New Dawn Fades — Joy Division
В последний визит семьи господина Чона в его мастерскую Чимин рассказал о выставке своего одногруппника, который лепил из глины и отливал из фарфора потрясающие декоративные фигуры зверей. Сэхёна это, конечно же, очень заинтересовало, и Пак предложил ему и его папе посетить выставку в ближайшие дни. Маленький омега очень обрадовался, и господин Ким, после недолгих уговоров, согласился, пообещав сыну сходить с ними. Но в назначенный день у входа в небольшую галерею перед Паком стоит вовсе не статная фигура господина Кима. С Сэхёном приехал незнакомый молодой омега, оглядывающий Пака надменным взглядом. Чимину он представился как Чунхи, домоуправляющий семьи Чон, и это несколько удивило. Почему домоуправляющий не в доме? Впрочем, он быстро их оставил, завидев на улице уютное кафе, напоследок попросив ребёнка «чуть что» сразу звонить ему. — Сэхён, а где твой папа? — Папа плохо себя чувствует, — ответил неожиданно понуро обычно улыбчивый мальчик. — А что с ним? Сэхён вздохнул как-то совсем тяжело для такого юного возраста. — Ему было очень плохо… Ему уже давно плохо, а иногда совсем-совсем плохо, — маленький омега, смотрящий на Чимина своими огромными блестящими глазами, разоткровенничался из-за переживаний. — Так что ты на него не обижайся, если он не будет приходить или отвечать на звонки. Папа очень хороший, самый лучший, правда! И мне очень грустно, что у него почти не осталось друзей из-за того, что он сидит дома и почти никуда не ходит. Но ты не думай, что папа невежливый и плохой, он просто очень грустный. «…он просто очень грустный» — Чимин? Чими-и-ин… Чимин! — А? Прости, — омега улыбнулся другу. — Я задумался. В последнее время столько всего навалилось… Голова забита. Они шли по небольшому парку в направлении кинотеатра. День с утра был пасмурным, а к одиннадцати и вовсе начался дождь, но, к счастью, вскоре прекратился. Прогноз погоды обещал «сухую» погоду на весь оставшийся день, но Пак всё же взял с собой зонтик, в то время как Чонгук свой решил оставить дома, пальцем указав другу на небо, где выглянуло солнце. — А я говорил тебе, что так много работать плохо, — интонация у беты поучительная. — Ты хоть высыпаешься? — Конечно, — Чимин кивнул для убедительности и убрал руки в карманы светло-зелёной вязаной кофты, надетой поверх футболки. Холодало. — А работаю я в пределах нормы. — Ну мне то уж не ври! Смотри, — Чон пальцем указал на его лицо, — какие у тебя синяки. Омега лишь вздохнул, прикрыв глаза. На это ответить ему было нечего – что правда, то правда. Выглядел Пак в последнее время совершенно неважно. Всё же здоровый сон был необходим. — Чонгук, — начал Чимин вдруг серьёзно, остановившись посреди тропинки. — Ты же знаешь, из-за чего я так… — Знаю, а потому не раз предлагал свою помощь, — бета недовольно нахмурил густые тёмные брови. — Но ты всегда отказываешься. — Конечно. Брать у тебя деньги? Это исключено! Ты мой друг, и я не намерен доставлять тебе финансовых неудобств, — твёрдо заявил Пак, жестом руки подкрепив свою позицию. Мимо них проехал велосипедист, чуть не облив из лужи. Чимин взвизгнул и отскочил, а Чонгук выкрикнул вслед незнакомцу парочку крепких выражений. — Чимин, — произнёс бета на выдохе, когда они вновь начали идти, — друзья обычно помогают друг другу. И я очень хочу помочь тебе. — Ты мне и так всегда помогаешь! Ты меня поддерживаешь во всём! Я очень тебе благодарен за это! Ты правда невероятно много для меня делаешь, и иногда мне даже неудобно за это. Так что деньги от тебя – лишнее. Тем более когда они тебе самому нужны, — напоминает, на что Чонгук закатывает глаза. — И не надо тут! — У меня есть сбережения… — Нет. Они для тебя и твоего младшего брата. А нам с дедушкой и так хватает пока, тем более господин Чон… — Господин Чон, господин Чон, — передразнил, не обращая внимания на начавшего раздражаться от этого омегу. — То есть этот мужик тебе может помогать, а я нет? — Господин Чон не даёт мне денег! И никогда не давал! — слегка опешив отвечает Чимин. — Он помог только с продвижением и заказчиками, — голос его начинает наполняться негодованием. Чонгук усмехается. — А с мастерской? — И с мастерской тоже, но… — И с лечением твоего дедушки, и с экзаменом, который у тебя принимал тот сумасшедший старик, который на дух не переносит омег, и с подработкой, когда у тебя совсем туго с деньгами было! Что ты на меня так смотришь? — начинает заводиться бета. — Это даже не подработка была, ты просто пару раз приехал к нему в офис, непонятно, что там делал, а вернулся с зарплатой, как за три месяца! Это так он тебе денег не даёт? Чимин молчит, не находя, что ответить, пока Чонгук сверлит его тяжёлым взглядом. — Это… Это всё не просто так! Я стараюсь ему отплатить за помощь! — Отплатить? Я чего-то не знаю? Так вот, чем вы занимались у него на работе! — Чонгук! — вскрикивает Чимин, привлекая к ним внимание прохожих. — Это переходит все рамки! — омега не скрывает своего возмущения, со злостью в тёмно-карих глазах смотря на бету. Раньше Чонгук никогда такого себе не позволял, всегда оставаясь вполне тактичным, и сейчас омега был крайне шокирован его поведением. — Ты ведёшь себя как придурок! Я думал, ты уже перерос свой подростковый кризис, но нет! Ты всё такой же… — Ну? Какой? А? — Такой же… — Скажи, давай! — Завистливый и закомплексованный бета, ненавидящий всех альф вокруг! Поняв, что сейчас сказал, Пак закрыл рот рукой, смотря на Чона огромными глазами. — А, — Чонгук поднял подбородок, свысока глянув на Пака, и засунул язык за щёку, не зная, куда деть гнев, переполнявший его. — Так значит. Ну теперь понятно, почему мне ты постоянно отказываешь, когда я тебя куда-то зову, а по его первому зову срываешься с места! Конечно, если выбирать между мной и охереть каким богатым ёбарем… По лицу Чона прилетела звонкая пощёчина. — Чонгук, я.., — не нашёл сначала нужных слов, забегав ошарашенным взглядом по мокрому асфальту. — Я лучше пойду домой. Деньги за билет в кино я тебе верну. Омега, не говоря более и слова, развернулся и зашагал вниз по блестящей лужами аллее. — Ну и пожалуйста, — прокричал ему в след бета, пиная массивной подошвой маленький камушек, что с брызгами прокатился по луже. — Хорошего вечера с «господином Чоном»! — Спасибо, — отрезал Чимин, через плечо бросив на него полный обиды взгляд. — И вечер с ним, я уверен, намного лучше, чем с таким, как ты!***
В это дождливое утро идти в школу Сэхёну не очень то и хотелось. Да, там были друзья, сегодня ещё один из любимых уроков – рисование, но вот настроения у маленького омеги совсем не было. А как это самое настроение может появиться, если отец уехал, а папа в последнее дни был совсем уж печальным и неразговорчивым?! К тому же эмоциональное состояние родителей всегда оказывало на него сильное влияние, и сейчас, когда папа практически не покидал их с отцом спальню, Сэхён, живший будто в одиночестве в огромном доме, и сам чувствовал себя тоскливо. — Рюкзак я собрал, — про себя сказал мальчик, уже одетый в школьную форму. — Краски взял… Вроде бы всё. Маленький омега оглядел письменный стол, кивнул сам себе, и подошёл к своему маленькому трюмо. Брызнув на себя духи, которые они недавно купили, он потянулся к своей шкатулке с брошами. Сегодня ему приглянулись две: серебряный бантик и золотой листик. Первую ему подарил дедушка Сонхи ещё летом, а вторую они купили с отцом прошлой весной в Париже. Взяв броши, Сэхён сделал шаг в сторону, чтобы лучше разглядеть себя в зеркале, и начал прикладывать одну за другой к лацкану пиджака, оценивая, как они смотрятся. Хорошо, что сегодня в школе не будет того вредного учителя, который запрещает ученикам хоть как-то выделяться и любит ходить на переменах по коридорам, а то ещё и за брошь замечание сделает… Хотя, если сделает, тем более за такую ерунду, всегда можно рассказать отцу, а он то точно разберётся! В конечном итоге, после минуты терзаний по поводу выбора аксессуара, Сэхён разочарованно фыркнул. Если бы папа был в настроении, он бы обязательно ему подсказал! Но папе плохо, и это значило, что пришло время просить совета другого эксперта по стилю. — Привет! — Сэхён широко улыбнулся отцу, ответившему на его видео-звонок. — Ты не занят? — Привет, птенчик, — альфа с мягкой улыбкой поприветствовал сына. — Нет, не занят. Как у вас дела? В школу собираешься? — Нормально, — ребёнок понуро вздохнул. — А папе всё ещё плохо. Он совсем печальный, давно таким не был… Да, в школу я скоро поеду. У меня первым математика, — ребёнок скривился, показывая свою неприязнь к данной дисциплине. — Ничего, моя радость, ты у меня самый талантливый и со всем справишься, даже с математикой, — поспешил успокоить его отец. — А о папе постарайся сильно не переживать. Я скоро приеду, и всё будет хорошо. — Да, — Сэхён нахмурился, сев на маленький диванчик небесно-голубого цвета. — Только вот папа все твои цветы, которые ты ему прислал, сказал вынести из дома, — в какой-то степени даже расстроенно проговорил он. — Но я попросил оставить немного. Они очень красивые, — Сэхён направил камеру на трюмо, на котором в вазе стояли нежно-розовые пионы. — Смотри! — Ну хоть тебя порадовал… Птенчик, ты что-то хотел? — А! Совсем забыл, — Сэхён поторопился встать с дивана и подойти к трюмо. — Какую брошь мне сегодня в школу надеть? Я вот из этих выбрать не могу. Ребёнок крошечным пальчиком пододвинул золотой листик ближе к бантику, чтобы обе броши попали в объектив. Хосок не смог сдержать улыбки от умиления, когда увидел его маленькую ручку, на которой красовался браслет из разноцветного бисера, сделанный самим Сэхёном. — Я думаю, что листик лучше. Бантик слишком праздничный для обычного дня, как мне кажется. — И правда… Спасибо большое, дада, — маленький омега чмокнул фронтальную камеру, и его отец мягко засмеялся. — А ты успеешь на ярмарку дяди Юнги? Она будет шестнадцатого сентября. — Скорее всего успею. — Круто, — обрадовался ребёнок и растянул губы в улыбке, продемонстрировавшей его пока ещё отсутствующий зуб. — Мне уже пора! Я тебе потом позвоню! — Пока, и хорошего тебе дня, мой маленький, — мягко проговорил альфа. — Дада тебя очень сильно любит! — И я тебя очень-очень люблю и скучаю! Пока! Сбросив звонок, Сэхён закрепил брошь-листик на лацкане пиджака и, прихватив рюкзак с ветровкой, направился в коридор.***
После вчерашней ссоры с другом, Чимин решил утешить себя сладким. Знает, что заедание эмоций – плохо, но настроение было паршивым, так что ранним утром следующего дня омега пошёл в своё любимое кафе и заказал два больших куска торта и зелёный чай с мятой. Пак, евший любимый лимонный торт с крайне недовольным лицом, понадеялся, что такая «психотерапия» хоть немного ему поможет. — Придурок, — прошептал он раздражённо и оставил вилку в мягком бисквите, краем глаза заметив, как на него покосилась парочка посетителей. Почувствовав, как начало пощипывать глаза и неприятно сдавливать горло, Пак поспешил посмотреть в окно, дабы немного отвлечься. Он часто заморгал, останавливая надвигающийся фонтан слёз, когда на глаза попалась смешная собака, которая вприпрыжку следовала за своим хозяином, а после и ярко-фиолетовый тюнингованный автомобиль, привлекающий всеобщее внимание. В другой, более приятный день, омега бы точно потянулся за скетчбуком, чтобы сделать парочку набросков. Но отвлечься на городской пейзаж получилось, к сожалению, плохо – омеге снова вспомнилась вчерашняя ссора. Нет, Чимин правда необидчивый, и если бы кто-то другой так его обидел, то ничего, он бы быстро отошёл. Вспомнить хотя бы случай с господином Кимом в его мастерской, но ведь Чонгук – это другое. Чонгук его лучший друг, родной и любимый человек, и слова его ранят в десятки, нет, сотни раз больше. Но ещё больнее было то, что и сам Чимин не смог удержать язык за зубами, надавив на больное место Чонгука. Из-за этого на душе было так тяжело, как не было никогда раньше. Рука омеги, на которой блестели неизменные кольца, потянулась к салфеткам, но остановилась на полпути, зарывшись в сумку. Ему кто-то звонил в девять утра, и это было как минимум неожиданно. Паку обычно никогда не звонили в такую рань. — Чимин, доброе утро, — серьёзный тон господина Чона заставил сесть ровнее и убрать локти со стола. Наверное, это из-за того, что альфа редко так с ним разговаривал. — Не разбудил? — Здравствуйте, — омега шмыгнул носом и попытался скрыть дрожь в голосе, но получилось у него из рук вон плохо. Кто-кто, а Пак Чимин уж точно не актёр. — Нет, не разбудили. — У тебя всё хорошо? — в голосе альфы прозвучали беспокойные нотки. — Не совсем, — хмыкнул безрадостно в ответ. — Что случилось? Что-то с дедушкой? — Нет, нет, с ним всё хорошо, — поспешил уточнить Пак, испугавшись одной лишь мысли о том, что с его любимым дедушкой может что-то случиться. — Просто мы с моим другом вчера очень сильно поругались, а у него день рождения сегодня. Я так долго ему подарок готовил, и вообще я его очень люблю! Он очень хороший! Но вчера такую неприятную чушь мне наговорил! Да и я ему тоже. Так паршиво из-за этого… Ой! Простите, я что-то забылся, — омега не скрыл нервного смешка и приложил свободную руку ко лбу. — Как на приём к психологу пришёл. Нажаловался вам здесь, будто у вас своих дел нет. Прошу прощения ещё раз. — Нет, всё в порядке. Знаешь, — господин Чон вдруг по-доброму усмехнулся. — Сэхён весной поссорился с другом, а после неделю ходил хмурый, как тучка. А когда мы с Тэхёном попробовали с ним об этом поговорить, то он сказал, что не надо ему ничего говорить, Хансоль не наш друг, и мы вообще ничего не поймём, — Чимин засмеялся, представив такого серьёзного и категоричного Сэхёна. — Да, вот так вот. Но мы с Тэхёном всё же наблюдали. Даже с родителями Хансоля созвонились, но те тоже ничего не понимали. А потом, спустя неделю, Сэхён пришёл ко мне, рассказал, что поссорились они с другом, выясняя, чей любимый персонаж самый крутой, и теперь он не знает, как помириться. А я, как величайший психолог, посоветовал просто поговорить. Спокойно обсудить предмет ссоры и решить проблему. Это, как всегда, помогло, и Сэхён с Хансолем вновь не разлей вода. — Да, но они же дети, — печально вздохнул Пак, взяв вилку и начав бездумно ковырять ей торт. — У меня тут ситуация намного хуже. И я не хочу с ним говорить. Да и он со мной не хочет скорее всего. — Чимин, сколько твоему другу? Твой ровесник? — Да, двадцать один сегодня исполняется. — Ну вот, я старше вас двоих больше, чем на двадцать лет, и, получается, гожусь в отцы, так что вы с ним для меня такие же дети, как Сэхён и Хансоль, — от мягкой интонации и слов господина Чона омега невольно и как-то уж совсем глупо заулыбался. — Уверен, разговор и вам поможет. Поговори со своим другом. Пускай через какое-то время, дабы вы остыли, но поговори. Я уверен, что он очень хочет объясниться и помириться с тобой. Чимин вздохнул, подумал несколько секунд, а после проговорил, с аппетитом съедая кусочек торта: — Хорошо, я постараюсь… И спасибо, что выслушали меня. Вы очень крутой, господин Чон. Альфа засмеялся. — Спасибо… — Правда, правда, — Пак закивал, будто собеседник может его увидеть. — У нас все омеги в вузе, когда вы туда приезжали, вас всегда ждали и глазели. Говорили, что вы «секси» и, простите, но «роскошный дилф», — Пак, вдруг засмущавшийся, высоко засмеялся, прикрыв рот ладонью. — Боже, какой кринж… Простите. Но если увидите себя в Тиктоке, то не пугайтесь. — Вот как, — господин Чон, вероятно, не зная, что ответить на этот словесный порыв, несколько секунд промолчал в трубку. — Спасибо, что предупредил, но боюсь, в моём возрасте, да и с тем свободным временем, коим я располагаю, до ваших «токов-тиков» я не доберусь. — Ой, я вас совсем заболтал, извините, — засмущался Пак. — Вы же мне позвонили! Что-то хотели? — Я утром говорил с Сэхёном, и решил позвонить тебе и узнать, как обстоят дела с портретом. — Всё отлично. К концу ноября, как и договаривались, он будет готов. — Рад слышать. Ладно, ребёнок, хорошего тебе дня. Не грусти. И, если что, то звони. — И вам хорошего дня, — Чимин вновь заулыбался. — До свидания.***
После телефонного разговора с супругом в квартире Сонхи Тэхён чувствовал себя преданным. Хосок же видит, как омеге тяжело здесь, в Сеуле. В городе, где он никогда не сможет стать счастливым. Да просто жить не сможет. Сеул связан у Тэхёна с самыми худшими воспоминаниями: детство без любви, но с руганью и побоями, дважды разбитое сердце, смерть своего ребёнка… Омега всхлипнул, прижимая к себе подушку мужа, и даже не попытался стереть слёз с лица, что уже начинали жечь раздражённую кожу. Тэхён потерял своего второго ребёнка более трёх лет назад, но у него всё ещё болит. И так, как никогда прежде не болело… Это было практически невыносимым. Наверное, если бы не Сэхён, Ким наложил бы на себя руки, не вынеся горя утраты. Его так и неродившийся малыш, которого он полюбил, как только узнал… Омеге было страшно себе признаться, но рождения второго своего сына он желал больше, чем рождения первого. Сэхёна они с Хосоком не планировали. Хотели ещё год-два пожить без забот, возможно, отправиться в длительное путешествие по миру, да и прогнозы врачей касательно репродуктивного здоровья Тэхёна не были самыми лучшими, но случилось то, что случилось. Это было начало марта, они только приехали из Италии в Париж, и один из тестов, купленных в ближайшей к отелю аптеке, показал две полоски. Хосок был несказанно рад, Тэхён – ужасно напуган. Он не планировал и не очень то и хотел становиться папой, но все вокруг твердили, что всё будет хорошо, и Тэхён смирился. Сэхён, родившийся на неделю раньше срока, стал их с Хосоком счастливой случайностью, а его запланированный и долгожданный брат, так и не появившийся на свет, – огромным горем. Когда Тэхён услышал то, как опустилась в низ дверная ручка, он нашёл в себе силы небрежно вытереть лицо о подушку мужа, и в последний момент остановить нескончаемый поток слёз, перед тем, как большой матрас несильно погнулся под чужим весом. — Папа, — позвал тихо Сэхён и сел на колени, беспокойно смотря на родителя. — Мне отец звонил только что, спрашивал про тебя, и я сказал ему правду. Но только не обижайся, пожалуйста, — ребёнок держал в ручках своего плюшевого Тигрулю. — Я слышал, как ты плакал. Я волнуюсь. — Не волнуйся, мой маленький, — Тэхён выдавил из себя подобие улыбки. — Всё нормально. Мне уже лучше. — Не ври мне, — его сын недовольно нахмурился. — Я же вижу, что тебе очень плохо. Я тебя давно таким не видел. Я боюсь за тебя, па. — Сэхён, — выдохнул омега. — Не переживай, я тебя прошу. Всё нормально, правда. Мне просто нужно отдохнуть, — он привстал, оперевшись левой рукой на локоть, и погладил ребёнка по макушке. — Ты поел? — Да, только что, — закивал мальчик. — Мне ещё отец звонил во время ужина. Я ему показал, что я хорошо поел. Даже овощи съел! — Умница. А уроки? — На завтра ничего не задали. — Точно? — Тэхён шутя сощурил глаза. — Точно! — Хорошо. Иди тогда поиграй или мультик посмотри. Только не ходи на улицу. Сэхён, изучающим взглядом посмотрев на родителя, подвинулся к нему ближе. Положив около лежащего на боку папы Тигрулю, он серьёзно сказал: — Мне когда грустно или страшно, я всегда обнимаю Тигрулю. Я его тебе принёс. Он должен помочь. Старший омега улыбнулся чуть живее прежнего и прижал к себе плюшевую игрушку сына. — Спасибо, зайка. — Я пойду тогда. — Хорошо. Сэхён, поцеловав папу в щёку, слез с кровати и, захлопав мягкой подошвой тапочек-лягушат по паркету, вышел из комнаты и тихо закрыл за собой дверь. Тэхён же, вздохнув, покрепче обнял игрушку и закрыл глаза, надеясь заснуть. Хоть часы и показывали семь вечера, по мнению омеги сон сейчас был лучшим решением. Особенно, когда сил в теле за последние дни совсем не осталось. Но заснуть, увы, так и не удалось, а вскоре дверь в комнату вновь открылась, и в тишине зазвучал знакомый топот маленьких ножек. Следом на кровать опустился, судя по звуку посуды, поднос. — Папа, — позвал его тонкий детский голос. — Я тебе покушать принёс. Твоя любимая паста с песто. Я попросил сейчас приготовить. А ещё ягоды и фрукты с ужина. Тэхён, смотря на своего сына, такого маленького, но уже такого чуткого и заботливого, в этот раз не смог сдержать слёз. — Па? Ты что? — Ничего, — омега жестом показал ребёнку пододвинуться к нему. — Ты у меня самый лучший ребёнок. Я тебя так сильно люблю. Сэхён, крепко обняв папу, ответил ему, прижавшись ухом к его груди: — Я тоже тебя люблю! Но не плачь, пожалуйста, а то я сам сейчас заплачу. Тэхён поцеловал сына в тёмную макушку, спрятав в его пушистых волосах блёклую улыбку.***
Шум внизу разбудил Юнги в час ночи. Омега, задремавший на кровати, дёрнулся от неожиданности и встал с кровати, пытаясь быть тише и не разбудить крепко спящего рядом пса. Мин, сняв с себя очки и бросив их на кровать рядом с книгой, которую читал ранее, быстрым шагом направился к лестнице, ведущей на первый этаж. Спустившись, омега, даже не успев включить свет, замер, удивлённо смотря на Сокджина, стягивающего с себя пиджак, который, так и не долетев до стула у обеденного стола, оказался на полу. — Джин-и, ты чего? Альфа, ничего не отвечая, нетвёрдым шагом преодолел расстояние между ними и, обхватив лицо мужа ладонями, прижался к его губам своими. Юнги, что-то промычавший в начале от неожиданности, вскоре сам углубил поцелуй, поддавшись чувствам. В последнее время ему так не хватало тепла любимого… — Детка, — прошептал альфа и спустился губами к тонкой омежьей шее, начав пылко целовать. — Я так хочу тебя сейчас… Омега прикрыл глаза, забывшись в приятной ласке, которой ему так давно не хватало, и почти счастливо улыбнулся. Обняв супруга за шею, он прижался к нему ближе и с упоением вдохнул его запах – цитрусовый парфюм и соль его кожи. — Джин-и? — Мин внезапно поменялся в лице, посмотрев мужу в глаза. Хоть и с трудом из-за темноты, но он увидел, что глаза альфы были будто поддеты мутной плёнкой, да и смотрели намного расслабленнее обычного. — Ты что, пьян? Джин? Омега громко охнул, почувствовав, как чужие ладони больно сжали его ягодицы. Сокджин, ничего отвечая, поднял его на руки и, слегка пошатываясь, направился в сторону дивана. — Стой! Отпусти… Запнувшись о ковёр, Ким не удержал равновесие и повалился на него с омегой на руках. Юнги, неудачно приземлившийся головой на паркет, вскрикнул и протяжно застонал сквозь стиснутые зубы. — Джин-и, мне больно… Сокджин же, явно не собиравшийся останавливаться, перевернулся на бок и, навалившись на омегу сверху, начал стягивать с него хлопковую домашнюю рубашку. — Сокджин! Стой! Ты пьян, — запаниковавший Юнги безуспешно пытался сбросить с себя тяжёлое тело мужа. — Джин-и! — Детка, помолчи, — небрежно бросил ему в ответ альфа и вновь накрыл его губы своими, грубо затолкав свой язык ему в рот. Юнги, стукнув его кулаком по спине, замычал и резко повернул свою голову в бок, разрывая поцелуй. Пока он пытался выровнять дыхание, сбившееся из-за паники, Ким, так и не сумев расправиться с его рубашкой, начал стаскивать с него хлопковые брюки, не обращая внимания на сопротивление слабых рук. Мин, распластанный под мужем на холодном полу, захныкал. В его нос забился запах алкоголя, а память оживила воспоминания о том, как они с папой прятались в ванной от пьяного отчима, что не контролировал свою агрессию под действием алкоголя. — Пожалуйста, Джин-и… Когда хлопковые штаны и бельё под ними были сняты, альфа потянулся к пряжке своего ремня. Одной рукой расстегнуть её не получилось, и он привстал, оказавшись на коленях меж обнаженных ног своего омеги, чья бледная кожа казалась белоснежной в свете луны и звёзд, светивших на них сквозь окна. — Джин-и, — всхлипнул Юнги, пытаясь заглянуть супругу в глаза. Расстегнуть пряжку у Сокджина не получалось и двумя руками – пальцы не слушались одурманенного алкоголем сознания, и он раздражённо выругался, взглядом мазнув по плачущему мужу, что одной рукой вцепился в ковёр, а другой пытался нащупать свои вещи. — Мне страшно… — Юнги… помолчи. Когда ремень был наконец расстёгнут и отброшен на пол, альфа расстегнул брюки и спустил их вместе с нижним бельём вниз до колен. Давно вставший член болезненно ныл, прося разрядки. Альфа обхватил его рукой и навис над омегой, что свёл свои ноги вместе, прижав колени к груди. Сокджин, ничего не говоря, перевернул его и поставил на четвереньки, но Юнги, всхлипнув, упал грудью на ковёр, снова сведя ноги вместе. — Сучка, — Ким ударил его по бледному бедру и, сплюнув на пальцы, проникнул ими меж его ягодиц, смазывая слюной вход. — Джин-и, — только и мог повторять плачущий Юнги, от страха зажмуривший блестящие от слёз веки. — Пожалуйста, Джин-и… Альфа привстал, опёрся свободной рукой об омежью ягодицу и, не с первой попытки подставив головку ко входу, грубо вошёл, навалившись на мужа всем телом. Юнги громко вскрикнул от боли и схватился за край ковра, от паники не соображая, что ему сейчас делать. На втором размашистом толчке он стиснул зубы и зажмурил глаза, опустив голову вниз. Его сдавленное мычание заполнило тишину холодной ночи. — Детка, — прошептал Сокджин у него за спиной и схватил за волосы, оттягивая его голову назад. Толчки стали быстрее, и с каждым следующим Юнги глухо стонал через стиснутые зубы, не переставая сжимать ковёр с такой силой, что его обычно розоватые костяшки побелели, а впившиеся в жёсткое плетение ковра ногти больно заныли. Нежную кожу живота и колен омеги жгло трением о ворс, а в почти оглушающем ощущении боли начало появляться иное: постыдное и дурманящее возбуждение. Омега застонал, чувствуя нарастающее удовольствие, узлом завязывающееся в паху, и громко простонал имя возлюбленного. Сокджин, начавший двигаться в нём быстрее, схватил его за горло и влажно поцеловал в щёку, после чего зарылся лицом в его оголённое плечо. — Джин-и… Юнги, почувствовав, как удовольствие разливается по его телу, издал громкий стон, переходящий в болезненный вой. Подняв заплаканные глаза на луну, что всё это время безмолвно смотрела на них, омега опустил голову и, прислонившись лбом к холодному полу, громко зарыдал. Сокджин, излившийся ему на порозовевшие ягодицы, смазано поцеловал омегу в поясницу и лёг рядом. Альфа смотрел в потолок, слушал рыдания своего супруга, что напуганным клубочком сжался под его боком, и ни о чём не думал. Совершенно ни о чём. В голове его было пусто, как и на сердце.