***
Панталоне пытался забыться. Забыть о неизбежном будущем. Забыть о скорых проблемах. Ему до ужаса плохо. До сковывающего и пронзающего чувства собственного ничтожества. Он сам виновник ужаса, что с ним случился. Своими руками разрушил все. Он закрывал глаза на проблему, что постепенно начала подавать признаки жизни полностью перевернув представления о пищевых привычках. Дотторе говорил что-то о несовместимости и что скоро все пройдет. — Как забавно, что мы несовместимы, — невесело усмехается Панталоне. Альфы и омеги заводили семьи, руководствуясь древним инстинктом выбора партнера по запаху. Здесь кроется одна проблема. Если судить по реакции ученого, запах омеги ему нравился. Не зря далекий от сложных изящных изъяснений Дотторе придумывал сотни сравнений каждый раз, называя омежий естественный аромат, что проступал во время дичайшего наслаждения. Но вот омега внутри Панталоне отказывалась принимать альфу. И впервые он согласен с природой. Дотторе не пара ему. Омега внутри него бастовала и кричала — он не тот, кто должен зачать детей. До того момента, пока на шее не зажила метка. Теперь избирательной суке закрыли рот. Метка… Он мог бы гордиться. Гордиться тем, что во времена свободных нравов, когда союзы между альфами и омегами стали заключать только на бумаге, его пометили. Но чувство удовлетворенности не появилось, только отчаяние, подкатившее к горлу. Дотторе говорил много чего, так еще и дотошно прописывал ему всё и сразу. Вплоть до того сколько часов нужно спать и чего нужно в день есть. — Ты кое-что забыл, — Панталоне задумчиво взвешивает в руке реберный нож. Частый инструмент на столе Дотторе. Тяжелый, увесистый. Интересно, если правильно замахнуться, он сможет хорошенько переломать ребра и дать себе насладиться хрустом и алой кровью. Панталоне чуть встряхнул головой. Его на насилие и жестокость из-за беременности потянуло? Тогда все ясно. Сразу видно, чьего ублюдка носит. — Что же я забыл? А, точно, забыл указать о твоем новом распорядке дня. Спасибо, что напомнил, — без какого-либо сарказма сказал Дотторе, сделав новую пометку размашистым почерком на бумаге. Если боги Селестии живы, то только им известно, насколько сильно Панталоне мечтал вернуть былые времена их бесед, вновь услышать, что он был бы красивым бездыханным телом или то, как к его бледному лицу пошли бы трупные пятна. — Ты забыл указать о том, сколько мне нужно делать вдохов за день, — омега кладет надоевший нож и приближается к Дотторе, его руки ложатся на напряженные плечи сидящего за столом мужчины. Темноволосый омега наклоняется к уху: — Сколько мне дышать, сколько трахаться в день — запиши все. Не стесняйся. — Последнее я сам проконтролирую, — Дотторе бросает ручку на стол и расслабляется под руками омеги. — Интересно как? Мне же нужно работать на благо Снежной, как же я буду заключать союзы без этого? — мстительность так и ощущалась в его словах. Он злорадствовал, припоминания каждый день Дотторе его же слова о распущенности. Каждый день он напоминал, что Второй предвестник редкостный дурак и решился завести ребенка с бывшей куртизанкой. Этот альфа раньше всегда пользовался любым случаем поддеть его, а теперь на такие слова сидит молчит и дуется. Жалко, а Регратор рассчитывал на словесную игру. — Не говори так. Мы почти семья, — Дотторе аккуратно сбрасывает руки с плеч и встает, чтобы посмотреть ему в глаза. Он как-то нежно положил руку на пока плоский живот, отчего Панталоне вздрогнул. — Семья, говоришь? — скрипит зубами омега. — Когда мы ей стали? А, точно, наверно, когда ты засунул в меня член в течку. Так знай, что ты далеко не первый и не последний… Он прекращает свою тираду из-за Дотторе, что легко затягивает его в долгий и глубокий поцелуй, и как бы омега не сопротивлялся, альфа был настойчив. В отместку Панталоне кусает, чтобы ещё раз подчеркнуть то, что он ненавидит его. — У тебя совесть вообще есть? — отталкивает он ученого, но его руки сильнее. Как не стыдно Дотторе называть их семьей после того, что он сделал? Как не стыдно ему целовать и вести себя так, словно ничего не произошло? Словно не он взял силой его в течку, словно не он запер его в стенах дворца, словно не он растоптал его и унизил. — Совесть? Это ты про психический процесс, который происходит, когда нет логичных причин вести себя так, как от тебя требуют? Хм, такой не знаю и лично с совестью не знаком. — Да пошёл ты. Нет, я сам уйду. Панталоне наконец-то вырывается, быстро хватает листок и бросает последний ненавистный взгляд, прежде чем уйти. Листок он благополучно сжег. Время неумолимо шло, и как бы омеге не хотелось его приостановить, оно не останавливалось ни на секунду. Работал Панталоне по привычке. По привычке садился в кресло и хватался за любые бумаги. Практически ничего не изменилось, только взгляд стал без проблесков жизни. Кто-то пытался разговорить, только без толку. Беременность давила на него. Кто его ударил по голове в тот момент, когда он согласился? Недоразумение. Он не собирался становится омегой и рожать детей без остановки. Уйдя с головой в работу, жертвуя отдыхом, он пытался уйти от ужасной реальности. Уходить получалось не всегда. Ублюдок напоминал о себе каждый день. Почти каждый день он страдал от тошноты и если ел, то очень мало. Он страдал от усталости и поедающего изнутри голода. А живучий паразит не собирался умирать от истощения. — Съешь уже хоть что-нибудь, — какой раз давит на него Дотторе. Омега даже на еду смотреть не может. Вечерний ужин он ненавидел. Ненавидел за то, что желал попробовать блюда, но от одной мысли всё внутри вновь скручивало. Все, что он мог, — это пить горячий чай, только разжигающий внутри голодное раздражение. — Если ты сейчас не съешь ничего, то я отведу тебя в лабораторию, где насильно засуну в тебя еду. Панталоне, почувствовав странную сжигающую злость, выдает суровое и громкое: — Пошёл вон отсюда! Этими словами Панталоне привлек внимание всех предвестников. Щебетания и воркования, что сочли бы ужасными угрозами, прекратились. Их парочка стала центром внимания всех. Все ожидали, как ответит на подобную выходку Дотторе. Выгнать из-за стола самого Второго предвестника… какая нелепость. — Съешь хоть что-нибудь, — холодно сказал напоследок Дотторе так, чтобы услышал только омега, и удалился под пораженные взгляды. Эти взгляды после ухода всеми нелюбимой фигуры направлены на Панталоне. В их глазах так и читалось: «Да что ты вытворяешь?» Девятый предвестник надменно вскидывает подбородок и бросает едкую улыбку. У него впервые за несколько недель проснулся аппетит. Он с необычайным азартом разрезает мясо на тарелке, подцепляет вилкой, направляя себе в рот. Пережевывая мягкое мясо со специями, Панталоне чуть ли не визжит от радости. Даже намека на тошноту нет. Он запивает горячим чаем, чувствуя, как вездесущий голод, что за пару недель стал его вечным другом, отступает. Часы тикали, а дни пролетали незаметно. Прическа, макияж, ухоженный вид никак не могли скрыть усталости. Бледное лицо светилось неестественным румянцем. Увидев как-то одним днем высыпания на лице, он приказал убрать из ванны все зеркала. Он просто не мог смотреть на себя такого. Однажды поздним вечером у него случился ужасный срыв. Повезло, что никого не было рядом. Панталоне, будучи в невменяемом состоянии, разгромил свои комнаты. Слухи о безумии Девятого предвестника распространялись быстрее огня. Сам Панталоне обвинял в своём безрассудстве только себя. По началу. В очередном припадке он проклинал себя, а потом ублюдка. Тогда он со злости ударил себя по животу. Только потом он осознал какую глупость совершил. Ублюдок крепко уцепился за него и выжил, а синяк сходил долго и не остался незамеченным внимательно контролирующим его физическое состояние ученым. — Что ты за родитель такой? Он ещё не родился, а ты руку на него поднимаешь, — алые глаза внимательно изучали пятно, оставшееся от удара. Без гнева, злобы и какого-либо недовольства. Он думал, все обошлось, вплоть до того момента, когда его крепко схватили за руку. А дальше Панталоне от неожиданность прокусил губу до крови. Второй предвестник специально сломал ему пальцы на правой руке. Громкие крики и мольбы прекратить не остановили его. Как бы он не просил, но Дотторе непреклонно продолжал ломать ему палец за пальцем. Урок на будущее. Чтобы он никогда не посмел угрожать жизни ребёнка. Один грязный след на коже, а последствия ужасны. Сколько недель уйдет, чтобы он смог взять ручку или кисть в руки? Всего лишь синяк, а если бы он оставил порез от кинжала… — Не переживай, у меня достаточно практики, — спокойно говорит Дотторе, пока омега стыдливо отводит взгляд, лишь бы его слезы остались не замечены. — Они срастутся, и следа не останется. — Я тебя ненавижу, — цедит омега. — Я тоже тебя обожаю, — Дотторе скалится и губами касается той самой руки, что пострадала из-за него. Девятый предвестник попытался сжать руку в кулак. Только боль, но никакого толка. Все внутри клокотало от злости. Панталоне дарит мужчине такой же мерзкий оскал. Ему хотелось назло со всей силы снова ударить по животу, чтобы навсегда избавится от мерзкого ублюдка. Но нельзя. Если Дотторе заметит синяк на следующем осмотре, то он вполне может лишиться рук и вовсе. Тошнота наконец-то отступила, и настал момент, когда ему хотелось есть каждое мгновение времени. Одним вечером в своем кабинете он устроил себе поистине великолепный пир в одиночестве. От любимой острой еды пришлось отказаться, он её на дух не переносил. А от одного запаха морской рыбы возросший аппетит пропадал. Его обжорство застал неожиданно заглянувший Тарталья. — Какой-то повод? — рыжеволосый омега нагло уселся на стул напротив, наблюдая, как Панталоне ловко управляется с палочками в левой руке. Тарталья горько выдохнул. Аж завидно. С этим навыком в Ли Юэ рождаются? У него палочки в руках выглядят как оружие убийства, а не элегантный столовый прибор. Ещё Чайлд заметил, что никакого вина или чего покрепче нет, что весьма необычно. За столь долгое время, проведенное в каменной долине, Чайлд научился разбираться в традиционных винах и, как выяснил, Панталоне был скорее любителем выращенных во влажном климате виноградных вин Фонтейна. Одну такую бутылочку он специально привез, чтобы умаслить Девятого предвестника, а то за свои финансовые косяки получать по шапке не хотелось. — Можно считать поводом то, что меня перестало рвать каждую минуту? — Регнатора даже присутствие Тартальи не смутило, и он не оторвался от еды. Ему теперь свой ужин прерывать из-за наглых юношей, что так нахально врываются? — Что? — удивился молодой омега. — Ты чем-то болен? Дотторе в курсе? — Конечно, он знает. Он главная причина всего, — Панталоне обвел почти зажившей рукой свой наполненный стол. — Да как он мог?! Заразил тебя чем-то! — Не то слово, — поддакивает Банкир, доедая мясную нарезку. К его проблемам, помимо питания, добавилось обоняние. Как Дотторе живет с этим? Он хоть и ужасный врач, но такое сильное обоняние должно мешать. Где-то Панталоне слышал, что у альф оно сильнее, чем у тех же омег. Тарталья с запахом странной зимней свежести вызывал жуткое желание закрыть где-то окно, лишь бы избавиться от раздражающего аромата. Он старательно не замечал нотки сандала в запахе юноши. Тарталья громко отодвинул стул и собирался направиться к Дотторе, чтобы выяснить, почему он решил ставить свои ужасные эксперименты над Панталоне? — Куда ты так спешишь? — спросил Девятый предвестник, приподняв бровь. Только что этот мальчишка появился с какой-то целью, а теперь бежит, и куда? — Как куда? — оборачивается Чайлд. — К Дотторе пусть объяснится за это… Панталоне рассмеялся. Его звонкий смех заставил Тарталью растерять всю спесь и желание вытрясти из Второго предвестника правду. — Чайлд, я беременен, — произнес старший омега, закончив смеяться над глупостью Одиннадцатого предвестника. Какой же дурак… а может не стоило останавливать? Хоть кто-то наконец-то образумит Дотторе. Тарталья ему не соперник. Но на такую защиту своей чести Девятый предвестник посмотрел бы. Дожился. Как истинный трус спрятался за спину ребенка. А Панталоне когда-то хотелось простого отмщения. Без вот этого всего. Без сложностей. Девятый предвестник реалист, ему понятно, что теперь отмщение не имеет смысла. Все, на что он может надеяться, теперь только на то, чтобы выжить. — Что? То есть правда? — эмоции на лице юноши поспешно сменялись одна за другой. От удивления, до облегчения, а после уже до невменяемой радости. Такой, словно рыжеволосый парень сам узнал, что в положении. Ведь так обычно радуются этому: с громким визгом и подпрыгиванием на месте. — Правда, — безразлично отвечает Панталоне, смотря куда-то в сторону. — Как давно? Вы же планировали или само получилось? А он или она сразу станут предвестниками? Вот же классно не стать, а родиться. Слушай, а я могу стать крестным? А интересно, он будет таким же безумным, как Дотторе, или заберет все твое занудство… — Аякс, — жестко отрезал Панталоне. Парень прервал свои рассуждения. — Лучше расскажи о твоей миссии в Инадзуме. И, о боги Селестии, поправь этот шарф и заправь рубашку. Ты предвестник Фатуи, а не мальчишка со двора. Панталоне не выдержал, положил палочки, встал из-за стола и с укоризненным взглядом принялся поправлять вид самого молодого предвестника. Тарталья с понурым видом терпел все, что делал с ним старший омега. — Чайлд, тебе сколько лет? Ещё немного, и второй десяток стукнет, а ты даже глаз бога на поясе закрепить не можешь! — Я исправлюсь, честно-честно! — Идем за стол, расскажешь о миссии и о делах филиалов Банка Северного королевства, — милостиво предложил Панталоне, не забыв мальчишке дать подзатыльник. А нечего честь Фатуи срамить своим внешним видом. На них должны равняться, а он как дворовой мальчишка, порвавший ученическую форму. Тарталья говорил так много, что к вечеру потерял голос и позорно хрипел, вызывая жалость, когда он рассказывал про очередную мелочь о понравившимся регионе вечности. — Многие тоже в Ли Юэ верят в судьбу, что написана на звездах. Можешь повторить мой путь и сходить к одному из астрологов, — сказал Панталоне, когда речь зашла о суеверных людях в Инадзуме. — О! Ты узнал свою судьбу? Иногда в голове Панталоне возникали мысли, что при падении в бездну мальчишка ударился головой и отбил левое полушарие мозга, ибо другого объяснения, почему рыжеволосый омега задает такие очевидные вопросы, не находилось. Дотторе проводил полный осмотр и заключил, что никаких следов травм не наблюдается. Если судить по меркам альфы, то тогда все и правда нормально. Почетное звание самого отбитого все еще за Вторым предвестником. — Нет. Только спросил о том, поправится ли брат. Оно и было так, однако Панталоне умолчал о том, что узнал тогда. Будучи ребенком активным, он с ребятами из деревни, что желали приоткрыть завесу тайны своего великого будущего, наведались к проезжающему через деревню астрологу. Ничего путного омега спрашивать у пожилого мужчины в глупой шапке не собирался. Разве что поинтересовался, выздоровеет ли брат. Астролог сказал, что да. И как только омега хотел уйти, тот поведал ему его судьбу. Мол, добьется всего, будут взлеты и падения, выйдет замуж и родит детей. А чего еще могли нагадать молодой омеге, не познавшего альфу? И денег попросил. Шарлатан. Брат правда поправился, а он добился многого. Только астролог не сказал, какую злую шутку сыграет с ним судьба. Панталоне сам стал, как бы не иронично, предвестником своего падения. Вскоре о его беременности узнали все предвестники, а Царица пригласила одним вечером на чашечку чая. Меньше всего Панталоне хотел распивать чай и рассуждать о перспективах, которые подарит ему этот ублюдок. Будь в фарфоровой чашке вместо воды с листьями вино, даже самое паршивое, вроде той гадости, что пьют в Мондштадте, он бы в красках описал и рассказал, какими последствиями все обернется для него. Но ни капли спиртного и огромное уважение к крио Архонту избавили его от увлекательного рассказа. Он растягивал потрескавшиеся губы в вежливой улыбке, скрывая внутреннее чувство несправедливости и разочарования. — Принесите подсвечники, — попросил он вечером. Свет ламп его раздражал, вызывая ноющую боль в висках, отдающую в глаза. Служанки выполнили указ. Почти всех, кроме одной, он отправил спать. Зачем ему лишние люди в спальне? Девушка с бледной кожей и прямой осанкой готовила ему постель. Панталоне уже в одежде для сна, а сверху на нем длинный алый шелковый халат, чьи полы при ходьбе скользили по каменным плитам, а вышитый золотой дракон угрожающе переливался на свету. — Подойди, — он садится на небольшую кушетку. — В шкафчике у кровати спрятана бутылка вина. Пожалуйста, достань её и разлей по бокалам. — Господин, вы же в положении, — упрямо смотрела ему в глаза служанка. Она с места не сдвинулась. — Это не хорошо скажется на вас. — Лгать — это тоже плохо. — Господин? — настороженно обратилась к нему она. Панталоне крепко сжал гребень в руках. Он осторожно вычесывал пряди под взглядом служанки. Омега откладывает гребень и с непередаваемым выражением лица смотрит на неё. — Никогда прежде не прислуживала? Даже с постелью не смогла справиться, — Панталоне замечает то, как нервничает юная особа. — А ещё твоя осанка. Я вырос в месте, где бамбуковой палкой приучали к аристократической прямой спине. Неужели простых девушек стали учить замашкам людей с деньгами? Так ещё и не подчиняешься первому приказу. Кому служишь сама признаешься или мне позвать стражу? Омега по-царски восседает на кушетке. Девушка стушевалась. Её раскрыли. — Пошла вон, — приказывает он, мысленно гадая, кто подослал к нему шпионку. Дотторе, Арлекино или сама Царица? — Если вы прогоните меня, я доложу Её Величеству или Второму предвестнику… — Доложишь? — глаза лихорадочно заблестели. А сам он не до конца понимал, что делает. Разум помутился, но он чувствовал все, что делал. — Хорошо, докладывай. Одним рывком он встает с кушетки и хватает подсвечник, в который еще не успели поставить и поджечь свечи. Глухой удар по голове и девушка падает на пол. Никаких предсмертных хрипов, один точный удар, и жизнь оборвалась. Этого недостаточно. Яркая красная жидкость растеклась по полу, пачкая совсем новый ковер. Внутри вспыхнули горячие искры и разбежались дрожью по телу. Он отбросил подсвечник в сторону и набросился на бездыханную служанку нанося удары один за одним. — Дрянь, да как ты посмела! — его голос срывался в истерику, но продолжал избивать тело девушки. Когда прибежали на крики слуги, её лицо превратилось в что-то невообразимое. Панталоне слишком поздно пришёл в себя, только когда его силком оттащили от тела. Стража держала его крепко, пока омега пытался отдышаться. Когда он успокоился, его усадили на кровать. Панталоне заторможено оглядывается, подносит руки лицу. Кровь, кожа ладоней покраснела, а внешняя сторона разбита в кровь. Девятый предвестник прикрывает лицо, громко дыша. Как же так? Что побудило его совершить подобное? Где его хладнокровность и спокойствие? Он убил невинную девушку. Она не была виновата ни в чем. Он забрался на кровать, поджав ноги, а руками сжал волосы на голове. Его трясло, он тяжело дышал. Ночная одежда промокла от пота. Неожиданно он оказался в чьи-то руках. Омега уткнулся носом в ткань рубашки, чувствуя, как в чужих руках постепенно успокаивается. Дрожь постепенно сходила. Только по запаху он определил того, в чьих объятиях спрятался. — Ш-ш-ш-ш. Дотторе крепко прижимал его, слыша то, как бешено бьется сердце омеги. Альфа ничего не говорил, не утешал словесно, понимал, что скорее сделает хуже, чем поможет. — Не может быть… — дрожащими губами шепчет он. Действительность возвращалась с течением времени. — Я не мог этого сделать. Девятый предвестник давно испачкал руки в крови. Но он никогда не убивал невинных. Убийцы, насильники, алчные и злые люди, но не безвинные девушки. Он боязливо поворачивает голову и видит, как гвардейцы кладут на носилки то, что осталось от молодой служанки. Панталоне снова прячет лицо. Так по-детски и наивно. Он не мог. Но сделал. — Я убил её. Она предательница, но она невинна. Убита за преданность. Сколько ей? Семнадцать? — он предательски дрожит на каждом слове. — Может, и того меньше. — Ничего. На моих руках тоже много молодой крови. Помнишь, я задушил свою помощницу в экспедиции? Нужно было решать этот вопрос быстро, она могла сдать меня Академии, — тихо говорит Дотторе. — Это не одно и тоже, — окончательно успокоился и уперся ладонями в грудь, показывая, что желает покинуть объятия. — Она… — Тише, не волнуйся. Мертвым уже не важна справедливость, — успокаивает его альфа. И правда. Этой убитой девушке уже не важно, будет ли её убийца наказан или нет. Служанки принесли что-то и быстро ушли. Дотторе отпустил его, чтобы подойти к столику с небольшим тазом воды. Омега пристально наблюдал за тем, как мужчина снимает перчатки, чтобы после взять ткань и смочить её в воде. Второй предвестник подошел к нему и стал протирать его руки. — За что ты так с руками? Они же у тебя нежные от работы с бумажками, ни одной мозоли… — приговаривал он, убирая засохшую кровь, Панталоне тихо шипит. — Ш-ш-ш, чуть потерпи. Смою кровь, обработаю, перевяжу и все, а то нечего такие руки портить, верно? Ученый покинул его ближе к утру, когда омега наконец-то смог сомкнуть глаза. В ту ночь Дотторе ненавидеть не получалось. Всё, и даже свою ненависть, он оставил на завтра. Следующий день просидел в своих покоях, лелея израненные руки, что бережно обработал Дотторе. Под любым предлогом он боялся выйти за дверь, страшась чего-то неизведанного. Через пару дней в кабинете Панталоне на бумагах увидел, что та девушка причислена к отходам деятельности Второго предвестника. Ещё одна жертва работ Дотторе. То, что осталось от девушки, захоронили в месте, куда обычно Дотторе прятал под землей. Паразит же внутри набирал силы. После долгих неделей голодания он стал есть в два раза больше. Изменение во вкусах — не самое худшее, что могло случиться. Подумаешь, его стало тошнить от любого запаха рыбы. Худшим кошмаром стало то, что одним утром на нем просто не застегнулись брюки. Тогда он не на шутку всполошился. Гордость не позволила ему заказывать на пошив в ателье на размер больше или с местом для живота. Тогда ему пришлось вернутся к традиционным одеждам Ли Юэ. Как удачно он успел скопить столько разнообразного шелка. Правда, пришлось, помимо воздушных тканей, использовать шерстяные, но это лучше, чем ничего. В более свободном одеянии традиционного Ли Юэ он чувствовал себя куда лучше. Уязвленное достоинство временно затихло. В одиночестве с собой он мог носить прежнюю одежду. Дотторе, как обычно, нагло заявлялся, нес какую-то чушь и как неопытная девица умилялся и радовался, а ещё касался живота, а его прикосновения чувствовались даже под тяжелой тканью запахнутого пиджака. Он смирно стоял, терпя наказание. — Он довольно хорошо развивается. — Не могу сказать о тебе тоже самое, — бухтит Панталоне, пока руки Доктора любовно гладят чуть припухлый живот. — Первый триместр самый трудный. Сейчас плод не больше яблока, его пульс вдвое чаще твоего, он начинает первые шевеления, но не бойся, ты даже ощутить их, не сможешь. У него только-только формируются половые органы. Но я знаю, что внутри тебя наш маленький мальчик-альфочка. — Интересно, как ты смог разглядеть… у него член с узлом? — Панталоне вовремя прикусил язык. Услышь, как он обращается к «ребенку», Дотторе мог вполне сломать ему что-то ещё. — Я знаю. — Знаешь? Как ты можешь это знать. Жду не дождусь, когда тебя, создателя Архонтов, подставит сука-природа. — Не выражайся. Он уже может различать звуки. — Откуда такие познания? — раздраженно выдохнул Панталоне. — У меня было предостаточно практики. На втором году обучения нам рассказывали лекции, — протянул задумчиво альфа. — Когда меня изгнали, то я скитался в отдаленной части Сумеру, среди фанатиков, верующих в Аль-Ахмара, не было даже тех, кто знал бы о самой примитивной медицине, — Дотторе все продолжал гладить живот, а Панталоне затаил дыхание. — Они звали меня врачевателем. Я спасал их жизни, но даже они презирали меня. Из-за одной ошибки в генах… Так, о чем это я? Не сомневайся, ты в самых надежных руках. Панталоне тихо хмыкнул. Новая информация так быстро ускользнула из его рук. На следующее утро он задумался над вчерашним разговором, пребывая в своих мыслях, мужчина достает новое письмо. Перебирать почту с утра уже вошло в привычку. С беременностью ему пришлось переложить часть обязанностей на Тарталью. Панталоне был разочарован, когда не смог найти, к чему придраться. Все-таки парень умело вел дела банка в его временное отсутствие. Окончательное решение о повторной попытке съездить в Ли Юэ сложилось, когда к нему в руки попал пергамент, сохранивший в себе отпечаток аромата душистых масел. Панталоне знал только одну девушку, что могла так своенравно и глупо поступить. Он поднес письмо к горящей свече. В миг ещё одно доказательство его предательства полностью сгорело, став пеплом. — И как же Арлекино пропустила подобное? — омега задумчиво смотрел на пепел. — Пусть приготовят экипаж, — небрежно приказал Панталоне спустя долгое время. Иногда он жалел, что самый богатый регион, по заявлению самих жителей каменной долины, до сих пор не проложил рельсы для поездов. Утром все было готово. Регратор знал, что Дотторе ночной житель и пробудет в своей лаборатории, забывшись сном. Девятый предвестник обладал хорошей памятью. Прошло достаточно времени, но одна из рук продолжала дрожать, и иногда он позорно ронял вещи. Больше покушений на паразита он совершать не планирует — пока. Слишком поздно что-то предпринимать, есть большая вероятность последовать в иной мир вслед за ублюдком. — Господин, я вынужден доложить о вашем… — уверенно начал один из гвардейцев, встав у него на пути. Отступать Панталоне не планирует. Пусть хоть каждый из Фатуи узнает. И даже сам Второй предвестник. Панталоне — Девятый предвестник, не пленник, и в его полномочиях покидать дворец по собственному желанию. — Вперед. Чего медлишь? — Панталоне хмыкнул и обошел мужчину. Что-то внутри скулило и умоляло вернуться к альфе. Холодный разум, в отличие от навязанной природы, понимал, что нельзя дать слабину. Нельзя показать свою слабость. Он омега. Но Панталоне не из тех омег, что будет бросать на шею пометившего его альфы. Дотторе ошибся, когда в любовники выбрал себе его. Он сын каменной долины, рожденный под благословением Архонта контрактов. У него в крови голый расчет. Было сложно взять и уехать. Но он смог. Он смог спокойно помахать ручкой и покинуть Снежную без происшествий. Ублюдок в животе не бесновался, вел себя прилично, словно боялся, что, случись что-то, ему не жить. По прибытию в Ли Юэ он застал вступившую в силу весну. Весь город окружили цветущие деревья, а жители сменили теплые одежды на легкие из шелка. Его приезд омрачила тянущая боль внизу живота. — Тебе, ублюдок, по душе только холод Снежной? — процедил он, хватаясь за низ живота. Панталоне думает о том, не помолиться ли ему тому, чей гнозис не так давно он покорно передал Пьеру. Может, Моракс великодушно исполнит его последнюю волю? Позволит умереть ублюдку в нем. Если это случиться, то Девятый предвестник готов отречься от всего. Заветная встреча должна произойти в беседке при Чайном доме. Панталоне сразу отказался от мехов, ограничился легким плащом и традиционным одеянием без пояса, чтобы случайно не подчеркнуть свою беременность, образ дополнил легкой обувью. Непослушные волосы умелая служанка заплела по бокам, заколов шпилькой. Девятый предвестник с изумлением смотрел в зеркало. Когда-то давно он выглядел так, служа Чайному дому. Только перчатки скрывающие руки до самого локтя и кольца на пальцах отличали от прежнего образа. Он не может показать их. Но никакая косметика не могла скрыть темные пятна под глазами и покраснения, от которых омега даже в отрочестве не страдал. — Так давно это было, — мгновенно срывается шепот с губ. Столько времени прошло, а он не постарел. Только усталость стала заметна на лице. А с беременностью кожа и волосы претерпели изменения. Город привычен до невозможности. Беседка украшена весенними цветами, а полупрозрачные ткани развеваются от порывов тёплого морского ветра, мостик к беседке посреди озера с лотосами украшен звенящими колокольчиками. Панталоне делает глубокий вдох, вдыхая весенний аромат. Как же он скучал по родному краю. Все эти месяцы ему не хватало теплого климата и морского прохладного ветерка, чуть охлаждающего горячую кожу. Спиной омега почувствовал пристальный взгляд. Он обернулся и замер. Позади него стояла девушка в небесно-голубом ханьфу, расписанном рисунками цветов, его опоясывал белый шелковый пояс, подчеркивая невероятный изгиб талии, широкие шелковые рукава скрывали нежные руки. Волосы цвета спелой пшеницы опускались по плечам. Глаза, как насыщенные сапфиры, с беспокойством смотрели на него. Прошло столько лет с последней их встречи, а она ни капли не постарела. Взросление обошло ее стороной. Она также прекрасна, как тогда, когда они проводили последнюю ночь вместе. Всё также красива. Единственное, что отличало её от той красавицы Чайного дома, — едва заметная грусть на лице. Она сделала два робких шага. Он держался на расстоянии, боясь хоть как-то выдать беременность. Не перед ней. Девушку это задело и чуть ли не оскорбило. Панталоне видел то, как ласточка рада снова его видеть, как в её глазах теплиться огонёк. Однако он и шага на встречу не сделал. Те, кто становился его целью, влюблялись в него. Девушки писали письма, а мужчины обещали положить к его ногам мир. Никто из них ничего не значил для него. Просто средство достижения цели. Но первым перешел грань он. Она значила для него куда больше, чем обычная ученица. Омега влюбился в хрупкую красавицу. Так противоестественно. Омеги влюбляются в альф, так положено. Но он ненавидел альф. Использовал их для достижения определенных целей. Каждого из представителей противоположного пола он искренне ненавидел, считая далекими от мира и погрязшими в своих низменных желаниях. А Дотторе… после близкого знакомства стал исключением. Вместо унижений и принижений, он говорил с ним на равных. Но все рано или поздно подходит к концу. Эксперимент разрушил их странные отношения. — Доброе утро, господин, — произнесла она голосом, отдаленно похожим на пения утренних птиц. Девушка подняла глаза. Как бы тепло не звучал голос, но в лазурных глазах плескалось недовольство. Панталоне хотел развернуться и уйти. Ему ужасно стыдно. Стыдно за то, что не смог подарить ей жизнь, о которой они так много мечтали. Но что бы это дало? — И вправду доброе утро, — холоднее отзывается он, борясь с внутренним желанием подойти и обнять так крепко, как сможет. — Вижу, вы, господин, целы и невредимы, — сказала она, осмотрев мужчину с ног до головы. — Да. Это все, о чем ты хотела поговорить? — Нет… — Ты была так горяча в своих безответных письмах, а теперь скрываешься под маской вежливости. Панталоне разозлился. Злился на глупость девицы. Злился на свою слабость, ведь он никак не может спасти ее. Себя не смог, а как ему защитить её? — С последней нашей встречи вы изменились, господин. Я не узнаю вас. До меня доходили ужасные слухи. Но я не верила. Вы не могли пойти на это, — она делает шаг на встречу, но омега же шаг назад. — Это правда, — безапелляционно заявляет он, ставя девушку, что смотрела на него с глубокой надеждой, в ступор. — Правда? — она удивленно раскрыла рот. — Нет, я не верю, вы не могли пойти на такое… зачем?! — Ради статуса, конечно. Разве что-то изменилось? Я все также несу свое бремя куртизанки, правда ставки возросли. Я предвестник Фатуи, и все вынуждены со мной считаться. Здесь я как был никем, так бы никем и умер, — сказал он. — Не забивай свою голову лишними мыслями. Он грубит, чтобы оттолкнуть её. Ему жизненно необходимо увидеть в её глазах разочарование. Панталоне всеми силами желал, чтобы она перестала верить и ждать то, что никогда не произойдет. — Я не могу, как мне забыть это? Я ждала вас. Столько лет ждала, когда вы наконец-то заберете меня, и мы уедем в Фонтейн, чтобы начать новую жизнь… — Оставь, это дурость, — он резко притягивает девушку к себе, чтобы не упустить свой шанс коснуться ее снова. — Как я могу? Я не могу смотреть на то, как мой господин мучается, — выпалила она. — Как вы можете? Вы стали любовником для самого ужасного человека, вы растоптали свою гордость. — Идиотка, — он фыркнул и отпустил ее. О собственной растоптанной гордости ему известно. Панталоне развернулся, чтобы покинуть общество девушки, но ему в спину прилетело: — Быть шлюхой безумца из Фатуи это то, к чему ты так долго шёл?! — Следи за языком! — оборвала её вышедшая из тени Е Лань. — Как ты смеешь говорить так про того, кому обязана своей жизнью?! — Е Лань, возвращайся к своим делам, — быстро оборвал назревающий конфликт. Младшая ученица в пылу эмоций убежала прочь. — Каким делам? Участвовать в твоих подставных конфликтах? — её голос звучал спокойно, но то, как она перешла на ты, говорило о том, насколько внутри Ночной Орхидеи все бурлило от недовольства. — Я её неоднократно предупреждала… Панталоне оборвал девушку, подняв ладонь. — Как тебе подарок? — Девятый предвестник быстро переводит тему, на что Е Лань приподнимает бровь. — Красивая шубка. Ты же понимаешь, что она не сдастся? — она приближается к нему, и Панталоне допускает подобную близость. — Кто угодно, но не она. Ты такими нас воспитал, помнишь? Мы не сдаемся. Если бы их кто-то заметил, то решил бы, что они любовники, что, не стесняясь публики, шептали в губы что-то страстное. Но пытливым глазам их не увидеть, а подкупным ушам не услышать. — Будь ты на её месте… — Будь я на её месте, господин, то украла бы вас, и никто, даже Архонты, не смогли бы меня остановить. Но я не на её месте. Твой спектакль впечатлит её всего на день, дальше она снова возьмется за старое, — она старательно отводит взгляд от него. Она все поняла… — Я предприму меры, — обещает Панталоне. — Как дела у твоей начальницы Воли Небес Нин Гуан? — Занимается политикой, экономикой… отстроила нефритовый Дворец. Она мне не начальница, — сурово бросает она. — У нас взаимовыгодные отношения. Его гордая старшая ученица никогда не стала бы работать на Цисин, если бы не представилась возможность протянуть руки к девяти звездам. Он вступил в Фатуи, а она пошла по его стопам, став частью департамента по делам граждан, но на деле выполняла секретные поручения. Старшая ученица до изнеможения тренировалась, ведь ей выпала честь стать носительницей Глаза Бога. Нин Гуан предложила службу, а Е Лань помнила о долге. Долге перед наставником. — Да, да моя гордая орхидея работает только на себя, — коротко улыбается он. — И над чем же ты работаешь? — Как тебе, может, известно, составляю списки опасных личностей. Работа в департаменте весьма утомительна, даже на новой должности. Мне больше по душе ловить преступников для совершения правосудия. С одним из таких я сейчас разговариваю. — Воля Небес весьма осторожна. — Да, ты ей не ровня, — поддевает его Е Лань, а Панталоне не испытывает ни капли обиды. — Я ей не ровня, в этом ты права. Она построила Нефритовый дворец, а я всего лишь отстроил самый большой регион в Тейвате.***
На следующий день Панталоне пригласил младшую ученицу на ужин. Только они вдвоем. Младшая ученица охотно согласилась. Стол до краев заполнен традиционными блюдами, только сладости из Фонтейна никак не вписывались в общую картину. Его нежная ласточка красива, сегодня её украшает шелк нежного розового цвета. У них, как в старые времена, зашел разговор обо всем. Панталоне делился впечатлениями от Снежной, стараясь избегать темы Дотторе и всего, что с ним связано. — Вас так давно не было, что вы превратились в легенду для молодых девиц, — ярко улыбается она. — Не стыдно моим именем запугивать цветник? — Никак нет, господин. Просто вам стоит появляться почаще, — ярко улыбается она. — Е Лань прекрасно справляется с обязанностями. Бокалы наполнили. Девушка быстро сделала глоток кисловатого напитка. Напившись, она поставила бокал на стол и принялась снова беседовать с господином. Она не успела произнести и пару слов, как в горле появился странный комок. — Мне не хорошо, господин, — невнятно начала девушка. Она приложила ладонь ко лбу, ощущая острую усталость. Что-то внутри не так. Младшая ученица хотела встать, но была остановлена своим господином. Панталоне быстро поднялся с места и мягко перехватил её руки, а затем уложил к себе на колени. Он нежно гладил волосы девушки, которая постепенно засыпала. — Ты, наверно, устала. — Да… я… так хочу… спать, — кое-как она смогла подобрать слова. Девятый предвестник нежно шептал ей что-то о её красоте, касался волос, пока она делала свой последний вдох, прежде чем уснуть навсегда. Панталоне отдал приказ еще тогда в беседке. Ласточке добавили самый безболезненный яд, что он берег на крайний случай, в первый поданный бокал вина. Е Лань зашла в комнату и подперла стену, сложив руки под грудью. Она даже не смотрела на него, переживая внутри тоже смятение, что и он. — Как-то она мне сказала, — начал омега, пока его руки ласкали белокурые волосы. Внутри всё сжималось от боли, правда слез уже не осталось. — Что мечтает умереть в руках любимого. Наша маленькая ласточка сказала, что это лучшая смерть. Не знаю, так ли это, но я исполнил ее мечту. Она заслужила лучшего конца, чем стать куском мяса для злости одного ревнивца. Е Лань сама знала, что так нужно. Знала, что младшая сестра слишком упряма и непоколебима. Панталоне, погруженный в свои мысли, потянулся за бокалом. — Я всегда себя спрашивала, почему ты согласился уехать, а затем отдавался Второму предвестнику? — она быстро вырвала бокал из рук Панталоне. Тот словно от сна очнулся. Е Лань же сделала большой глоток, опустошив бокал. Слишком сладко для неё, но в самый раз для ласточки. — Ласточка тоже задавалась этим вопросом. Я соврал. Сказал, что мне все равно. Сказал, что ради статуса. Тебе же я скажу правду. Я наделся на свои выдающиеся способности, мне казалось, что на вершину я заберусь также быстро, только будь желание, — выдохнул мужчина. Озлобленный ребенок в нем желал мести, только после того, как цель его возмездия небрежно бросили ему на стол, все потеряло свой смысл. — Но я проиграл. А символ моего поражения — опухший живот от ублюдка. У меня нет умения вести за собой людей, как у Пьера, нет ума Дотторе и Сандроне, нет харизмы Коломбины и Арлекино, нет силы Капитано и нет морального духа Тартальи. Все, что я умею, — так это считать деньги. Она ничего не отвечает, но Панталоне не нужно чужое подтверждение своих слов. Он знает, что это правда. Мужчина опускает взгляд на мертвую девушку, уснувшую вечным снов. — Он предложил мне. Стать таким же. Уподобиться этим полубогам. Но я отказался. Е Лань и бровью не повела. Голубые глаза выдали её удивление, сменяющееся недоумением. Панталоне последний раз касается ушедшей в забытье ученицы, он оставляет отеческий поцелуй на её лбу. Мысленно он проклинал себя. Ему не искупить грех за эту смерть. Но раз он уже сделал шаг, начав губить невинные жизни, то поздно останавливаться. Аккуратно уложив девушку, омега встал с циновки. Шаги давались тяжело. — Хочешь спросить, чем заслужил такую честь? — он едко улыбается, подойдя женщине вплотную. — Согревал постель столько лет, и вот чем он мне отплатил. Но я отказался. — Почему? — Люди ошибаются, люди проигрывают, люди рождаются и умирают. Боги не ошибаются, боги выигрывают, боги не умирают. Я не хочу быть богом. В конце концов я обычный человек. Такой же, как она, — Панталоне оборачивается, замирает от прекрасной картины. Он подарил ей безболезненную и красивую смерть, если существует что-то после смерти, то даже там она будет сверкать своей цветущей молодостью. Омега отводит взгляд от тела. Его фиалковые глаза встретились с синими глазами. Он положил руку на её подбородок. Ночная орхидея, в узких кругах Цисин прозванная Призрачной. Но он знал её истинное значение имени, которое дал ей так давно. — Её смерть прекрасна. Она умерла на руках любимого человека. А что ждет меня? Девятого предвестника Фатуи? Главу Банка Северного королевства? Смерть не в кругу близких, а в окружении сверкающих монет, — Панталоне ухмыльнулся и легко избавился от грусти. — Что поделать, люблю я золотые монеты, а они любят меня.