Узоры пентакля

      Хань проснулся на тёплой груди мужчины. Телом Сехуна он пользовался всю ночь, прижимался к нему крепче и заменял им подушку и одеяло, лениво обнимая ногами и греясь всласть. Очень удобно и немного жарко, а Сехун ни разу не оттолкнул, чем постепенно баловал Ханя, приучая к удобствам.       Ощутив на лице утреннюю прохладу, Хань вспомнил, что перед сном не закрыл ставни, поэтому ему под одеялом возле Сехуна тепло, каждая косточка прогревается и тело полностью расслабляется. Развалился на человеке, пригрелся, как сытый кот, и забыл, что в кровати не один. В придачу Сехун плавно перебирал пальцами его волосы на затылке, отчего Хань едва вновь не провалился в сон. Напоминая себе, что проститутки подменили его на работе, проснулась совесть, толкающая принять ванну и открыть бордель. Резко встать он не решился, чтобы Сехун не чувствовал себя пойманным за перебиранием волос.       С глубоким вдохом он сонно потянулся, скинул с себя одеяло, и Сехун резко убрал руку в сторону, будто вовсе не касался парня, прикидываясь частью интерьера.       — С добрым утром! — быстро пробормотал он, и Хань слабо кивнул, после чего сново прильнул щекой к горячей груди.       Не хочется покидать уютное гнёздышко, в котором согревалась даже душа. Сейчас они привычно покинут кровать, схватят полотенца, снимут одежду, Сехун обует старые тапки, и мужчины вновь станут друг другу чужие.       «Тапки!» — душой проорал Хань и резко сел, вспоминая, что не отдал покупку Сехуну. Из-за драки Чоён он оставил тапки под стойкой и всё своё внимание отдал потасовке возле телеги, уберегая шлюх и соседей от побоев. Потом примчался Бэкхён, затем — Смерть, и от полученных потрясений память значительно сократилась. Кажется, от последних новостей мозг стал размером с грецкий орех. Настало время наверстать упущенное, тем более, ясная погода толкала на подвиги и перемены в жизни.       Сехун перепугался резких движений Ханя, поднял руки вверх и быстро проговорил:       — Между нам ничего не было!       То ли он боялся, что его выгонят из борделя, то ли не хотел, чтобы о нём плохо думали, Хань не разобрался и от хорошего настроения решил пошутить над пугливостью мужчины, чтобы поднять настроение. Скорчив на лице гримасу задумчивости, он немного помолчал и разочаровался:       — Вот как? Жаль. Значит, мне всё только приснилось.       — Серьёзно? — удивился Сехун, приподнимаясь на локте и с жадным взглядом ожидая ответ, и Ханю стало не до смеха.       Плохое чувство юмора, и не стоит шутить с тем, чьё сердце скрыто тьмой души. Хань сотню раз пожалел о своих словах, замечая, насколько внимательно смотрит на него Сехун. Только ночь знает, о чём мужчина думал, прижимая к себе спящего Ханя, и к каким выводам пришёл, поэтому следовало тщательно подбирать выражения. Настроения у него точно нет, но он не нервный и не злой, а будто о чём-то грустит и вот-вот впадёт в депрессию. Хань не мог признаться, что с утра дурачится, отчего пошутил над Сехуном, как случилось раньше на рассвете. Обманывать тоже не стоит, потому что Сехун легко подловит на слове затюканного работой Ханя и потеряет к нему доверие.       — Эротические сны не снились, — признавался Хань, — но я не против. Тут жизни осталось, может, пару часов, так, чего себя сдерживать?       Он промолчал о том, что Сехун в некотором роде лучше временных работников борделя мужского пола. Не все с пониманием относились к покупке секса, считая, что «мамка» мог бы обойтись, зная, что его подчинённые не бездельничают и предпочитают лишний раз отдохнуть, чем обслуживать Ханя. Сехун же, наоборот, купил секс на месяц, поэтому Ханя никто не упрекнёт в халатном обращении со своим персоналом и не потребует деньги.       — Или, — тише заговорил Хань, — ты мне разрешишь нарушить один маленький пункт в нашем договоре?       Он жирно намекал на уход «налево» от покупателя, ведь Сехун предупредил, что за месяц не тронет Ханя. Он не мог заставить кого-то заняться сексом и не ожидал, что Хань первым про него заговорит.       — С кем тебе приятнее, с тем и оставайся, — предоставил он выбор «мамке», и тот лениво потянулся за рубашкой на полу, предупредив, что принесёт подарок. — У тебя для меня подарок?       Хань кивнул и услышал, что Сехун тоже припрятал сюрприз. К бабке не ходи — у Сехуна покупка дороже. Что вообще может быть дешевле тапок? Ханя не интересовал подарок мужчины, когда на кону опозориться дешевкой. Думая о том, что отдаст всего лишь тапки, стало до красных щёк стыдно. Ему вручат что-то дорогое и красивое, а он покажет две серые тапочки и предложит обуть, чтобы не пачкались пятки. Следовало срочно купить что-то дорогое.       Попросив подождать его в комнате, Хань на бегу надевал рубашку и, перепрыгивая через три ступеньки, мчался на улицу к Накано. Кажется, его молодой сын воспользовался услугами Аи и спал до утра с комфортом. Спускаясь в зал, он столкнулся с бегущим Ханем. Ему стало стыдно за «покупку», но быстро взбодрился, когда «мамка» промчался мимо и даже не поздоровался. Если бы молодой человек купил низенькую Сонгён, тогда бы Хань от удивления приподнял бровь, а Ая проблематична только для тех, кто не любит длинные женские волосы.       Поклонников Сонгён не понимала даже сама Сонгён. Она говорила окружающим, что её рост «полторашка», но на самом деле не превышала сто двадцати сантиметров. В шестнадцать лет она примкнула к цирку, выступала, гастролировала, получала хорошие деньги, но взамен должна была терпеть издевательства и унижения, чтобы люди смеялись и нахваливали цирк. Через два года, когда цирк приехал в столицу Даяон, Сонгён сбежала, шла, куда глаза глядят, а потом едущий на телеге Хань предложил подвести «кроху». Узнав, что мужчина едет в бордель, напросилась на работу и попросила не возвращать её в цирк. Хань трезво отнёсся к перспективам: спрос не велик, но любители найдутся, а принцип «на безрыбье и рак — рыба» никто не отменял. Чтобы раскрутить популярность Сонгён, Хань пустил слух: маленькая женщина делает балдёжный минет. И клиентура повалила, как зверь на свежее мясо.       Сын Накано не удивил своим предпочтением. Выбирал помоложе, но Лиен не в его вкусе из-за белых волос и голубых глаз.       — Доброе утро! — открывал бордель Хань и заметил, что старик спешно собирается уезжать, накрывая товар тентом.       Торговцы останавливаются в деревне на три дня. Во-первых, люди окончательно понимают, что надо докупить или возвращаются за добавкой понравившегося продукта. Во-вторых, другой едущий на телеге торговец обязательно посмотрит товар конкурента, узнает его путь и купит некоторые вещи или еду, которые продаст дороже на своих торговых точках. Накано торопил свой график, суетился, двигал товар глубже в телегу, подгонял сонную жену и ругал сына за медлительность. Его страх в глазах и резкие движения насторожили Ханя, заставили подойти ближе и строго спросить:       — Почему уезжаешь?       Старик от неожиданности подпрыгнул, выронил стопку бумаг и резко оглянулся. Его оправдания придуманы в спешке: плохая торговля в деревне, хорошая видимость дороги и парень с пентаклем. Днём ранее каждый житель деревни что-то у него покупал, и в обед, когда некоторые выспятся или покинут свои огороды, придут ещё. Пыль действительно осела, и воздух стал ощутимее чище, но такая погода продержится очень долго, потому что следующая буря нагрянет не раньше, чем через месяц. И вообще, погода в Даяон всегда тёплая, даже зимой выпавший снег — редкое явление. А при чём Бэк к торговле, осталось загадкой, потому что парень на глаза торговцам попадался только дважды. Накано мямлил, что боится движения линий на спине парня, и Хань бы поверил, если бы старик изначально по приезде не вёл себя подозрительно.       — Почему не зашёл на чашку вина? — без интереса спросил Хань, наблюдая, как Накано никак не прекратит накручивать на палец кончик длинной косы и избегает зрительного контакта.       Он что-то бурчал про забывчивость, отсутствие времени и нежелание супруги заходить в бордель. Ханю стало противно выслушивать жалкие оправдания, и он собирался вернуться в комнату, оставляя намерение купить Сехуну дорогой подарок. Пусть тапкам радуется, раз сам не додумался купить себе по размеру.       — Кстати, Накано, — оглядываясь, заговорил по-сароски Хань, чем заставил старика слушать внимательнее, — где ты видел трупы искиросцев?       Хань отлично говорил на иностранных языках, поэтому старик не смел жаловаться, что плохо разобрал слова.       — Не ходи туда, — шептал Накано, воровато оглядываясь.       Он посмотрел на телегу жены, убеждаясь, что супруга не слышит, и встал на четвереньки, жестом подзывая к себе Ханя. Видимо, вторая половинка строго приказала не проболтаться о том, что видел, но рыночный торговец обожает сплетни слушать и делиться ими, поэтому на ушко сообщил, что трупы лежат на краю кладбища. Хвалёные доспехи Искироса вывернуты, как кора на дереве, мясо вырвано, а на лицах застыл дикий ужас. Накано не видел большего страха даже в глазах людей, которые подвергались самым страшным пыткам, чем на посмертной маске искиросцев.       — Грим, — едва слышно прошептал он и, встретившись взглядами с Ханем, кивнул, подтверждая, что тот правильно услышал.       — Ты лично видел грима? — впечатлялся Хань, и Накано, вскочив на ноги, быстро проговорил, что рядом с трупами бы лёг, если бы увидел чудовище.       То, что искиросцев убил грим, являлось его предположением, в которое Хань едва верил. Грим способен пугать людей своими размерами и горящими глазами, но истории про убийства гримом никогда не звучали из уст людей. Большая угольно-чёрная собака-дух шастает по кладбищу, охраняет его, как свой дом, пугая охочих поживиться чем-то полезным с могил. Один вид псины способен заморозить душу и навсегда отбить охоту заходить на кладбище, поэтому убивать людей гриму нет смысла. Но Хань напомнил себе про земляного кота, который с Бэком повёл себя не как обычно, поэтому парня стоило привести на кладбище для эксперимента.       Пожелав старику успехов в торговле, Хань забежал в зал и моментально увидел, как Сехун наливает себе пиво из бочки. Как должна трястись морда перед алкоголем, чтобы заняться самообслуживанием? Сам налил, сам выпил полкружки залпом и сам полез под стойку за сигаретой. Даже в ванную не сходил. Ковыряясь между полотенцами в поисках спичек, он увидел новые тапочки, на вид — его размер. Вытащив находку, он покрутил её в руках, и Хань задержал дыхание, наблюдая со стороны, как тапочный сюрприз с грохотом оползня скатился в бездну. Сехун зажал сигарету зубами, задрал ногу и приложил подошву к стопе — идеально подходит. Предположив, что покупка чужая, он вернул обувь на место и нашёл на бочке спички.       — Можешь носить, — тенью отозвался Хань, понимая, что отступать поздно, ведь обещал отдать подарок, а, кроме тапок, у него ничего нет.       Он подошёл к стойке, в душе недовольный, что покупка вручилась как-то неправильно, не так, как Хань себе представлял. По его серой, не светлее тапок, грусти Сехун уловил, что залез туда, куда не следовало. Посмотрев на подарок с крупными швами по бокам, он заглянул вглубь себя и заметил лёгкое смятение, перерастающее во что-то новое, будто решил сменить имидж и видишь, что всё отлично, но так непривычно. Он сразу переобулся, пошевелил пальцами ног, отмечая мягкость и комфорт, и с довольным видом подкурил. Ему подарили тапки — неверно. Верно — ему купили обувь для удобства.       Поскольку в зале стояла тишина, давящая на уши, а Сехун молчал, Хань вовсе впал в уныние. Не самый удачный подарок он выбрал второпях. Не стоило называть это подарком. Надо было утром кинуть тапки под ноги Сехуну и приказать впредь не рвать домашнюю обувь не по размеру. Вот так выглядело бы лучше, по-хозяйски и привычнее.       — Я никогда не покупал себе вещи, — честно признался Сехун и поставил на стойку пепельницу. — Сейчас пытаюсь вспомнить одежду или обувь, которую я покупал бы на рынке, или которую покупали бы мне. Не припомню такого. Я, как палач, всегда забираю насильно или снимаю с мертвецов, а по размеру или нет — не важно. Это, действительно, не важно, ведь всё изнашивается и выкидывается. Но как мне носить твой подарок, чтобы он быстро не стёрся или не порвался?       Хань хотел накричать на него, ведь это просто тапочки! Самые простые серые тапочки! И нечего их беречь или воспринимать, как что-то ценное. Затем он вспомнил своё детство и едва не извинился за свои неосторожные мысли. Маленький Хань берёг одежду, которую ему дарили, потому что знал, что другая у него не скоро появится. Из-за любой дырки проливались реки слёз, а носить обувь он не всегда себе позволял, уберегая пару от раннего износа. Он помнит чувство, когда кто-то покупал ему вещи. Всегда казалось, что он должен отдать в три раза больше или ценнее тому, кто подарил. Это неправильно, ведь дарят от чистого сердца, и подарок никогда не обязывает дарить что-то взамен. В конце концов, такому человеку прекращают что-то отдавать, потому что не хотят утруждать его тратой денег на ответный подарок.       Сехуну никогда ничего не дарили, но, в отличие от маленького Ханя, он не смотрел на стоимость тапок, потому что ему ценен сам жест дарения. Сохранив подарок, он сохранит чувство, которое он в нём пробудил. Ханю приятно, что даже дешёвая покупка способна показать кому-то, какого чувствовать на себе чью-то заботу. Видимо, не все люди растеряли простоту души.       — Они всё равно износятся рано или поздно, поэтому носи, как это делаешь всегда, — ответил Хань и отвёл взгляд в сторону, думая, в чём ещё Сехун нуждается.       Странный человек. У него есть деньги на выпивку, а об обуви и одежде вовсе не заботится, предпочитая донашивать вещи, снятые с мертвецов.       — Я тут… — чесал затылок Сехун, не уверенный, что Ханю понравится украшение, но его надо отдать. — Я же тебе говорил…       — Ты постоянно что-то говоришь, — устало затянул Хань и резко изменил свои мысли, вспоминая, что настала очередь Сехуна устраивать сюрприз, но по его глубоким затяжкам и дыму из ноздрей без слов ясно, что он никогда не преподносил подарки.       Видимо, среди его окружения нет понятия «дарить» — оно заменяется на «отдать». Люди отдают то, что им не подходит, ведь в бою добытому добру нельзя пропадать. А купить что-то и подарить для них чуждо. Зачем покупать, если можно снять с трупа или забрать? На таких принципах вырос Сехун и только воспоминания о прожитых годах с родителями напоминало ему, что есть другая жизнь. Раз купил для кого-то, значит, имелось желание подарить. Что-то побудило его нарушить привычный ритм жизни, пересилить себя и делать слабые попытки к осуществлению задуманного. Хань улыбнулся ему, радуясь, что именно он, Хань, стал тем, кого Сехун выбрал в качестве заслуживающего подарка человека.       — Ну? — слегка подталкивал его к продолжению Хань. — Я весь готов.       «Лучше бы я ужрался в сопли», — поднял взгляд к потолку Сехун, набираясь смелости. Ему казалось, что дарить золото — показать свою зажиточность тому, кто несколькими уровнями беднее. Сейчас подарит, Хань начнёт себя корить в неравном подарке и возненавидит Сехуна за хвастовство своими финансовыми возможностями.       — Не хочешь? — с ложной обидой пискнул Хань и понимающе кивнул, бормоча, что у «мамки» борделя для жизни всё есть.       — Хочу! — прикрикнул Сехун и сдался, чтобы его не считали скрягой. — Только не пожалей о своей настойчивости.       Допив пиво для храбрости, он поставил кружку на стол, зажал сигарету влажными губами и полез в карман. Сердце отбивало шаманский ритм, волнение не позволяло алкоголю окутать мозг хмельным дурманом и убить нервные клетки, отчего Сехун душевно страдал, словно подросток перед первым признанием в любви. Положив на стол украшение, он схватил кружку и присел возле бочки, повернувшись к Ханю спиной, чтобы не видеть реакцию. Если сзади подойдёт и огреет табуретом, правильно сделает, ибо надо знать меру в цене подарков.       Хань не ожидал увидеть кулон и цепочку, но у Сехуна есть возможность купить золото, поэтому он не выбрал бы что-то дешевле. А у Ханя нет ни одного украшения, потому что он никогда не считал нужным их носить. Вполне проживёт без них, как жил раньше. Проституткам порой дарят драгоценности, а «мамка» ноги не раздвигает, потому не заслужил. Сехун дал повод надеть первое в жизни украшение. Хань догадался, что ближайший «ювелир» проживает в восьмой комнате, и мысленно похвалил Сехуна за выбор. Он купил не браслет, который мешал бы работать, и заметил, что уши у Ханя не проколоты. Маленький, не более трёх сантиметров, морской конёк даже не почувствуется на груди, поэтому хлопот не доставит, зато прилив эмоций в душе поступал без перебоя.       — Может, наденешь? — садился на высокий стул Хань и расстегнул замочек. — Подарил и в кусты. Хочешь, чтобы я сам корячился? О духи! И этот человек мне рассказывал про романтику!       И вновь Сехун ворчал, оправдывая себя тем, что занят пивом. Вот нальёт и обязательно поможет Ханю, если подарок ему пришёлся по вкусу.       — На пиво у тебя нет времени, — держал пальчиками цепочку Хань. — Мне придётся вновь просить Мину подменить меня на полчаса.       — Что-то случилось? — спускался по лестнице Чанёль, заинтересованный занятостью жителей комнаты номер девять.       Сзади него шёл сонный Бэкхён с деревянным серпопардом в руке. Он успел переодеться и собирался в ванную, но, следуя примеру Ёля, спускался выведать новости у Ханя, чтобы не пропустить изменения в жизни борделя. Когда Хань упомянул, что мёртвыми найдены искиросцы-грабители, парень сжал фигурку в руке, с выжиданием слушая продолжение. Сехун поставил кружку на стойку и обошёл её, чтобы выполнить своё обещание, и Бэк, довольный, сказал, что Ханю очень идёт подарок.       — Лишь бы не украли, — пальцы ощупали кулон на груди, и Хань вернулся к главной новости. — Искиросцев убили. Надо поехать и посмотреть на трупы, потому что кое-кто думает, что их убил грим.       Все переглянулись, предпочитая не высказывать то, что все знают про грима. Только Бэкхён с недоверием отнёсся к «кое-кто» и попросил не обвинять животное без веских доказательств. Сехун с ним согласился, возвращаясь к пиву, и попросил озвучить хоть одну причину, по которой грим пойдёт на убийство. Искиросцы тоже люди, поэтому испугались бы духа и расстались бы с любыми деньгами, лишь бы уйти живыми с кладбища. Накано же, проезжая мимо, опасался за свою жизнь. При виде мёртвых воинов Искироса он боялся гнева Хвана, поэтому быстро покинул деревню, а ящик с монетами вернул Ханю не из чистых побуждений. Армия врага начнёт искать виновников смерти братьев по оружию, узнают про ограбление и придут в бордель, а тут, как на заказ, краденые деньги Хань вернул себе. Его обвинят в убийстве, а сароский старик оправдает себя красивой сказкой.       — Впечатляет, — сложил руки на груди Чанёль. — А кто тогда убил, не забрав деньги?       Не услышав ответ в течение минуты, он приказал Бэку выпить чашку сока, сбегать в туалет и запрыгивать на лошадь. Ситуацию следовало решать в ближайшее время, потому что падальщики не упустят шанс съесть мертвечину, а нищие снимут с тел одежду. В итоге невозможно будет понять причину смерти.       Пока Хань забирал у конюха Лору, Сехун стуком в дверь разбудил Мину и попросил присмотреть за борделем на полчаса, пока Ханя не будет на рабочем месте. Кладбище на краю деревни, ехать до него не более трёх минут, а трупы найдут ещё быстрее. Накано увидел их, когда проезжал по дороге, поэтому вглубь кладбища не придётся идти. Разве что на изучение ран потребуется больше времени, но закапывать или сжигать трупы мужчины не станут, отдавая на съедение падальщикам. Слыша, куда компания отправляется, полусонная Мина попросила не задерживаться, иначе будет переживать за товарищей.       — И ещё! — вяло выползала она из-под одеяла, повышая тон. — Ты же здесь на месяц? Сделай этот месяц для Ханя самым лучшим. Поверь, не так трудно расставаться, как думать всю жизнь, что мог быть счастлив тридцать дней, но не сделал это, потому что боялся задеть чьи-то чувства, — она подняла на его туманный взгляд и добавила: — В борделе не найдёшь никого, кто доволен своей жизнью, и «мамка» в том числе. Все мечтают о счастье, так пусть оно будет у Ханя хоть месяц. Он заслужил его за все свои старания. Если бы только знал…       Она тяжело вздохнула, не окончив предложение, и махнула рукой, показывая, что рассказать всё займёт не один день.       — Я похож на дарителя счастья? — указал на себя пальцем Сехун, поражаясь хамству проститутки, которая смела ему указывать, что делать.       — Нет, — вплотную подходила к нему Мина и всмотрелась в него с чуть рассеянным после сна вниманием. — Ты похож на труса. Есть такие маленькие шавки, у которых огромные будки. Они гавкают своим писклявым лаем на всех прохожих, а, когда на них замахиваются, чтобы проучить, поджав хвост, прячутся в будку. Среди сородичей собака может оказаться самой сильной, а на остальных гавкает, потому что привыкла тяфкать на всё, что движется возле неё. Вот ты и есть эта шавка, а то, что движется, — жизнь, — она ткнула палец в его грудь и фыркнула. — Гавкаешь на неё, требуешь что-то, а едва она хочет тебя пнуть в нужном направлении, как ты хвостик к яйцам прижимаешь и на присядках прячешься в огромную будку. Ты зачем сюда пришёл? Если у тебя рожа кирпичная, это не значит, что на ней ничего не написано, придурок. Я стольких людей повидала, что ты кажешься прозрачным.       Сехуна отчитывала проститутка. Сонная, волосы намагнитились от наволочки, торчали во все стороны, как паутина, ночная рубашка перекрутилась, одна грудь выпала из глубокого декольте, а лицо припухло от сна. Стояла «красавица» и учила жизни взрослого мужчину, сравнивая его с писклявой собакой. Говорила Мина довольно убедительно, даже слишком, но для Сехуна хуже не её вид или грубое сравнение, а правда в словах. Ещё хуже, доводящее до шока, — все семь проституток узнали о Сехуне много лишнего и в любой момент могли рассказать «мамке». Хань не стремился выведать у своего клиента, кто он и зачем прибыл в бордель, потому что уважает личную жизнь каждого человека и не лезет в неё со своим любопытством. Чанёлю и Бэкхёну вовсе не интересен посторонний человек: им важны его поступки. Если они достойны доверия, то не важно, какая жизнь за плечами человека. А проституткам в силу профессии необходимо заранее знать своего клиента, чтобы не подвергнуть себя опасности. Семь женщин, у каждой в прошлом свой накопленный жизненный опыт, и каждая прибыла из разных уголков мира, поэтому, сообща, с вероятностью восемьдесят процентов раскусят любого человека.       — Умная? — мужчина не знал, что говорить в ответ, и высказывался только потому, что должен что-то ответить на длинную речь. — Может, ещё скажешь, кто я?       Мина важно выставил грудь вперёд и жестом приманила Сехуна, после чего прошептала ему на ухо одно слово, и Сехун от неожиданности глубоко вдохнул. Задерживая дыхание, чтобы угомонить сердцебиение, он побледнел.       — Да, умная! — важничала Мина и поставила руки в боки. — Вот ещё читать и писать научусь, и цены мне не будет. А ты, если смог один раз переступить через себя, то хотя бы попробуй сделать это ещё раз. Хань — твоя последняя надежда. Ни я, ни другая проститутка не поможем тебе, — она остановилась, чтобы не переходить на матерные слова, и спокойнее предложила: — Поговори с Бобылём. Я не знаю, кто он, но как-то он сказал Ханю, чтобы тот не смел его жалеть, потому что отрабатывает какую-то карму. Он хороший мужик, поделится опытом и точно не откажет в совете молодёжи, — она похлопала его по плечу и приободрила: — Спроси любую проститутку о причине, по которой она здесь работает, и ты услышишь семь разных историй, но объединяет их одно — не от хорошей жизни. Мы тоже гавкаем и тоже прячемся в будки, а ты хоть раз смог подставить зад для пинка, чего от трусости мы не смогли сделать.       Махнув рукой, она вышла из комнаты, принимаясь за работу, а Сехун посмотрел, как за ней закрылась дверь, и плотно сжал губы. Легко говорить, а на собственном примере результат советов не показала. Бобылём, безусловно, заинтересовала, но мужик не согласится откровенничать без ответного покаяния, на которое Сехун не решится. За спрос в нос не бьют, но Сехун хотел бы сам дойти до своей цели. Первый шаг он сделал, а дальше оказалось сложнее. Ему бы виртуозность Бэка, который всегда находит выход из ситуации, и пусть он не всегда верен, зато он хотя бы пробует, спотыкается и падает, но всегда встаёт и вновь пытается. Пока у него, шестнадцатилетнего подростка, всё успешно складывается на зависть любому взрослому мужчине. Его не останавливает даже пентакль, а Сехун постоянно заморачивается над своими сомнениями, у которых нет твёрдых оснований. Пора вспоминать свои шестнадцать лет, когда работа горела в руках, а все горизонты жизни сами открывались и казались плёвым достижением для безумца. Вот только к хорошему это не привело.       Голос Ханя, зовущий Сехуна, вывел из зыбких мыслей. Сехун выбежал к нему, отзываясь и спеша сопроводить маленькую компанию на кладбище, а потом напиться и с мрачными думами погрузиться в сон.       Больше всех волновался Бэкхён. Сидя сзади Ёля на лошади, он сжимал серпопарда и прерывисто сопел. Его не покидало навязчивое чувство, что искиросцев убил грим. Обняв палача и прижимаясь щекой к стальным кольцам, Бэк погрустнел, обдумывая своё будущее в тёмных тонах. Нельзя подставлять кого-то, особенно тех, кто не должен нарушать свои правила жизни, но Бэкхён вынудил и подставил. Если бы он не ослушался палача и убил искиросца, не пришлось бы коту и гриму отдуваться за его ошибку.       — Эй! — запрыгнул на лошадь Сехун и посмотрел на насупившегося парня. — Не свисти ноздрёй!       Бэк проигнорировал его слова и тяжело вздохнул, приподнимая плечи на вдохе и продолжая накапливать в себе чувство вины. Ёль приказал лошади идти на кладбище и немного повернул голову, чтобы по возможности увидеть парня. Тот посмотрел на него в ответ и виновно проговорил:       — Простите меня, господин палач. Я больше вас не ослушаюсь.       Хань невольно дёрнулся от его жалобных извинений, опасаясь очередных глупых мыслей молодого парня, а Сехун ментально ощутил в его голосе знакомое разочарование с примесью печали. Бэкхён разочаровался не в себе, а в своих принципах, и печалился от того, что грим исправил его ошибку. На кладбище он ехал просить прощения у духа и считал, что обязан не только словом заслужить прощение.       — Если бы я вас послушался… — уткнулся носом в кольцо Бэк и сильнее обнял Ёля. — Надо было убить искиросца, чтобы коту не пришлось отдавать клад, а гриму — убивать воинов.       Чанёль насторожился и посмотрел на Ханя и Сехуна. Те улавливали в словах парня потребность высказаться и сильную привязанность к Даяон. Все любят свою Родину, но для Бэкхёна королевство намного больше, чем государство с гербом и флагом. В его сердце люди занимают второе место для любви, а первое — Даяон. Для него встретить земляного кота или поехать в гости к гриму — обычное дело, как встретить на улице соседа. Даже если Бэк никогда не видел в лесу кота, не удивился, когда ему рассказали, что это земляное создание, которое не отдаёт свои сокровища. А чему удивляться, если земляные коты существуют? Парень ко всем животным относится одинаково, поэтому, если бы кот оказался самым обычным и бродячим, он бы всё равно его погладил и покормил. Такую бы привязанность к земле палачу, чтобы служилось ей легче. Но палач только дал клятву верности и не подозревал, насколько велика может оказаться душа человека, раз способна вместить в себя всю страну со всеми её жителями, будь то живые создания, духи или чудовища.       Лошади ступали неспешно, чтобы не нагружать их спины весом всадников и поговорить с Бэкхёном до того, как они ступят на территорию грима. Настало время заглянуть Бэку не в голову, как это делалось раньше, а в душу. В его голове бардак, как в телеге бродячего театра, и порой Бэкхён сам не мог навести в ней порядок, а в душе у него наоборот всё разложено по полочкам и по углам. Шестнадцать лет ему насильно скармливали знания, загружали обязанностями и мешали иметь своё мнение, но душа оставалась в полном распоряжении парня. Кто бы мог подумать, что он найдёт себе утешение в общении с Даяон и сроднится с ним душами. Даже с фигуркой серпопарда не расставался, спал с ней, повернувшись к Ёлю задом и выкинув на пол подушку, которая мешала прижать к щеке игрушку.       Ни Хань, ни Ёль, ни Сехун никогда не встречали таких или подобных Бэку людей. Не удивительно, что они пытались переделать парня, не подозревая, что шестнадцать лет общество его регулярно меняло, только путая в жизни и ограничивая его способности. Освободив себя от оков строгих надзирателей, он сам сориентируется в мире людей методом проб и ошибок.       — Посмотри вокруг, — мягко заговорил Чанёль, преподавая короткий урок. — Что ты видишь?       Отлипнув от палача, Бэкхён осмотрелся, и Хань с Сехуном отвернулись, чтобы парень не видел их улыбки. Он рассматривал всё те же старые дома, косые заборы и неровную дорогу, побитую бесконечной вереницей телег на торговом пути. Людей нет, да собаки спали на своих местах, игнорируя прохожих на лошадях, а в остальном деревня оставалась всё той же, как вчера и днём ранее.       — Ты не видишь войну, — объяснял Ёль, направляя мысли парня в нужное направление, — а она есть. Вне поля твоего зрения идут подлые сражения. Если ты чего-то не видишь, это не значит, что его нет рядом. Солдаты Искироса — наши враги. А врагов либо берут в плен, либо убивают. Конечно, убивать — плохо. Без веской причины нельзя лишать человека жизни. Тебя хотели убить без оснований, поэтому ты должен действовать в ответ, пока живой, а не проявлять никому ненужную благородность. Искиросцы напьются, их потянет драться, и они вновь придут к тебе мстить. Тебе не выстоять против их толпы, даже с помощью Сехуна, а я без приказа короля не могу убивать. Исключение — угроза моей жизни. Но искиросцы же придут за твоей жизнью, а не моей.       Бэкхён прошептал, что никогда не хотел взрослеть. Во взрослой жизни много грусти. Ребёнок радуется, веселится, делает, что взбредёт в голову. А взрослый может, конечно, веселится и делать, что душа пожелает, но всегда найдутся мешающие этому обстоятельства, которые окажутся неотложными делами. У ребёнка есть игры, а единственная игра взрослых — сплошная суета. Ребёнок беззаботный, а взрослые вечно выстраивают планы на день, неделю, месяц, пункты которого состоят из однотипных задач. Их надо выполнить, потому что никто за них ничего делать не будет. И во всём вихре нескончаемых задач взрослый едва ли вспомнит что-то особенное, что он делал пару лет назад. Мир взрослых слишком чёрно-белый для того, кто хочет сохранить свою душу яркой.       Сехун недовольно цокнул языком и проворчал:        — Мужики, нас, великовозрастных, обосрали. Прости, Бэкхён, но, кажется, ты повзрослел раньше меня, только не переставал мечтать о детстве.       Бэк вновь уткнулся носом в холодные кольца и прошипел, что ненавидит свою фамилию. Она превращает человека в марионетку, заставляет всегда напоминать себе обязанности и жить со страхом. Раз родился Бёном, то до безумия бойся подосланного убийцу.       — Так проблема твоей ежедневной тревоги в ней? — удивился Чанёль, используя хитрый трюк по перестройке сознания парня. — Зачем ты королевской семье с пентаклем? Бэк, вообще-то, ты уже несколько дней, как Пак.       Он резко замолчал и посмотрел на ошеломлённых Ханя и Сехуна, которые на глазах побледнели, слыша правду в словах палача. Получив пентакль, Бэкхён лишился не фамилии, а привилегий в королевском дворе, которые она ему давала. Ему закрыт вход во дворец, потому что «грязный» не должен осквернить одним своим видом дом правителя. И на Бэкхёне оканчивается род Бёнов-крестьян, следовательно, обучаться мастерству Мёнволь королевской семье придётся самим, потому что Бэк не сможет им помочь, ведь ему запрещено касаться людей, а сам меч он вдоволь облапал своими «низшими» руками.       — Действительно, — вновь насупился Бэкхён, тщательно обдумывая слова Чанёля, — я же Пак, супруг Пака из великого рода палачей.       Чанёль улыбнулся, слыша его довольное бубнение, а Сехун уткнулся носом в макушку Ханя и подавил смех. Бэкхён успокаивал себя, как мог, даже назвал Чанёля Ваше Палачество, и от его шуток Ёлю призвание рубить головы не казалось ношей. Оказывается, вполне сносно жить со всеми минусами работы палача, когда занимаешься общим делом с теми, кому плевать, какая у тебя профессия.       Подъезжая к кладбищу, каждый с трепетом души всматривался в тридцатисантиметровые таблички с именами и датами, под которыми зарыты урны с прахом умерших деревенских жителей. Со стороны они создавали вид низких рядов оград, изношенных временем. Кладбище очень старое, убирали на нём нечастые родственники тех, кто на нём похоронен. Деревня небольшая, поэтому похороны проходили редко, а некоторые люди уезжали в город, не возвращаясь в деревню к своим похороненным предкам. Постепенно мрачная территория поросла травой и кустами, а расти деревьям не позволял Чанёль, выкапывая их прежде, чем они укреплялись корнями в земле.       Среди табличек не найти имени отца Ханя, потому что его сожгли, а прах прикопали без деревянной таблички и урны, как безродного. Он на кладбище давно смылся с дождями или на нём растёт трава. В любом случае, после смерти принёс пользу почве, а не долгой жизнью изводил своего единственного родственника — сына.       Сехун, рассматривая кладбище в лесу, опять ворчал. Он считал, что таблички — лишнее, потому что мёртвых надо помнить, а не увековечивать куском дерева, глины или камня.       — Будто напоминание себе оставили, — читал он надписи на табличках. — Есть день в календаре, когда поминают мёртвых, так зачем вы отмечаете ещё день смерти умершего? Что мёртвому это даёт? И почему вы ухаживаете только за могилой своего родственника? Чем он важнее остальных? Они менее мёртвые? Что за эгоизм и неуважение к чужому горю?       — Да закройся ты! — прикрикнул Чанёль, желая слышать тишину перед возможной встречей с гримом. — Как заведёшься, так хоть голову тебе руби, чтобы заткнулся.       — Господин О, — выглянул из-за спины Ёля Бэк. — А как вы хороните своих близких?       Хань тоже заинтересовался и попросил ответить, но Сехун мрачнел на глазах и согласился молчать весь день, не нагружая чужие уши своим ворчанием, чем отвечать на вопрос Бэкхёна. Ему повезло — Ёль увидел трупы. Бэк спрыгнул на землю, следом Чанёль попросил его подождать и ничего не трогать до осмотра ран. Выполнив просьбу, парень подбежал к телам и ухнул от ужаса в застывшем взгляде. Искиросцы точно встретили грима, потому что никто из воинов не успел вытащить меч, чтобы принять бой, но отражение кошмара в глазах не смыла даже смерть. К горлу Бэка подступил горький ком. Он представил, как грим решился нарушить свою безобидную обыденность из-за одного глупого человека. Сколько бы людей умерло, если бы обиженный воин остался жив? Бэкхён не отдал бы свою жизнь ради кого-то из деревенских жителей, а искиросец убивал бы их по одному, пока люди сами бы не убили Бэкхёна и всех, кто за него заступился.       Чанёль осмотрел рваные раны на трупах и всмотрелся в ряды косых табличек, выискивая грима, который выходил на кладбище по ночам, но для искиросцев сделал исключение.       — Господин хозяин! — крикнул Бэкхён, также ища взглядом грима, и Чанёль всем телом дёрнулся.       Хань попросил не глупить, призывая чудовище, но Бэкхён пробежался по кладбищу, с лёгкостью пушинки перепрыгивая таблички и наступая на места захоронений, и продолжал громко звать духа. Он кричал, что ему очень жаль и приехал извиниться и поблагодарить. Пробегая от ряда к ряду, он искал среди кустов большую чёрную тень.       — Парень бессмертный, что ли? — на ухо Ханю спросил Сехун, не представляя, как можно самому навязываться на разговор с тем, кто страшнее ночного кошмара и, раз убил единожды, то пойдёт и на второе убийство.       — Яйца сожми, — буркнул ему Хань, — потому что грим к нему выйдет. Вот увидишь. Если земляной кот вышел, то этот подавно выслушает его. Гримы только охраняют кладбища и отпугивают вандалов своими горящими глазами и размерами тел, а коты запутают кладоискателей между деревьев, и будешь рад сдохнуть, лишь бы не видеть в очередной тропе надежду на выход.       Чанёль подошёл к Бэкхёну и присел рядом, интересуясь, не страшно ли ему звать духа. По виду взволнованного пустошью кладбища парня стало понятно, что он не от страха хочет попросить прощения, а от искреннего раскаяния. Бэк придумал себе суровое наказание и готов поделиться своей идеей с гримом, если он его простит. Если нет, парень никогда не приблизится к кладбищам, чтобы не раздражать гримов своим присутствием. Сехун внимательно следил за ним, чтобы понять его бесстрашие перед духами. Земляные коты и гримы существуют, чтобы пугать людей, тем самым охраняя свою территорию, и это правило должно распространяться на Бэка, но почему-то духи выделяли его из всего населения, а отношение Бэкхёна к ним оставалось для Сехуна загадкой. Ему важна разгадка, как и Чанёлю, которому на крови написано быть верным Даяон. Ёль не отходил от парня, ожидая грима и готовый прийти на помощь Бэку, если дух на него обозлится. На протяжении своей жизни изредка палач его видел, блуждающего среди табличек, но обходил стороной, чтобы не вмешиваться на чужую территорию, а Бэкхён не стеснялся, не боялся и настойчиво просил господина хозяина выйти.       Минуты шли, и зов смешался со слезами отчаянья. Бэкхён в плаче просил прощения, дрожащими пальцами прижимал к груди деревянную фигурку и смотрел вглубь леса, где за деревом притаилась чёрная тень. Чанёль не вмешивался в своеобразное общение духа и человека, потому что не понимал их особый язык. Эта странная связь настолько спутана для простого восприятия, что лучше молчать в тряпочку и не вякать, пока не разрешат. Лишним во встрече Бэка и грима Чанёль себя не ощущал, потому что он привёл парня на кладбище и обязан увезти, а не бросать его самого разбираться с духом. Бэкхён напрягся всем телом от плача и сильно рыдал, отчего сквозь слёзы видел размытое очертание шерсти, которая настолько чёрная, что поглощает лучи солнца, не оставляя отблеск. Но она застыла и не шевелилась, сколько бы парень не плакал. Слёзы скапливались под подбородком, капали и впитывались в землю, пальцы судорожно дрожали, и Бэк стоял уже на полусогнутых ногах, под давлением вины не смея прощать себе лишнее благородство.       И грим осторожно вышел из-за широкого ствола, а у Ханя сердце едва не остановилось от вида двух глаз-блюдец, чьё сияние ярче дневного света. Сехун непроизвольно сжал плечи Ханя, с прерывистым дыханием думая о защите себя и товарищей против огромного пса. Грим больше самого крупного волка и издали, не отражая свет, выглядел чёрной дырой в природе. Только горящие глаза, будто два инопланетных огонька, выделялись на фоне полной тьмы, и дух постепенно приближался к Бэкхёну, отзываясь на его зов. Лапа хозяина кладбища как два кулака Сехуна, и мужчина с тяжелым сердцебиением напрочь не понимал Бэкхёна, который со всей искренностью тянул руки к гриму и продолжал извиняться.       Чанёль сидел чуть живой, парализованным взглядом всматриваясь в два горящих глаза. За свою жизнь он видел разную нечисть, но никогда вблизи не встречался с духами королевства, и сожалел, что будущих палачей с детства не приучают общению со скрытыми жителями страны. Не такой ужас наводит самый уродливый чёрт, как ощутимая кожей мощь, рождённая Даяон. Грим шагал медленно, грациозно и осторожно, контролируя сильные эмоции Бэка, но парень его не боялся, всем телом тянулся к духу и продолжал ронять на землю крупные слёзы раскаяния и душевной боли. Уже глаза покраснели и припухли, а он не мог успокоиться, шмыгал носом и извинялся.       Грим присел напротив Бэка и в приветствии опустил морду, после чего Бэкхён упал перед ним на колени, прижался к его груди и обнял. Он зарылся в его густую шерсть, отчего волосы смешались в ней создавая иллюзию полного поглощения головы парня. Грим пахнет могильной сыростью, и от него всегда веет холодом, но Бэкхён сминал пальцами мягкую шерсть, крепче прижимаясь к его груди, из-за чего грим чувствовал его сильное сердцебиение, и прося прощения.       — Ты меня простишь? — поднял голову Бэхён и сел на ноги, всматриваясь в круглые и яркие, как диск луны, глаза.       Грим, словно собака, вильнул хвостом, после чего вытянул морду и дружественно прижался ею к щеке парня. Он простит его, даже если Бэк совершит ещё тысячу ошибок. Сердце никогда не врёт, потому что подконтрольно только душе, и грим услышал в его биение больше слов, чем сказанные «прости» и «извини». Он узнал, как Бэкхёну тяжело жить среди людей, носить пентакль и подвергаться каждый день опасности. В сильных ударах он уловил привязанность к палачу, какая есть между гримом и кладбищем, и безмерную любовь к Даяон. Бэкхён выронил фигурку, обнял двумя руками широкую морду, наконец ощутив лёгкость во всём теле от прощения, и поблагодарил духа за помощь и за то, что нашёл в себе силы простить глупого человека.       — Я обязательно вернусь, — вновь обнимал он зверя, даря ему любовь и взамен забирая своей кожей лёгкую прохладу его шерсти. — И я буду стараться не создавать тебе проблем. Теперь я знаю, что не один. Без вас я абсолютно никто.       Сехун нашёл ответ на загадку, и обида стянула грудь тугим кольцом, перекрывая дыхание. Как бы он не пытался поставить себя на место Бэка, чувствовал, что ему никогда не стать таким же человеком. Бэкхён считает себя частью призрачного мира и, видимо, является им, потому что духи принимают его таким, каким он принимает тонкий мир, — целиком и со всеми изъянами. Парень любит созданий души Даяон абсолютной любовью, у него за долгие годы строилось своё представление о том, кто его друг, и людям в нём нет места. Теперь им самим надо доказывать, что они — его друзья. Быть может, Бэкхён откликнется на просьбу Сехуна помочь ему понять тонкий мир королевства, но заранее мужчина настроился услышать, что для этого надо, как минимум, научиться так же безмерно любить.       — Идём, — звал Бэка Чанёль, сумев угомонить свою настороженность перед духом. — Нам пора возвращаться в «Романтику».       Парень кивнул, отстранился от зверя и тяжело вздохнул, повторив, что он обязательно вернётся. Лучше навещать кладбище или лес и общаться с гримом, чем возвращаться к обязанностям Бёна-крестьянина, в которых есть только муки, запреты и наказания. Заплаканными глазами он смотрел на духа и честно признался, что не сможет жить так же, как его предки, и наотрез отказался продолжать выполнять приказ короля.       — Пусть хоть голову мне рубит, — прошептал он и опустил взгляд к земле. — Верну меч королевской семье, и на этом мои обязанности перед ними закончатся.       — Я могу передать Мёнволь, когда меня пригласят ко дворцу, — предложил помощь Чанёль и попросил Бэка сказать, почему он не хочет продолжить дело предков.       Обучать принцев владению Мёнволь — плёвая задача. Тем более, во дворце есть преподаватели, а громкая фамилия даёт ряд преимуществ перед народом и гордость за свой род. Но у Бэкхёна на лице не отразилось счастье от привилегий. Чанёль заставил себя вспомнить, что парень никогда не хвастался своей фамилией и не манипулировал ею, вопреки ожиданиям палача.       — Я первый из своей семьи, кого забрали во дворец, — перевёл на Чанёля взгляд Бэк и отвечал нехотя, стыдясь своей семьи. — Это не привилегия, а эгоизм королевской семьи. Мой дед, как и его отец, гордились Мёнволь и фамилией, и до фанатизма берегли её. В нашем роду нельзя иметь больше одного ребёнка, и это обязательно должен быть мальчик. Фамилия не должна распространяться по миру, поэтому только один ребёнок и только мальчик. Мама до меня родила девочек, моих сестёр, но они же девочки, поэтому их сразу утопили в бочке. А меня мама рожала в муках и умерла от кровопотери. Отец остался с новорожденным на руках, не зная, что делать и как меня вырастить, ведь родился долгожданный мальчик, но его мать мертва. Добродушная соседка, которая в то время кормила грудью своего пятого ребёнка, забрала меня, выкормила, а потом…       Он замолчал, от волнения пальцем ковыряя землю кладбища, и Чанёль десять раз пожалел о своём вопросе, наблюдая, как на глаза парня вновь нахлынули слёзы, а говорить он не может от спазмов в горле. Ещё немного, и он разрыдается, впервые выплёскивая вместе со слезами всю скопившуюся от своей жизни боль.       Чанёль мысленно себя проклял. Какая разница, как кто живёт? Бэк всегда избегал разговоров о своей семье, и сейчас говорит лишь от переизбытка эмоций и, постепенно выговариваясь, ему становится плохо от истории своего знатного рода. Ёль не мог смотреть на его мучения и пристыдил себя в очередной раз, напоминая, что, придя на кладбище, Бэк убивался горем, потом радовался от прощения и вновь погружается в печаль из-за неуместного вопроса.       — Да чёрт с ним, — отмахнулся Чанёль, спеша исправить свою ошибку, но Бэк глубоко вдохнул тёплый воздух и закончил свой маленький рассказ.       — Король приказал забрать меня во дворец, а соседку и её детей убить, чтобы у меня не было молочных братьев и сестёр. А всё потому, что я Бён.       Во дворце Бэк должен был забыть про своё детство в деревне, его загружали учёбой и изредка отправляли к отцу. Вопреки ожиданиям, парень всегда спрашивал, где соседские дети и их мама, но все отмалчивались, шутили, что у Бэкхёна ложные воспоминания. Затем один дедушка-грибник рассказал правду, взяв с парня обещание, что тот никогда не признается королю, что знает о его кровавом приказе. После услышанного Бэк очень сожалел, что узнал правду, и возненавидел свою фамилию.       — Я благодарен вам за пентакль, — тихо шептал Бэкхён, вставая на ноги. — Наверное, это звучит эгоистично, но я рад жить с ним. Если король прикажет меня убить, сопротивляться, оправдываться и просить помилования я не буду. Да и говорят, вы можете провести казнь за двадцать секунд, а быстрая и лёгкая смерть — мечта любого осуждённого.       Он стряхнул ладонями мусор со штанов и сообщил, что у него появились срочные дела. Чанёль улыбнулся и с облегчением выдохнул. Наконец-то он перестал бояться парня, разобрался в его душе и можно выстроить один план на совместную жизнь. Сложно придётся жить с тем, кто не от мира сего, но нет ничего невозможного. О всех выходках Бэка расскажет пентакль, а в планах у него нет ничего плохого. Душой он в другом мире, поэтому сосредоточится на нём, не мешая людям жить. Чанёлю же, как палачу, есть чему у него поучиться, и он поражался мудрости Даяон, который сохранил жизнь тому, кто способен вновь вернуть людям первоначальный смысл пентакля.       Грим встал на лапы. По его горящим глазам не понять, куда он направил свой взор, и в груди Сехуна напряжение давило на сердце при каждом шаге чёрного духа. Хань натянул поводья, но лошадь будто вросла в землю, не двигалась с места, пропуская вперёд грима, который нарушил границу кладбища и вышел к дороге.       — Это плохо, — одними губами пошевелил Хань и повернул голову, взглядом сопровождая грима.       Бэк и Ёль последовали за ним и остановились в двух метрах от зверя, предчувствуя роковое предсказание. Дух сел на дорогу, будто осматривая два ряда домов, после чего Бэкхён спиной прижался к палачу, до лёгкой дымки в голове угадывая дальнейшее поведение грима. Мысленно каждый присутствующий просил его не подавать знак про мрачное будущее деревни. Торговый путь, не тронутая разбойниками территория и засеянные поля должны оставаться в рабочем положении ради страны, а без них в деревне замрёт жизнь.       Но грим высоко задрал голову, направляясь чёрный нос к чистому небу и жалобно завыл, посылая солнцу песню с трагическим смыслом.       — Смерть, — прошептал Чанёль, и Бэк спиной ощутил его громкое сердцебиение. — Он воет всей деревне.       Хань побледнел и выпустил кожаную полосу из рук. Мелкая дрожь повлекла за собой ледяной холод в груди. Хоть Сехун обнял его, успокаивая своими тёплыми руками, переживал не меньше. Гримы воют во дворах людей, которые вскоре умрут, но сидящий невдалеке дух оповещал всю деревню о её скорой гибели.       Чанёль повернул парня лицом к себе и строго приказал садиться на лошадь и уезжать в бордель вместе с Сехуном и Ханем. Подталкивая его в спину, он обещал вскоре вернуться и не задерживаться. Его дом недалеко от кладбища, поэтому за двадцать минут справится с намеченной задачей и сразу же поспешит в бордель.       — Ладно, — недовольно затянул Бэкхён, карабкаясь на лошадь и перекрикивая вой грима. — Позавтракаю и схожу к папе.       Ёль подобрал с земли его фигурку и отдал, повторяя, что скоро вернётся для важного разговора, поэтому у парня нет времени попадать в конфликтные ситуации. Бэкхён недовольно поморщил нос. Он не собирался ругаться с деревенскими жителями, потому что в его планах маячил только Бобыль.       Удаляясь всё дальше от кладбища, Бэк изредка оглядывался, всматриваясь в грима, пока его образ мелкой точкой не скрылся за горизонтом, а вой не умолк. В Даяон живут не только люди, и Бэкхён не понимал, почему им кажется странным, когда кто-то общается с другим миром, который также проживает в стране. После долгих раздумий, парень предпочёл не искать ответ, жить как раньше и прислушиваться к существам, ведь они куда умнее людей. Уверенности добавило спокойствие Чанёля, который поддержал парня в его отношениях с духами, и Бэку казалось, что палач точно не будет ругаться за походы в гости на кладбище, ведь его сосед — грим. Парень осмелился предположить, что его отношения с палачом немного окрепли после встречи с хозяином кладбища. Появилась надежда на поднятие уровня до друзей. Быть может, им удалось найти тонкую нить взаимопонимания, или Чанёль вновь пошёл на уступки, что Бэкхёну не нравилось. Он бы предпочёл сесть и поговорить, объяснить своё поведение и мысли, а не видеть, как Ёль игнорирует его поступки и слова, считая их подростковой дуростью. Да, он допускает ошибки. От его глупости гриму пришлось убить людей, и Бэк всё ещё не мог себя простить за это. По его мнению, искиросец не должен был возвращаться в деревню мстить, а воспользоваться шансом на жизнь и уехать в Искирос. Парень представить не мог, что свою жизнь можно обернуть против того, кто её подарил. Очень жаль, что Бэк не послушался Чанёля, но извлёк хороший урок.       Возле дверей борделя Бобыль поставил большой пень, и Бэкхён, останавливая лошадь, моментально переключился на мужчину, угадав, что дерево необходимо для новой фигурки серпопарда. Спрыгнув на землю, он подбежал к Бобылю и засыпал его вопросами. Бобыль не успевал отвечать, и Хань выручил его, попросив парня сначала позавтракать, а потом заниматься своими делами. Пока в зале мало посетителей и есть свободные столы, надо покормить меченого пентаклем человека, чтобы его присутствие не раздражало людей. Тем более, Сехун согласился составить ему компанию. Он преследовал свои корыстные цели, но решил, что заодно присмотрит за парнем, дабы его никто не допекал оскорблениями. Бэкхён требовал научиться у Бобыля мастерству резки по дереву, упирался просьбе Ханя и обещал поесть через полчаса. В конце концов, Бобылю пришлось тоже идти в зал и заказать тарелку еды.       Бэкхён забежал в бордель, сел за ближайший стол спиной к стойке, чтобы его пентакль видели входящие посетители, и с нетерпением ждал порцию, улюлюкая, как вкусно он сейчас поест. Он планировал разом проглотить всю еду и побежать смотреть, как пень превращается в серпопарда. Но Бобыль, как и Сехун, ел неспешно, тщательно пережёвывал и заказал салат с рисовыми булочками. Бэк на месте ёрзал, заталкивал палочкаии лапшу в рот и подавился, что не понравилось Сехуну.       — Куда ты так спешишь? — ругал он парня, у которого еда едва через нос не выскочила. — День только начался, и Бобыль никуда от тебя, к сожалению, не денется.       Бэк медленно вдохнул, быстро проглотил плохо пережёванный кусок рыбы и откашлялся в ладонь. Маленький кусочек попал «не в то горло» и пришлось запить. Пытаясь угомонить кашель, парень услышал, что Сехун и Бобыль обсуждают произошедшее на кладбище. Появление грима и его тесное общение с Бэкхёном поразило Бобыля. Пожилой мужчина опустил плечи, с приоткрытым ртом слушал Сехуна и периодически косился на парня, узнав о его натуре много нового. То, что он не такой, как все, начинало Бэка раздражать. Не сосчитать, сколько раз на него смотрели, как на редкое природное явление, и нет ни одного раза, когда бы его хоть кто-то принял таким, какой он есть. Выкашляв злосчастный кусок еды, он прямо попросил:       — Сами пообщайтесь с духовным миром, чтобы на себя в зеркало смотреть, как на тонкую работу ювелира.       Сехун ловко схватил палочками его за нос и повёл в разные стороны, требуя тишины. Бэк сморщил нос, что-то невнятно гундосил и отмахнулся от натисков дерева, бормоча, что ему неприятно излишнее внимание к себе.       — Смирись, — советовал Сехун и отодвинул свою тарелку, показывая, что наелся. — Можно быть лучшим в ремесле, но всегда найдётся тот, кто будет искуснее. Можно быть лучшим в каллиграфии или чтении, но кто-то решит превзойти тебя. Однако, когда талант касается магии, количество желающих с тобой посоревноваться значительно уменьшается. Возьми к примеру бабку с нашей улицы. Её силу даже забирать никто не хочет. А ты, возможно, единственный, кто комфортно себя чувствует в тонком мире Даяон. Другие так не могут, поэтому ты порождаешь в душах изумление и страх.       — Почему? — удивился Бэк, и Сехуну пришлось выпить, потому что ответ он не нашёл.       — Потому что люди с рождения заняты своим миром, — ответил Бобыль, и к нему прислушались оба. — Они не лезут в чужие дела и не любят, когда лезут в их. А ещё люди боятся духов и созданий из тонкого мира, потому что Даяон могущественнее всего человечества.       Бэкхён честно признался, что не знал об этом, потому что королевская семья никогда не говорила про духов со страхом, но и не демонстрировала свою дружбу с ними, поэтому Бэк с детства боялся только людей, которые его били и заставляли насильно учиться. Потусторонние существа вмешиваются в жизнь людей, и Бэк это постоянно слышал, поэтому не понимал, почему человек опасается ответно заглянуть в мир духов и подружиться с ним.       — Заглянуть — не стать их частью! — возмутился Сехун и подвинул кружку ближе к себе. — Бабка тоже заглядывает, но по делу, а ты же с котом и гримом общаешься как свой в доску. Как ты это делаешь?       Он приблизился к Бэку, сидящему напротив, и дожидался ответ. Ему необходимо знать, что парень чувствует, когда думает о духах или любых животных души Даяон, и каких правил придерживается в общении с ними. На этот раз ответа не нашлось у Бэкхёна. Он видел, насколько важна информация для Сехуна, но ничем не мог помочь, потому что он вырос с мыслями о двух мирах, как об одном. Для него нет черты разделения, ведь земля одна. Если бы он встретил духа из другой страны, то относился бы к нему так же, как к духам Даяон.       — Зачем тебе становиться таким, как Бэк? — толкнул Сехуна локтем в бок Бобыль и насторожился, подозревая нехорошие мысли в голове торговца. — Хочешь поймать животное Даяон и продать?       — Да чтоб тебя! — недовольно скривился Сехун, оскорблённый тем, что его принимают за алчного человека. — Я обосрусь, когда увижу хоть одного. Но кое с кем хотел бы подружиться, чтобы поговорить.       Бэкхён заглянул в чашку с тёмным чаем, посчитал плавающие чаинки и сопоставил себя и Сехуна, чтобы указать ему на разницу.       — Вам, господин О, придётся показать животному свою душу. Оно изучит её и само решит, дружить с вами или нет. Если полностью ему не откроетесь, оно к вам даже не выйдет. И оставляйте ладони открытыми. Животные считывают информацию с ваших энергии, эмоций и сердца. Только знайте, что подружитесь с одним, другие тоже потянутся к вам.       На первом предложении Сехун поставил крест на своей затее. Как можно открыть кому-то душу? В неё самому заглядывать тошно, будто в переполненный уличный сортир, а показать её кому-то, значит, выгрести наружу все паршивые поступки и признаться, что они сотворены собственными руками. О многом Сехуну не хочется вспоминать, большая часть жизни окрашена в кровавую радугу, солоноватый вкус которой мужчина запивает алкоголем, а приторный запах смешивает с табаком. Открыться животному, который видит больше, чем человеческий глаз? Он со всех сторон рассмотрит жизнь Сехуна, окутанную бархатной тьмой, а, переступив её порог, сразу споткнётся о труп. Такого человека убить надо, но смерть любит пытки, за что, видимо, лелеет палачей. Сехуну же выпала пытка жизнью.       — Вы кого-то видели? — брови Бэка приподнялись от любопытства.       Интересно до потери аппетита. Человек, который не признаёт ни одну религию и плюёт на правила королевств, внезапно заинтересовался духами и животным миром душ королевств. Это стоило того, чтобы целиком проглотить Сехуна взглядом, показав, что легко от ответа ему не уйти.       — Разочек, — кратко ответил мужчина и отдал своё внимание пиву.       — И я раз видел, — с тяжелым выдохом отозвался Бобыль, опуская виновно голову.       Бэк попросил мужчин рассказать, как это произошло и где, но Сехун сказал, что его история не для чужих ушей. Бобыль только упомянул, что единственная встреча изменила его жизни и, к счастью, в лучшую сторону. Парень просил продолжение, сжимал пальцами чашку с чаем, затем резко зажмурился и наклонился чуть вперёд, хоть у него ничего не болело. Чашка в его руке едва выдерживала крепкую хватку ладони, и Сехун с Бобылем встревожились.       — Живот скрутило? — отставлял кружку Сехун, не понимая, чем помочь тому, кто молчит.       Узоры пентакля тревожно извивались на спине, хаотично переплетаясь и сталкиваясь друг с другом. Странная паника печати постепенно передавалась Бэкхёну, и он часто дышал, лихорадочными мыслями ища путь к успокоению.       — Что-то с Ёлем? — чуть слышно спросил он, но узор на секунду замер, будто в раздумьях, и с ещё большей силой закрутился вокруг пентаграммы. — Что не так?       Он не слышал сбивчивые вопросы мужчин, взглядом охватил присутствующих в зале, ища причину тревоги рисунка, который торопил парня действовать, а тот не знал, что же ему делать. Посетители пили, ели, тискали смеющихся шлюх и лезли руками им под юбки, заставляя смеяться ещё громче. Погода не оповещала о стихийном бедствии, радуя деревенских трудяг солнцем и выгоняя их в поля. Бэкхён оглянулся ко входу. Хань, опечаленный новостью грима о трагическом будущем деревни, принимал заказ со скорбью на глазах, а под тканью рубашки прятал подарок Сехуна, чтобы не нашлось среди посетителей любителей воровать украшения. Когда взгляд Бэка остановился на человеке, который заказал еду, пентакль замер, словно неживой или выжидая дальнейших действий Бэкхёна. Поддавшись манипуляции узора, парень сосредоточился, изучая мужчину лет пятидесяти в затасканной одежде, будто он её не снимал с подросткового возраста. Его обувь на ногах не по погоде: высокие сапоги на овчине, один сапог с дыркой, подошву другого человек примотал кожаным ремнём. За спиной мужчины висел ящичек, такой же, как у Сехуна, но меньшего размера. Он почти плоский, что делает его непригодным для переноски вещей, и короткий, поэтому в него не поместится меч или лук. Арбалет исключился следом, потому что на поясе мужчины не висели запасные запчасти. «Топор!» — вспомнил Бэк оружие Чанёля и визуально поместил его в ящик — идеально подошёл.       Посетитель полез в мешочек за монетами, чтобы расплатиться с Ханем, и Бэкхён от ужаса забыл, как дышать. Вскочив с табурета, роняя его под стол, он громко выкрикнул:       — Не берите деньги!       От волнения дрожащие руки выронили чашку, остатки чая мелкими лужами опустились на пол и быстро заполнили щели, а тело напряглось до мелкой судороги икр. Окружающие стихли, смотрели на любовника палача с любопытством и для сбора сплетен поглощали каждое его движение и улавливали слова. Хань удивился больше всех. Парень смотрел на него, поэтому Хань стал единым вопросом, припоминая, что последний раз Бэк просил бесплатную еду для старушки, вопреки желанию «мамки» не кормить первых встречных. Не рискнув вновь ошибиться во внешнем виде человека и доверяя Бэкхёну, мужчина послушался и вежливо отказался от денег посетителя. В конце концов, от тарелки супа не обеднеет.       Бэкхён с облегчением выдохнул, приятный холод остудил вскипевшую кровь, и парень подошёл ближе к стойке, чтобы выругать седого посетителя. Волосы Бобыля сохранили больше черноты, чем гость борделя, который значительно моложе разнорабочего. Его отросшая борода куда седее, чем весь волосяной покров Бобыля, а в глазах мелкая паника от вида Бэкхёна.       — Да как вы можете?! — не сдерживался парень и сжал кулаки. — Вы же палач!       Хань с ужасом шарахнулся к бочкам, спотыкаясь о ведро с водой и осознав, что находился в паре секунд от нарушения запрета. В бордель изредка приходили палачи, помимо Ёля, и он их кормил бесплатно, не сетуя на убыток, но впервые столкнулся с подлостью со стороны палача. Стало страшно от чувства худшего исхода, если бы не вмешался Бэкхён, и в то же время сознание едва не потухло от облегчения, что всё закончилось хорошо.       Даже посетители, посерев от подлого поведения гостя, погрузились в наблюдение за Бэком и мужчиной, ожидая разъяснений, чтобы знать, как дальше действовать.       — Я? — человек состроил на лице удивление, пряча мешок с деньгами обратно на пояс. — С чего ты взял?       Бэкхён указал на футляр и попросил показать, что внутри, но мужчина отказался, напоминая, что в зале нет солдата Даяон, который выступал бы в просьбе как представитель закона.       — Тогда я отберу у вас ящик, — спокойно предупредил Бэк и, продолжая смотреть мужчине в глаза, немного повернул голову к столам: — Господин О!       — Ни слова более, мой мальчик! — вставал с улыбкой Сехун, угадав, что парню нужен Мёнволь и скоро грядёт увлекательное сражение.       Мужчина рассмеялся, посмотрев на Бэкхёнка как на идиота:       — Если я палач, ты не должен меня трогать.       — Мне можно, — ответно улыбнулся Бэкхён и на три секунды повернулся к нему спиной, демонстрируя плавные движения узоров пентакля. — Когда дело касается палачей, мне всё можно. А вы нарушили данную земле клятву. Почему не предупредили людей в борделе, что вы палач?       Мужчине стало не до смеха. Хань заметил, насколько побледнела у него кожа от вида пентакля и какой растущей ненавистью исказилось лицо. Кажется, мысленно он проклинал жизнь за то, что загнала его в бордель, но пытался ей сопротивляться, ведь перед ним всего лишь мальчишка.       — И кто же твой палач? — он садился на высокий стул и положил ящик себе на колени, а, когда Бэкхён ответил, криво усмехнулся. — Пак Чанёль! Все палачи носят фамилию Пак, а поскольку ты его супруг, значит, тоже Пак. Как забавно. А знаешь ли ты, юный Пак, что твой Чанёль скоро умрёт? Хван приказал убить всех палачей Даяон, поэтому я скрываю свою профессию, чтобы выжить.       Бэкхён холодно отнёсся к новости, и отсутствие каких-либо эмоций на его лице немного раздражало мужчину, отчего он продолжил говорить, стремясь вывести парня из себя.       — У Ёля нет замены, поэтому в свои тридцать шесть лет он останется палачом до разрешения Даяон покинуть этот пост. Это первый случай за известную историю страны. Палачи не белые и пушистые — они тоже преступники. Кто-то похищал новорожденных, а были те, кто выкупал их за огромные деньги. Нищие соглашались, потому что богатели за минуту, а ребёна обеспечивали жизнь достатком. Но твой Чанёль не пытался искать себе замену. Как-то он сказал, что лучше сам продолжит рубить головы, чем обречёт кого-то на эту участь. Я был уверен, что он проживёт свою вечность психом-одиночкой, а судьба подкинула ему пару.       Бэкхён бы обеспокоился после услышанных слов, но успокаивал пентакль. Он настолько плавно передвигался, словно поглаживал, заставляя Бэкхёна отложить разговоры про Чанёля на вечер, когда сам Ёль придёт поговорить о чём-то с Бэком.       — Вам бы тоже следовало придерживаться клятвы, — сухо отозвался парень, принимая из рук Сехуна Мёнволь. — Быть может, Даяон и вам бы подготовил приятный сюрприз.       Мужчина рассмеялся, открыл свой ящик и вытащил топор, после чего посетители разом ахнули, а проститутки попятились в конец зала, шепча, что беда вновь посетила «Романтику». Они Чанёля боятся, отбегают от него, потому что тот тоже человек и может где-то споткнуться, где-то пошатнуться, и нечаянно коснётся рукой. А гость борделя вовсе намеренно вёл себя с людьми вольно, доставляя вред.       — И что же ты сделаешь? — взвешивал в руке оружие мужчина, припоминая, когда последний раз рубил им головы. — Только ты можешь до меня дотронуться, но одному тебе меня не арестовать, чтобы передать солдатам, а твой палач без приказа короля не имеет права мне выносить приговор и казнить. Так что я пойду.       Он встал, положил на сидение ящик, и окружающие перевели взгляд на Бэкхёна, который закинул Мёнволь на плечо и слегка наклонил голову, посмотрев на мужчину, как на того, кто не понимает своего тяжёлого положения.       — Но я же не палач, — напомнил он, и человек мельком посмотрел на него, вслушиваясь в объяснения. — Мне приказ короля не нужен. Я, господин Пак, хуже палача, потому что могу не только дотронуться до вас, но и убить. Однако по своей воле я этого делать не буду. Пусть люди решат вашу судьбу.       Сехун присел на своё место, поднёс пиво ко рту и воровато огляделся. Пока Бэкхён, обращаясь к присутствующим, спрашивал, достойно ли поведение палача казни, у Ханя пересохли губы от перенапряжения в нервной системе. Он молился, чтобы Чанёль немедленно вошёл в бордель и сам разобрался с палачом, но Ёль занят домашними делами и не подозревает, какой конфликт назревает в «Романтике». Перепуганные проститутки, которые на минуту представили, как любую из них мог «снять» палач, если бы Бэк не раскрыл его тайну, подняли руки и чётко сказали: «Казнить ублюдка!»       — Предатель Даяон! — сквозь зубы процедила Ая. — Хотел побыть таким, как все, хоть клялся земле быть ей верным?       — Казнить! — поднял руку Бобыль, склоняясь над тарелкой с едой.       Следом Сехун в тосте приподнял кружку и кивнул Бэкхёну:       — Отрубить ему голову!       Остальные посетители, видя, что Бэка поддерживают два сильных человека, также высказались за казнь. Если Бэкхён проиграет, Бобыль и Сехун точно убьют палача, отомстив за смерть парня, поэтому люди приняли заведомо выигрышную позицию. Оставался один Хань. По своей доброте он не хотел, чтобы Бэкхён кого-то убил, но трезвость ума подсказывала, что палач, как ни крути, заслуживает смерти. Клятва земле — самый строгий закон, который исполняют палачи. В клятве есть исключения, но нет поблажек. Любое нарушение карается смертью. Хань предвидел, что если скажет «помиловать», то уверенность в правильности своих действий в душе Бэка пошатнётся. Хань для него авторитет, поэтому мужчина с тяжёлым сердцем выбрал казнь, не предав закон Даяон и не показав парню, что против правил земли можно идти.       — Валите на улицу! — прокричал он обоим и следом выгнал желающих посмотреть.       Сехун подскочил к стойке, налил себе пива из бочки и побежал на улицу, бормоча, что обязан увидеть меч в действии. Его волновал только Мёнволь в умелых руках сына кузнеца, ведь Бэк им руководил быстрее полёта стрелы.       Парень в поклоне просил людей встать под заборами домов, освободив дорогу и вход в бордель на случай, если кто-то ещё решит выйти на улицу. На шум из домов посыпались зеваки, спешно спрашивали, что происходит и почему вновь парень с пентаклем влез в драку. Бэк слышал, что люди его поддерживают. Они радовались случаю, когда нарушитель закона земли не уйдёт от ответственности. Безусловно, Бэкхёна это подбодрило, в душе распустился цветочек собственной значимости в жизни, а не судьбы бессмысленно провести долгие годы в заточении восьмой комнаты.       Палач игнорировал упрёки в свой адрес, сосредоточился на парне и отвлекался на странный меч в его руках. Бэкхён вспомнил оружие Чанёля. Мёнволь с первого раза не разобьёт его. Сталь топора крепкая, предназначенная передаваться палачам поколениями, и Бэкхён подозрительно прищурился. Судя по возрасту, стоящий перед ним мужчина давно передал свой пост кому-то, но оружие осталось у него. Это натолкнуло парня на ещё одно обвинение:       — Вы нарушили клятву, данную Даяон: касались людей, отдавали им свои деньги и убили палача. Люди Даяон приговорили вас к смерти, и я выполню их приговор.       Палач принял вызов, и оба сошлись в сражении, под возгласы толпы отстаивая каждый свою правду. Бэкхён ловко управлял Мёнволь одной рукой, отбивая удары и руководствуясь выдвижным лезвием. Узор на его правой лопатке двигался резко, в такт движениям руки меняя своё направление. Чанёль сердцем ощущал передвижение печати, вспомнил точно такие же резкие линии во время поединка Бэка и искиросца, и выбежал из дома. Он был уверен, что Мёнволь в руках парня превращается в опасное оружие, но сражение Бэкхёна слишком затянулось по неведомым причинам. Искиросца он убил бы за пару секунд, теперь же время шло, а пентакль не успокаивался. Не доля секунды прошла, а намного больше, значит соперник сильнее воина Искироса. Добряк Хань допустил драку. Он вновь позволил свершиться чему-то, что повлияет на жизнь парня. Какая должна быть причина, чтобы он разрешил Бэку принять вызов от человека сильнее его? Узоры пентакля сжимали встревоженное сердце Чанёля, он бежал по неровной дороге, не чувствуя ни ног, ни тяжести топора за спиной. Безусловно, Бэкхёну поможет Сехун, но что, если он уже проиграл, и парень мстит? Бэк очень мстительный. В свою месть он вкладывает скопленные за годы в королевском дворце обиду, злобу и ненависть, поэтому без контроля мудрого человека со стороны может вовремя не остановиться и распространить свою злость на невиновных.       Бэкхён всегда считал, что казнить — трудное занятие. Затем всмотрелся в палача и вспомнил искиросца. Эти люди — преступники и меняться не хотят, так зачем им второй шанс начать жизнь заново? Палач нарушил клятву, и Бэкхён, отражая атаку мужчины легким взмахом Мёнволь, со страхом подумал, что Чанёль может поддаться панике перед приказом Хвана и тоже выбрать скрыть свою профессию, а не верность земле. Страшно стало вдвойне, и парень следующей задачей поставил познакомить Ёля с дивным миром Даяон, чтобы он видел, перед кем давал клятву.       Соперник не понимал, что не так с его атакой, и почему отточенные за годы тактики предательски не помогают победить. Бэк всегда стоял в позиции защиты, подставляя меч под удар, но топор будто не слушался своего хозяина. Палач рассчитывал до миллиметра силу своего удара, но всегда ошибался. Острие топора всегда ударялось то слишком рано, не позволяя произвести рассекающий удар, то поздно, из-за чего оружие попросту не наносило даже касательный удар. Бэкхён игрался с движущейся стороной Мёнволь и постепенно двигался в сторону входа в бордель. Среди толпы он заметил бабку, которая по-хозяйски поставила руки в боки и общалась с Сехуном. Оба с видами знатоков сражений следили за дракой, что-то обсуждали и кивали в сторону Бэка.       — Дурная кровь, — с досадой в голосе шептала бабка, будто одним зрячим глазом наблюдала за неугомонным внуком.       Сехун посмотрел на неё сверху-вниз и от удивления приподнял бровь:       — Будто у тебя она умнее. Да на тебе знак святости негде поставить!       Бабка промолчала, сдержала острую фразу, лишь бы не начинать скандал во время поединка, и осталась при своём мнении. Бэкхён — человек и должен подчиняться королю, но не может, припоминая все обиды и отталкивая от себя всё, что касается королевской семьи. Он отомстит королю, но не мечом и не кровью, а с помощью мира души Даяон. Земля разрешает людям жить на своей территории и вряд ли сможет встать на сторону короля, который допустил негласную войну из-за родственных привязанностей. Даяон — союзник Бэкхёна, и только решение парня повлияет на будущее королевской семьи. Бабка надеялась на мудрость земли, потому что Бэкхён чужой в мире людей, и пока он не поймёт его, ждать пощады королю не стоит.       Бэк наклонил корпус вправо и вложил в удар больше силы, отчего топор дал перевес и склонился к земле, таща за собой палача. Тот упал на одно колено перед пеньком, в котором Бобыль видел будущего серпопарда. Палач для равновесия упёрся в него ладонью и попытался встать, но Бэк отвёл Мёнволь в сторону и толкнул мужчину ногой в спину.       — Отойдите! — шипел за спинами людей Чанёль, и те послушно сторонились, в глубине души радуясь, что пришёл послушный законам Ёль, а не ещё один подлый палач.       Эта первая казнь Ёля, которую он наблюдал со стороны, и сердце, покрытое узорами пентакля, похолодело от того, что палачом выступал Бэкхён. Откуда ему, воспитаннику Его Величества, знать, как рубить головы? Вопреки казням Чанёля, толпа молчала, замерла, как и дыхание людей, ожидая окончания и опасаясь, что в последнюю минуту парень сохранит жизнь мужчине. Осуждённый запомнил каждого, кто сказал: «Казнить» и вернётся мстить, поэтому ради себя и своих семей люди сами разорвут палача, принимая общий грех на души.       Голова палача лежала на пеньке, и Бэкхён напомнил себе, что если он её не отрубит, то это сделает кто-то из духов. Простят ли они второй раз? Бэк предпочёл не идти вновь извиняться и не допустить, чтобы палач продолжил нарушать клятву.       Он не отрывал взгляд от вспотевшей шеи мужчины, видел, как часто поднимаются его плечи от тяжелого дыхания после боя, и легко пошевелил кистью. Лезвие змеи послушно выдвинулось, и осуждённый, увидев, как меч стал полноценным, тихо прошептал:       — Мёнволь.       Он с ужасом осознал, с кем сражался, куда его привел сам Даяон, показывая, какой грех он совершил, скрыв от населения свою профессию. Он воспротивился Даяон и направил топор на Бёна, нарушив законы короля, тем самым обрекая себя на верную смерть.       Бэкхён поднял меч, не смел закрывать глаза, чтобы убить человека без мучений, и, всматриваясь в шею палача под собственное частое сердцебиение, резко опустил Мёнволь, тем самым позволив оружию впитать в себя ещё одну отобранную жизнь.       — Бэк! — обмер Чанёль и резко дёрнулся, после чего голова преступника с искаженным от ужаса лицом скатилась на землю, оставляя после себя красную полосу.       Кровь осталась на Мёнволь, частично выпачкала Бэка, и парень с облегчением выдохнул. Он выполнил свою обязанность, и будто на душе стало легче от правильности выбора.       — Ты в порядке? — в суматохе подбежал к нему Чанёль и развернул к себе, переживая за его психическое состояние, сравнивая парня с собой после первой казни.       Он ожидал увидеть шок в его глазах, ощутить ладонями дрожь в теле и услышать прерывистое дыхание. Но Бэкхён, едва убедившись, что его коснулся Чанёль, широко улыбнулся и, довольно щурясь от радости увидеть Чанёля, произнёс:       — Господин палач, вы так быстро вернулись!       От его улыбки людям стало страшно. Кто-то прошептал, что парень хладнокровнее любого палача и воина Адоная. Какая-то женщина сказала, что Бэкхёну не место в деревне и Чанёль обязан забрать его к себе домой. Если Бэку кто-то не понравится, а ему мужчины часто говорили проваливать из борделя, под «Романтикой» соберётся гора из голов. И наконец, чей-то старческий голос проскрипел, что Бэкхён хуже палача, ведь у палачей есть правила, законы и преданность земле, а тому, кто носит пентакль, ни один закон не писан.       Бэкхён стоял, покрытый стекающими каплями пота и крови, опустил Мёнволь к земле и смотрел на людей с непониманием. Разве не они его поддерживали несколько минут назад? Не они ли голосовали за казнь? Так почему теперь осуждают его поступок?       Замечая пустоту в глазах парня и его блуждающий по людям взгляд, Сехун передал бабке пустую кружку и подбежал к Бэкхёну, чтобы забрать меч. Моментально очнулся Бобыль и решив, что мёртвый палач — не палач, вызвался убрать труп. Пень придётся выкинуть следом, потому что Мёнволь образовал на нём трещину.       — Рубит голову с одного удара, — шептал кто-то, и его взгляд Бэк прочувствовал на своём пылающем от крови лице, — прям как Чанёль. Вот судьба свела двух одинаковых. Нет, Бэкхён хуже.       Слыша осуждения в сторону парня, Ёль взял парня за руку и предложил искупаться, а заодно Бэк расскажет, что произошло, после того, как они разошлись возле кладбища. Парень кивнул, опустил взгляд на покрытый кровью пень и, всматриваясь в лучи солнца на потёках, позволил Сехуну забрать из своей руки Мёнволь. Он понимал, что люди никогда не относились к нему дружелюбно, поэтому с помощью одного врага избавились от другого, а теперь пытаются вовсе оградить себя от любых угроз, не задумываясь, что Бэк убил человека ради них.