***
Анжи не помнила, как прошел рабочий день. Даже уловки Марии, направленные на то, чтобы вывести Сарамего из себя, не помогали убрать некий «транс», в котором она прибывала со вчерашнего вечера. Германа не было. Значит, он перенес их разговор на вечер. Что ж, видимо, ему нужна подготовка. Анжи заварила себе кофе, принявшись медленно поглощать горячий напиток. - Пирожное будешь? – раздался рядом с ней знакомый голос. – Я подумал, что к кофе они подойдут, - Герман неловко улыбнулся, поставив коробку рядом с Анжи. Мария завистливо поджала губы, но промолчала. - Спасибо, - растерянно пробормотала Анжи. – Как ты узнал, что я люблю с кремом? Кастильо пожал плечами. - Догадался. Пойдем ко мне в кабинет, я все тебе расскажу, - он протянул ей ладонь. Анжи замешкалась. Ее вдруг затрясло в предвкушении. Почему-то этот разговор пугал ее своей важностью. Не потому ли, что правда всегда болезненно переносилась ею? - Пойдем, - вложив в руку Германа коробку с пирожными вместо своей ладони, Анжи подхватила чашку с кофе и направилась в его кабинет, по-хозяйски отворив знакомую дверь.***
Оставшись наедине с Ниной, Леон смог спокойно рассмотреть малышку. Любопытство посетило его еще тогда, когда Виолетта впервые упомянула о дочери. Вскользь, будто боясь и не осознавая этого факта в полной мере. Но Нина была реальной. Ее маленькие пальчик легко касались тыльной стороны руки Леона, которую малышка с удовольствием исследовала. Варгас понятия не имел, что движет Виолеттой, почему она так редко говорит о дочери, почему не восхищается ею. Разве Нина не достойна того, чтобы ею гордились? Разве не все родители должны гордиться своими детьми? Он внимательно рассматривал хорошенькое личико девочки, но ничего похожего на немного грубые черты Виолетты он там не находил. Наоборот, Нина была нежной, хрупкой, какой-то правильной и настоящей. Темные локоны доходили ей почти до плеч, красиво обрамляя округлое личико девочки. Пожалуй, это было единственным, что подходило Нине. Возможно, он был слишком придирчив, но наряд, в который Виолетта зачем-то облачила дочь, подходил скорее для мальчика, нежели для очаровательной малышки. Голубые штаны выглядели потрепанными, а размашистая майка и вовсе порвалась в нескольких местах. Леон коснулся пальцами медальона на шеи малышки, и крышка на удивление легко поддалась, открывая взору Варгаса крошечную фотографию темноволосого мужчины с крошкой Ниной на руках. «Любимой дочери», - гласила надпись на обратной стороне медальона. Нина глубоко вздохнула, словно в такт мыслям юноши, и потянулась за украшением. - Все хорошо? – возникла на пороге Виолетта. – Я… немного задержалась, - она сбавила голос до шепота, улыбнувшись. – Она засыпает, давай я ее уложу. Леон без слов протянул малышку матери. - Обедай сегодня без меня, - его фраза настигла Виолетту на пороге комнаты. – Я, пожалуй, не голоден, - развернув инвалидное кресло к окну, Варгас молча дождался, пока за девушкой закроется дверь. Ее общества он сейчас не желал. Неприятное чувство поселилось внутри него, но противиться ему он не мог. Не после такого. Виолетта не любит свою дочь. Не так, как должна любить Нину ее родная мама.***
- Прежде, чем я начну рассказ… - Герман сел напротив Анжи, ободряюще ей улыбнувшись. – Я хочу извиниться за то, что, возможно, натворил в прошлой своей жизни. Я бы и рад вспомнить, но… - он удрученно покачал головой. – Короче говоря, в восемнадцать лет я попал в аварию… Машину такси, на которой я двигался к другу, сбила фура. Меня… буквально собирали по частям, - он невесело усмехнулся, а Анжи пришлось спрятать руки под кофту, дабы не выдать себя. Ни к чему ему видеть ее волнение. – Отец организовал для меня перелет в Швейцарию, где доктора сотворили чудо. Однако, мою амнезию они так и не смогли излечить. - Ты не помнил, кто ты? – осторожно уточнила Анжи. Он покачал головой. - Нет. Ни кто я, ни откуда, ни куда ехал. Отец говорил, что меня ждал друг, но я уверен… Знаешь… - он вздохнул. Уголки его губ чуть приподнялись вверх. – Я думаю, отец просто в очередной раз решил меня от чего-то уберечь. - Соврав, - Анжи усмехнулась. – Да, я понимаю. - Отец всегда таким был, - Герман вздохнул, протянув ей пирожное. – Собственно, важно то, что после этой аварии жизнь для меня началась с чистого лица. Швейцарские доктора действительно сотворили чудо. После полугода реабилитации Германа Кастильо выписали, предупредив, однако, что шансов на восстановление памяти очень мало. Воспринимать это, как данность, было довольно просто. Не помня прошлой жизни, он мог думать лишь о настоящем, в котором наметились серьезные перспективы. Его приняли на обучение в один из самых престижных колледжей Европы, окончив который, он с легкостью смог бы работать где угодно, однако же, выбор Германа пал на фирму отца, которую Джузеппе с радостью передал сыну. Так продолжалось какое-то время. Он стал одним из самых завидных женихов города, выйти из дома, не попав под прицелы женских взглядов и камер, стало довольно трудно. Ему было все равно, потому что свое сердце он оставил там, в колледже жаркой Испании. Однажды летом он все же сорвался и поехал к ней. Джейд, не ожидавшая его приезда, заплакала и бросилась к нему навстречу сразу же, как только увидела. Всю следующую неделю Герман Кастильо наслаждался обществом невесты, наплевав на гневные звонки отца и позабыв начисто о долге перед работой. Джейд по-прежнему работала в колледже, откуда ее лишь чудом не выгнали после романа с одним из самых успевающих учеников. И сейчас именно этот негодяй прижимал ее к себе, свободной рукой укачивая в коляске двухмесячного Карлитоса. Никто и никогда не понимал, что Герман нашел в разведенной сеньоре, которая была намного старше его. Джейд не отличалась особой красотой, имела двоих детей от первого брака и вовсе не пользовалась спросом у мужчин. Но она была именно той женщиной, к которой всегда возвращались. И Герман, поездив туда-сюда пару месяцев, признал свою беспомощность и привез любимую вместе с детьми в Аргентину. Они поселились у него, Джейд устроилась на работу в школу рядом с домом, куда были определены Люсия, а затем и Карлитос. Несколько счастливых лет пролетели незаметно. Все поменялось в один день, когда Джейд сообщила Герману о своей беременности. С грустью, вовсе не так, как обычно это бывает. «Мне запретили рожать сразу после появления Карлитоса», - призналась она, кусая до крови губы. – «Но я не могу избавиться от него, Герман. Он же живой… Он – наш»… И она заплакала, уронив голову ему на грудь. Это событие заставило Германа все переосмыслить. Он первым пошел к отцу с просьбой задействовать всевозможные связи с докторами в Швейцарии, но Джузеппе был непреклонен. «Платить за твою очередную пассию не стану», - сухо сообщил он. – «Надо было думать раньше, Герман». На этом их разговор закончился. Возвращаясь домой, он понятия не имел, как сказать Джейд правду. Ноги не несли его в квартиру, где сейчас находился самый дорогой ему человек. Было страшно. Уже спустя пару часов он пожалел, что не вошел туда. Еще издали заметив «Скорую», Кастильо бросился со всех ног наверх, обнаружив плачущую Люсию и прижимающегося к ней Карлитоса в коридоре. Джейд умерла. Умерло и то дитя, которое она так защищала. Он не мог смотреть на нее, покинув комнату и быстро-быстро прижав к себе детей. Тогда они все вместе плакали.