания Виктория Дмитриевна и вдруг вспыхнула от злости. Начала жаловаться, что шокировало девочек. А после принялась демонстративно вышагивать туда-сюда, продолжая держать руки за спиной. — Уже триста второй раз произношу эту фразу! Одни меня эти… ёкарные пироги достали за сегодня! Сил моих полимерных нету! — Получается, вы в буфете что ли утром были? — предположила Маруся. А о чём ещё она могла подумать, когда донеслось слово «пироги»? Сразу у неё пошли ассоциации выпечки с буфетом… от чего сейчас сильно опечалилась, наигранно шмыгнув носом: даже мягкую булочку есть нельзя. Эти два часа стали самыми мучительными для тощенькой горнистки с огромным аппетитом. А Валентина ничего не сказала, не могла. Слова как ком застряли в её горле от волнений за своих оставшихся возле музея товарищей. Тысячи вопросов окружили её. Поэтому быстро направилась к выходу за ответами на них, подгоняя Маруську с вожатой, махая ладонью и уговаривая последнюю успокоиться наконец. — Интересно, какого на «Челомее» в лапту играть? — раздавшийся вопрос Гориной разбавил тревожную обстановку, и Валька засмеялась, представив себе, как мячики будут частенько летать с парящего наукограда, если перестараться с ударами битой.

***

Солнце, которое опять спряталось за сгустком очередных тучных облаков, напоследок успело ударить своими лучами по её только что открывшимся глазам. Она посмотрела недоумевающе сначала на небо, а затем на большую, размытую тень, которая заслоняла и само небесное пространство и те исполинские, поблёскивающие как зеркало солнечные батареи «Подсолнух». Окружающая её обстановка пребывала в плавном движении, в приглушённом звучании разнородного шума: от голосов людей и механики роботов до песен из уличных громкоговорителей и свиста прохладного ветра в ветвях деревьев. Лишь спустя несколько минут, когда глухота и размытость спали, до Ирины дошло, что не она движется. Её, ослабленную и уставшую больше морально, нежели физически (хотя от сильных объятий «Инженера» ещё продолжало покалывать в рёбрах совсем как после изнурительных упражнений на физкультуре), несли на руках. А расплывчатая тень, что заслоняла небо, обрела очертания крупного мужчины в тёмно-серой форме, что смотрел по сторонам внимательно и шёл неспешно куда-то целенаправленно, придержая правой рукой её спину с ремнём сумки и обвив колени левой. И пока её продолжали нести из нижнего этажа «Сахалин», где пеший воспользовался лифтом запасного выхода из музея, Ирина заметила на его груди нашивку с подписанной полностью фамилией, сокращёнными именем и отчеством, и званием над ними. Прищурившись, про себя прочла случайно вслух осипшим голосом после тех криков и ругательств в ВДНХ: — «Майор… Нечаев»? — и спустя доли секунд после чтения, Ирина чуть дёрнулась как от удара током, а внутри неё всё похолодело. Сразу поняла, что это за человек и где он значится. «КГБ. А значит — отправная точка в тюрьму… Всё! Я под арестом! И сбежать — не сбежишь. Только хуже сделаю…» — пронеслось в её голове, покрывшись лёгкой испариной от своих раздумий, несмотря на смирение со своей участью войти в ряды малолетних преступников. — О, очнулась! М-да, нехило тебя там подкосило. Но хоть сейчас ты более-менее порозовела, — облегчённо вздохнул тот, на мгновенье посмотрев на неё, чтобы убедиться, что это говорит именно живой человек, а не глюки этих полимерных воздействий. И продолжил идти неспешно, приглядывалась она, по тротуару. — А где мы сейчас? — прокашляв пару раз, спросила Сеченова. И посмотрела на бородку мужчины, вдруг подумав, что она казалась ей знакомой. Что точно где-то могла её видеть прежде. Но где? Не могла вспомнить. Головная боль ещё давила на её виски и лоб. — Всё также на ВДНХ, где ж ещё! Вне территории музейной витрины. — А я подумала, что в раю, — снова прокашляв, Ирина попыталась засмеяться. Не от своей дурацкой шутки, скорее от собственных приступов паники, стараясь их контролировать. — Типун тебе на язык, блять! — тут же фыркнул Нечаев и сразу понял, что поступил крайне глупо, ругнувшись при девочке, при племяшке своего шефа, и при пострадавшей. — Извини. Я порой… забываюсь, с кем говорю. Ведь не каждый день с детьми имею дела, так что… — Всё в порядке, товарищ майор. Правда, — заверила девчушка, натянув улыбку. — Точно? Это хорошо. А то боялся, что… — чуть замялся майор и всё же под конец подобрал подходящие слова, не пожалев усмешки. — Что услышу нравоучения как от вашей вожатой. — Вы про Викторию Дмитриевну? Она хорошая, но порой да — бывает такой страшной занудой, — раздался её повторный смешок с хрипотцой и с каким-то странным, заложенным пониманием в нём. Неловкость сошла на нет, и в его душе стало спокойно. Пускай отчасти. А вот у Ирины всё с точностью да наоборот. Недоумевала, почему майор поддерживал с ней разговор в таком тоне, почему вообще был вежлив к ней: ведь устроила такой хаос (и свалить всё на взбесившуюся перчатку смешно — кто в это поверит?), и не заслуживает, чтобы несли как жертву, и все другие почести. На что ещё она обратила внимание, так это на свои руки, что едва заметно дрожат, лежа на животе. На них нет наручников. Лишь сплетённый из нежно-розового, круглого бисера браслет, красовавшийся на кисти правой руки, и оставшаяся полимерная перчатка на левой руке, не поддающая признаков активности… что добавляло и без того шаткой ситуации печальные ноты симфонии под названием «не осталось от товарищества и следа». «Как представителю КГБ, ему всё проинформировали. Да и всех этих зрелищ в музее хватило. Быть может, оттягивает арест, чтобы окружающих не напугать? Только вряд ли это поможет избежать осуждения общества… Какой позор! Позор!..» — накручивала себя девчушка, ругала. — Эй, вы!.. Да-да, именно вы! — обратился он вдруг к незнакомым людям, что вывело Сеченову из мрачных раздумий. — Освободите скамейку! Девочке плохо! — Нет, со мной всё хоро… — мягко возразила Ирина, но несущий мужчина тихо и строго её перебил: — Помолчи! — строго прошепча приказ, Нечаев вновь посмотрел на людей, которые, как выяснилось, были супружеской парой. Те без пререканий и лишних вопросов встали со скамьи и удалились прочь. Майор вскоре усадил Ирину на опустевшую, ещё тёплую скамейку и сам сел рядом, посмотрев на неё серьёзным взглядом, изучив на внешности следы ран: аккуратно залепленный пластырь на лбу, мелкие царапины на внутренней стороне кисти правой руки, которые определил по их размеру с ноготь. Мысленно оценив увиденное, перевёл свой немного уставший взор на территорию парка перед ВДНХ, ожидая приход Штокхаузена. Обещал же Дмитрию Сергеевичу, что не оставит заместителя в одиночестве, хотя и жутко достало его общество за этот день. Ирина отнеслась к его жесту заботы с благодарностью, и одновременно сомнением, продолжая настаивать на своём. Однако не осталась без факта, что ей повезло: слабость тоже отступила, и могла сидеть спокойно, осторожно уткнувшись в деревянную спинку. Но только тяжеленный груз вины не отступил — перед майором, перед своей семьёй, перед всем Предприятием 3826. Похолодевшие ладони легли на её бёдра, сжавшись в кулаки. И оклики души всё же вырвались из её уст. Больше не могла она молчать и своим молчанием терзать своё сердце: — Чего вы ждёте, товарищ майор? — Ирина резко поднялась со скамейки, встав напротив и вытянув перед ним свои руки. — Вот я здесь, не убегаю никуда! Я знаю, что сделала, знаю, что вас дядя прислал. Знаю, что я упала в его глазах, разочаровала… Я понесу ответственность за все свои действия, приму это как должное, несмотря ни на чт… — Э-э-э, спокойно! Выкинь свои мысли и то, что сейчас сказала, из головы! Тебе сейчас вообще не стоит ни о чём думать. Поэтому лучше присядь… — перебив её, Нечаев посмотрел в серо-голубые, ранее выплаканные глаза девочки с озадаченностью и в тот же момент не сильно удивился её поведению. Было ожидаемо, что девочка будет покрывать другую, пряча обиду и не жалея себя. Но при этом боялся, как бы та на его глазах сейчас не совершила глупость. Идущие мимо люди уже на них оглядывались с подозрением. — Арестовывайте, и я буду спокойна! — не унималась она, прикусив нижнюю губу и не убирая затёкшие руки. — Ты и так достаточно слёз пролила! Мало? И не жди — я тебя арестовывать не собираюсь! Знаешь, мне как-то не доставляет удовольствие на детей железные браслеты нацеплять с кандалами. Так что, скажу ещё раз, сядь на место! — подобрав слова, серьёзным тоном произнёс майор, и заметил, что растерялся теперь уже ребёнок. — Но… Как? Я… Я ведь… — Сядь. На. Место! — повторил он, нарочито давя на каждое слово. И Ирина, сглотнув ком от безысходности, покорно подчинилась, сев обратно на скамью, опустив голову и замкнув пальцы. Терзания вперемешку с недопониманием обрушились на неё с новой силой, вонзив живьём целыми кольями, и всхлипы предательски вырвались, которые она принялась заглушать, прижав ко рту ладони. — Это… неправильно! — процедила сквозь слёзы Сеченова и, шмыгнув носом, закрыла ладонями всё лицо. Не могла ни на кого и ни на что смотреть из-за стыда, боли, отчаяния. — А мучать себя здесь своими выдумками, значит, правильно? — спустя секунды бездействий майор нагнулся к ней, решительно положив руку на вздрогнутое плечо. — Вы… вы же сами видели, что я там сделала! Я натравила роботов, я пыталась ими убить человека! Устроила панику, задела невинных! Чуть музей не сравняла с землёй! И… и… — Мы знаем, кто это сделал на самом деле! Слышишь? Я, Шток, сам Дмитрий Сергеевич, блин, в курсе, чьих полимерных рук всё дело! Никто тебя ни в чём не обвиняет! — пытался переубедить её Нечаев, не сдавался, и было ему откровенно похрен, чего там себе мимо идущие придумывают: их проблемы. — Нечего преувеличивать! — Я… всё равно всё это спровоцировала! О чём я только думала, решив вообще пойти к этому… Ласточкину? Лучше бы сидела тише воды и ниже травы, а не воображала себе, что смогу предотвратить удар по дядюшке, его статусу и всему Предприятию!.. Совершила, блин, героический подвиг! Идиотка! — её всхлипы переросли в неконтролируемые рыдания. — Ну хватит! Чего ты себя ругаешь деле не в деле? Что сделано, то сделано — обратно время не повернёшь уже! Так что возьми себя в руки, успокаивайся, иначе ты только хуже себе сделаешь! И поверь, твоё ужасное состояние здоровья огорчит Дмитрия Сергеевича куда больше, чем этот музейный беспорядок! — майор нагнулся к её прикрытыму личику, продолжая держать ладонь на её вздрогнутом плече. После чего, воспользовавшись своим рюкзаком, извлёк из него носовой платок и протянул к девичьим рукам. Другое дать ему было нечего: при себе нет лекарств, специальных успокоительных (кроме водки, но этот вариант из ряда вон), а попросить стоящих рядом роботов, да и вообще контактировать с ними нет желания. И долго этого желания после сегодняшнего кипиша не будет. — На, держи! Через пальцы взглянув на платок в горошек, Ирина с тихой благодарностью и всхлипами приняла его, вытерла им лицо, а после, выпрямившись, неожиданно и громко сморкнулась. От чего сразу виновато и с дрожью промямлив: — П-прост-тите… — заставив себя выполнить пару раз дыхательные упражнения, Сеченова под конец вздохнула с долгожданным облегчением, почувствовав, как буря внутри неё каким-то чудом поубавила свою силу; хоть и не полностью, но по крайней мере уняла ту безумную тряску. Взмокший и краешками липкий платок она протянула назад майору, смутившись за свой громкий жест. И при этом не могла скрыть слабую улыбку и хихиканье над собой, хотя понимала, что ведёт себя глупо. — Знаю, что вы скажете. Что я кранка сопливая. И я на это не обижусь. — Ай, не бери в голову. Этот платок переживал и случаи похуже. Ничего — постираем! — взяв ткань назад при помощи телекинеза и сложив его до размера маленького квадрата будто бумажку (хотя до глубины души почему-то ненавидел этот белый платок в красный горошек, но выкинуть не мог, рука не поднималась это сделать), майор отправил вещицу в нейрокомпрессионный рюкзак. И вдолбил себе: «как домой вернёшься — не забудь его в машинку бросить, а то неделями он в этом рюкзаке находиться будет». — Спасибо вам, товарищ майор. Я… я чуть было не отправилась в режим истерии. Опять… — выговорилась Ирина, вновь издав тихий вздох. — От такого у любого бы крыша поехала. Но всё равно — молодцом держалась! — услышала она в свой адрес одобряющий тон. — Я же понимаю, что ты пошла к этому сумасшедшему из добрых побуждений! — То же мне — повод для гордости! — вновь фыркнула Ирина, закрыв лицо ладонями на секунды. Нет-нет, плакать она больше не намеренна. Но от преследующего стыда не могла избавиться. Обрывки воспоминаний её поступков, как плевок в лицо и бросок керамики в лицо взрослому, назойливо прокручивались в её голове: одна картинка за другой словно кадры старого фильма. — Устроила не пойми что. Кучу правил наших пионерских нарушила… — Ради благого дела иногда приходиться идти вразрез правилам. Хоть это сложно, очень сложно, зато потом совесть чиста. — А вы, как представитель КГБ, тоже шли на нарушения? — Всяко приходилось делать. Даже и не вспомнить, — дав неоднозначный ответ, мужчина сменил тему, — И раз ты напомнила о звании, то давай знакомиться. Правда, я тебя знаю: Дмитрий Сергеевич рассказал что нужно, — и снова воспользовавшись «Ярова-Абалаковым», достал своё удостоверение КГБ, открыв его и показав девчушке для изучения. Хоть он и видит сложившееся доверие, но лучше действовать по инструкции, пусть и с опозданием, — Старший оперуполномоченный по особо важным делам, лично подчинённый твоего дяди, майор Сергей Алексеевич Нечаев. Кодовое имя — агент П-3. И в данный момент, выступаю как один из твоих сопровождающих на борт «Челомей» к товарищу Сеченову. Пусть сложились такие обстоятельства, но… рад познакомиться, товарищ пионер Ирина Георгиевна. — Взаимно, товарищ майор Сергей Алексеевич. Но, пожалуйста, зовите просто «Ирина». Не надо так официально, — кивнув, тем самым дав тому понять, что с удостоверением ознакомилась и его можно убрать, Ирина протянула правую ладонь для рукопожатия, сразу почувствовав, как её пальцы обхватила широкая, мозолистая и сильная ладонь. — Идёт. Тогда и ко мне без этих формальностей. Но только «Ирина»? Или по прозвищу «Шмелёк», может быть? — бросив вопрос, Сергей слабо улыбнулся. И ощутил вдруг что-то странное, непонятное, что-то сильно его охватывающе, стоило только произнести это прозвище вслух. И ощущение это испытывалось не впервые. Ещё ранее такое произошло в кабинете Сеченова, где знакомил себя с содержимым письма и где сам академик назвал девочку не по имени. Где-то раньше слышал про «шмелька», и нет — не как толкование про простых насекомых с пушистым брюшком. Именно как ассоциации с чем-то… добрым, позитивным. Или это всё бредни, о чём сейчас подумал П-3? И едва заметно помотал головой. — Дядя и про это рассказал? — искренне удивилась девчушка, чуть смутившись. — Скажем так, случайно услышал. — Надеюсь, не было той старой истории про то, как это прозвище зародилось и закрепилось. А то мама с папой, и дядя тоже, порой любят вспоминать этот эпизод из моего детства, смеяться и умиляться с него, — неловко улыбнулась Ирина. — На эту тему разговора не было. Но теперь я буду обязан спросить Дмитрия Сергеевича про этот самый эпизод! — залился смехом Нечаев. — Только попробуйте! — неожиданно для себя Иринка перешла на угрозу, но майор быстро распознал в её якобы сердитом тоне шутливость («Всю свою злобу на подругу потратила…» — отметил он), и ещё сильнее засмеялся, почему-то не боясь, что сможет её как-то задеть или обидеть. В серо-голубых глазах он видит растерянность, спрятанную грусть, но точно не обиду и злобу на весь мир. Девочка не выдержала и присоединилась к нему. В унисон смеялись как давно знавшие друг друга приятели, и оба это понимали, чувствовали. — Ладно, так и быть — спрашивать не буду! — хотелось добавить Нечаеву, что сам разведует на досуге, но промолчал. — Клянётесь? — Честное пионерское! — Уууу, бессовестно врёте ребёнку, ай-яй-яй! — цокнула языком Сеченова, одаривая мужчину взглядом «как-вам-не-стыдно». Конечно же, опять наигранно: вошла в азарт. И выделила для себя, что Сергей Алексеевич для звания майора человек довольно интересный, весёлый. Дядя будто точно знает, как для своего окружения выбрать нужных людей. А сам Сергей находился в непонимании от своего же поведения: он и забыл, когда в последний раз так смеялся, шутил, при этом дразня кого по-доброму, и, самое главное — обходился без мата. Штокхаузен не в счёт: для него припасены издёвки другой категории, которыми можно спокойно его послать на три буквы и/или замучать скороговорками про сушку. Но при всём этом ему… нравилось это невинное дурачество, что зародилось на позитиве после перенесённых тревог. И тем не менее веселью пришла пауза. Не только потому, что у обоих челюсть устала, и пришлось затихнуть. Ирина догадывалась, что за этим следует. Работа майора — на то она и работа. Никуда не денешься. — Так, ладно. Вижу, что ты повесела, и это хорошо. Но я спрошу ещё раз для убедительности. Тебе полегче стало? Ирина молча кивнула. — Готова к допросам? — голос Сергея сделался серьёзным, когда озвучил вопрос. — Скажем так — в душе полная неразбериха, в голове тоже, — и с разочарованием бросила взгляд на свою перчатку, не пуская тоску в своё немного успокоенное сердце, ровно тому как и обиду не могла пропустить, чтобы себе не мешать в ответах. — Но к вашим допросам я точно готова, агент П-3. — Отлично. Однако для допроса нужен ещё третий человек, как свидетель нашего разговора, что будет записывать на свой щебетарь. Я бы рад провести сам, да только проеб… — отдёрнул себя Нечаев, поправив. — По глупости не взял свой щебетарь с собой. Память порой девичья. — Товарищ майор, если вам некомфортно без вашей нецензурной речи, то не надо себя мучать только потому, что я пионер, племянница Дмитрия Сергеевича, и у меня якобы могут уши завять. Я к этому отношусь совершенно спокойно. Наш лидер не брезгует словечками. Да и я тоже… — девочка в миг почувствовала, что ей стало очень неловко из-за себя, а не других людей. — Вернее, я сегодня впервые ругнулась. Спустя десять лет поддержанной вежливой речи после сказанного мной плохого слова на букву «У» в детском садике. — Воспитательница была в ахуе? — мысленно поблагодарив за понимание, Серёжа позволил себе минуту облегчения. Дурная привычка опять взяла вверх над дурацкими попытками вести себя как по этикету. Но сейчас выступала как жест скреплённого доверия. — Даже не преставляете в каком! — ситуация накалялась, смех нарывался, и Ирина поспешила сменить тему, демонстративно прокашляв. — А где сейчас Михаэль Генрихович? И та балерина-телохранительница? То ли правая, то ли это левая — запомнить не могу… — Не утруждайся, их только двое людей на Предприятии не путают. Шток сейчас роботами командует, чтобы те павильоны ВДНХ в порядок привели, дронов восстановили, и с сотрудниками музея лясы точит. А телохранительница после извлечения полимерной субстанции из твоей перчатки сразу отправилась на «Челомей». Так что сидим и ждём. — Хорошо. Понятно, — кивнув и вовремя вспомнив об одной важной мелочи, Ирина просунула ладонь в карман своих брюк. К душевному облегчению, до этого боясь, что могла потерять в бегах, она нащупала пальцами покрытие холодного сплава «жучка-памяти», вытащила его и протянула майору, — Вот. Я его смогла выхватить из рук Ласточкина. Вернее… — сглотнув с трудом, пересила себя и призналась. — Это Люся сделала, когда вырубила его керамическим горшком с бальзамином. — О, хорошо, что не потеряли. М-да, столько дерьма случается из-за мелочи, — пробурчал Серёжа и, аккуратно взяв «жучок» и поместив в рюкзак, вопросительно посмотрел на Сеченову, что одарила его похожим взглядом. — Вы… вы тоже это видели, да? То, что смонтировано? — Да. Я и Виктория увидели этот отрывок видео ещё в театре вместе с сотрудниками там, когда профиль взламывали. Вот, что я тебе скажу, Ир. Если бы ты согласилась на его условия, или не пошла вообще к нему, всё могло быть куда хуже. То, что находится в «жучке» — это лишь копия видео-материала. А основная была установлена на таймере и просочилась бы в сеть меньше, чем через неделю, — ответил П-3 и заметил, как девочку накрыло волнение. И отвращение при упоминании о том чёртовом видео. Но и при этом душевное облегчение. — Так что это ещё один повод задуматься, что ты поступила всё-таки правильно. И с Люськой, на что уж она оказалась безумной чертовкой, трудно не быть солидарным. Но самое главное, что Ласточкина засудят как положено со всеми доказательствами. — А со мной как дела обстоят? Если вы, как сказали, арестовывать не будете, не значит, что вообще проигнорируйте. — Суд на Предприятии 3826 — не равносилен городскому. Всё, что происходит на Предприятии, остаётся здесь же и не предаётся огласке. Ни в школу, ни родным. Так что ты зря себя накручиваешь. Допрошу только я, Шток запишет и отправит Сеченову. А что до сотрудников? Поболтают они какое-то время и забудут. До этих событий в ВДНХ тут чего только не происходило. — Точно? — поднявшись со скамейки, Ирина вновь встала напротив Сергея, бросив на него вопросительный взгляд и вытянув руки. — Можно вас… обнять? — Ну, если тебе от этого лучше будет, то… — Серёжа не успел договорить, сразу почувствовав, как к нему прижались, обвив ручонки вокруг его шеи, её личико уткнулось в левое плечо, а русые волосы начали щекотать подбородок. Сам Серёжа сидел как парализованный, продолжая держать свои руки в воздухе и едва дыша, хотя никто не душил. — Спасибо! — произнесла Ирина сквозь приступы новых слёз, которые появились уже не от страха и вины. От счастья. — Да ты это… Не за что! — кое-как выйдя из ступора, Сергей правой ладонью погладил по её спине пару раз как мелкого котёнка, будто бы боялся сломать её. И краем уха услышал её повторные всхлипы, на что поднял краешки губ. — Эх вы, девочки… Вот всё близко к сердцу воспринимаете! — Вы, вообще-то, мужчины тоже недалеки от этой сердечности! — возразила Ирина, но продолжала его обнимать. — Не то, чтобы прям мы… Да ну тебя! — фыркнул Нечаев, на что в ответ прозвучал её смех. — И хватит об мой костюм сопли вытирать! Весь платок мне уделала, и всё мало! — Как вы обо мне могли такое подумать, товарищ майор? Чтобы я — да такое?! — отстранившись, Ирина схватилась за сердце. — Ни за что! — Угу-угу. Сама невинность! — СЕРГЕЙ-ЦАРЕВИИИИЧ! — раздался девичий крик восторга со стороны главных ворот в парк культуры, который заставил Ирину с майором сразу перевести взгляд на это место, и первую — удивить, а второго — содрогнуться и прошептать «Ой блять, только не эти ботаники!». И они увидели, как к ним быстро-быстро бежали трое ребят, словно боясь куда-то опоздать. И неважно, что расстояние от входа в фасад до сквер маленькое. Не успели оба глазом моргнуть, как троица; Юрка, Варвара и Стася, их окружили, исполнив свой пионерский салют, и были готовы задавать вопросы Сергею, ибо не заметили, чтобы он вышел из музея и прошёл мимо них. От мечтательного взгляда последней девочки, внучки Вавилова, Нечаеву стало не по себе. А Иринку это зрелище смешило и даже умиляло, за одно и поблагодарила появившихся ребят за прояснение того, где могла видеть этот благородный образ героя с его характерной бородкой раньше — из настольной игры. — Ирина Премудрая и Сергей-царевич — из сказки в быль! Охренеть можно! — ошарашенно произнёс Юрка. — Варя, вот тебе новый сюжет! Спасение юной царевны! Всё, воскрешай персонажей! — требовала Станислава и, вцепившись в воротник рубашки своей подруги, прошептала ей прямо в лицо. — И не смей убивать моего мужа! — Так, не тараторьте! А то пошли-поехали! — скомандовал Сергей, поднявшись со скамейки и выпрямившись перед подростками во весь рост, и те послушно затихли. Точнее, убавили громкость. — Ир, а с тобой что произошло? — слегка изогнула бровь Варвара Золотухина, смотря на Сеченову в ожидании ответа, и с заметным подозрением. — В парке мы тебя с твоим отрядом не видели. — Я… — протянула Ирина, растерявшись. — Бандитскую пулю словила, — вступился за неё Серёжа. — Скорее, мячик. От этой игры с лабиринтом. В порыве злости так сильно на пульт нажала, что платформа резко наклонилась, а мяч мне прямо в лоб. Да, — взяла на себя всё остальное Ирина, ощущая, как опустилась на дно, что начала врать на автомате. — Эта игра с макетом «Челомея» никогда до хорошего не доводит, — подчеркнула Варвара, тем самым отстав от Иры с вопросами и утратив к ней интерес. — А что в самом музее произошло? Я только услышал, что некоторые роботы сбоили… — к расспросам присоединился Елизаров. — Было корх’откое замыкание в их алгорх’итмах, юный товарх’ищ пионерх, — услышали все они, а вскоре и увидели, как к ним осторожными шажками, сохраняя деловитость, подошёл Штокхаузен, стуча каблуками своими ботинками по тротуару. Ирине показалось, что заместитель академика посмотрел на неё холодно, и поспешила сесть обратно на скамейку, спрятавшись за спиной стоящего майора. — Но к счастью, неполадки устрх’анены. Вход в музей снова свободен. Последние новости обрадовали компанию фольклористов-любителей (а Сеченову обрадовали ещё сильнее), и они, вежливо попрощавшись со взрослыми, вновь все вместе рванули к главному входу в фасад. Сергей вздохнул с облегчением, удивляясь себе, что будет рад присутствию немца в такой момент. Эти озорники наконец-то оставили его в покое, и пристальный взгляд Вавиловой больше не нацелен на него одного именно. Но посмотрев на заместителя шефа, спустя секунды уже пожалел о его приходе: по этому педантичному выражению лица понял, что сейчас будет. А именно — названное постоянное явление Нечаевым как мозгоёбство. Ирина почему-то скукожилась. Если с майором говорила почти на одном простом языке, то вряд ли могла так общаться с заместителем дяди, и дело было вовсе не в наличии иностранного. Сергей Алексеевич в её понимании был как открытая книга, которую изучила с первых минут знакомства и посчитала близкой для своей души. Чего не могла сказать о Михаэле Генриховиче, с которым пусть и беседовала года два назад и знает про его отношения с её мамой, но всё равно чувствовала от него какое-то таинство, улавливала высокомерие, и вот именно он выступает как амплуа «серьёзный взрослый». И то и это её немного пугало. Тем не менее… — Здравствуйте, Михаэль Генрихович, — смогла его поприветствовать, встав со скамейки. — Guten Tag, Fräulein Sechenova, — подошёл к ней Михаэль, официально поздоровавшись с ней и положив ладонь на её правое плечо, чему Ирина удивилась. — Как ваше состояние? — В порядке. Пусть вы и знаете, кто это сделал, но мне всё равно жаль, что такое произошло… — Всё позади. Самое главное, что это случилось после того, как амерх’иканские журх’налисты покинули ВДНХ, и вообще Прх’едпрх’иятие в целом и не застали такой момент. Любовь Захарх’ова оказалась не до такой степени безрх’ассудна. Ещё главный факт, что вы целы, — довольным тоном произнёс Штокхаузен и, убрав руку с девичьего плеча, с украдкой посмотрел на майора. — Вас не обижали, Fräulein Sechenova? — Чё сказал?! — бурно отреагировал на его слова Сергей. — Нет-нет! Мы сдружились, правда! — воскликнула Ирина, предотвратив словесную перепалку. — Да, сдружились, — подтвердил Серёжа, презрительно фыркнув в сторону немца. — В самом деле? Что ж, прх’иятно это слышать, — улыбнулся Штокхаузен, но на деле же считал, что общество агента П-3 с его грубой манерой речи не очень подходит для такой мягкой, учтивой личности как Ирина. — Михаэль Генрихович, что с Люсенькой? Всё очень плохо, что за ней дядя послал одну из своих телохранительниц? — позволив волнениям охватить её, девчушка не стала молчать. Как бы плохо и больно сейчас не было после её поступков да оскорблений, Ирина не верила, что её подруга — прям такое жестокое по отношению к людям чудовище. — Вы и дядя создавали эту перчатку. И оба знаете Люсю. — Fräulein Sechenova, Дмитрх’ий Серх’геевич вам сам всё рх’асскажет, ибо он вас давно ждёт у себя в штаб-кварх’тирх’е. Врх’емени совсем мало. А нам сначала надо прх’ибыть в комплекс «Менделеев». — В смысле «Менделеев»? Он расположен от ВДНХ хрен знает сколько километров. На кой туда отправляться, если есть подъёмные лифты «кондоров»? — Сергей тотчас начал выражать своё несогласие. — Которые расположены ближе? — Агент П-3, пожалуйста, не прх’оизносите прх’и мне слова «лифт», — Штокхаузена не на шутку передёрнуло от упоминания подъёмного механизма, где по пути в ВДНХ застрял с другими. Снова проходить через это он больше не намерен. — Во-перх’вых, «Вихрх’ь» на наше использование офорх’млен, в «Менделееве» тоже ждёт офорх’мленный на нас трх’анспорх’т. Во-вторх’ых, лифты сегодня перх’егрх’ужены. И в-трх’етьих, поезд «Вихрх’ь» — идеальное место для прх’оведения допрх’оса. Всё ясно, товарх’ищ майорх? — Яснее ясного, — пробурчал Нечаев, скрестив руки на груди. — А Евгений Олегович?.. Лагерь? — хотела полностью озвучить вопрос Ирина, несколько возмущаясь тому, что у неё накапливается больше вопросов, и начинает изнутри сгорать от любопытства. — Он в курх’се, что вас не будет в полигоне «Сатурх’н» до следующего дня. Дмитрх’ий Серх’геевич очень настоял. А теперх’ь все бегом к станции, поезд ждёт! — озвучил приказ Михаэль, хлопнув в ладоши. — Ой, подождёт! Не переломится! — раздражённо произнёс Сергей и, взглянув на девчушку, более-менее успокоился. При ней он не хотел психовать, хотя этот подхалим в пиджачке прям вынуждает, чтобы на него наорали. Шток в очередной раз доволен тем, что его действия начали выполнять без замедлений. По крайней мере, Сеченова не пререкалась, что Штока особенно радовало. Но когда она примкнула опять таки к майору, он скрыл своё негодование. А Ирина, несмотря на свою неловкость из-за того, что стала свидетелем двух недругов, которых теперь намерилась избавить от их холодной войны (не догадываясь, как очень давно это пытается сделать сам Дмитрий Сергеевич), не могла отрицать, что была в предвкушении от грядущей поездки в этот «Менделеев». По дядюшке и общению с ним она очень скучала. И по Люсеньке тоже…