Recambio. Обратный счёт. Книга вторая

Сначала Ванька проснулся в почти полной темноте. Он бы и не просыпался, если бы не пуля в голове — а именно так ощущалась боль в правом виске. Да ещё плюсом к тому его скрутила мучительная жажда. И если с болью можно было смириться, то от жажды ведь и умереть можно. Пришлось искать источник влаги, а это превращалось в сложный квест с непредсказуемым результатом, учитывая все обстоятельства. В кромешной тьме, да ещё когда ты придавлен чужими конечностями —где руки, где ноги? — к постели, это было уже сродни подвигу. Пришлось ему разбираться с этим хитросплетением и при этом стараться ненароком никого не покалечить в процессе. Не то чтобы из альтруизма. Просто потом пришлось бы вступить в контакт с хозяевами этих непонятных ног, а когда тебя тошнит, когда пуля в голове принялась ворочаться, а сухой язык не помещается во рту, ты поневоле ненавидишь весь мир, всех его обитателей, а себя — больше всего, и разговаривать ни с кем не настроен. Поэтому он осторожно выпростался из-под тел, коими при поверхностном осмотре оказались рыжая девушка с третьим размером сисек и бритый налысо парень с татухой на шее. Оба тела были ему незнакомы, а напрягать память, чтобы выяснить, кто они и каким образом они — да и он вместе с ними — оказались в этой кровати и вообще в этой квартире, было ненужным и утомительным занятием. Кстати, квартира тоже выглядела незнакомой, но тут мозги всё же пришли хозяину на помощь и путём несложных вычислений сделали вывод, что эта квартира, скорее всего, принадлежит его новому знакомому. Да, вроде бы Женька говорил накануне: «Харе, хватит. Го ко мне на хату… повеселимся». Эти слова прозвучали после того, как они уже успели так-то порядком повеселиться в каком-то баре, причём ни названия его, ни локации полупьяная память, естественно, не зафиксировала. Но зато Ванька твёрдо помнил, что было весело, да, пока Женька не послал какого-то мутного парня в пень, да ещё и чуть по морде ему не втащил. Иван его еле сдержал, помнится. И всё из-за какой-то ерунды — травы, кажется. Ванька и так бы её не взял, но парень прилип, как жвачка к подошве, не отодрать. Хорошо хоть в итоге обошлось без мордобоя. Так что квартира точно Женькина. А вот где сам хозяин? Это пока оставалось загадкой. Впрочем, комнат в огромной сталинке, похоже, было несколько, так что разместиться есть где, потому Иван особенно и не загонялся. Утром найдётся. С трудом отыскав кухню в лабиринте коридоров, он от души напился из-под крана, помогая себе ладонью. И теми же лабиринтами вернулся назад, с трудом отыскав кровать, и осторожно, рыбкой проскользнул к стене. Для этого пришлось потеснить соседей и сгрудить их тела почти друг на друга. Но те спали как убитые и даже не думали возражать. Второй раз Иван вынырнул из мутного, нездорового сна, повинуясь зову природы. Пуля внутри виска никуда не делась, только расплавилась и раскалённым металлом растеклась по всей голове. К счастью, соседи по-прежнему мёртвым сном дрыхли друг на друге и не пошевелились, когда Ванька выползал всё той же неуклюжей раненой рыбкой. В третий раз его разбудили. Точнее сказать, он сам проснулся, но открыть глаза не получалось: тяжёлые веки не слушались, и его как в воронку засасывало назад в сон. Сопротивляться этому сил не было, поэтому Ванька продолжал неподвижно лежать, обняв невесть откуда взявшуюся подушку. Спа-а-ать… Однако чужой голос пробивался сквозь слои морока и держал его между сном и явью, не давая полностью выключиться. Это странное состояние напоминало гипноз — когда вроде и слышишь всё, что происходит вокруг, но при этом ни пошевелиться, ни заговорить абсолютно невозможно. Немного погодя Иван осознал, что голосов два, и они тихонько разговаривают между собой. — Ну твою мать, Жень! — Первый голос звучал устало. — Убью я тебя когда-нибудь. — Вадик, хорош меня прессовать, и без тебя тошно. — Хрипловатый голос явно принадлежал Женьке. И он тоже радостью не искрился. — Какого ты вообще припёрся, да ещё так рано? — Жень! Если ты не знал, мозг растворяется в алкоголе, алё! Какое сегодня число? — Пятнадцатое, — неуверенно прозвучало в ответ. — Какое нахуй пятна… а… о блин. Точно! Вот я баран… — Так что там насчёт мозгов-то? — Женькин голос насквозь был пропитан ехидством. — Ладно, хорош, прогнал я. Да и кто бы не прогнал? Задрали вы меня все, сволочи! — Ну да, лучшая защита, ага, — заметил Женька, зевая. — Нет, послушайте его! Ты с загонами этими своими. Павел дикует. Алёнка мозг выедает. — Да ладно, нормальная она у тебя. — Нормальная, ну так-то да. Но мозг же выедает! Вон уже одна каша в голове. Число перепутал… — Забей, Вадь. Пошли на кухню, я тебе кофе сделаю. И да, раз уж ты здесь, то пока я кофе варю, отгрузи этих двоих, как обычно. Только пугать не вздумай, как того чувака в моей комнате. Как он подорвался-то? Вот ржака, — скучно протянул Женька. — Да ла-адно, я ж по-доброму. Всех трёх гнать? — Я ж сказал, двух. Ваньку оставь, вон он, красивый, у стенки дрыхнет. — М. У него и имя есть? Неожиданно для тебя, да? Удивил. А что ж твой мальчик Ваня здесь с посторонними кадрами спит? А ты в своей комнате с каким-то гориллом. Типа высокие отношения? — Это не мой мальчик. Это… хм… сам по себе мальчик. — Да? Типа приятель-друг? Непохоже на господина Покровского, чтоб такая… такой, как ты, да бескорыстно завёл себе друга? — Како́й такой как я? — с вызовом и с упором на «какой» спросил Женька. Его собеседник ненадолго подвис. — Ну… честно? — Режь уже, чё жалеть. — Расчётливый. — Хм. — Холодный. Эгоистичный. Ну про блядь мы уже говорили, да? — Повторяешься, да. — Замкнутый. Пофигист и циник. Одним словом, тварь. — Не перехвали, — равнодушно обронил Женька. — Но ты хороший человек, — неожиданно закончил свою тираду Вадим. — И я тебя люблю. — О как! — Женька искренне рассмеялся, тихо, вполголоса. — Мы ж уже выяснили, что ты не в моём вкусе, милый. — Дак и ты не в моём, — прыснул в ответ невидимый парень. Женьку Иван тоже, конечно, не видел, но достаточно ярко себе его представлял. С запозданием он понял, что неодет, причём неодет в самом полном смысле этого слова — ни одной нитки на теле; впрочем, в этом он мало отличался от соседей по постели. И самое гадкое, что как он ни пытался напрячь память, вспомнить, кто кого, сколько раз и как, у него ничего не получалось. И Иван продолжал плавать в тяжёлом и вязком, как расплавленный свинец, сне, не в силах ни открыть глаза, ни пошевелиться. У него выходило лишь тупо констатировать сквозь сон, как этот незнакомый Вадим осторожно распутывал, расталкивал и почти ласково собирал в путь-дорогу его безымянных любовников. А в том, что он с ними трахался, Иван уже и не сомневался. Обрывки воспоминаний короткими роликами прокручивались в голове, постепенно восстанавливали общую картину прошедшей ночи. Ну и вдобавок восхитительная лёгкость и пустота в яйцах восполняли её на все сто процентов. Вот только дискомфорт от того, что он валяется голый, чуть портил, в общем-то, приятное послевкусие. К тому же напрягало и то, что Иван, хоть убей, не помнил, где и как он с незнакомыми телами познакомился, хотя шуршащие там и сям пустые квадратики из фольги немного успокаивали. Ну и ещё один момент. Герка. Эта мысль остаточной горечью мазнула по сердцу и ушла в глубину сознания. Ванька вновь погрузился в сон и, уже утопая в его трясине, услышал обрывки: — И всё же, что он здесь, такой голый и красивый, забыл? — Что-что… — вскинулся Женька, который, видимо, не успел и для самого себя придумать достаточно убедительный ответ на этот вопрос. — Что… Заебал ты меня, Вадь! Английскому я его учу, доволен? — Что? — заржал Вадик. — Авторская методика, да? Личностный рост и всё такое? Приходите к нам, и мы вас убедим, что язык без трусов усваивается намного быстрее, чем язык в трусах? — Пошёл ты! — Женька смеялся тихо, почти шёпотом. — Остряк-самоучка. Ответа Иван уже не услышал. Хотя очередная картинка из событий прошлого дня в его мозгу всплыть всё же успела, перед тем как он отключился. Вчера Женька долго и обидно ржал, когда увидел случайно выпавшую из кармана Ваньки карточку с английскими словами. Ванька высокомерно фыркнул и подобрал картонный прямоугольничек с пола. — Реально думаешь, что это сработает? — Женька улыбнулся от уха до уха. — Не обижайся, но это бред пьяного опоссума. — Сам ты опоссум, — всё же нетрезво обиделся Иван. К этому времени они оба порядочно накидались, однако вечер был в самом разгаре и до конца его ещё было пить и пить. — Это не так, — неожиданно продолжил Женька на английском, причём Иван не сразу понял, что тот говорит свободно, как на родном. И добавил ещё несколько предложений, из которых Ванька предсказуемо ничего не понял и надулся было, однако удивление перевесило. — И где это ты так наблатыкался? — плохо скрывая зависть, спросил он заплетающимся языком. — Английская школа, что ли? Так и любой баран сможет. — Да нет, — спокойно отреагировал тот, пропустив колкость мимо ушей. — Я ж в Шотландии прожил несколько лет. Там и надрессировался. Хочешь, тебя научу? — Стебёшься, что ли? — недоверчиво хмыкнул Иван. — Это ж так просто не бывает. — Достаточно просто, — спокойно ответил Женька. — Нужно постоянно слушать иностранную речь, и постепенно научишься её понимать. Сериалы смотри на языке, аудиокниги слушай, причём те, что уже тебе знакомы. — Так вот запросто? — Есть нюанс. — Ну вот. Ну как обычно, — Ванька криво усмехнулся. — Нюанс рулит. Женька, в отличие от Ивана, почти не пьянел. Ну или это не особо бросалось в глаза. Во всяком случае, вёл он себя почти как трезвый. Ну и рассуждал тоже довольно здраво. — Нет. Просто понимать — это одно, а заговорить — совсем другое. Тут бывает такая засада, как психологический барьер. Перфекционист, например, не может заговорить на чужом языке, потому что боится сказать неправильно. А вот дети вообще не боятся ошибиться и лепят подряд все слова, которые знают, и не загоняются. Потом постепенно, в ходе практики язык выравнивается, ошибки исправляются. Ну а перфекционист так и ходит с языком в заднице, ссыт слово сказать. Хотя выучил всё по книжке на пять с плюсом. — Это слишком сложно… — Я помогу. Если хочешь, конечно… — Хочу, — вырвалось у Ивана, и он отчего-то почувствовал, как краснеет. Хорошо, что в полумраке бара это можно списать на духоту. …очередной раз он оказался на зыбкой границе сна и яви намного позже, судя по тому, что сквозь веки пробивался утренний слабый свет. Впрочем, открыть глаза оказалось по-прежнему тяжело, тем более что к головной боли прибавилась тошнота. Тихие голоса обволакивали и убаюкивали, он слышал их монотонный диалог, но в смысл почти не вникал. Это было одно из тех состояний, когда наматываешь на катушку памяти информацию, и лишь намного позже до тебя доходит суть сказанного. Пока же он лениво плыл по течению разговора, слушая и принимая к сведению, но не пропуская через себя его содержание. К тому же речь сейчас шла не о нём. Эти двое закурили, стоя у открытого окна и нисколько не заботясь о том, что студёный воздух струится в комнату, не говоря уж о табачном дыме. Хотя… лютого холода Иван не чувствовал, поскольку на сей раз на нём невесть каким образом оказался колючий пледик. Покрывало кусалось, но дело своё знало хорошо. — А вот скажи мне, нахера ты меня ущипнул, а? Вадь? Хорошо ещё, что не за нос или за щеку, Паоло бы с ума съехал. Вон синячище какой остался! — Ты орал во сне, — мрачно ответил тот, кого звали Вадимом. — И не мог проснуться. Я испугался. Лучше синяк, чем в психушке оказаться. Женька затянулся. — Чё случилось-то? Болит что? — ровно, но с едва заметной ноткой беспокойства спросил Вадим. Не сразу спросил, а чуть помедлив. — График не пострадает, если ты об этом, — неожиданно холодно прозвучало от Женьки. — Идиот, — буркнул Вадим. — Мне ж не всё равно. — Забей. Сон плохой приснился. — Сны разные бывают. Насколько плохой? — В смысле? — Ну насколько он, этот сон, плохой? По шкале от одного до десяти. — Слушай, отвянь, а? — Не. Я твой, можно сказать, агент и вообще друг. Давай колись. В паузу, что возникла после этой фразы, был отчётливо слышен звук очередной затяжки, слабое сухое потрескивание горящих табачных листьев. — Ясно, — протянул Вадим. — Не хочешь говорить. — Пряник за догадливость, — бесцветно произнёс Женька на выдохе. — Плохой сон, а тем более кошмар, нужно рассказать человеку, которому не всё равно на тебя, — назидательно проговорил Вадик. — И причём сделать это нужно до наступления полудня. Тогда не сбудется. — Зуб даёшь? — насмешливо произнёс Женька. — С хера ли тут зуб? Проверено. — Чтобы это проверить… — начал Женька и замолчал. — Что? Договаривай. — Ничего. Я ж сказал, забей. — Жень, ну правда. Ты белый весь и куришь, вон, без передыху, как паровоз. Расскажи, легче станет. — Тебе легче? — И мне тоже. Харе говнить, Покровский, ты ж в курсе, что я с тебя не слезу? Видимо, Женька был в курсе. Во всяком случае, его вялая попытка соскочить с темы выглядела неубедительно и почти жалко. Он пробормотал: — Ну ты ж знаешь, что сон размывается, как только ты проснулся. Остаётся только общее содержание, без деталей… — Похер. Давай без деталей, — уверенно поставил точку Вадик. — Ладно, — вздохнул Женька. — Ты ж не успокоишься, пока не изнасилуешь. Короче… я тебе рассказывал как-то, что учился в Англии? — Да, я помню. — В общем, в нескольких километрах от пансиона, где я жил, была полуразрушенная крепость. Она и сейчас там есть, что ей сделается. Лет пятьсот уже стоит, никак не рухнет. С одной стороны она обращена к морю, и там, короче, обрыв. — Понял. — И мне приснилось, что я забрался на одну из башен, а вид оттуда просто мозг выносит. Небо, море под ногами, чайки и всё такое… — Один? — Что? — заторможенно переспросил Женька. — Я говорю, один был? — Нет. — А с кем? — Какая тебе разница? — внезапно взорвался Женька. — Хуле ко мне доебался? Чё тебе вообще от меня надо? — Воу, не хочешь, не говори, ты чего бесишься-то? — осторожно отозвался Вадим. После короткого молчания Женька вздохнул. — Может, это и не я был… то есть, на самом деле, я, но как будто не сейчас, а лет через десять, понимаешь? — Понимаю. — Это прозвучало так же осторожно. — Ну и тот чел, второй… он, стало быть, тоже лет через десять, так? — Так, — уныло подтвердил Женька. — И… дальше? — нерешительно пробормотал Вадик. И тут же — по контрасту резко — прикрикнул: — Жень, по рукам тебе дам сейчас. Отдай пачку! Короткая возня, последовавшая за этими словами, явно говорила о том, что его не послушали. Но и дыма сигарет Ванька больше не ощущал. Наоборот, струя свежего воздуха заставила его закутаться в плед, не выплывая из зыбкого утреннего сна. Женьку же после непродолжительного молчания словно прорвало, и он говорил дальше без пауз и быстро, словно и впрямь опасался, что не успеет рассказать свой сон и забудет его навсегда. — Короче, стоим мы с ним прямо над обрывом, и знаешь, так хорошо всё. Прямо вот в груди светло, и я как дурак стою, улыбаюсь. И птицы летают, и солнце яркое, и чувство, что можно взлететь над этими развалинами, понимаешь, как в детстве бывает. Хотя я уже сказал, что я там далеко не ребёнок, мне вообще вроде как бы под тридцатник. И он мне говорит: «Помнишь, как мы здесь, вот точно на этом месте были? Ты ещё мне сказал…» — Что сказал? — не вытерпев, спросил Вадим, когда пауза затянулась. — Неважно. — Ну… ладно. И что потом? — Потом. Потом… — Чувствовалось, что Женька делает над собой усилие. — Потом он наступает на камень, а они там все древние такие, рассыпаются… и… — Падает? — догадался Вадик. — Я не смог его удержать. Я… кинулся, но не смог. И вижу, что он внизу… там, знаешь, скалы, и волны о них бьются. — Женька сглотнул. — Хочешь сигарету? — Нет. Вадим помолчал с полминуты и тихо спросил: — И ты… что, ты… ты прыгнул, что ли? Бля, реально? Ну ты и… Молчание. — А этот человек, он же не просто так человек, да? Молчание. — Понятно. А где он сейчас? — Нет его, — пустым голосом сказал Женька. — В смысле нет? Умер, что ли? — Можно и так сказать, — выдохнул Женька. — Ладно, сон я тебе рассказал, теперь не сбудется. Пошли на кухню. Кофе сам себя не сварит и не выпьет. …когда Иван окончательно проснулся, было далеко за полдень. В постели он оказался один, но издалека доносились запахи еды и неясные звуки: шорох, шум воды, звон посуды. Он оделся и побрёл по длинному коридору в сторону кухни. Утренний разговор, невольным свидетелем которого он оказался, то и дело всплывал в памяти отдельными огрызками, но до конца быть уверенным в том, что всё это ему не приснилось, он не мог. Но, в конце концов, напрямую это его не касалось, так что и не стоило заморачиваться, верно?