Мелодия без слов

      Мой сон закончился так же быстро, как и начался. Чья-то маленькая рука потрясла меня за плечо, отчего я медленно подняла голову со стеклянного ложа и посмотрела на того, кто это сделал.       Жаркий стремительно пустеющий вагон был исполосован подсвечивающими пыль яркими лучами вовсю сияющего на сапфирового цвета небе солнца, бьющий в глаза свет сильно контрастировал с темнотой за моими веками.       Жмурясь, я пробежала глазами вокруг себя, силясь увидеть будившего, но только выхватила периферийным зрением смутное пятно, сразу скрывшееся в толпе.       Широко зевнув, я протёрла лицо, подхватила рюкзак и тоже поспешила на выход. Перрон встретил меня толпой народа, покрикивающего, шумного, такого что голова болит. — Ей, давай сюда! — крикнул мне как-то мальчик из числа моих попутчиков. — Щас бы потерялась, — он цокнул языком. Снова, под предводительством одного из сопровождающих, мы толпой пробились на выход, где у самого тротуара нас уже ждал точно такой же как и в Москве, рыжий свеже-покрашенный «Икарус», хорошо что в Союзе есть постоянство и стабильность. — Заходим, заходим, не толпимся! — скомандовал сопровождающий, подгоняя ребят хлопками по спине. Все, как и долгие часы назад, набились внутрь, расселись по местам и заметно веселее чем с утра начали свои оживленные беседы. Я же, как и тогда, села в самый конец, все так же прижимаясь к окну. Люблю я смотреть на виды, что уж тут поделать. Машина забулькала, взревела и тронулась с места, отправляясь по улочкам живописного городка, где-то на просторах нашей великой Родины. Конечная цель была все ближе с каждой минутой и это наталкивало меня, не привыкшую к подобному отдыху, на определенные размышления.

***

Пункт назначения встретил нас затором из автобусов столпившихся у парадного входа в лагерь. Все уже устали ждать и сидеть в расскаленном под жестоким южным солнцем «Икарусе», поэтому под громкие крики детей и чуть ли не ругань с водителем, створки дверей открылись, выпуская нас наружу. Лагерь встречал нас внушительной толпой, медленно продвигающейся внутрь сквозь большие железные ворота с вырезанной в них звездой и словом «Совёнок» на вывеске выше. Яркая масса людей больше походила на поле нагруженных вещами, испачканных в краске кисточек, настолько волосы новоприбывших разнились в цветах. Откуда только пошла эта мода?       Надо сказать, парадный вход выглядел… действительно парадно. Створчатые двери под аркой вкупе со стоящими по бокам статуями пионеров-горнистов внушали странную покорность. Создавалось ощущение, будто бы за ними находился не обычный пионерский лагерь, а целый социалистический райский сад. Свисающие через забор густые зелёные ветки толстенных деревьев не спешили развеивать мои догадки.       Прижимая папку к груди, я встроилась в человеческий поток, медленно текущий на территорию под периодические покрикивания и призывы к дисциплине со стороны вожатых.       Мы неспешно прошли мимо двух расположенных по обе стороны тротуара больших одноэтажных зданий с железными крышами и высыпали на большую, асфальтированную, окружённую деревьями площадь, посреди которой стоял памятник некоему Генде. Оный Генда зачем-то прикрывал рукой глаза. Конечно, как пионерке, мне должно было быть стыдно за пробел в знаниях, но имя этого товарища никак не отозвалось в памяти.       Наконец наша импровизированная «змея» стала распадаться.       Подходящих к одетой по форме и держащей точно такое же канцелярское оборудование, что и у её московского коллеги, женщине детей отправляли в том или ином направлении в зависимости от расположения отряда.       Дождавшись своей очереди, я показала ей вынутую из папки бумагу и ткнула в своё имя. Она отметила что-то в прикреплённом к планшету расчерченном списке и указала карандашом в сторону небольшой группы.       — Первый отряд, запомни. Хотя и так не забудешь. В этом году мало старших, — она невесело улыбнулась.       Я кивнула и, развернувшись, зашагала в указанном направлении.       Отряд состоял из пяти девушек и двух парней. Судя по оживлённому разговору между ними, некоторые девчата друг друга знали. Тоже можно было сказать и про парней. Они стояли вместе в стороне и, перешёптываясь, кидали красноречивые взгляды на девичью компанию.       Я взяла с них пример и остановилась поодаль, не доходя до девушек. Наверняка со стороны было странно видеть одиноко стоящую меня, не решающуюся присоединиться к сверстникам.       К счастью, долго ждать не пришлось. Отделившись от кучки вожатых, к нам быстрым шагом приблизилась высокая, пышногрудая шатенка в панаме. Она приветливо улыбнулась и бодро провозгласила:       — Здравствуйте, ребята! Я — Ольга Дмитриевна, ваша вожатая. Постройтесь, пожалуйста, в шеренгу, я должна посчитать вас перед линейкой.       Последовав просьбе, мы все встали в линию, со стороны явно напоминающую столбцовую диаграмму из-за различия в росте.       В руках вожатой появился листик со сделанными ручкой надписями. Странно, что не неизменный планшет.       — Два́че… Два́чевская А… — начала Ольга.       — Дваче́вская! — перебила её стоящая во главе девушка с короткими, рыжими, закреплёнными зелёными заколками в два острых хвостика волосами, сложившая на груди руки и насупившаяся.       — Дваче́вская. Извини, — вожатая посмотрела на неё. — Алиса, так?       — Да, — рыжая приняла обычное положение и состроила нейтральное мину. Желая продолжить, женщина открыла рот, но тут же была прервана тонким и ехидным девичьим голосом:       — Хе-хе! Так их! Ты смотри, как бы тебе прозвище какое не дали, Алиска!       Говорившей была самая низкая девочка из отряда, и по совместительству обладательница медно-красных, зажатых в тугие пучки волос, больше походивших на языки пламени.       — А ну цыц! — Алиса злобно зыркнула на девочку исподлобья.       — Так! Не ссориться! — перехватывая роль оратора, приказала Ольга Дмитриевна. — Ты, я так понимаю, Ульяна? Советова?       — Ага! — весело отозвалась девочка, выставив напоказ все двадцать восемь зубов и подмигнув.       — Таак… Тихонова Елена? — продолжала вожатая.       — Да… — тихо раздалось из середины шеренги. Кажется, голос принадлежал одной из темноволосых пионерок… вопрос только, какой? — Ясенева… — женщина вдруг оживлённо обвела нас глазами, затем улыбнулась, остановив взгляд на высокой блондинке с двумя длинными косами за плечами. — Славя! — она подошла и приобняла знакомую. — Вот как знала, что ко мне тебя определят, если приедешь. А ты всё к нам, и не надоело тебе?       — Ну что вы, Ольга Дмитриевна! Я тут уже привыкла, и на последний год в пионерах всё-таки. Тем более, что вам помощь, как всегда, понадобится…       Девушка с исконно славянскими именем и внешностью смущённо улыбнулась, попутно перебирая в руке правую косу.       — Да уж. Я без тебя никуда! — вожатая по-дружески похлопала Славю по плечу. — Ладно, позже ещё поболтаем, — она вернулась туда, где стояла до взаимодействий с блондинкой.       — Соколова Евгения?       — Тут я, — прозвучал сухой ответ опять из середины, оставляя вопрос о том, кто есть Лена, а кто — Женя, неразрешённым.       — Угу, — отозвалась Ольга. — Ха… цу… нэ. Что за фамилия такая? — как бы ни к кому не обращаясь, спросила она.       — Вы про Машу, что ли? Это у неё от мамы, японская, — резво отозвалась Ульяна.       — Понятно. Знатоки на месте, а где она сама-то? — поинтересовалась вожатая.       — Вот этого не знаю, — слегка поникла девочка.       — Я её видела, — коротко бросила Алиса. — Она, кажется, на распределении к другой группе пошла.       Ольга Дмитриевна тяжело вздохнула и покачала головой.       — Ох уж это начало смены. Ладно, после линейки разберусь, — буркнула она себе под нос.       — Кто из вас Саша Тимофеев, ребят? — обратилась женщина к парням.       — Это я, — отозвался кого-то напоминающий коротко стриженный блондин в очках.       — Хорошо, а ты, значит, Серёжа Сыроежкин? — спросила она кудрявого Сашиного товарища.       — Абсолютно точно, — улыбнулся тот, закидывая руку за голову.       — Прекрасно. И, наконец, Фетисова Вероника?       Вот и моё имя прозвучало из уст вожатой. Повисло неловкое молчание. Не получив ответа, женщина подняла глаза на строй.       Мне очень хотелось, чтобы со мной она поступила как со Славей: заметила, убедилась в присутствии и пошла дальше по списку, ну или закончила, но, по очевидным причинам, незнакомая женщина в незнакомом месте не узнала меня в лицо, так что продолжала осматривать колонну, сверяясь с листком.       — Вероника Фетисова, — позвала она в очередной раз, оглядывая каждого из нас. Я осторожно вышла вперёд, для большей уверенности подняв руку.       — Ага, — женщина осмотрела меня с ног до головы с явным облегчением. — А ты чего же молчишь, Вера? Я уж думала ошибка какая.       Всё так же молча я подошла к вожатой, на ходу вынув две специально заготовленные для такого случая бумажки. Она внимательно изучила их, после чего выражение её лица сменилось на виноватое.       — Так, значит, ты глухонемая… — с сожалением в голосе обратилась она ко мне шёпотом.       Затем, наверное, растерявшись, попыталась спросить то же самое, указывая себе на горло и уши, видимо, не до конца поняв, могу я её слышать или нет. Винить её в этом не было смысла. Наспех сделанная справка от врача, даже подкреплённая родительской запиской, плохо давала понять, что именно со мной не так. Я поспешила развеять сомнения Ольги, приподняв волосы и открыв её глазам маленькую, прикреплённую к кости за ухом и посаженную на заколку коробочку слухового аппарата. Опустив шевелюру, я прислонила указательный палец к губам, затем сделала крест руками, давая понять, что проблема теперь только с речью.       — Ты, извини, что я так прямо перед всеми, — начала оправдываться Ольга. — Вечно эта администрация лажает. Сказали, что приедет девочка-инвалид. Я-то подумала, что на коляске или с костылями. Да ещё и в последний момент это всё объявили…       Я сделала ей жест остановиться, затем, выудив из папки ручку и блокнот, быстро черкнула, что ей нечего беспокоиться. Ольга понимающе кивнула.       — Надо будет всех предупредить, — сообщила она больше себе. — Не против, если я всё прямо отряду скажу? — её глаза выражали беспокойство. Я одобрительно кивнула.       — Ребята. Как вы уже слышали, это Вероника, она глухонемая. Она носит аппарат, так что может слышать, но говорить — нет. Я прошу вас, как вожатая и как человек, отнестись к ней с пониманием и поддержкой, — она внезапно посерьёзнела и, уперев руки в бока, дополнила:       — И я надеюсь, что вам в силу возраста не надо напоминать, что любые шутки и проявление дискриминации в сторону таких, как Вера — это поступок, недостойный не только пионера, но и гражданина СССР?       Все хором ответили «Нет», и вожатая снова приняла дружелюбный вид.       — Ну и славно. Тогда стройтесь на линейку.       Как и все прочие отряды, мы заняли предписанное нам место на площади и встали по стойке «смирно». Наведя порядок, вожатые снова собрались вместе, что-то друг другу доложили, затем подобно нам встали в колонну рядом с кафедрой администрации. Из прикреплённых к фонарям динамиков грянула состоящая из ударов тарелок и гудения труб мелодия, в котором сразу распознавался гимн. При начавшемся почти сразу пении все присутствующие, и я в том числе, как по команде вскинули руку к виску. Стоящий у флагштока мужчина начал тянуть леску, заставляя красное с жёлтым знамя медленно подниматься. Оно достигло цели на строке про торжество коммунизма, и сразу, как бы символически, при словах о солнце свободы, упомянутая звезда как раз вышла из-за прикрывающего её доселе облака и придала развевающемуся на ветру флагу что-то вроде сияния. Мы простояли так до самого завершения церемонии.       Тем временем, воспользовавшись тишиной, крупный мужчина в пиджаке и при галстуке, держа микрофон чуть ли не у самых зубов, стал монотонно бубнить про лето, дружбу, пионерский долг, а также про пример для детей и народов мира. Резонанс динамика заодно с неразборчивостью тирады вызывали в моём аппарате что-то вроде шипящего гудения, из-за чего разобрать большую часть слов для меня не представлялось возможным. Я запустила в волосы пальцы, и уже по привычке, нащупав на боку коробочки ребристое колёсико, крутанула его. Последний воспринятый мозгом звук был обрывком щелчка, означающим выключение механизма. Мир вокруг будто бы враз погрузился в вакуум, избавив меня от нарастающего напряжения и сделав молчаливым созерцателем. Даже в инвалидности есть свои плюсы. Я стояла так и тихо наблюдала, как директор продолжал с важным видом распинаться об идеологической ерунде и лагерных правилах, время от времени забавно жестикулируя. Мне стало слегка совестно за мой нечестный побег от звука, ведь мужчина вкладывал столько усилий в речь, рассчитывая на то, что каждый из присутствующих проникнется ею. Хотя упрекнуть меня было сложно — большинство пионеров всё равно пропускали монолог мимо ушей, а у меня было хотя бы сносное оправдание.       Наконец покончив с линейкой, администрация торжественно объявила о начале смены, пожелала нам хорошо отдохнуть и потрудиться, после чего отдала распоряжение вожатым вести всех на ужин.       Сбоку ко мне подошла Ольга Дмитриевна и положила ладонь на плечо, обозначая своё присутствие, заметив, видимо, мои манипуляции с аппаратом и сомневаясь, включён ли он. Я повернулась в её сторону, указала на уши и показала большой палец, давая понять, что всё слышу.       — Вера, после ужина мы все вместе пойдём заселяться в домики. Ты не против остаться со мной, пока мы не решим вопрос, что с тобой делать? Не хочу, чтобы у тебя были сложности при размещении, — спросила она, ласково поглаживая меня. Учитывая моё положение, да и беря во внимание все факторы, перечисленные женщиной ранее, стоило ожидать чего-то подобного. Мне не оставалось ничего, кроме как согласно кивнуть.       — Вот и славно. Пошли, — просияла вожатая.       Услышав полившийся из динамиков причудливый зов горна, явно обозначающий время трапезы, мы всем отрядом дружно двинулись по дороге в сторону местного пункта приёма пищи. Им оказалось длинное, горчичного цвета одноэтажное здание с большими окнами, по правую сторону от его крыльца был припаркован покрытый толстым слоем грязи и пыли синий автомобиль чём-то напоминающий «Волгу».       Дождавшись, когда внутрь зайдут все группы младше нас, мы спокойно зашли в столовую. Как и можно было ожидать от подобных мест, тут стоял ужасный шум и гам, в котором нормальный человек мог бы уловить только обрывки разговоров и стук столовых приборов, а я — и вовсе очень громкую трескотню. Я поспешила убавить звук на аппарате.       Ольга встала за мной в самый конец очереди к окошку раздачи, сначала пропустив вперёд весь отряд. Когда же наконец пришёл наш черёд, она сделала жест подождать и перевесилась через перегородку.       — Наташа! Наташа! — крикнула женщина в сторону кухни.       Из служебного помещения вышла на удивление молодая и статная барышня со схваченными в хвост пшеничного цвета волосами, одетая в голубой фартук и держащая в руке половник.       — О, Оля! Привет, чего кричишь? — поинтересовалась Наталья, складывая руки на груди.       — Знакомься, это Вероника, — вожатая похлопала меня по спине. — Она немая, так что сама сказать, что хочет, не сможет. Ты предупреди своих, чтоб не удивлялись и с пониманием отнеслись.       Повариха внимательно посмотрела мне в лицо, видимо, запоминая, как я выгляжу.       — Бедняжка, — наконец выдала она с грустным видом. — Ты не робей, не обидим. Если одна вдруг кушать придёшь — не стесняйся просто пальцем показывать. Я всем скажу, чтоб тебе помогали, — почти сразу повеселела она.       — Это про неё на собрании говорили: «девочка-инвалид»? Или другая ещё есть? — спросила она теперь, обращаясь к Ольге.       — Вроде бы она, но не точно. Опять всё из администрации клещами тащить надо, — вожатая устало закатила глаза.       — Ладно, потом разберёмся. Эх, как бы специальное меню не пришлось делать. — Последнюю фразу Наталья произнесла уже шёпотом и в сторону. Я помялась на месте, смотря то на повариху, то на вожатую.       — Ой, Верочка, прости. У нас сегодня котлетки с пюрешкой и рассольник, — спохватилась блондинка, выкладывая перечисленное на поднос.       Поблагодарив кивком и получив еду, я оставила женщин дальше обсуждать что-то, а сама поспешила к единственным ещё не занятым местам за столиком у окна, сделав Ольге Дмитриевне жест подходить, когда закончит. Наконец, усевшись за стол, я в полной мере ощутила, какая разница во времени была между моими приёмами пищи. Желудок с диким рёвом заявил своё недовольство и потребовал немедленного покаяния. Не противясь, я, облизываясь, подцепила вилкой исходящую соком горячую котлету и жадно впилась в неё зубами. Яркий мясной вкус молниеносно впитался в мои чувствительные языковые сосочки, разнося по телу волну удовольствия. С упоением жуя, я отправила вслед за котлетой ложку достаточно мягкого, но не жидкого, приправленного ломтиком маргарина пюре. Вскоре второе было употреблено, оставшись приятным грузом в животе, и я приступила к первому. Наваристый рассольник с кусочками солёного огурца и говядины вперемешку с перловой кашей убывал из тарелки с такой скоростью, что только и было слышно, как ложка стучит по фаянсу. В итоге, покончив и со вторым, я, довольная, откинулась на спинку стула, давая только что съеденному улечься. В этот момент ко мне наконец присоединилась Ольга.       — Ого, вот это аппетит! — прокомментировала она, садясь. Я только полувиновато-полувесело, будто говоря: «Ну, что ж поделать», развела руками, а затем погладила себя по животу.       — Ты не стесняйся, кушай. Добавки возьми, если хочешь. Вам, молодым, надо много, чтоб росли, — вожатая широко улыбнулась.       Попивая компот и слушая её болтовню о том и о сём, я в свою очередь дожидалась, пока она поест. Пионеры вместе со своими вожатыми стали понемногу ретироваться, освобождая помещение, а Ольга всё не торопилась. Вот уже и представители нашего отряда по одному начали покидать столовую. Указав на это, в ответ я получила короткую фразу о том, что мы уже не маленькие и не обязаны везде ходить со взрослыми, тем более что с распределением по домикам поможет Славя. Наконец, прожевав последний кусок и обтерев рот салфеткой, Ольга поднялась. Одними из последних мы сдали подносы в мойку и вышли в наполненные дневной жарой сумерки. Воздух пах смесью еловой и сосновой смол, разгорячённым асфальтом и вечерней свежестью, которой так известно лето. Мы молча и неспешно шли по укрытой древесными кронами мощёной тропинке мимо домиков, лавочек и фонарей, каждая наслаждаясь видом первого уходящего дня этой смены.       Наш дуэт остановился перед зелёным, треугольной формы домиком, расположенным возле раскидистого и пышного куста сирени, в цветах которого утопал стоящий под ним шезлонг.       Ольга отперла дверь и, щёлкнув выключателем, жестом пригласила войти. Внутренняя часть жилища являла собой полную противоположность того, как представляется домик образцовой вожатой. Вещи не были совсем уж раскиданы, но по большей части лежали явно не на своих местах. Стоящий под окном столик был порядочно захламлён чайными принадлежностями навроде грязных чашек, блюдец, обёрточного мусора и кусочков сладостей. Из-под обеих кроватей виднелись какие-то коробки. На стенах были расклеены то ли фотографии, то ли плакаты, на одном из которых красовался Фантомас, а на другом — футболист с бумажным пакетом на голове.       — У нас тут в лагере своя форма. Обычно за ней на склад идти надо, но тебе повезло, — начала женщина, подходя к стоящему справа от двери шкафу и раскрывая его. — У меня тут всегда запасная лежит. Свой размер подобрать сможешь?       Я кивнула и подошла к мебели. Подходящий комплект нашёлся очень скоро. Свежая, накрахмаленная до хруста рубашка с вышитым на левом плече большим красным щитом, заключающим в себе пламя костра, в совокупности с поддерживаемой кожаным ремнём тёмно-синей юбкой смотрелись очень хорошо. Официоз, перемешанный с удобством — всё, как мне нравится.       Внезапно в дверь постучали, а затем стали открывать. Я второпях застегнула оставшиеся пуговицы и повернулась на звук.       На пороге стояла одетая в форму с галстуком худая и удивительно светлокожая девушка. Однако несвойственный июлю цвет кожи был не единственной отличительной её чертой. На длинных ногах красовались чёрные спандексовые чулки, явно не входившие в образ образцового пионера, а с головы, будто два льющихся густых водопада, почти до пола ниспадали из тугих красных резинок бирюзовые волосы.       — Ой, здравствуйте. Надеюсь, я не помешала? Меня Мику зовут. Меня утром в отряд направили, и я с Зинаидой Фёдоровной была, а потом, когда по домикам селили, моё имя по списку не сошлось, и стали разбираться… — быстро, как пулемёт, затараторила пришелица, сбивая нас с Ольгой с толку. — А потом… — набрав в грудь воздуха, хотела было продолжить она.       — Так, стоп-стоп-стоп, — вовремя прервала словесный поток вожатая. — Как, говоришь, тебя зовут?       — Мику! Да, правда-правда, так и есть. Просто у меня отец русский, а мама… — снова завела девушка, видя удивление на наших лицах.       — Так, хорошо. А ко мне зачем пришла? Я же не Зинаида Фёдоровна, — опять прервала её Ольга.       — Меня с утра, оказывается, перепутали. Подумали, что я одна из их девочек, и в строй поставили, а потом мы домики занимать стали, я имя своё вожатой назвала, а она сказала, что нет у неё в отряде таких. А я ей говорю, что есть. Тогда она проверила, сходила куда-то, вернулась и сказала мне сюда идти, — вновь затараторила гостья.       Ольга Дмитриевна сделала ей знак остановиться, затем вынула из-за пояса бумажку с линейки.       — У меня тоже никаких Мику нет, — вновь перечитав список, заявила она. — Тебя по фамилии как?       — Хацунэ! — весело ответила пришелица, сложив ладони у правой щеки. — Это мамина. У меня папа страшный японист и дипломатом в Японии работал. Там они с мамой познакомились и поженились, а он взял её фамилию себе.       — Ладно. Такая фамилия есть. Непонятно только, почему ты говоришь: «Мику», а написано — «Маша»? — стала допытываться вожатая.       — Это из-за того, что имя иностранное, непривычное, да и папа настоял, — девушка изменилась в лице. — У меня и в советском паспорте два имени, через чёрточку.       Ольга понимающе кивнула.       — Ладно, хорошо, Маша, то есть, Мику, — она замялась. — Ты, получается, правильно пришла. Я — Ольга Дмитриевна, вожатая первого отряда… ну, то есть, твоя, раз уж ты у нас, — женщина хихикнула, а затем вспомнила, что и я нахожусь в комнате. — А это Вероника, — указала она на меня.       — Привет, — Мику мило помахала мне. Я помахала в ответ и улыбнулась.       — Вера глухонемая, так что поговорить вам, боюсь, не удастся, — с сожалением добавила вожатая.       — Ой, бедная, — на лице японки на мгновение проступила грусть.       Вдруг она вытянула руки так, чтобы было отчётливо видно ладони и пальцы, после чего очень ловко, помогая шевелением губ, прожестикулировала фразу: «Привет, меня зовут Мику, я из Японии. Мы с тобой в одном отряде. Очень рада знакомству».       С приятным удивлением посмотрев на неё, я так же жестами уточнила, что могу слышать, и уже начала показывать, что и мне приятно познакомиться, как меня прервала не менее удивлённая Ольга.       — Ты что, знаешь язык глухонемых? — обратилась она к девочке.       — Конечно, знаю. Мой русский дедушка оглох на охоте много лет назад, а когда я маленькой была, меня часто с ним оставляли, вот он меня и научил. Всё говорил: «Авось пригодится», — Мику вновь сложила ладони и улыбнулась.       — Видимо, прав был, — улыбнувшись в ответ, подытожила вожатая.       В дверь снова постучали, вошла Славяна с листком в руках.       — Ольга Дмитриевна, мы все разместились, я всех записала. Тут только Вера и Маша эта остались, — доложила она, указывая на неподписанные клетки рядом с нашими именами. — Не нашли её ещё?       — Кого? — спросила Ольга.       — Машу, — уточнила Славя.       — Нашли.       — И где она?       — Прямо перед тобой, — вожатая, еле сдерживая смех, направила ладонь в сторону Мику.       — Ой… — Славя залилась краской и нервно хихикнула. — Прости, — обратилась она к девушке.       — Да не переживай. Я по ошибке в чужой отряд попала, только сейчас это поняли, мы не знакомы, так что, как я выгляжу, ты знать не можешь, — японка улыбнулась, не отнимая ладони от щеки.       — Да, — как и все, впервые столкнувшиеся с Мику, Славя опешила от этого потока слов. — Я зачем, значит, пришла… А, вот. Там Лена одна в домике получается. Нельзя же ей одной. А у нас две неопределённые, — сменила она тему.       — Не сомневаюсь, что Лена — девочка чудесная, но я не уверена, что Вере комфортно будет. Да и мне за ней следить надо… — рассудила Ольга. — Остаётся только Мику, — на последнем слове она заранее указала Славе в сторону Хацунэ во избежание внепланового вербального обстрела.       — Ты не против? — спросила блондинка, обращаясь к объекту разговора и протягивая ей листок на подпись. — С Леной в тринадцатый домик.       — Нет, конечно. В смысле, не против. Я Лену знаю, она хорошая, — японка быстро расписалась.       — Хорошо. Я тогда пойду, скажу, что соседка нашлась, — Славя поспешила удалиться.       Видимо, решив тоже никого не задерживать, Мику уже направилась к двери, махнув на прощание, но была окликнута вожатой.       — Погоди ещё минутку, Маш.       Хацунэ остановилась.       — Ты сказала, что язык жестов знаешь… а Вера говорить не может. Я боюсь, как бы она не почувствовала себя одиноко без внятного общения. Тебя не затруднит помочь ей первое время, пока мы не разберёмся что делать? — чуть ли не умоляюще попросила Ольга.       Девушка смутилась, прижав левую ладонь к лицу.       — Ой, ну конечно, мне не сложно. Я дома много кому помогаю. И бабушке, и маме, и с собакой гуляю. Мама говорит, что женщина должна быть хозяйственной. А иначе выйдет плохая жена, — она смутилась ещё больше. — Ой, простите.       В итоге, распрощавшись и пообещав всенепременно прийти за мной пораньше, девочка убежала заселяться, оставив нас вдвоём отдыхать.       Ольга Дмитриевна улыбнулась, тепло отозвалась о Мику, иронично подметила, что она очень общительная, затем улеглась на кровать.       Поняв, что за этот короткий день успела хорошенько устать, предварительно переодевшись и повесив форму на стул, я решила последовать примеру вожатой — аккуратно отцепила обе коробочки слухового аппарата от волос и сняла их с креплений за ушами. Мир вокруг снова потерял звук, но, ввиду скорого отхода ко сну, это показалось мне не таким уж и страшным.       Выудив из рюкзака провод с двойным концом и воткнув его в слуховой прибор, я откинулась на подушку.       Веки моментально опустились, даря покой.