Recambio. Обратный счёт. Книга вторая

— Ты кто? — вдруг донёсся тоненький голос за спиной Ника. Руки его сами собой разжались, он круто обернулся и обомлел. На пороге стоял крохотный ребёнок. Заспанные глазки, растрёпанные кудряхи. Судя по одежде, это была девочка, она зевнула и упрямо повторила: — Ты кто? Не дождавшись ответа от незнакомца и быстро потеряв к нему всякий интерес, девочка пискнула в сторону Оскара. — Папа. Я пить хочу. — Иди ко мне, солнышко. Поспала? Разбудили мы тебя? Пошли на кухню, посмотрим, что там. Оскар присел на корточки и раскрыл объятья, а девочка протопала ножками в розовых носочках через всю комнату и забралась к нему на руки. — А где Женя? — Она снова зевнула и положила голову на плечо Оскара. — Я Женю хочу! Ты обещал! — заныл без перерыва крохотный комочек. — Жени нет, — непривычно мягко ответил Оскар, — он на работе. — А знаешь что? Мы его сейчас встречать пойдём. Он понёс ребёнка на кухню, легко ступая босыми ногами, а Ник без сил опустился на диван. Без единой мысли в голове он тупо прислушивался к возне на кухне, позже понял, что гости одеваются в коридоре, причём ребёнок щебетал не закрывая рта, и понять его было почти невозможно, но Оскар вроде бы разбирал все эти словесные ребусы. Затем хлопнула входная дверь, и в квартире воцарилась глухая тишина. Никита просидел пару минут в оцепенении, затем подорвался к окну и буквально прилип к стеклу. С высоты хорошо просматривалась дорожка, что пересекала двор и вела на проспект. Видимо, машину Оскар припарковал на проезжей части, поскольку ни одной незнакомой тачки во дворе заметно не было. Так и оказалось — он направился прочь, шагая по асфальтированной дорожке, тщательно очищенной от снега. Девочку отец крепко держал за руку. Та весело подпрыгивала и, задрав мордашку к небу, непрерывно что-то болтала. А Оскар ей отвечал с серьёзным лицом. Ник, разумеется, не мог слышать ни слова, но, несмотря на это, от окна не отходил и оказался свидетелем того, как девочка вырвала ладошку из отцовской руки и понеслась яркой крохотной кометой к воротам. Ник инстинктивно напрягся — его собственный младший брат, когда был в таком возрасте, запомнился эдакой маленькой неуправляемой торпедой, которая непонятно как работает и когда взорвётся. Тем более — ну дорога же в ста метрах! Но, разглядев, куда именно направлялся неугомонный ребёнок, Ник, с одной стороны, расслабился, а с другой — просто охуел. Он так и простонал сквозь зубы: «Охуеть!» Потому что по той же дорожке навстречу девочке, распахнув объятия, стремительно шёл Женька, можно даже сказать, бежал. Ник непроизвольно охнул, когда кроха буквально в двух шагах от цели запнулась и полетела мордочкой вперёд, ещё и так, как только умеют падать маленькие дети — отчаянно, от всей души, подстреленной птицей да на асфальт. Но, судя по всему, девочка даже испугаться не успела — Женька ловко подхватил её и тут же подкинул в воздух. Ребёнок отреагировал на это как любой нормальный ребёнок — визжала от счастья и дрыгала ножками. Наконец Женька попытался поставить её на землю, но безуспешно. Девочка скакала на месте и тянулась вверх и в итоге вынудила взять себя на руки. Как раз к этому времени с ними и поравнялся Оскар. Женька без улыбки обернулся к нему и бросил пару коротких фраз. Оскар ответил ему с таким же непроницаемым лицом. Их короткий диалог длился пару минут, не больше. Затем заговорил один Оскар. Женька выслушивал его с мрачным видом и, судя по закаменевшему лицу, едва сдерживался. Потом всё же произнёс несколько фраз, поцеловал ребёнка в щеку, дождался от девочки ответного чмока, передал её с рук на руки и направился к подъезду. Оскар окликнул его, глядя вслед, однако Женька даже не обернулся. На второй окрик он не глядя вскинул вверх руку с оттопыренным средним пальцем, а другой потянул на себя тяжёлую входную дверь. Ник отпрянул от окна, от всей души надеясь, что никем не был замечен, и заметался по комнатам, пытаясь собраться. Пока Женька поднимался по лестнице, в запасе у Ника было минуты полторы-две, и в его голове с бешеной скоростью пронёсся вихрь мыслей. Первый шок от неожиданного визита Оскара отступил на второй план, а вот сцена, свидетелем которой он стал только что… Обида? Обида. Осознавать, что у Женьки есть огромный кусок жизни, в которую ему, Нику, нет доступа, оказалось невыносимо. Причём одно дело — догадываться об этом, представлять некую абстрактную картину, а совершенно иное — видеть своими глазами, как Женька кому-то улыбается, легко смеётся, кого-то кружит. Любит, в конце концов. Пусть это даже маленький ребёнок… да, кстати, ещё и не просто ребёнок, а Оскара ребёнок! Нет, это перебор! Это просто взрыв мозга! Это передоз Оскара, его слишком много на сегодня! Ну а если учесть тот факт, что он в принципе присутствует сейчас в Женькиной жизни — это ж вообще за пределами разумного! Ник оборвал сам себя, заставил сесть в кресло и выровнять дыхание. Ну а к тому моменту, как ключ повернулся в замочной скважине, он смог придать лицу спокойное выражение и даже усилием воли приклеил на него слабое подобие улыбки. Встречать Женьку он не кинулся, как обычно это делал. А продолжал сидеть на месте. Но при виде Женьки, румяного с мороза, запыхавшегося после подъёма на этаж, сердце его всё же сорвалось в бешеный галоп. — Привет! — бросил Женька. — С наступающим старым Новым! Он быстро прошёл, приземлился рядом на пол и осторожно положил голову подбородком на колени Ника, продолжая смотреть снизу вверх глаза в глаза. — А ты чего такой? Устал? А что там утка в коридоре делает? В луже собственной крови? Блин! Точно! Утка же! Она так и осталась там, в потёкшем уже, наверное, пакете в прихожей на полу, куда её Ник пристроил ненадолго. Как выяснилось, надолго… — Ники-ит, — протянул Женька, внимательно всматриваясь в его лицо. — Что случилось? — Ну и как ты это объяснишь? — как смог холодно проговорил Ник. Женька понял его с полуслова, это было видно по тому, как изменился его взгляд. — А должен? На этот раз от его слов тоже веяло арктическим холодом. Он немедленно поднялся с пола и отошёл. — Нет, блядь, не должен! — взорвался Ник. Теперь он и не пытался сдерживаться. Он тоже вскочил и подошёл к Женьке вплотную. — Это вообще, сука, в порядке вещей, что здесь, оказывается, кроме нас живёт ещё и уёбок, которого и за яйца-то повесить мало?! И ты ещё с ним разговариваешь? И почему ты мне ничего об этом не сказал? Женька против ожидания не стал орать в ответ, а только глядел в упор на Ника, гипнотизируя его своими семафористыми глазами — точь-в-точь такие же были у девочки, которая называла Оскара папой. И лишь когда Ник выдохся — а бушевал он не меньше минуты — устало потёр пальцем переносицу. Нику пришло в голову, что этот жест он сегодня видел. И ему стало предельно ясно, что Женька, уже переступая порог квартиры и обнаружив в ней Ника, прекрасно осознавал, что встреча его и Оскара была неизбежна. Врал, делая вид, что не понимает, отчего Ник весь такой… на измене? Выходит, врал… — Послушай. Ну ты как себе это представляешь? Как я тебе должен был об этом сказать? — медленно, тщательно подбирая слова, начал Женька. — Как угодно! — оборвал его Ник. — Но только не молчать! — Да? — ядовито продолжил Женька. — Например, так: «Помнишь того мужика, который меня воспитал и вырастил? Ну, мы ещё с ним трахались всю дорогу, пока я учился в Единобурге?» По мере того как он говорил, голос его становился всё напряжённее, а глаза сузились и стали похожи на полумесяцы, которые сверкали вовсе не светом, а, наоборот, злостью. — Ну он ещё меня накурил, потом кокс подсунул, а потом под Рудика подложил и снял видео? Видос, правда, я сам в сеть слил позже, но это детали, мы сейчас не об этом, да? — Заткнись, — сквозь зубы выдавил Ник. Слушая этот отчаянный монолог, он испытывал практически такую же боль, как и в тот самый день. Да и зрелище такого вот Женьки — на пределе, злющего, со сжатыми кулаками — тоже оказалось тем ещё испытанием. Он ведь и забыл, каким может быть его парень, с самого Эдинбурга таким Женьку не видел. — Заткнись, — повторил он. Но Женька его словно не слышал. — Так вот, Никит. Чтоб ты знал. Он мой единственный родственник по крови. И он единственный, кто будет рядом всегда, хочу я этого или нет, до тех пор, пока один из нас не умрёт. Земля треснет, мир перевернётся, слоны растопчут черепаху, но он всё равно будет единственным. Независимо от того, ненавижу я его или нет. И да, это и его квартира. И он в любой момент может сюда прийти. У него есть ключ. И он этого не делает, за исключением редких случаев, но возможность такая у него есть всегда. И ты бы ещё долго об этом не узнал, если бы не случайность. Я недавно предлагал ему выкупить его долю — не сразу, а постепенно. Но он не согласен. — Последние слова Женька произнёс упавшим голосом, словно его обесточили. — Да? Значит, твой Оскар может приходить когда угодно и делать здесь что угодно? Супер! Просто заебись как круто! А скажи, ноты ему свои ты тоже воровать разрешал? — Чёрт! Женька бросился к вороху исписанной нотными знаками бумаги, что веером раскинулся на крышке рояля, пролистал всё, потом заметил лежащий на полу растрёпанный свёрток из нотных листов, схватил его и побледнел. — Бля, сколько раз говорил себе прятать новые в сейф. Ник его невольно пожалел — таким отчаянием веяло от всей Женькиной фигуры. Впрочем, тот быстро взял себя в руки и пожал плечами как можно равнодушнее. — Похер, — делано усмехнулся он. — Я такого говна ещё с тонну напишу. Тем более партитура-то — вот она. — Он сказал, что запомнил, — тихо пробормотал Ник, уже сожалея о сказанном. Женька передёрнул плечами и сгорбился ещё больше. — Ну это он может, да… Он собрал листы в аккуратную стопку, вновь напомнив Нику, что точно таким же жестом это делал старший Покровский, и сложил их на рояль. — Ну как так, Жень, — с отчаянием произнёс Ник, глядя на всё это дерьмо, в которое снова стремительно превращался сегодняшний день. — Ну что, так и позволишь ему лезть в твою жизнь? В нашу жизнь? Мало он тебе там насрал? — Никит. Как бы там насрано ни было, это моя жизнь. И как бы ты ни наезжал сейчас, но я такой, какой есть. И я тебя такой, пусть со скрипом, но устраиваю, не так ли? — Я тебя такого люблю, — нечаянно сказал Ник. Само вырвалось. Потому что это слово — «устраиваю» — оно звучало неправильно. А правильным и подходящим было другое. Женька запнулся и, кажется, на время даже дышать перестал. И лицо у него сделалось потерянное и одновременно детское. Он перевёл дух и всё же продолжил. — Но ведь таким меня сделал именно он, понимаешь? Это целиком его заслуга. И в хорошем смысле. Ну и в плохом, конечно, тоже. Но если бы звезды сошлись иначе и меня бы воспитывал не он, то это был бы уже не я. Какой-то другой парень. — Я бы тебя всё равно любил. Даже другого, — покачал головой Ник. — Ты передёргиваешь. — Нет. — Женька вдруг шагнул к нему и прижался всем телом, обхватил руками. Нику ничего не оставалось, как ответить — не стоять же истуканом, верно? Да и не мог он это контролировать: Женька неизменно действовал на него как наркотик. Как бы ни было на душе гадко, как бы ни злился он, стоило Женьке подойти ближе, окутать его теплом своего тела, замкнуть контур руками, как всё тяжёлое и мрачное мигом улетучивалось, а в голове и в груди словно подснежники расцветали. Похоже, Женька догадывался о таком эффекте и беззастенчиво этим пользовался. Хотя… Ник и не противился. — Гусь, — напомнил он через минуту. — Это утка, — рассмеялся Женька. Он так и стоял прижавшись, только глаза закрыл. — Какая разница? — А ты баран. Разница огромная. Позже, когда утка уже сыто шкворчала в духовке, Ник всё же решил расковырять болячку, которая никак не давала ему успокоиться. — Кто эта девочка? Женька в это время вытирал руки льняным полотенцем. Он закончил, аккуратно развесил его на сушилку, только тогда переспросил. — Какая? Ник промолчал. Женька хмыкнул, побарабанил пальцами по столу, потом наморщил лоб и откинул чёлку со лба. — Моя племянница, Альбинка. И я её люблю. Я не хотел, но так уж вышло. Да оно и без того было ясно. Ник не дурак, он прекрасно видел из окна, как Женька с этой Альбиной возится. Не фальшиво, как это порой бывает у взрослых с детьми, а искренне. И он тут же устыдился этого укола глупой ревности — ревновать к ребёнку? Однако эта ещё одна невидимая ниточка, что привязывала Женьку, его Женьку, как ни крути, но в итоге к тому же Оскару, жутко бесила. — А… кто её мать? На этот раз Женька не медлил, ответил без паузы. — Жена Оскара, Эльза. И она мой большой друг, без неё я, может быть, и не выжил бы. — Да блядь, сколько ещё у тебя в запасе родственников, о которых я ничего не знаю? — взорвался Ник. — Ревнуешь, да? — усмехнулся Женька. — Ещё чего, — буркнул он, мигом остывая. — Никит, — вздохнул Женька. — У тебя есть отец и брат, верно? — Так, — согласился Ник, до конца не понимая, к чему тот клонит. Но начало его насторожило. Темы родственников он с некоторых пор старался избегать. И некстати он вспомнил, что не звонил и не встречался со своими довольно давно, с самого Нового года. В отличие от Ани, с которой приходилось контактировать и которая бомбардировала его посланиями и звонками достаточно регулярно. — Тебе повезло. Семья — это настоящее, понимаешь? Плохие они или хорошие, любишь ты их или просто терпишь — они твои. — Согласен. — А знаешь… Он в одном прав. Произносить имя Оскара лишний раз Женька не хотел, тем более что конкретизировать никакой нужды не было. Ник тут же понял и ощетинился. — В чём это он прав? — Мы почти ничего не знаем друг о друге.