***
Дождливо. Во время матча начинается дождь, но никто даже не думает о том, чтобы прервать игру. Она продолжается, разжигая ярость и жажду победы в крови игроков двух команд. В одной из них играют Саша, Шура и Лёва. Счёт равный: один-один. Судья выдаёт дополнительное время, в ходе которого обе команды будто открыли в себе второе дыхание. Иначе невозможно объяснить, почему молодые люди стали так отчаянно бороться за победу. Всех трясёт от усталости, гнева и азарта. Он течёт по венам, смешивается с кислородом и проникает в каждую клеточку тела, из-за чего невероятно тяжело сосредоточиться на чём-то, кроме столь желанной победы. Она сейчас является самым главным в жизни. Она пропитана футболом. Кажется, проигравшие оставят частичку себя на поле и никогда уже не будут прежними. Слишком много зависит от этой игры. Для Саши Васильева уж точно. Он никогда не вкладывал столько сил в матч, как сегодня. Он бежит, тяжело дышит, толкает соперников и смотрит по большей части не на мяч, не на противников, а на Лёву, дрожащего и покрасневшего. Кажется, его лицо стало такого даже цвета, как и форма его любимого «Спартака». С Лёвой Саша толком и не поговорил перед матчем и на перерывах. Во-первых, смотреть на этого человека было тошно и просто неприятно. Во-вторых, что-то внутри хотело, чтобы Лёва сам подошёл, сам завязал разговор, сам попросил прощения, сам назначил встречу, сам объяснил, что происходит с отношениями. Но ничего подобного не произошло. Лёва снова крутился возле Шуры, а Саша жадно пил воду, надеясь, что удастся вместе с жидкостью проглотить и боль. Источник последней сейчас тяжело дышит и несётся со всех ног, пиная мяч и стараясь увести его подальше от соперников. Они гонятся – как борзые за лисой – но Лёва не останавливается и продолжает нестись вперёд, игнорируя дождь, холод, ветер и заканчивающийся в лёгких воздух. Оставшийся обжигает органы, сковывает сердце и зудит под кожей. Оторваться от соперников удаётся, но дальше бежать Лёва не может. Он стоит на месте и растерянно озирается по сторонам в поисках того, кому можно было бы передать мяч для победного гола. С одной стороны стоит Саша, быстрый, ловкий и готовый на всё ради победы, но абсолютного доверия к нему нет. Лёве кажется, будто Саша не сможет привести команду к победе в отличие от Шуры. Тот стоит с другой стороны, сжимает кулаки и смотрит прямо в душу. Ему Лёва доверяет больше, чем себе, поэтому и пинает мяч в сторону напряжённого Шуры. Тот ловко и быстро забивает гол. В один момент всё живое затихает, а в следующий – заходится в диком радостном рёве Лёва бежит вперёд, прыгает на Шуру и крепко-крепко его обнимает. Все счастливы. Все рады победы. Все поддались безумию. Один лишь Саша Васильев смотрит на происходящее со стороны и до крови кусает щёку изнутри, чтобы не заорать от горечи предательства и поражения. Оно произошло не в спортивной карьере, а на «любовном фронте». Все спортсмены липнут к тому, кто забил гол. Но никто не смотрит так нежно и влюблённо, как Лёва. Для него Шура явно всегда будет лучшим, даже если не приведёт команду к победе, а Саша навсегда останется просто хорошим игроком, неплохим любовником и тёплым воспоминанием, но не миром, не любовью жизни, не гордость. Лёва не любит и прикрывается симпатией. Она штука сложная, и разобраться в ней тяжело. Симпатия то может стать любовью, то не может сдвинуться с места. Ещё она порой бывает не взаимной или находится на разных "уровнях" у людей. Один любит, а другой просто ограничивается тёплой симпатией, не стараясь развить её. Кажется, в случае с Сашей Лёва оказался тем самым «другим» типом. Как же больно и по-ненормальному смешно от того, что твой мир плевать на тебя хотел и своим миром никогда не считал. Собственная ненужность душит. Её подтверждением является и тот факт, что Лёва отдал пас Шуре, а не Саше, стоящему немного ближе к воротам, забивающему в девяти из десяти случаев. Дело явно строится на доверии. Именно его Саша так старался получить, заслужить и оправдать. Шура же не прикладывал к подобному никаких усилий. Он просто был собой, и Лёва потерял голову. Саша прожигает взглядом Лёву, сияющего от счастья. Со стороны можно подумать словно это он тут забил победный гол. Слишком сильно он радуется, улыбается и победно кричит. Так обычно реагируют родители на успехи своих детей. Их у Лёвы нет, зато у него есть Шура. Тот сам по себе неплохой и общительный парень, но чего-то особенного в нём нет, по мнению Саши. Вот он глядит на тёзку и видит перед собой человека, из-за всех сил старающегося быть «крутым парнем». Если состричь с Шуры длинные волосы, снять с него пирсинг и одеть в обычную «серую» одежду – выйдет некто скучный и отталкивающий. Изумительной внешностью он не обладает: в глаза почти сразу бросаются все минусы, а плюсы по сравнению с ними безжалостно меркнут, превращаясь в пыль. Или же это зависть мешает Саше увидеть в тёзке хоть что-то хорошее? Гордость задета, горечь поражения раздирает глотку и твердит, что Саша, будучи достаточно симпатичным парнем, «проиграл» тому, кто даже не старался заполучить расположение холодного Лёвы. Тот сам быстро и легко клюнул на улыбки, небрежные разговоры и самодовольные взгляды так, словно с ним, Бортником, никогда не обращались, как с королём. Наверное, это и не нужно было ему. Возможно, ему нужна была мнимая крутость. Он замолкает, когда сталкивается взглядом с Сашей. Кажется, в этот момент недалеко ударила молния, и послышался гром. Подобное определённо символично и идеально передаёт настроение Саши. На его сердце буря, а глаза застилает тонкая колючая пелена слёз, от чего так сильно болят глаза. Но физическая боль ничто по сравнению с тем, как рушится мир, выстроенный на нежности и первой искренней любви. Кто-то умный как-то сказал, что первая любовь не может закончиться хорошо и рано или поздно заставит страдать, приведёт к огромному горю и полной перестройки личности. В подобное Саша верить не хотел, но теперь придётся. Лёве от пронзительного тоскливого взгляда делается некомфортно настолько, что приходится отстраниться от Шуры и опустить голову. Сердце быстро-быстро бьётся, но не из-за недавнего матча, не радости от победы, а из-за страха. Последний – как ведро ледяной воды –выливается на голову. По телу бежит неприятная дрожь, а на языке горчит неприятное чувство вины. Вот вроде Лёва ничего не должен Саше, но перед ним вдруг становится невероятно стыдно. Кажется, будто из-за какого-то неверного лёвиного действия мир Саши разрушился, из-за чего тот разучился радоваться. Иначе не объяснить, почему сейчас после мучительной победы Саша мрачный, как небо. Сейчас неожиданно для самого себя Лёва понимает – за последнее время он ни разу толком и не виделся с Сашей вне тренировок. И дело даже не в ограниченном количестве времени, не из-за числа дополнительных занятий, не из-за приближающихся экзаменов, не из-за поступления. Просто с Сашей видеться не хотелось, ведь рядом был Шура, близкий и замечательный. А его тёзка как-то незаметно и легко отошёл не на второй, а сразу на сто второй план. Смотреть на Сашу больно: будто глядишь в глаза человека, которого предал некто очень и очень близкий. Но разве Васильева хоть кто-то предавал? Лёва честно старается вспомнить, кем дорожил его любовник. На ум приходит лишь один человек, и это сам Лёва. Правда, тот никаким образом бросить или предать не мог. Ну разве эти отношения были серьёзными? Нет. Или же так казалось одному Лёве, привыкшему жить ветрено и плыть по течению, не сосредотачиваясь на чём-то серьёзным. Мог ли Саша видеть в отношениях то, что может пройти через всю жизнь? – Лёвчик, ты чего застыл? Что-то случилось?– Шура трясёт Лёву за плечо, хмурит брови и звучит обеспокоенно. Лёва отворачивается от Саши, трясёт головой, стараясь выкинуть из головы столь печальное лицо. Сейчас не до чужого траура. Нужно праздновать победу, веселиться и поздравлять Шуру, как того, кто смог. Снова слышится гром, а Саша молча разворачивается и плетётся в сторону раздевалки, мечтая уйти раньше всех, чтобы никого не видеть и не налететь на Шуру с кулаками. Ухода одного из футболистов никто не замечает.***
Лето близится, а жизнь остаётся туманной. Саша ничего не понимает и действует по инерции, по привычке и по странному «надо». Поговорить с Лёвой нормально не удаётся, да и сам Саша уже давно не ищет встречи, не заводит случайных разговоров и не лезет обниматься. Он просто смотрит, злится, обижается и проклинает первую любовь и отпечаток, который она оставила. О нём необходимо забыть, да, правда, не выходит. Сашу буквально всё вынуждает возвращаться к Лёве и к Шуре. Первый будто опасается и избегает, а второй откровенно лезет и ведёт себя так, словно не лишал Сашу самого дорогого и любимого человека. Шура шутит, зовёт втроём погулять и веселиться. А Саша мечтает размозжить тёзке череп об асфальт или хоть как-то отомстить. Не ходить на футбол не удаётся: тогда агрессия душит. А на поле можно её преспокойно выпустить и на мгновение забыться. Было бы замечательно получить мячом по голове, чтобы все чувства к Лёве стёрлись. Возможно, тогда бы Саша смог смотреть на мир трезво и более-менее радостно. Однажды Саша выбирается на улицу в выходной день, толком ничего не объяснив родителям. Те легко отпустили, думая, будто их ребёнок хочет погулять с «друзьями из хороших семей». Мама и папа не знали – их сын оборвал со всеми общение, замкнулся в себе и погрузился в бред, состоящий из учёбы, подготовки к экзаменам, футбола и мыслей о Лёве. Тот не выходит из головы, кружатся – как рой пчёл у улья – в голове и сводят с ума, не давая думать о будущем. Прогулка – попытка развеяться и хотя бы примерно представить университет, в котором придётся учиться добрых пять лет. Это сейчас важно, а не Лёва с его непонятными чувствами и лёгким поведением. Шаги даются относительно легко во многом благодаря песням Земфиры, играющим в наушниках. Саша старается раствориться с музыкой и выплеснуть всю скопившуюся боль на лирических героев из песен. Они влюбляются, страдают и постоянно о чём-то мечтают, прямо как сам Саша. Он ничем не отличается от романтических персонажей, отвергнутых всеми. Остановиться заставляет Лёва. Он хватает за рукав кофты, тянет на себя и вынуждает вынуть наушники. В этот момент сердце Саши болезненно сжимается, а лёгкие перестают выполнять свою функцию. – Саш, нам... нам нужно поговорить, – Лёва звучит рассеянно и неуверенно, словно это не он избегал встречи и разговоров. Он поджимает губы и видит в чужих глазах не обожание, которое пылало раньше, а тоску и горечь. Становится стыдно, пусть и Лёва не совсем понимает, от чего именно ему неловко до рвоты. В своём понимании он ничего плохого не сделал, ничей мир не рушил, ни над кем не насмехался. Однако мрачное состояние Саши говорит об обратном, чем вгоняет в отчаянное безумие. – О чём поговорить? Опять о твоём замечательном Шуре? Если это так – отвали от меня, – не выдерживает и язвит Саша. Лёва хлопает глазами. Он слышит в чужом голосе нотки ревности. Её не должно быть у людей, чьи отношения были завязаны на развеивании скуки. Ничего серьёзного, ничего такого, что могло бы стать причиной для разрастающейся – как лесной пожар – жгучей ревности. – Нет, я хотел спросить... – Лёва собирается с мыслями, шумно проглатывает слюни и неловко уводит взгляд куда-то в сторону. – Что с тобой происходит? Из тебя будто всю жизнь высосали. Где дементоров в реальном мире нашёл? Не расскажешь? – Старается разбавить обстановку Лёва. У него не получается: Саша только мрачнеет и нервно дёргает рукой. Ему мерзко от шуток, от того, что его эмоции снова не воспринимают серьёзно. Хочется снова погрузиться в музыку и не слушать нелепых шуток Лёвы. Он не выглядит невероятным сейчас, скорее, просто осколком, что ранит сердце всё больше и больше от того, что последнее постоянно бьётся. Каждое движение вгоняет осколок только глубже и глубже, поэтому кровотечение не останавливается. – Я могу рассказать, какого это видеть, как твой любимый человек обжимается со своим «лучшим другом», а тебя просто вычёркивает из своей жизни, будто между вами ни черта не было, – голос Саши становится «железным» и тяжёлым. – Знаешь, как «приятно» понимать, что ты для своего самого любимого человека ничего не значишь. Пока ты всё делаешь для вашего будущего, он просто сосётся и подставляется какому-то уроду, а твоё существование игнорирует! Знаешь, Лёвка, после такого жизнь сама гниёт, и никакой всратый дементор тут не нужен! Молчание. Саше удаётся вырвать руку из крепкой хватки Лёвы. Тот вжимает голову в плечи, выглядя так, словно ему раскрыли главную тайну человечества. Домой Васильев бредет в неясном состоянии для самого себя. Он зол, но в то же время помимо желания ломать стены ему хочется разреветься, словно девчонке. Особенно всю ситуация накаляет непрерывно играющая в наушниках Земфира. «НЕ ОТПУСКАЙ» Саша сейчас чётко ассоциировал с собой. Из-за гнева плеер с душещипательной музыкой хочется кинуть в асфальт, но дорогой, сука, да и это подарок от Нади на прошлый день рождения. Поэтому так и идёт — злой, нервный и убитый.***
Добраться до квартиры было пыткой. Он не хотел туда возвращаться. Дома Саша не сможет ни плакать, ни ломать что-нибудь, ни истерить. Всё, что он сможет, так это играть минор на пианино, ему за последнее время такой способ отвлечься сильно помогает, чему он удивлён. А чему удивляться? Бортник перевернул его жизнь с ног на голову. Да так круто, что классика больше не вызывает такого отвращения, а на сигареты отца Саша смотрит с любопытством, выжидая момента, когда сможет украсть одну. «Так жить больше не возможно», — думал Васильев, уже залетая в свою комнату. Ему нужно что-то придумать, чтобы больше здесь не оставаться. Нет Васильеву тут больше места. Музыкальное он окончил ещё месяц назад, а до конца школы оставалось считанное время. Родители просто так не уедут, а сына просто так не отпустят. Саша вспоминает о том, что в Петербурге, откуда семейство Васильевых перебралась в Москву, остались бабушки, дедушки и какое-то количество родственников. В голове созрел план. Может, и не гениальный, но довольно убедительный. Саша решает немедленно приняться за его осуществление. Первым пунктом является отправка к прародителям. Парень быстрыми шагами заходит в зал и заявляет: — Мам, пап, я хочу к бабушке с дедушкой. Лето, всё-таки, — неловко аргументирует он, — и они соскучились, наверняка. Старшие Васильевы переглядываются и через мгновение снова возвращают внимание на сына. Отец начинает говорить: — А как же твоё поступление? — Георгий изгибает бровь. — Получу диплом и... — сейчас Саша решается на отчаянный шаг, но без него никак. — Я хочу поступать в Петербурге. Родной город, и в культурном плане будет лучше. — с намеком говорит Васильев-младший. — Консерватории лучше. Родители засияли от таких слов. Они и не догадываются, что сын ни за что не свяжет жизнь с музыкой, это никогда не было его стремлением, он только воплощал желания старших. Но если он хочет свалить отсюда, ему нужна навешать лапши на уши. — Возможно, ты прав. Я рад, что ты наконец-то понял, что у тебя талант! — гордо заявил отец. — И раз уж так... — мужчина поднимается и кладёт руку на плечо, — даю добро на переезд. Поверить было трудно, но это была правда. Отец разрешает уехать отсюда. На душе сразу как-то легче. Он спешно благодарит родителей за «новый горизонт возможностей» и уходить в свою комнату. Вдруг зазвенел мобильный телефон. Это был Лёва. Сашина радость как-то мгновенно исчезает, но ответить ему всё равно нужно: «Привет. Давай без лишних вопросов, но нам нужно встретиться. Через полчаса в парке. Тот, что около твоего дома», — тараторит в трубку Бортник и, чтобы лишних вопросов не было, скидывает звонок. Как бы Саша не был зол на него, встретиться им действительно нужно. Уходит Васильев незаметно, родители так «опьянены своей победой» над жизнью сына, что готовы просить и закрыть глаза на всё. В парке его уже ждут, немного нервно. Заприметив Сашу, Лёва взволнованно смотрит на его приближающуюся фигуры. Когда тот оказывается близко, в унисон раздаётся «Привет», но от каждого разное: у Саши оно холодное, твердое, а у Лёвы тревожное и мягкое, что для него несвойственно. Васильев немедля спрашивает: — Ну, для чего звал? — Я хотел поговорить... О нас. Это «нас» звучит теперь не приятно, а скорее наоборот. Саша, после случайной встречи чётко понял — нет никаких «нас». — Я не понимаю, что с тобой происходит? Неужели, тебя серьёзно так задевают мои отношения с Шурой? «Ваши отношения, как интересно, — думает Саша, — А у нас больше не отношения?» Васильев становится холоднокровен, пусть ему и больно в глубине души. Он уже один раз высказал эмоцию, но даже она ничего до Лёвы не донесла. Поэтому, Саша продолжает спокойно: — Да, задевает, — откровенно говорит он, — ведь я тебя любил и люблю. Я думал, что у нас отношения, но я ошибся. Если ты уж не понял с первого раза, теперь объясню всё спокойнее и яснее — ты предал мои чувства, которые у меня были, ты ими поигрался от скуки. Но теперь-то ты счастлив? Бортник ошеломлённо смотрит на Васильева, будто он рассказал ему что-то невероятное, восьмое чудо света открыл. Когда же до него доходит всё сказанное, ему становится стыдно. «Что он нашёл во мне?». Лёва и подумать не мог, что Саша его действительно полюбит. Ему не хочется отвечать, счастлив ли он, теперь он хочет сказать то, ради чего звал и разойтись, как можно скорее. — Я... В общем, Саш, я ухожу в другую команду. — неуверенно говорит Лёва. — Шуре предложили, и я тоже согласился. Прости. Эти слова были больнее, чем двадцать восемь ножевых ранений по всему телу. Последний был в сердце. Да, Саша уезжает и сам бросает эту команду, но как у этого парня поворачивается язык после всего говорить ему это. Это омерзительно. Васильев становится злым и бешеным, хватает Лёву за грудки, думая, что прямо сейчас врежет ему как следует по челюсти. Но только занося кулак, он встречает взгляд Бортника — голубые глаза испуганно смотрят на него. Он растерян и беззащитен. «Что же ты делаешь, Саша?». Весь (или почти весь) гнев уходит и парень отпускает Лёву. Он ни за что не сможет причинить ему боль, как бы больно ни было ему. — Знаешь, а впрочем, катись ко всем чертям. Я уезжаю из Москвы, навсегда. Не буду мешать вашей идиллии. Саша разворачивается и спешно покидает Бортника, оставляя его в замешательстве. «Я не думал, что всё серьёзно».***