Свадьба в Сузах

Январь 322 года до нашей эры.       Как ни спешил Эвмен быстрее воссоединиться с войсками Антигона и Леонната, путь к Фригийским землям занял около полутора месяца. Чтобы не замедлять ход пехотой, было заранее решено отправиться конным отрядом в триста гетайров и две сотни телохранителей.       Обойдя по южной стороне Каппадокию, они вышли к границе Великой Фригии. За спиной лежали более десятка тысяч стадий. Со дня на день Эвмен ожидал увидеть встречающие их отряды Антигона и Леонната, навстречу которым были отправлены лазутчики на быстроногих конях.       Солнце давно миновало точку зенита и почти наполовину склонилось к горизонту, когда Эвмен увидел возвращающегося разведчика — тот мчался к ним, и по лицу его было видно, что новости, действительно есть.       Наконец, востроглазый дозорный, спешившись, доложил, что через день спокойного хода на север, они достигнут лагеря Леонната.       Вестей из Великой Фригии до сих пор не было. ***       Декабрь 323 года до нашей эры.       Антигон выслушал секретаря, не скрывая раздражения. Дело было, конечно, не в нерадивости служащего, а в послании, которое тот минуту назад зачитал. — Какой ответ мне следует написать? — почтительно спросил Никий, стараясь не рассердить еще сильнее своего начальника.       Догадываясь на самом деле о том, каким будет ответ правителя сатрапии, старательный секретарь, все же должен был задать этот вопрос.       Единственный глаз Антигона недобро сверкнул исподлобья. — Не торопись, Никий, позже я скажу.       Облегченно выдохнув, тот поспешил оставить начальника, одним видом своим вызывавшего к нем трепет. Никий, несший службу в канцелярии почти полгода, не мог избавиться от робости при виде огромной фигуры седовласого сатрапа, суровое лицо которого покрыли вечные следы пройденных битв: один из шрамов был особенно уродлив — от стрелы, что сделала его одноглазым.       Когда за Никием закрылась дверь, Антигон опустился на ложе и помассировал все утро нывшее плечо — в будущем году ему исполнится шестьдесят, немудрено, что порой тело напоминало о ранах, полученных на поле боя, особенно перед дождем.       Но, несмотря на возраст и седины, одного взгляда на бывшего полководца Филиппа было достаточно, чтобы отвергнуть любое подозрение в старческой немощи. Всякого, кто встречал его впервые, он поражал — даже среди отборных воинов Антигон возвышался на добрую голову, в бою его зычный голос приводил солдат в чувство, они благоговели, слушая своего предводителя, и неспроста — сила его была невероятна, а смелость беспредельна. Он правил сатрапией десять лет, и пока Александр завоевывал Азию, Антигон обеспечивал порядок на вверенной ему Великой Фригии. Он неплохо справлялся — мятежи и бунты вовремя пресекались, да и с соседями ему удалось наладить отношения, вполне устраивающие обе стороны.       Боль в плече отпустила, и Антигон мысленно вернулся к письму. Мальчишка не дорос еще, чтобы давать ему указания! И вновь он раздраженно скривился — Пердикка, даром, что прославленный полководец Александра, для него он — никто. Считая себя подданным македонского царства, Антигон внутренне противился признанию регентом Пердикки, выбранного советом военачальников. Почти все полководцы Александра были на два десятка лет младше и казались ему набравшимися дурной дерзости в восточном походе, зарвавшимися юнцами, которые в итоге постоянных войн с азиатскими племенами сами превратились в полуварваров. Это же надо было додуматься — провозгласить наследником бескрайнего царства ребенка дикой женщины! Антигон помнил, что не обладай Александр столь выдающимся военным талантом — даже его вряд ли благосклонно принял македонский мир — Олимпиада была гречанкой из Эпира, за что многие знатные македоняне недолюбливали царицу. А что уж говорить о какой-то бактрийке!             Антигон колебался в своем окончательном решении, и ему захотелось сначала взглянуть на сына. Обладая грузной фигурой Антигон, тем не менее, легко поднялся на ноги и проследовал в зал, где сейчас должен был тренироваться Деметрий. ***       Действительно, Деметрий еще не покинул гимнасий, занимаясь физическими упражнениями наряду с другими юношами. Рослый, но ловкий, в четырнадцать лет он умудрялся побеждать более взрослых товарищей, хотя те нисколько не поддавались сыну грозного Антигона. Внешне унаследовав от отца только стать и силу, пусть и не столь внушительные, в остальном Деметрий был его противоположностью — прекрасный ликом, златокудрый юноша — он притягивал взоры и располагал к себе, отдаленно напоминая представителям старшего поколения царевича Александра, но был еще красивее. Досужие наблюдатели в доверительных беседах иронично замечали, что и отцы у обоих красавцев были одноглазыми а, возможно, не являлись истинными отцами, «проморгав» неверность супруги. Сам Антигон был уверен в своем отцовстве — иначе и быть не могло.       Он смотрел на учеников, в пылу борьбы не замечавших его присутствия, притом, что педагог, напротив, завидев правителя, намеренно сделал вид, что всецело занят уроком. Сатрап Великой Фригии сдержанно улыбнулся — он приучил всех к частым посещениям гимнасия.       Беспощадный к врагам, закаленный в боях великан обладал единственной слабостью, которую он не мог и уже не старался скрыть. Его наследник. Антигон искренне восхищался Деметрием и не мог найти в нем ни единого изъяна — он был лучшим и в борьбе, и в науках, любимый сын — его гордость и сила.       Он любил и почитал Стратонику — свою жену, родившую ему сыновей, благоволил младшему сыну — десятилетнему Филиппу, но Деметрий был первым в его сердце.       Пойдя вразрез с приказом регента — не рискует ли он будущим Деметрия? Не лучше ли подчиниться и склонить голову перед Пердиккой? Он вполне может собрать войско тысяч в десять воинов и даже больше, судя по всему, Леоннат тоже. Совместных усилий вполне хватит, чтобы ударив с разных сторон застать Ариарата врасплох и захватить Каппадокию, но стоит ли расчищать путь для бывшего писаря Александра, нарушая довольно ровные, сложившиеся за прошлые годы отношения с соседом, который не доставлял ему неприятностей на приграничных участках?       Мысль потекла дальше — он думал о последствиях повиновения: пусть сегодня он склонится перед Пердиккой, лишится смирного соседа, теряя в войне своих солдат, чтобы «в награду» получить на северо-востоке его Фригии соседство с Эвменом, преданным регенту; тогда не будет ничего удивительного, если лет через пятнадцать Деметрию придется целовать черную ногу варвара. Могучий Антигон передернулся, вспомнив о ритуале проскинезы, которую, как ему докладывали, ввел Александр, завоевав Персию.       Для того ли он рисковал жизнью, лишился глаза, помогая Филиппу Второму покорять прекрасные города просвещенной и свободной Эллады, за что теперь расплачивался болями не до конца заживших ран; чтобы в конечном счете им пришлось падать ниц, лобызая обувь полудикого мальчишки, в котором будет течь лишь четверть настоящей македонской крови?       Антигон представил чувства Антипатра — семидесятипятилетнего наместника Македонии, близкого друга Филиппа и врага Олимпиады. Противостоя ее непомерным амбициям и наветам, он писал обстоятельные письма Александру, но в итоге все равно впал в немилость. Не имея возможности наказать непосредственно Антипатра, правящего за многие тысячи стадий от него, царь временами грубил его сыну — Кассандру.       По обыкновению, близость к Деметрию помогла, он покинул гимнасий лишившись последних сомнений. ***       Леоннат. 330-323 годы до нашей эры.       С детства зная и дружа с Александром, его ровесник Леоннат из рода Орестидов начинал поход на восток в качестве рядового гетайра, а закончил его в золотом венке героя.       Сам он вел отсчет своего возвышения со дня раскрытия заговора Филоты, уже будучи одним из личных телохранителей Александра, он участвовал в вынесении приговора предателю. С тех пор прошли семь лет, за это время он преодолел путь от соматофилака до полководца, и по возвращении в Вавилон Великий аргеад возложил ему на голову золотой венок — знак особенно отличившихся воинов. И никто не дерзнул бы сказать, что награда та была незаслуженной, вспомнить хотя бы их с Певкестом подвиг в войне с маллами.        Вскоре после смерти Александра Леоннат отбыл во Фригию на Геллеспонте и проявил себя там уже как сатрап. Бесстрашный воин и талантливый военачальник, верный своему царю, молодой, приятной наружности Леоннат не был чужд тщеславия, отчего, к несчастью, проистекали остальные его недостатки: с нижестоящими и более слабыми он бывал надменен и порой обидно насмешничал, отличаясь большей любовью к показной роскоши, много тратил на одежды и украшения, и, впрочем, не отличаясь от других, был жаден до золота и восхвалений. *** Декабрь 323 года до нашей эры.       Получив приказ Пердикки, Леоннат начал собирать войско и очень преуспел в этом — он не сомневался, что успешный поход в Каппадокию покроет расходы на армию. Он, действительно, принялся за дело споро — полугодичное пребывание во Фригии наскучило ему — молодому полководцу, всю сознательную жизнь проведшему в военных походах и подготовках к ним. Заняв должность сатрапа вдали от великого Вавилона, он не был доволен — хотелось чего-то большего. И судьба будто отвечая на его притязания — подарила шанс по-настоящему возвыситься в недалеком будущем. Так, оказавшись ближе к Македонии, нежели к Вавилонии он установил общение с македонским двором, вернее, его внимания стали добиваться противоборствующие партии — наместник Антипатр и мать Александра Олимпиада. Забавным было то, что обе стороны почти одновременно предложили ему выгодно жениться: старик Антипатр сватал ему дочь, а также сестра Александра Клеопатра предложила заключить с ним брачный союз. При этом каким бы себялюбивым ни был Леоннат, он отлично понимал, что в глазах Антипатра и Олимпиады он имеет значение, лишь как орудие борьбы друг против друга. Что же, стало быть, следует все хорошенько рассчитать.       С одной стороны, старый Антипатр был законным правителем Македонии и пользовался подлинным уважением македонской знати, Леонната меньше всего заботили возраст и целомудрие невест, а также наличие детей от первых браков, гораздо важнее было то, чем он сможет воспользоваться в результате женитьбы. Став зятем Антипатра, он упрочит позиции в Македонии — сердце всего царства; выбрав дочь Олимпиады, он породнится с аргеадами, родовое имя которых прославил Александр во всей ойкумене, что позволит ему претендовать на новые территории. С другой стороны, оба варианта имели и неприятные последствия — у Антипатра была куча сыновей, взять хотя бы Кассандра, неужели амбициозный и жестокий Кассандр позволит ему увести у него трон Македонии без боя? В тоже время, женившись на Клеопатре, он моментально вызовет зависть и враждебность остальных военачальников.       Не придя к окончательному решению, Леоннат получил послание регента. Внутренне он обрадовался — понимая, что для дальнейших свершений ему все равно пришлось бы собирать войско, способное впечатлить македонцев и, продемонстрировав себя в лучшем свете, вынудить их принять его условия. ***       Январь 322 года до нашей эры. Приграничный район Геллеспонтской Фригии. Лагерь Леонната.       Выдвигаясь к юго-западной границе Фригии в январе, Леоннат не подозревал, насколько изменят его судьбу события ближайших дней. Разбив стоянку, он проводил время с командирами в главном шатре, разрабатывая порядки построения войск и тактические решения. Тем временем воины готовили оружие и доспехи. Все ждали прибытия Эвмена.       Однако процессия, состоящая из нескольких десятков вооруженных всадников, совершенно нежданно прибыла с другой стороны — по той же дороге, по которой они сами прибыли несколько дней назад. Леоннат с удивлением признал в предводителе Гекатея — правителя Кардии.       Обычно высокомерный и снисходительно на все взирающий Гекатей, привыкший к безраздельной власти в своем полисе, сейчас выглядел иначе — было видно, что он всерьез озабочен. Леоннат поздоровался с почтением, однако чуть позже все же не удержался от шутки: — А мы тут ждем другого кардийца!       По лицу пожилого тирана пробежала тень недовольства, но он смирил его и заставил себя ответить в тон: — Мы ехали по вашим следам. Будь я помоложе и резвее, наша встреча произошла бы раньше.       Леоннат, ни на миг не обманутый напускной бодростью Гекатея, выразительно посмотрел на кардийца. Тот понял и, оставив бесполезную браваду, перешел к делу. — Греки подняли восстание и напали на Антипатра.       Это не являлось новостью — еще до смерти Александра афинский стратег Леосфен сумел объединить войска греческих полисов, а известие о кончине царя явилась началом сопротивления македонскому владычеству. — Но в Македонии осталось довольно хорошее войско, — резонно заметил он.       Гекатей покачал головой. — То войско почти полностью разбито, остатки ее вместе с Антипатром сейчас в Ламии, — было видно, что соратнику старого наместника неловко и непривычно обращаться с просьбой к молодому Леоннату. — Антипатр просит помощи. Ламия надежна, но у осажденных немного защитников и может произойти всякое. Мы знаем, что Кратер спешит на выручку, но твои войска намного ближе.       Леоннат задумался… *** Февраль 322 года до нашей эры. Вавилон.       Холодные ветры заставляли проводить больше времени в ойкосе. Запертые окна, защищая от холода, взамен давали полумрак, и в целом, производили гнетущее впечатление так, что приходилось даже днем зажигать лампу. И хотя свет ее был довольно тусклым, Артонида вновь развернула длинное письмо сестры, пришедшее на прошлой неделе, и слегка щурясь, перечитала.       В середине осени у нее родилась еще одна племянница — дочка Артакамы. Сестра писала, что Птолемей пришел навестить их спустя неделю и повторно пообещал позаботиться о дочери. В скупых словах Артонида угадала обиду на него — родной отец не снизошел дать имя ребенку. Артакама сама назвала дочь Эйреной. Возможно, если бы родился мальчик, то Птолемей был доволен? С другой стороны, может статься, не испытывая привязанности к дочери, он позволит нелюбимой, но все еще законной супруге, покинуть Египет? Сестра жаловалась на то, что чувствует себя неуютно в этом краю — всё было чуждым и казалось странным: люди, их обряды, речь, еда. Чуть позже она собиралась попросить Птолемея отправить ее с ребенком в Вавилон к брату Фарзаму.       Ей было искренне жаль сестру — за что красивой и доброй Артакаме досталась такая доля? Разве она была недостойна выйти замуж за хорошего человека? Ведь даже у рабов случается любовь и рождаются желанные дети?       Она подумала о Пинне, которая влюбилась в одного из стражников и втихомолку понесла ребенка. Как выяснилось, любовь эта вполне обоюдна и несмотря на то, что ребенок их родится рабом, Артонида не сомневалась, что он получит больше ласки от отца, нежели бедная малютка Эйрена.       Мысли ее недолго касались непростых дел сестры в далекой южной сатрапии, по привычке последних месяцев, что бы ни случалось, они каким-то образом возвращались к Эвмену. Это было тягостным — тревожиться, не зная, что с ним. Жив ли? А может быть ранен или мучим голодом и жаждой?       Он уехал так далеко, что вести, которых приходилось ждать неделями, могли затеряться в дороге. Она помотала головой, пристыдив себя — солдаты Александра уходили из дома на долгие годы, а она находится в разлуке с Эвменом три месяца.       А вдруг они больше не увидятся? Их ребенок попросится на свет в середине марта — начале апреля, а если роды пойдут тяжело, и она умрет, так и не дождавшись супруга? Такое бывает. Отгоняя плохие мысли, подавив искушение поддаться жалости к себе, она шумно вздохнула, отрываясь от папируса, и взглянула на беременную служанку — та как раз готовила ужин. Артонида оглядела аккуратный, но уже заметно выступающий живот счастливой Пинны. — Пинна.       Беотийка подняла голову — не столь смышленая и симпатичная, как Кора, она отличалась более мягким нравом и была милее, возможно потому она сумела полюбить кого-то, а Кора оставалась одинокой? — Ты не боишься родов? — заметив изумленное лицо служанки, она тотчас пожалела, смутившись глупого вопроса, но делать было нечего, и Артонида пояснила. — Это ведь больно. — Больно, — с готовностью кивнула рыжеволосая Пинна. — Но мне не страшно. — У тебя уже были дети?       Девушка не удержалась от смеха и помотала головой. — Нет, госпожа. Просто не боюсь. Талифа сказала, что дети появляются от любви, а всё что происходит из любви не бывает плохим, — Пинна снова улыбнулась.       Хозяйка хотела было поинтересоваться на каком же языке научились общаться семитка и гречанка, но не успела.       Уличный шум и громкий лай огромных сторожевых псов отвлек Артониду от разговора — уж больно неистово лаяли собаки. — Узнай, что происходит?       Фиванка вышла, а Артонида вновь склонилась над письмом.       В коридоре послышались шаги, в другое время, она бы подумала, что это Эвмен — служанки обычно ступали намного тише. Удивленная она осознала, что Пинна так и не вернулась доложить ей о причине переполоха, нахмурившись, Артонида решила сама в этом разобраться.       Покидая кухню, она едва не столкнулась с Эвменом.