***
Рывок. Он безвольно падает на постель. Достаточно толстый, чтобы разорвать внутренние стенки, член решительно проник внутрь. Юноша стиснул зубы и поморщился, сдерживая рвущийся наружу пронзительный крик. Стремительный толчок. Юноша сжимает подушку, желая обрести хоть какую-нибудь опору. Голос охрип, что даже лживые стоны получались отвратительно. Но он вынужден притворяться, словно умирает от удовольствия. Иначе он лишится жизни. Не будь у него на плечах чужая жизнь, он давно перерезал себе горло. Тем единственным кинжалом, припрятанным в их домике под половицей. Возможно, еще тогда на площади, когда эти варвары рассматривали добычу, проломив череп старейшине и растоптав его тело. Под шквал удивленных взглядов он показательно оборвал свою жизнь. Может после смерти глава разбойников добрался своими толстыми пальцами до его тела, пока оно еще не успело остыть. Но после смерти он не чувствовал ничего. Какое дело до тела, которое больше не нужно? Но он ещё здесь. Вынужденный угождать «господину». Он надеялся, что легенды о той жизни после смерти — лишь глупые вымыслы. Пусть это будет так, и его мертвые родители не увидят, насколько низко пал их старший сын. Столько надежд было возложено на него… — Сильнее… ещё сильнее, господин, — противно кричал омега. Молодые девушки, уединяясь с молодыми парнями, кричали что-то похожее. Визжали как резаные животные. Юноша ещё тогда задумался неужели эти крики могут кому-то понравиться? Множество толчков и наконец-то с булькающим стоном все заканчивается. На него заваливаются, словно на суку. Юноша испытывал ужасное отвращение, настолько сильное, что, казалось, содержимое пустого желудка выйдет наружу. От смрада, исходящего от главы разбойников, смешавшегося с запахом пота, от долгого соития это чувство только усиливалось. — Как всегда хороша сучка, — разбойник вытаскивает свой член из него и задорно шлепает по нежной коже ягодиц. Омега чувствует, как из него вытекает мерзкая жидкость. Юноша привстает на локтях, пытаясь подняться, но тут же подкашивается и падает обратно от пронзающей боли в пояснице. — Господин, разрешите мне… прогуляться? — вымаливает он. — Иди, — юношу резко тянут за волосы, вынуждая следовать за направлением чужой руки. — Попробуешь сбежать, отловлю и затрахаю до смерти, ясно? — он не поднимает глаз и через боль согласно кивает. Его небрежно швыряют на грязную постель. На трясущихся и сгибающихся ногах омега покидает дом, набросив на себя несвежую одежду. Он смотрит на город, и взгляд фиалковых глаз меняется. Мириады звезд блестят на небе. Холодные потоки воздуха треплют кудрявые волосы и скромные одежды. Противный запах, осевший на коже, доноситься до его носа. Омега морщится. Воровато осмотревшись, омега направляется к домику у подножья горы. Когда-то этот дом принадлежал старейшине. После прихода разбойников этот домик, сделанный из плотного дерева, лишился хозяина. В нем замерла жизнь. Больше никто не зажигал свечи по ночам. Не доносился запах благовоний, не шептали чьи-то губы молитвы. Аккуратно проникнув внутрь, юноша подождал немного времени, прислонившись к двери. С облегчением выдохнув, он опустился на пол. — Раз… два… три… — ладонь он водил по дощатому полу. Когда юноша прощупал нужную доску, он медленно поднял её. Под половицей лежал небольшой сундучок. Как только к ним пришли разбойники, юноша успел сделать тайник с ценными травами. Он достает из сундучка мешочек из красной ткани, высыпает на ладонь сухой ворох трав и быстро засовывает себе в рот. Юноша через силу глотает. Эти травы помогали не понести. Однажды об этом рассказал ему староста, помогая одной молодой девчонке, дочери рыбака, избавиться от последствий нежелательной связи. Травы из колокольчика для исчезновения горечи лучше проваривать пару часов. Но у него нет такой возможности. Омега чуть не давится, но продолжает глотать. В сундучке хранились еще мешочки. Мешочек из белой ткани был надеждой для юноши. Сон трава помогала заснуть крепким сном. Её часто использовал староста, страдавший от бессонницы. Омега придумал, как использовать знания о травах себе на руку. В доме старосты он смог найти спрятанный бочонок с вином. Его он собирался поднести своему насильнику в качестве подарка, не забыв добавить той самой травы. Когда разбойники отведают вина и уснут, он сбежит из деревни. Вернув сундучок на место, омега крадущимся шагом покинул домик старосты. Нервно осмотревшись, юноша бросился к реке неподалеку. Прихватив с собой немного трав, он собирался сбить оставленный на нем запах. На мокрое, но чистое тело натянул одежду. Прохладная вода остудила измученное тело. Продрогший юноша оглядывается вокруг. Вдруг кто-то решил проследить за ним? Никого. Радует, что он не настолько важная личность. Он быстро перебегает дорожку, оказываясь у старого ветхого домика. — Братец! На него кидается с объятиями мальчик младше него. Юноша кое-как успевает плотно закрыть дверь. Никто не должен узнать. — Золотце, помнишь? Мы играем в игру, — он опускается на колени и ладонями касается чуть впалых щек младшего брата. — Да, и я должен вести себя тихо и не выходить из дома, — пристыженно звучит голос брата. Он старается не смотреть ему в глаза. — Брат, как долго мы будем еще играть в эту игру? Мне надоело, — мальчик упрямо хмурится, уходя от рук старшего брата. — Не долго. Ещё пару дней. Я обещаю… нет, клянусь, что все закончится. Мне просто нужно закончить дела. Мы уйдем, начнем все сначала, — юноша нежно убирает мешающиеся волосы с лба ребенка. — Помнишь, ты мечтал стать лекарем и излечить матушку? В гавани я найду тебе учителя. — Я не хочу уходить! — Я знаю, но что ты обещал матушке? — Слушаться тебя во всем. — Верно, — юноша сжимает хрупкие маленькие ладошки. — Вот и слушайся. Она расстроится, если узнает, что ты её не слушаешься. Омега не сдерживается, притягивается к себе малыша, носом прячась в мягкие волосы брата. Вдыхая запах трав, юноша прячет свои слезы. Он должен не показывать слабости. Должен быть сильным. Иначе им не выжить. — Золотце, посмотри на меня, — омега внимательно смотрит ему в глаза, такого теплого цвета, как и у матери. Касается щек ладонями, поправляет мягкие волосы, не такие не послушные как у него. Его маленький беззащитный братец… любопытный… и упрямый. С рождения он был таким слабым, часто болел, и матушка говорила, он особенный, маленькая звездочка, что должна вернуться на небо. По ночам, когда омега «спал», она тихо и горько плакала. Братик подрос, и болезни почти оставили его, но пришла другая напасть. — Если я… я… однажды попрошу тебя сделать кое-что, ты должен это сделать, не задумываясь, хорошо? Если ему не повезет. Если план не удастся. Он без раздумий пожертвует собой, чтобы спасти брата. Пусть эти твари убьют его, но он не отдаст им на растерзание единственный лучик света в его жизни. Не позволит унести свет с собой. — Если скажу бежать, ты убежишь. Если скажу не оглядываться, ты не посмотришь назад, хорошо? — омега говорит ровно без единой запинки, но внутри всё сжимается и дрожит. — Хорошо. Омега снова обнимает его, крепко прижимая к себе. — Я люблю тебя, помни это. Отец и матушка тоже. Они гордились бы тобой, — шепчет ему юноша в ухо. — Я тебя тоже братик. Матушка тоже тобой гордится. Омега знает, что это не так. Братик ещё слишком мал и многого не понимает. Перед уходом он подарил своему брату самую красивую улыбку какую мог. Уходил из дома он с тяжелой ношей на груди. Оглядевшись вокруг, скрывшись за колодцем вдали, омега дал волю чувствам. Придерживаясь за деревянную подпорку, он медленно оседал на холодную землю. Юноша кусает запястья, боясь быть услышанным, и горько плачет. Он устал. Ужасно устал. Как же он хотел оказаться не на промерзшей земле, а в уютном доме, лежать на коленях матушки, слушая её мелодичный голос. Она рассказала бы ему мудрую историю, сказала, как гордиться таким взрослым не по годам сыном… Мать скончалась в начале лета. Лекарь из гавани разводил руками и сказал готовить саван. Последние деньги юноша отдал как раз этому самому лекарю. Денег на саван не было. Матушка давно перестала есть и говорить. Она только спала. Одним летним днем ее сердце перестало биться. Омега умолял матушку проснуться, не оставлять их. Он и старейшина проводили обряд захоронения. Юноша не позволил брату смотреть на это. Он хотел, чтобы у младшенького брата сохранились воспоминания о ней. Живой и красивой. Чтобы он не мучился от вида её бездыханного тела. Юноша проводил её в полном одиночестве. Старейшина ушел как обряд завершился. Не проронив ни слова, омега сидел в тишине до самой ночи. Они остались с братом одни. Лишившись матери, им стало труднее. Превозмогая усталость, юноша старался обеспечить их двоих. Но этого всегда не хватало. Но вскоре пришли разбойники. Выстроенный через горесть мир разрушился. Никто не смог защитить их. Он вынужден защищать себя и брата сам. Крики, громкие возгласы, а затем булькающие хрипы. Победный клич на улице отдавал громким страшным эхом. Той ночью, когда они пришли, юноша все понял. — Братец… — мальчик сонно зевнул, потирая глаза. Юноша резво подскочил к нему, прикрывая ладонью рот брата. — Тише. Их матушка пришла не с этих земель. Она была той, кто умела хорошо читать, знала основы грамоты. Именно она привила ему любовь к чтению. После её смерти он стал близок со старейшиной. Тот часто любил рассказывать истории, и в его доме хранилось множество книг. Книги поведали ему о тех захваченных когда-то великим Архонтом землях. Как война обходилась с теми, кто оказался на стороне проигравших. Он должен воплотить свой план как можно скорее. Возвращение к главе разбойников было не гладким. За то, что он задержался, ему досталось парочку ударов по лицу и несколько сильных пинков. — Тупая сука! Где ты шлялся всю ночь?! Удар за ударом. Должна быть боль. Но омега уже, кажется, разучился её испытывать. — Прости-те… господин… Следующим вечером состоялся небольшой пир. Ту самую бочку вина разлили на всю деревню. Омега покрылся холодным потом, что даже хлопковая одежда не спасала, когда один из разбойников сделал глоток. Никто так и не заметил подсыпанную сон траву. — До чего ты сегодня ласков, — сопроводил эти слова разбойник похабным шлепком. Юноша вздрогнул, чуть не уронив из рук глиняную чашу. Разбойник не утруждал себя вежливостями, схватил его за бедро, притянул к себе, сжимая округлую ягодицу сквозь ткань. — В честь праздника, мой господин. Вы только попробуйте вино, когда выдастся еще такой случай? — темноволосый юноша подает ему ту самую чашку и разбойник покорно принимает, не ожидая подвоха. Он едва сдерживает победную ухмылку. Через какое-то время веселье прекращается, глава разбойник вусмерть пьян. Омега помогает ему добраться до порога. Укладывая тяжелую ношу, он еще раз проверяет сердцебиение. Убедившись в глупости главы разбойников, юноша позволяет ухмылке появится на лице. Лунный свет освещает появившееся лезвие. Убить оказалось легче, чем он себе представлял. Одно резкое и уверенное движение, и мужчина, насиловавший его, захлебывается кровью. Омега судорожно выдыхает, отпускает кинжал. Он убийца, и это клеймо словно выжгли у него на коже. На его руках кровь. Он как жалкий воришка крадет золото и драгоценности. Забирает все, что может пригодиться. Подобно тому, как разбойники забирали у них все. У него есть пару часов. Сменив одежду на более удобную для долгого путешествия, омега, тихо шагая, покидает дом. Обхватив удобнее сумку, он зачем-то останавливается посреди дороги. Омега и сам не смог объяснить себе причину своего поступка. Он оборачивается и смотрит вдаль. Фиалковые глаза пристально смотрят на видневшуюся на возвышении статую Архонта. Каждое утро он собирал цветы с белоснежными лепестками, приносил их к статуе, садился на колени и шептал короткую молитву. Но ни одна даже самая страстная молитва не была услышана. Матушка говорила, что боги призваны в этот мир защищать их, а они в благодарность должны почитать их. Но где этот сильнейший воин защитник каменной долины? Неужели безмолвно взирает на этот творящийся ужас? Внутри всколыхнулось от обиды. Юноша горько выдохнул и резко развернулся. Он хотел было продолжить путь, но на глаза попались брошенные на произвол бочки с горящей смесью. Ему понадобится свет, чтобы идти по ночной дороге. Спустя пару тщетных попыток ему удается создать что-то наподобие факела. Его рука крепко сжимает факел. Юноша делает шаг, но замирает. Он засмотрелся на огонь в своих руках. Казалось, что омега даже перестал моргать. Яркий огонь завораживал своей необычайной красотой. Теплом и светом, растворяющим тьму. А если… Никто не проснется. Никто не сможет остановить его. Есть те, кто не виноват. Фиалковые глаза бросают тоскливый взгляд на каменную статую. Он всегда мечтал заслужить милость богов. Стать обладателем одной стихий. Настоящее чудо — владеть элементом. Но… такие как он не удостаиваются божественного взора. Он убийца. Такие как он навсегда забывают о милости богов. Что ж, боги давно сами отвернулись от него. Он поворачивается к статуе спиной. С этого момента ему не нужна помощь Архонта или Адептов. Он сам воплотит свою месть. Все эти люди заслуживают самой жестокой смерти. Одни за свою жестокость, вторые за свою слабость. Это его месть. Месть за отобранную честь и свободу. Огонь подобно верткой змее расползается, охватывая все на своем пути. Когда языки пламени добрались до домов, одним за другим уничтожая каждый, юноша поспешил в домик на окраине деревушки. Омега ни капли не жалел о содеянном. Он прав. Потому что любил. Любил и считал, что каждая жертва, принесенная им, оправдана. Даже если этой жертвой был он сам или пару десятков жителей деревни. Ради любви и мести. Крепко сжимая ладонь брата, он очередной раз убеждался в этом. Вдали виднелась шумная гавань. С крышами, чьи темные черепицы блестели на лунном свете, а их изогнутые края тянулись к небу. С широкими мостовыми, длинные балконы с резными деревянными перилами. Высокие каменные горы с одной стороны защищают гавань, а с другой виднеется лиственный бескрайний лес. Ветер развевает паруса кораблей, стоящих у пристани. Юноша бросает после взгляд на то место, где он с братом родился. Из-за холма доносился режущий запах огня, пепла, что металлическим привкусом оседал на языке. По ту сторону холма, откуда уже не доносились ужасные крики, сгорала последняя память о том месте. Огонь пожирал окрестности, забирая жизни людей. Их дома, их прошлое. Он очистил землю. Навсегда стер воспоминания. Ветер разносит белоснежные лепестки по долине…***
Собрание предвестников скоро должно начаться. За длинным широким столом собрались все обладатели высшего офицерского чина. Сам стол пустовал, и только напротив Девятого предвестника стояла чашка, из которой исходил пар. Дотторе запретил ему появляться здесь. Тем не менее Панталоне пришел. Он предвестник, пусть и в щекотливом положении. Альфа возмущался, но смирился, уговорив омегу выпить чай на травах. Успокоить и снять напряжение. Чай на столике медленно остывал. Запах ароматных трав, должно быть шалфея и мелиссы, приятно успокаивал. Панталоне посещала мысль, не захлебнуться ли в чашке чая? Не такая плохая смерть. Не благородная, зато по-своему гротескная. Чай оказался весьма действенным, что буянящий с самого утра гаденыш присмирел. Этот негодник так активно двигался, не давая спать всю ночь. Он менял положения тела, гладил кожу живота, пытаясь надоумить кого-то прекратить буйство и поспать пару часов, но все без толку. Пытаешься вразумить, но никакого толка. Панталоне опустился до крайней меры, зачитал вслух один из договоров о займе денег, принадлежащий одному из надежных занимателей. Максимально сухой текст, нужный только для дополнительной уверенности. Как не странно, сработало. Звереныш либо очаровано заслушался или, что более вероятно, уснул. В конце концов от родной крови творческой личности его отца, который на дух не переносил официальные бумажки, не сбежать. Уснул и уснул. Ранним утром для вида полягался, явно намекая на то, что вставать так рано ему не по душе. Вставать ни свет ни заря привычка его народа. Ещё одно подтверждение, что явно в отца своего пошел, еще один любитель до обеда поспать или не ложиться вовсе. Перед собранием тоже устроил выступление: вертелся, ерничал намекая на то, чтобы омега никуда не ходил. Под воздействием чая наконец-то перестал как-либо возмущаться. Как удачно, теперь он смог посвятить себя делами, не отвлекаясь на этого негодника. Поводом для того, чтобы собрать их всех, стало произошедшие бедствие в Ли Юэ и ещё кое-что. Новостные газеты пестрили кровавым ночным событием. Поножовщина в одном из административных зданий и стрельба на улице. Ужасная картина. Дотторе, услышав это, громко рассмеялся и спросил: «Давно собрания Фатуи стали проводить не в стенах Заполярного Дворца?» Члены Фатуи устроили смуту в городе, напугав людей. Подобная провокация вызвала массу недовольств и возмущений. Прыткие журналисты добрались до места случившегося первыми. В их громкой статье прозвучали обвинения в сторону верхушки Фатуи. Люди, конечно, осудили жадных до новостей журналистов. Эта выходка — удар по авторитету сильнейшей организации Тейвата. Позорное пятно, которое ещё не один месяц будет мозолить глаза. Панталоне видел в случившемся глупость и предупреждение, что им не стоит расслабляться. Но это происшествие не могло сломать колесо, что не одно десятилетие держит Снежную и остальные регионы. Панталоне бросил короткую ухмылку. Не могло изменить прошлое. Пьер несколько раз обмолвился об этом инциденте, призвав Капитано наказать виновных, последить за тем, чтобы в будущем такой инцидент не повторился. Главной же темой обсуждения стала неизвестная болезнь, сильно ударившая за несколько дней по торговле. От одних лишь цифр потерянной моры, сложенных в уме становилось дурно. Омега ещё не приступал к бумагам, но предчувствовал, что сумма достаточно внушительная. Для Банка Северного Королевства мелочь. Ли Юэ полезен тем, что был той самой важной точкой, доставляющей товар во все регионы, даже в отдаленную Инадзуму. Расположение играло куда большую роль. —… Дотторе, ситуацию в Ли Юэ нужно взять под контроль. Как проходят исследования зараженных частиц? — Да-да, — согласно покивал для приличия Второй предвестник. Дотторе стоило бы перестать смотреть с вожделением на омегу по левую руку от него, тогда он смог бы уловить суть разговора. Но, увы и ах, это собрание волновало его меньше, чем что-либо. Нервозность омеги — вот что волновало его сильнее. Ученый даже дышать старался редко, чтобы не стать тем случайным раздражителем. Нервозность могла негативно повлиять на плод. Усовершенствование, которое должно частично изменить генетику, сделав более выносливым, сильным, ускорить развитие, не могло дать точной уверенности в правильном исходе. Создав нужную среду, ему необходимо поддерживать её. Помимо существенных изменений, он смог придать нужные черты эксперименту. Последнее для личной выгоды Дотторе. Ещё идентичное ему существо рядом с собой он не вынес бы. — Дотторе. Самое обидное, что Второй предвестника даже близко не подпускал омега. Устраивал скандал, стоило лишний раз прикоснуться. Когда он явился на вечерние переговоры, забаррикадировал двери. Период вредности — так окрестил нелегкое время ученый. Сложно подавить в себе естественное желание прикоснуться к омеге и еще не рожденному сыну. Но можно. Хуже от того, что омега не подпускал его к своему телу. Он должен бдительно наблюдать за процессом развития ребенка, контролировать любые изменения. Контролировать не получалось. Второй предвестник мог и хотел проявить настойчивость. Снести ничтожную дверь, получив то, чего хотелось. Не великая задачка для такого как он. Проблема в том, что альфа понимал, что такими резкими действиями скорее навредит. Словно они вернулись к началу, и ему опять нужно приручить дикую и своенравную кошку. Приручение требует времени. Времени и терпения. Рука ученого подобралась ближе к руке омеги, что покоилась возле полупустой чашки. Панталоне чувствует мягкое прикосновение к конечности. Слишком осторожное. Такое… не свойственное человеку, делающему подобное. Омега не сопротивляется. Сдаваться без боя вошло в часть его ужасных привычек. — Дотторе, — уже более настойчивее звучит голос Первого Предвестника. Дотторе отвлекается от омеги, но не выпускает его руку. — Да? — Для изучения этого недуга ты как можно скорее должен отправиться в Ли Юэ. — Сам? — удивляется мужчина. — Я могу послать туда… — Сам. — Ладно. Ученый кивнул и снова посвятил весь свой интерес омеге. Панталоне на такое излишнее внимание никак не отвечал. Он разглядывал других предвестников, не придавая никакого значения такому щедрому жесту. Предвестники, как всегда, блистали величием даже на таких незначительных собраниях. Возможно, только он выглядел не слишком величественно. Скорее так, словно совсем скоро умрет. Недалеко от истины. Казалось от живописного обморока его отделяют несколько минут. Бледность кожи это только подчеркивала. Напротив него сидела Арлекино. Собрано глядела перед собой. В её руках то и дело появлялся кинжал с украшенной драгоценными камнями рукоятью. Раздражение не скрылось от глаз банкира. Панталоне бросал на нее взгляды, оценивая и толкуя её поведение. Рядом с ней вырвала себе место Третья предвестница. Коломбина положила голову на сложенные руки на столе и, возможно, тихонько дремала. Ночью у нее было очередное выступление, о котором гремела вся Снежная. Послушать пение и увидеть роскошную театральную постановку собрались не только высокопоставленные лица крио региона, но даже с Фонтейна и Сумеру. Многие расходились под впечатлением от увиденного. Утренняя газета пестрила фотографиями и провокационными заголовками. Полностью затмив тот инцидент. Сдвинув с первой полосы в свежей газете. Следом расположилась Восьмая предвестница, что совсем привычно для нее надменно улыбалась. Прямо перед ним она беспокойно накручивала длинный локон себе на палец. Тарталья наглым образом уселся между Пульчинеллой и Дотторе. Изредка поглядывал в сторону Девятого предвестника и, каждый раз натыкаясь своими лазурными глазами на сплетенные руки, морщился от омерзения. Капитано и Пульчинелла скрыты от глаз Девятого предвестника, попытайся он нагнуться чуть-чуть, то выставил себя полным посмешищем. — Леди Синьора, Её Величество обеспокоена вашим поведением. — Моим поведением? — вмиг вскипела она, перебросив волосы с плеча на спину. — Раз уж мы заговорили про поведение, тогда может стоит упомянуть, что наши слуги напуганы. Источая злость, она встала, возвышаясь над всеми сидящими за столом и испепеляющее посмотрела на омегу. Панталоне отвечает на прямой взгляд и кое-что понимает. Она пьяна. Немного пьяна. Едва утро наступило, а она уже начала свой день с вина? Чувствовать презрение от Восьмой предвестницы он привык. Он ниже её по статусу, но одарен вниманием Царицы, Пьера и Дотторе, что сразу ставило его выше всех остальных. Своим существованием омега стер все успехи Синьоры по завоеванию доверия верхушки власти в Снежной. Она завидовала ему. Но она даже не представляла, как Панталоне завидовал ей. Она не видела и не знала то, что знал он. Ей не известно, что он любим Царицей только потому, что представлял из себя важный ресурс. Омега. Редкость. Сколько таких как он в Снежной? Пять, десять? Двое из этого скромного числа у неё под крылом. Такую редкость неплохо заставить размножаться. Чересчур заботливая матушка крио региона не раз намекала на это. Панталоне исполнил ее мечту — иметь детей. Пусть не собственного по крови. Для Первого предвестника он важный вклад в организацию и в великую цель. С его вступлением в должность экономическое положение такого большого региона улучшилось. Создавались нерушимые связь, а удаленная от других регионов Снежная возглавила рынок, предложив того, что мало кто мог предложить. Никто из его предшественников не смог достичь таких успехов. Никто прежде не додумался продавать эксперименты Дотторе… и уж точно никому не везло остаться в живых после такого рода предложений. В Ли Юэ, когда он соглашался на сделку, он не представлял к чему все приведет. В теплой гавани ему стоило думать трезво. Зачем Первому предвестнику какая-то шлюха в качестве главы банка? Ещё тогда вежливый мужчина намекал с какой целью хочет видеть его в своих рядах. Синьора полная дура раз не видит то, что давно лежит на поверхности. Зависть затмила её прекрасные глаза. К зависти он привык. Но что он видит? От нее чувствовалась злость. Это проявление эмоций Панталоне не мог объяснить. Чем он так не угодил ей? Отказ в прошении о повышении ежемесячных выплат не мог сделать его объектом искренней ненависти. Девятый предвестник не такого высокого мнения о своей персоне. — Когда тебе стало дело до чувств слуг? — высказался Тарталья, выплеснув свою обиду. Старую обиду за то, что когда-то та обманула его, выставив дураком. Он отказывался находиться рядом с ней. Вплоть до того самого момента, когда на одном из собраний показательно пересел в дальний угол, не желая делить с предвестницей один воздух. Панталоне бросает через Дотторе предупреждающий взгляд на парня, только тот обиженно смотрит на Восьмую предвестницу. Идиот по жизни. Совсем не понимает кого кусает за хвост. — Не лезь, когда говорят старшие, — кидает уничижительный взгляд Сандроне. Холодно и яростно. Внутри что-то сжалось от предвкушения. Панталоне не высказывает заинтересованности в нарастающем конфликте, но сам замер в ожидании. Коломбина подняла голову, заинтересованно оглядываясь. Она чуть толкает Арлекино в плечо, намекая на то, чтобы та посвятила ее в курс дела. Десятая предвестница только пожимает плечами. — Ну, вот почему ты постоянно на меня так злишься? — Тарталья похож на нахохлившегося птенца. — Чем я тебе так не угодил то? — Чайлд, прекрати, — вмешивается Пятый предвестник. Аякс оборачивается к нему и разводит руками, беззвучно жалуясь, почему он то опять? Вечно виноватый ни за что. Панталоне украдкой смотрит на Дотторе, все также сжимающего его ладонь. Ничего, ни одной эмоции. Только он чуть сильнее сжал его пальцы. — Ох, не уж то все забыли запрет на убийство людей, служащих Заполярному дворцу? — она сохраняла достоинство, и ее речь звучала уверенно. — Один из предвестников посмел нарушить этот запрет. Панталоне в миг все понял. Давний инцидент. Он избил свою служанку до смерти. Предвестники занимались ужасными вещами. Убийства, пытки, насилие, страшные эксперименты. Не гнушались ничем. Многие считали, что предвестники не подчиняются никаким правилам. Подчиняются. Проливать кровь тех, кто служит дворцу, запрещено. Стены обители Архонта не должны быть испачканы ничьей кровью. А он посмел нарушить это правило. Но Панталоне никто ничего не сказал. Сам он, обремененный другими заботами, забыл совсем об этом правиле. — Леди Синьора, вы выдвигаете против одного из нас обвинение? — Первый предвестник сохранял полное спокойствие. Не первый раз при нем высшие офицеры Снежной устраивали сцены. Тарталья так вообще побил рекорды. В юности подрался с одним из своих подчиненных прямо на торжественном приеме, после ворвался в лабораторию и был выпорот Дотторе на глазах у многих. Пульчинелла испуганно посмотрел на Дотторе, который удостоил Синьору злобным взглядом. Панталоне же ожидал, что предпримет дальше Восьмая предвестница. Обстановка накалялась в разы. — Да… обвинения, — она ухмыльнулась, пьяно хихикнув себе под нос. Ухмылка исказила ее лицо. — Почтенный Девятый предвестник… — на слове «почтенный» женщина положила руку на сердце и всем видом показывала свое презрение к обсуждаемой персоне. — Перед тем как вернуться на свою родину, он жестоко убил служанку. Избил до смерти. Те, кто видел, замирали от ужаса при одном взгляде на лицо бедной девушки. Панталоне сохраняет спокойствие, даже когда видит удивление на лицах предвестников. Удивление не коснулось Пьера, Дотторе и, возможно, Капитано. Они знали. — Ах, Рози, у всех бывают плохие дни. Как многим известно, ты сама не прочь приложить свою изящную ручку к нежным юным личикам. Так, чтобы никто из них не смел затмить твою красоту. — Нежный голос Коломбины развеял туман напряженность. — Не стоит тратить время на незначительную оплошность. Она обворожительно улыбнулась. Омега не сразу понял, что улыбка, покоряющая взгляды, направлена ему. Юная Дева коснулась руки Арлекино, и та быстро кивнула. Третья предвестница его защищала? Или попытка сгладить неуместный конфликт? У них был договор. Договор, касающийся Дотторе. Ничего больше. — Я никогда прежде… — Ваше Сиятельство, — Арлекино оторвалась от тщательно осмотра кинжала и поднялась со своего места. — Позвольте мне увести леди Синьору в ее покои. Её рассудок помутился, она явно не в себе. — Не смей! — крикнула она и тут же пошатнулась и нашла опору в виде стола. Столько высокомерия, глупости и злости омега давно не видел. — Розалина, не повышай голос. — Вы что, ослепли все? То, что он беремен, не позволяет вести себя так нагло! А дальше он убьет кого-то из нас? — закричала разъяренная женщина. — Вы все так уверены, что этот ребенок действительно от Дотторе?! Наивные дураки, такой шлюхе… — Захлопни. Свою. Пасть. Голос Дотторе прервал пылкую речь Синьоры. Панталоне чувствует, как его пальцы освобождаются от крепкой хватки. Она на секунду растеряла весь боевой вид, резко вздохнув так, словно ей из легких выбили весь воздух. С ужасом в глазах Синьора смотрела на Второго предвестника. — Ты… — Дотторе хотел обсыпать ненавистную предвестницу ругательствами и прикончить наконец-то, но почувствовал нежное прикосновение к предплечью и пристальный взгляд по левую сторону. — Всё? — первое, что сказал омега за всё собрание. Безразлично и как-то устало. Чай действительно хорош. Панталоне не почувствовал ничего. Оскорбили, ну и что? У него страшно поясницу ломит, а он должен тратить силы на то, чтобы снова указать этой глупой женщине её место? Помимо поясницы ужасно жгло грудь. Панталоне скучал по временам, когда мог нормально ходить, дышать и вести полноценную жизнь. Скучал по времени, когда только вечерние осмотры и странные процедуры напоминали о положении. Лежать и пялиться в потолок, пока с ним что-то делают, одно из лучших времен в его жизни. — Не нужно бросаться такими словами, не имея никаких веских доказательств, — советует Пульчинелла отстраненно. — Доказательств? — она скрестила руки, и её губы поджались, а глаза сурово сузились. — Капитано, это сделать мне или тебе? — лидер Фатуи громко выдыхает. Дело не требовало никаких обсуждений и доказательств. Беременность развязала Панталоне руки. Чтобы он не сделал, какой преступление не совершил, он уйдет безнаказанным. Черноволосый мужчина в мундире с аксельбантом на груди все понял. Капитано покорно кивнул, встал из-за стола и направился к разбушевавшейся блондинке. Громкий шлепок прервал тишину. Синьору от силы удара повело в сторону, она с грохотом упала на пол. Женщина тихо всхлипнула. Удар был сильным, но заслуженным. Восьмая предвестница разжигала конфликт среди верных слуг Царицы. Посмела усомниться в одном из предвестников. Панталоне немного сочувствовал ей. Не самое жестокое наказание. По законам Снежной строго наказывать женщин и омег запрещено. Для женщины, всю жизнь боровшейся при помощи силы, как удар под дых эта пощечина. Унижение. — Этого достаточно? — голос Капитано звучит невероятно холодно. — Вполне. Десятая предвестница помогает встать Синьоре, аккуратно придерживая за предплечье, пока та садится на стул. Обескураженная Восьмая предвестница не выказывает сопротивления. Её ладонь прикрывает покрасневшую щеку. Кровь сочилась из разбитой губы. Девятому предвестнику становится даже в какой-то степени жаль её. — Разреши мне добить ее. — Дотторе. С неё хватит. — Если ты думаешь, что я позволю этой сучке говорить все, что вздумается… — Дотторе позволяет себе перечить Первому предвестнику, — … то ты, очевидно, не знаешь меня так хорошо. Когда Первый предвестник собирался дать ответ на настолько грубое заявление, Панталоне решает вмешаться. Он наклоняется и шепчет на ухо альфе: — Она слишком мерзкая, чтобы добавлять её в список убитых тобой существ, — омега выдавливает из себя короткую едкую улыбку. — Оставь её в покое. Второй предвестник фыркает и нехотя соглашается с Панталоне. Заседание предвестников возвращается в прежнее русло. Синьора после не обронила ни слова.***
Панталоне плюхнулся в кресло, прижимая книгу к себе. За окном уже вечер. После собрания все разошлись, словно ничего и не было. Как только он хотел приступить к чтению, двери распахнулись, и на пороге объявился Дотторе. — Полегчало? — безразлично бросает омега, открывая книгу. Намывание пробирок, или чем там он занимается, должно было помочь отпустить ситуацию. Он и сам провел весь день читая разные отчетности и от их содержимого стало дурно. — Желание убить всех притихло. Но от желания сломать этой суке шейные позвонки и услышать заветный хруст я ещё долго не избавлюсь. — Когда отправляешься в Ли Юэ? — Эта дрянь посмела оскорбить тебя при всех, но ты спрашиваешь меня об этом? — Моя поруганная честь с недавнего времени общественное достояние. Подумаешь, ещё одно оскорбление. Одним больше, одним меньше, — Панталоне перелистнул страницу, отметив, насколько удобно использовать выросший живот в качестве книжной подставки. Единственное хорошее из всего этого положения. Ни отколоть, ни покорежить. Непоколебимость. Больше ничего. Панталоне положено стоять молчать и редко улыбаться, поглаживая полный живот. Не обнажать душу на эмоциях. Достаточно вчерашнего срыва. — Твой маленький отпуск в Ли Юэ волнует меня куда сильнее, — омега сильнее сжимает книгу от тянущей боли внизу живота. Из тянущей она медленно переросла в острую. Он чуть хмурится, надеясь, что боль постепенно утихнет. Так оно и случилось. — Решил поквитаться с ней сам? Что ж, я могу дать пару советов о том, как подстроить её смерть… — Спасибо, но в твоих мерзких советах не нуждаюсь. Панталоне отложил книгу, поднялся из мягкого кресла и подошел к большому окну, из которого открывался вид на засыпающую столицу. Девятый предвестник встал у окна, обхватив себя руками. Зажглись первые фонари, игриво и ярко. Этот свет лишь фальшь. Фальшь, как все в Заполярном дворце. Возможно, кто-то там вдали с благоговением смотрит на величественную обитель Царицы. Это место манит и привлекает умы. Вплоть до того самого момента, когда ты не переступишь порог вычурной обители холода и тоски. — Нуждаешься, — злость и раздражение исчезли. — Ты нуждаешься не только в моих советах, но и во мне. В губах, руках и даже запахе. — Наверно ты забыл наш вчерашний разговор, спишу все на твой возраст. Повторюсь, перестань жить в собственных глупых фантазиях. — Глупых фантазий? Мои фантазии вполне реальны. В отличие от твоих. Скажи, моя роза, что ты делаешь в Фатуи? Панталоне молчит, разглядывая огни. Он не собирался отвечать на явную провокацию. — Я сам отвечу. Из-за собственных глупых фантазий. Мои же вполне осуществимы. Удар наотмашь. — Продолжаешь держать оборону, отлично, но ты сдашься. Каждое слово как гром среди неба. Каждая насмешка как очередной гвоздь, забитый в крышку гроба. Сказать, что Дотторе не прав, не получалось, словно внутри все замерло и не подчинялось его воле. — Твои глупые фантазии так и остались глупыми фантазиями. — А чего ты добиваешься своими словами? Хочешь, чтобы я, взрослый мужчина, резко забыл своё прошлое, стал нежной и семейной омегой? Пошел ты… — Меньшего от тебя не ожидал. Мне это нравится в тебе. — Что? — Ты умудряешься сохранять… этот… как бы это назвать, свой внутренний стержень. Сломайся ты так быстро, то мне снова стало бы скучно. Будем договариваться или продолжим вести очевидно проигранную битву? Виды за окном Панталоне больше не интересуют. Омега сделал шаг в сторону двери, как острая боль пронзила внутренности. Руки банкира сильно сжимают попавшееся под руки спинку кресла, настолько сильно, что если приложить чуть больше усилий, то он ногтями даже через ткань перчаток вонзиться в обивку, оставив на той глубокие борозды. — Дыши глубоко, полной грудью. Вдох-выдох. Омега по указке тяжело и глубоко дышит, стараясь не задохнуться от боли. — Правильное дыхание позволит снять напряжение в мышцах. Продолжай, глубже. Вдох и выдох. — Уже? — его голос до отвратительного звучит жалко. Вся грусть и отчаяние отражались на его лице. Панталоне не мог поверить, что все закончиться сейчас. Когда он не успел довести до конца свои дела. Столько следовало сделать, но у судьбы свои планы, крайне несочетаемые с его. — Нет, ещё рано. Лето еще не закончилось. Последнее лето в его жизни. Как только первые листья начнет разносить осенний ветер, все закончится. Осень, как он предполагал, должна стать его концом. — Уверен, что ещё не пора? — от резкого сжатия внутри он без всякого сомнения решил, что настал тот самый момент. — Уверен. Когда альфа успел оказаться рядом? Рука ученого касается ноющей поясницы и чуть надавливает. Омега сдерживает болезненный стон. — Твое тело готовится к рождению. Кости расходятся, смягчаются суставы, идет сильное напряжение на спину. Ты слишком много нервничаешь, это вызывает естественный стресс, влияющий на него. Вдох-выдох, медленно, чем глубже будешь дышать, тем быстрее все закончится. — Откуда такая… уверенность? — Рождение до положенного срока тебе не грозит, есть куда более серьезные причины для беспокойства. — Какие же, например? — омега изогнул от удивления брови, а в горле образовался комок. Думать о минимальных возможностях на выживание это одно, а услышать о них от кого-то другого, как болезненный удар. — На таком сроке уже многое становится очевидно. Даже под слоями одежды видно насколько недостаточно широки бедра. Это плохо, — Дотторе навязчиво помогает омеге занять кресло. Панталоне не замечает то, как Дотторе метнулся к двери, что-то кому-то передав. Боль затмила рассудок. Он судорожно выдохнул, ощутив новый приток боли. Кто-то из слуг что-то быстро передал Второму предвестнику. Панталоне только слушал, он закрыл глаза, концентрируясь на боли в одной области. Пальцы аккуратно стягивают длинную бархатную перчатку с правой руки омеги. — Что ты делаешь? — спросил Панталоне так, словно с ним не собирались сделать что-то странное. Вопрос о насущном. — Обрабатываю кожу. — Для чего? Молчание. Оно продлилось не долго. До той самой поры, когда металл иглы коснулся кожи. — Знаю, игл ты не боишься, — через тонкую иглу Дотторе аккуратно вводил неизвестную для Панталоне жидкость. — Это поможет снять напряжение мышц. Ты слишком зажат. — Не эти же слова ты говорил в нашу первую ночь? — шипит сквозь зубы, терпя не сильную боль. — Многое со временем забывается. Абсолютная норма для человеческой памяти и даже для моей. Помня каждый фрагмент жизни, мы все давно сошли бы с ума, — Дотторе заканчивает и снова обрабатывает кожу. — Ту ночь я помню очень хорошо. Практика, помнишь? — Что там касаемо моих узких бедер или как ты меня обозвал? — омега вырывает предплечье из чужой хватки и баюкает чуть пострадавшую конечность. — Узкие бедра, для точно заключения потребуется осмотр. Я уже сейчас вижу, что с этим есть сложности. Панталоне не перестает поражаться нахальству этого альфы. Куда больше? Он и так успел наесть бока за весь срок беременности, а сейчас ученый смело заявляет, что этого недостаточно. — Как же твоё «Омега создан для рождения», «Это естественно, как дышать»? — Я не отказываюсь от своих слов. Иногда случаются трудности. Тебе нечего волноваться. Твои роды буду принимать я. — Что? Дотторе располагается в кресле напротив. — Помочь собственному эксперименту появиться на свет — моя прямая обязанность. Бросать всё на полпути бессмысленно, — лениво поясняет альфа, откинувшись на спинку высокого кресла. — Много факторов могут повлиять на сей процесс. У меня есть беспокойства насчет положения плода. Если он не поменяет свое расположение к началу родов, то мне придется действовать незамедлительно. Девятый предвестник судорожно выдыхает. — Если он в неправильном положении, то, в отличие от этих не квалифицированных лекарей, я сам переверну его. — Что? — Веду раствор, а затем рукой внутри переверну. Панталоне стало дурно от одного представления подобного. Он приложил ладонь к рту. Тошнота и ужас накатили с такой силой, что омега захлебнулся воздухом, невольно зажмуриваясь. — Тебя тошнит? Так странно, на этом сроке токсикоз уже должен был закончится, — Дотторе хмурится. Панталоне жизненно необходимо закончить этот ужасный разговор. — Ли Юэ… у тебя же есть опыт работы с подобным? — Панталоне чувствует, как его с новой силой начинает мутить. И сложно понять то ли от неизбежного будущего, то ли от того, что творится на его родной земле. Как же неудачно, что в таком положении он оказался в очаге распространения неизвестного заболевания. — Как мне известно, ты даже смог побороть элеазар. — Да, опыт есть, — задумчиво кивает Дотторе. Почему-то сразу вспомнились молодые годы, когда он студентом притворился главным врачом в одной из первых больниц для лечения элеазара. Как учили в Академии, прежде чем составить план лечения, нужно провести расспрос обследуемого. — Имеются ли жалобы? — Зандик уселся на стул и вертел карандаш в руках. — Что совсем никаких? — пациент перед ним не подавал никаких признаков жизни. Последняя стадия элеазара. Не дождавшись реакции, альфа зачеркнул строчку в блокноте. — Семейное положение? Понимаю, с такими данными сложно найти девушку, но может… блять. «Хоть бы не сдох до конца исследования», — Зандик вздыхает и смотрит в потолок. — Тебе не о чем волноваться, — отвечает омеге Дотторе. Правда он умолчал, что позднее вместо лечение пытался создать оружие биологического происхождения. Еще умолчал, что большинство пациентов умерли. Только один испытуемый смог спастись, да и тот сбежал. А после смылась уже девчонка. — Постараюсь управиться со всем до осени. Панталоне надеялся на другой исход. Кое-какой план созрел в его голове.