Свадьба в Сузах

Январь 322 года до нашей эры. Фригия       Настроение было скверным — во время ночного привала их догнал небольшой отряд во главе с Иеронимом, посланный ранее к Антигону. Как и Эвмен, молодой человек был уроженцем Кардии и являлся одним из немногих подчиненных, преданных лично бывшему архиграмматевсу. Образованный и толковый юноша служа Александру под началом возвысившегося земляка, отправился с ними в восточный поход, едва достигнув шестнадцати лет. Уходя с должности начальника царской канцелярии, Эвмен предложил Иерониму стать его помощником, на что тот согласился.       В письме Антигона было сказано, что в связи с восстанием греков и угрозой возникновения волнений во Фригии, особенно в ее прибрежных западных полисах, он вынужденно сосредоточил все силы внутри сатрапии и не в смог собрать войско для участия в завоевании Каппадокии. Послание, как и полагалось, было исполнено почтения к регенту и щедро сдобрено выражениями сожаления о невозможности оказать поддержку в борьбе с Ариаратом. Однако, Эвмен не зря двадцать лет только и делал, что читал донесения со всех концов света — он умел угадывать невысказанное между строк. Тем более, зная, что в Великой Фригии для Антигона не существовало запредельно сложного, ему было ясно — когда одноглазый старик признавался в бессилии, это означало лишь его нежелание.       Смирив справедливый гнев, Эвмен признался — нельзя сказать, что он был абсолютно не готов к подобному неповиновению воле регента, но даже для него стало неожиданностью то, как быстро сатрапы начали пренебрегать приказами Пердикки.       Подъезжая к лагерю Леонната, он размышлял, сумел ли тот собрать войско, способное подавить сопротивление Ариарата. ***       К полудню они увидели шатры и палатки войска Леонната. У Эвмена радостно захватило дух — судя по всему, в отличие от Антигона бывший полководец Александра, а ныне сатрап Геллеспонтской Фригии постарался на славу — даже не будучи военачальником, по скоплению людей и многочисленным палаткам кардиец определил, что размер войска никак не меньше десяти-двенадцати тысяч.       Беречь силы было незачем — после полуторамесячного перехода их ждал отдых, поэтому без опасений оторваться от обоза с провиантом, Эвмен и его приближенные помчались к лагерю. ***       Дозорные оповестили Леонната об их прибытии и он вышел навстречу к Эвмену. Старые знакомцы сердечно поздоровались — служа долгие годы при дворе Александра, совершенно не испытывая теплых чувств друг к другу, оказалось, что после полугодичной разлуки они были искренне рады встрече.       Бывший телохранитель царя пригласил его в шатер: — Проходи, Эвмен, мы уже заждались тебя.       Размер и убранство главного шатра было достойно царственной особы, что и говорить, статный красавец Леоннат никогда не скрывал стремления к роскоши. Перед кожаным пологом палатки стояли стражники, пол был устлан прекрасными цветными коврами, привезенными из Персии. Даже сидение в глубине шатра напоминало трон своими размерами и украшениями. Для полного сходства с царским троном не хватало лишь, охраняющих его пажей и балдахина. В центре располагался большой стол уставленный фигурами — ими военачальники выстраивали боевые порядки, избирая тактику предстоящих боев.       Леоннат подвел гостя к другому столу, уставленному кувшинами с вином, блюдами с сочным мясом, сыром, хлебом и фруктами.       Эвмен, желающий сначала обсудить дальнейшие действия, был прерван на полуслове: — Каким же я прослыву хозяином, если не накормлю гостя после долгой дороги? — было видно, что Леоннат был слегка навеселе. *** — Послушай, Эвмен, никуда не денутся ни тот Ариарат, ни твоя Каппадокия, — Леоннат горячился — как Эвмен не может взять в толк — перед ними открывалась такая возможность!       Орестид убежденно продолжил: — Я ведь не отказываюсь от помощи тебе, подумай — мы разобьем Леосфена и других повстанцев — это будет нетрудно. Вскоре ко мне примкнут люди, собранные Гекатеем, и под моим началом окажется почти двадцатитысячное войско.       Эвмен сжал кулаки — имя тирана Кардии всегда вызывало отвращение и ненависть.       Но Леоннат словно и не заметил этого: — Ты ведь ничем не рискуешь, просто подожди пару месяцев! — он хитро прищурился, готовя, на его взгляд сильный довод. — Представь, приняв участие в подавлении греков, ты спасешь Антипатра, и больше никто — ни он, ни любой другой македонянин не посмеет назвать тебя чужаком.       Хмельной Леоннат рассмеялся, считая последний довод неотразимым. — Друг Эвмен, подумай какой это отличный шанс!       Тот помолчав, спросил: — Вы с Пердиккой годами служили телохранителями при царе, помогали друг другу в битвах. Скажи, отчего ты готов ослушаться боевого товарища и с таким рвением бежать по зову престарелого Антипатра, тогда как он является врагом матери Александра? — произнося вопрос, Эвмен старался не злить пока радушного хозяина, но ему, действительно, стало интересно, что посулил ему через Гекатея Антипатр.       Глаза Леонната снова довольно сверкнули, признавая достоинство собеседника: — Тебя не зря ценили аргеады. Стремиться спасти Антипарта — действительно, звучит странно, — на удивление легко согласился Леоннат, он выдержал паузу и отпил неразбавленного вина.       Затем доверительно наклонившись к Эвмену, понизив голос, признался: — Власти старика — конец, неважно кто победит я или греки, — он пожал плечами. — Конечно же, я не проиграю. — Но… тогда. — Я признаюсь тебе, более того — я предлагаю тебе снова служить македонскому трону в Пелле.       Эвмен, затаил дыхание — так вот что задумал Леоннат! — Понимаешь, если я освобожу Антипатра и стану его зятем, он добровольно назначит меня преемником. Если же он откажется, то я возьму в супруги Клеопатру, а Антипатра, наконец, встретит Харон…       Упиваясь вниманием грека, славившегося своей ученостью, Леоннат встал, расправив могучие плечи, уже представляя себя на македонском престоле. — Главное нельзя медлить, иначе нас опередит Кратер и заберет всё себе! Ты же знаешь — сердце царства в Пелле. И мне понадобятся толковые люди. Поедем с нами, Эвмен! Ты снова окажешься у истоков власти, сдалась тебе та Каппадокия! Там же нет ничего хорошего, кроме быстроногих лошадей, — он презрительно ухмыльнулся, но поймав вдохновение, закончил. — Кто знает, возможно, сам Пердикка согласился бы со мной, будь он Леоннатом. ***       Выйдя из шатра Леонната когда над лагерем уже сгущались сумерки, Эвмен не мог понять восхищен ли он безоглядной верой в свои силы полководца, или обескуражен его бесхитростностью? План Леонната был одновременно очень амбициозным, и столь же мало продуманным, конечно, если подойти к этому с умом…       Эвмен осекся — несколько часов назад он думал о завоевании своих сатрапий, а теперь в своих мыслях он свергал Антипатра. В одном Леоннат был прав — старик давно безраздельно правит Македонией. Так уж вышло, что Эвмен был, пожалуй, единственным, кто ладил и с Филиппом, и с Олимпиадой, а после смерти Филиппа, мать Александра стала доверять ему еще больше. Враждуя с Олимпиадой, Антипатр питал неприязнь к Эвмену, потому тот совершенно не собирался идти на выручку к наместнику Македонии, но что, если Леоннат сумеет осуществить свой план и покончить с Антипатром …       По привычке даже не собираясь поддаваться на уговоры и посулы Леонната, он продолжил размышлять. Всем было известно, что доблестный Кратер из-за болезни застрял с войском ветеранов на пути в Македонию, а Эвмен знал еще и о переданном великому полководцу тайном распоряжении Александра, сместить впавшего в немилость наместника. В последнее время царя утомили жалобы матери. Все, о чем намечтал себе Леоннат на самом деле предполагалось Александром для верного Кратера.       Далее, Эвмен продолжил разбирать услышанное — вариант женитьбы Леонната на Клеопатре вполне правдоподобен — та овдовела и во многом слушалась мать. Тут его мысли перестроились — он осознал, в какую ярость впадет Пердикка! Он ведь сам намеревался вскорости провернуть что-то подобное. А Кратер? А Кассандр? Ох, Леоннат — горячая голова сам бежит навстречу большим неприятностям. — Поосторожнее, юноша, — послышался недовольный хрипловатый голос.       Оказалось, в сумерках он, погрузившись в думы, чуть не столкнулся с кем-то.       Голос показался ему смутно знакомым, Эвмен обернулся и встретился взглядом с пожилым воином, сопровождаемым двумя телохранителями. — А-а, приехал все-таки, — буркнул тот и, не дожидаясь ответа, отвернулся и зашагал к шатру Леонната.       Эвмен окаменел, сжимая в руке ксифос, он узнал его. ***       Поразительно как в один вечер два совершенно разных человека, каждый по-своему, напомнили ему об одном и том же! В голове всплыли недавние слова Леонната: «Ты же знаешь — сердце царства в Пелле. И мне понадобятся толковые люди». И ненавистное лицо Гекатея. *** Кардия. Около 348-342 годов до нашей эры.       Они с отцом жили в Кардии — большом приморском городе на берегу Саросского залива. Сюда приходили то греки, то фракийцы, простые жители города уже привыкли к этому. Когда Эвмену было пять лет, его брат умер от заразной хвори, ухаживающая за ним мать ненадолго пережила старшего сына. Отец, будучи образованным человеком, справедливо пользовался уважением горожан, рано овдовев, он добросовестно уделял внимание воспитанию единственного сына, при этом не особенно балуя.       Владея небольшим семейным наделом близ Кардии, Иероним получал скромный доход от выращивания винограда. Оставив управление виноградником помощнику, он жил с сыном в городе, лично обучая Эвмена грамматике, землемерию, риторике, и оплачивая учителя по другим наукам, пытаясь приблизить его тому, что называлось калокагатией — соединением внутреннего и внешнего совершенства, без которой не воспитать достойного и прекрасного человека. Как человек здравый, он понимал, что идеал недосягаем, но каждодневные старания позволят сыну приблизиться к нему.       И тот радовал. Обладая крепким здоровьем и хорошим сложением, он делал успехи в беге и борьбе, к тому же отличаясь хорошей памятью, Эвмен почти не нуждался в повторении уроков. Ближе к отрочеству Иероним открыл для себя то, что сын вполне достойно может вести беседы, как на отвлеченные метафизические темы, так и здраво рассуждать о земных, хозяйственных делах.        Занимая довольно почетное место среди жителей Кардии, грек Иероним был против засилья фракийцев, когда же греческие полисы признали власть Филиппа Македонского, он также увидел в нем спасение от войска Керсеблепта.       Эвмену было около тринадцати, когда Филипп, не чуравшийся развлечений и зрелищ, по стечению обстоятельств проезжая Кардию, посетил состязания юношей по панкратиону. Среди победителей, ему понравился ловкий и, судя по ведению поединка, сообразительный подросток. После награждения он подошел к Эвмену и поздравил его. Тот ответил почтительно и с благодарностью, проницательный правитель Македонии с первых же слов оценил умение держаться и ум мальчишки. Он обратился к счастливому Иерониму. — Вижу боги наградили тебя талантливым сыном, — с улыбкой сказал царственный македонянин.       В глазах грека блеснула влага — он расчувствовался, отдавая себе отчет в том, кто удостоил их честью. И дабы не прогневить олимпийцев гордыней и самодовольством, Иероним благодарно поклонился, но упомянул печальное в судьбе сына, разводя руками: — Да, но они рано забрали его несчастную мать. — Вот как. Знаешь, если его талант превзойдет Кардию, пусть приезжает в Пеллу. Мне нужны толковые люди.       Вскоре Филипп уехал, но отец навсегда запомнил тот разговор, и когда Эвмен поступал не так как должно, он укорял его словами: — Если бы царь македонский знал насколько толков этот юный гражданин!       А через два года власть в Кардии захватил Гекатей. Иероним, грек по крови и духу не переносил тиранию, на беду, он имел неосторожность высказать недовольство правителем публично. Многие горожане пусть не явно, но поддерживали его мнение. Вскоре Иероним понял, что Гекатей недоволен им — в одну ночь неизвестные люди вырубили весь виноградник. Немилость тирана к нему проявилась в поведении окружающих — те, кто недавно громко приветствовал его на улице и приходил за советом, теперь обходили его стороной. В конце концов, кроме рабов, ведших хозяйство, да пары старых друзей по соседству, не осталось никого.       Эвмену исполнилось шестнадцать. Иероним понял, что шансы на благополучное будущее у сына опального бедняка невелики.       Однажды вечером он сел рядом с Эвменом. Руки чуть дрожали, в горле першило, седовласый грек выпил вина и через силу улыбнулся сыну. — Знаешь, Эвмен, сегодня мне приснился прекрасный сон, я весь день вспоминал о нём и решил поделиться с тобой.       Тот почтительно кивнул, недоумевая, безусловно, его мудрый отец был мастером построения красивых речей, но между собой они говорили либо о науках, либо об обыденном. — Сегодня мне приснилась твоя мать, — Иероним сделал еще один глоток из кубка. — Она была такой радостной и красивой, совсем как в дни нашей молодости, знаешь, она сказала, что боги, воистину, одарили тебя талантом. Увы! В нашей жалкой Кардии, ему нет достойного применения.       Глаза Иеронима заблестели любовью и гордостью за сына. — Твоя дорога лежит в Пеллу. Помнишь, сам царь Филипп пригласил тебя к себе на службу?       Конечно, он помнил, ведь отец частенько за чашей вина рассказывал о том случае своим друзьям, а те из любви к нему притворялись, что впервые слышат об этом, делая восхищенный и изумленный вид.       Эвмену и самому давно хотелось попытать счастья в столице македонского царства. — Отец! — он улыбнулся. — Я готов хоть завтра отправиться туда.       Иероним обнял сына, стараясь сдержать чувства. — Береги себя и помни обо мне.       Юноша отстранился. — Разве мы не поедем в Пеллу вместе? — Конечно, поедем. Вернее, я приеду позже. Мне нужно закончить дела в Кардии, ты уже взрослый и должен понимать — нельзя просто бросить хозяйство, рабов, дом…       ***       Прошли месяцы новой — придворной жизни, в первое время он находил время писать отцу каждый месяц. Так он подробно описал свое появлении во дворце. Тогда по какой-то причине стражники поверили юноше и показали его царю. Тот вспомнил, или сделал вид, что узнал его и распорядился дать ему место в канцелярии помощником секретаря.       Памятуя о том, что дела отца расстроены, Эвмен, пользуясь положением письмоводителя, узнавал об отправке гонцов в Кардию и заодно отправлял с посыльным часть жалования. Первое время он заканчивал письма вопросом, когда же отец прибудет в Пеллу. А старик отвечал, что вот-вот приедет — осталось завершить еще одно небольшое дельце.       Эвмену исполнилось восемнадцать — он привык к службе и ко двору, довольно часто отправлял деньги отцу, но уже реже писал и почти не спрашивал его о переезде. Проще было скопить денег и купить дом в Пелле, а потом самому привезти его.       Однажды разбирая донесения с разных уголков царства, он наткнулся на небольшой свиток, подписанный для него.       В короткой записке, без описаний причин, старый друг Иеронима сообщал, что отца не стало. Эвмен посчитал — со дня смерти минуло больше месяца. ***       Его никто не встретил — когда он прибыл в родную Кардию, дом оказался пустым. Эвмен пошел по соседям, и пусть те говорили неохотно, но слушая воспоминания каждого, ему удалось по крупицам собрать их слова воедино и составить представление о событиях месячной давности.       Оказалось, что за неделю до кончины отец объявил об освобождении своих рабов, в тот день он много шутил, пил вино и ходил по гостям. Делился со всеми новостью, что скоро покинет город и отправится в Пеллу.       А накануне смерти, находясь под винными парами, он, как в старые времена, выступил на площади. Говорил с жаром — обличая тиранию Гекатея, он жалел жителей Кардии, с горечью напоминая им об уже забытых идеалах свободы и народовластия. На своем примере Иероним поведал, как неосторожное слово повлекло месть и привело его к разорению. Народ, собравшийся на площади и поначалу сочувственно внимавший ему, стал поспешно расходиться, завидев приближение стражников Гекатея.       Тогда, заметив это, он рассмеялся им в лицо: — Легко запугать того, кто боится потерь. А у меня больше ничего нет, — Иероним развел руками и ушел с площади.       На следующее утро его нашли мертвым в пустом доме. Был ли он убит или умер сам — было неизвестно, по крайней мере, открытых ран не было видно. Друг, пришедший навестить его после вчерашней выходки на площади, обнаружил тело и доложил властям, однако, никто не озаботился расследованием.       Эвмен не имел доказательств того, что отца убили люди кардийского тирана. Но он и не нуждался в этом, для него было очевидным, что вина за несчастья последних лет жизни отца лежит на Гекатее.       К несчастью, власть его была крепка, вдобавок, аргеады никак не желали видеть в нем врага и сколько бы не говорил Эвмен Александру о гнусном нечестивце, тот оставался правителем Кардии. *** 322 год до нашей эры       Поняв, что Леоннат не отступит от своего плана под влиянием Гекатея и его посулов благодарности Антипатра, Эвмен утвердился в собственном выборе. Пойдя на поводу Леонната, ослушавшись Пердикку, он окажется в незавидном положении. Молодой орестид — несомненно, храбрый и талантливый, но слишком увлекающийся и честолюбивый — завтра он может позабыть о данных обещаниях.       Его собственный отряд ничтожен по сравнению с многими тысячами воинов Леонната, и кто в таком случае поможет ему завоевать Каппадокию, или обеспечит ему даже просто безопасность, не говоря уже о высокой должности при дворе в Македонии?       Антипатр? Ненавидящий всё, что связано с Олимпиадой.       Гекатей? Прекрасно осведомленный о его желании отомстить за отца.       Это не говоря о том, что потом неминуемо придется объясняться за свое решение с Пердиккой.       Эвмен подошел к палатке верного Иеронима и дал ему указания, не сомневаясь, что тот справится с заданием.       Дождавшись, когда войско и сам Леоннат уснет, отряд Эвмена прошел дозорных лагеря под предлогом выдвижения к позициям Антигона.       Он спешил в Вавилон, следовало скорее доложить о ситуации регенту и разработать план дальнейших действий. *** Февраль 322 года до нашей эры. Вавилон       Она пораженно вскрикнула и остановилась, увидев его в сумраке коридора. — Разве так принято встречать мужа? — с напускным шутливым удивлением спросил Эвмен.       Он сделал шаг, обнимая всё еще растерянную, но покорную жену, наконец, Артонида поверила, что это не шутка Морфея и возразила, счастливо улыбаясь: — Даже Пенелопа не сразу узнала мужа.       Рассмеявшись, он повел ее в теплый ойкос. — Этому есть объяснение — ведь она прождала Одиссея двадцать лет и тот постарел в странствиях, неужели же я так изменился всего за три луны?       Пинна тоже вернулась на кухню и продолжила готовить, а Кора и Талифа начали греть воду для купальни.       Эвмен усадил Артониду и сел рядом. Не выпуская его ладоней, немного стесняясь всё замечающих служанок, она прикрыла их руки своим теплым гиматием. Несмотря на отнюдь не победное возвращение и недавний тяжелый разговор с Пердиккой, ему было приятно — раньше никто не радовался ему после долгих отлучек. Видя счастливый блеск зеленовато-карих глаз, мягкую улыбку и трогательную позу, в которой соединялись и кротость, и наивное собственничество, он понял, что значит вернуться в свой дом.       Бросив беглый взгляд на Пинну, стоявшую у стола, и заметив определенные изменения в облике фиванки, он укоризненно спросил Артониду: — Дорогая супруга, как же плохо ты приглядывала за своими помощницами. Не знаешь ли ты, кого мне следует наказать за совращение юной девицы?       Рабыня зарделась и склонила голову, не смея поднять глаза на хозяина. — Дорогой, будь милостив — разреши Пинне с Мегеллом жить вместе. — О, так нечестивцем оказался наш Мегелл! — было забавно разыгрывать возмущение, хотя он давно приметил, каким взглядом стражник порой провожал медноволосую девушку, но положение хозяина обязывало выказать недовольство такими вольностями без его ведома. — Ну хорошо, в честь благополучного возвращения мы не будем портить этот вечер.       Артонида улыбалась, конечно, она видела смешинки в его глазах, чего никак не могла заметить потупившая взор Пинна. ***       После ужина, он наслаждался долгожданным омовением — Артонида отпустила служанок и сама подливала горячую воду, когда та остывала в купальне, нежно умащивала и обтирала уже чистую кожу. На душе было светло, она была почти счастлива, но оставался вопрос, задать который ей не доставало решимости. Надолго ли это? *** Ночь       Эвмен целовал ее, и она с радостью подставляла губы, шею, обнимала, лаская его плечи и спину, изнывая от желания скорее соединиться с ним. Не замечая ничего вокруг, соскучившиеся в разлуке, в этот час они существовали друг для друга. Тем временем фитиль ночной лампы сильно обгорел и, согнувшись, грозил вот-вот утонуть в масле.       Артонида томно вздохнула, принимая Эвмена, она видела его перед собой — желанного и любимого — он склонился над ней, поддерживая ее бедра и стараясь углубить их соитие в ту минуту, когда огонь ночника погас.       Неожиданно оказавшись в полной тьме, она охнула и почувствовала, что теплые, ласкающие ладони мужа отпускают ее. — Не нужно, — во тьме она остановила Эвмена. — Не уходи. — Но ты… — С тобой я не боюсь, останься…