С любимыми не расставайтесь

      День, которого Юрка боялся до смерти, в итоге всё равно настал.              Оставшиеся часы до подъёма, после прихода из недостроя, Юрка просто лежал в кровати, всё прокручивая и прокручивая разговор с Володей.              Как? Как они могут отступить, отказаться от всего того, что обрели здесь, в стенах «Ласточки»? Как Володя мог говорить о том, что им не стоит продолжать то, что происходит между ними сейчас? Как он мог утверждать, что он больной, если то, что они чувствовали друг к другу, было поистине прекрасно?              Юрка возвёл глаза к потолку. В одном из уголков затесалась серая паутинка, и Юрка наблюдал за этими нитями, что так искусно переплёл паук, и думал, что нити разных судеб переплетались порой так же тесно.              Его жизнь прочно обосновалась в жизни Володи. Два течения просто встретились и стали общей рекой. Так, как они могли разрушить эту связь? Как снова могли стать обычными, одинокими ручейками?              От одной мысли становилось тошно. Юрка перевернулся на бок, уставился в окно. Там, на улице, по кронам деревьев уже крались первые солнечные лучи. Вскоре солнце взойдёт на небосвод, заявляя свои права на этот последний день в «Ласточке».              День, который Юрка ненавидел всей душой.              А ещё предстоит ненормальная суета. После полдника все соберутся на спектакль, а до этого времени всё пройдёт в каком-то всеобщем волнении.              Утро всё же наступило, и Юрка поднялся с кровати с тяжёлым сердцем.              Последние приготовления к спектаклю шли полным ходом. Ребята расставляли декорации, готовили зал к приходу гостей, репетировали по одиночке.              Юрка тоже помогал с реквизитами, иногда украдкой поглядывая на Давыдова, который… Выглядел не так, как обычно. Хоть Володя внешне и казался собранным, Юрка видел, что его лицо осунулось, а под глазами залегли, если не глубокие, то заметные тени.              «Плохо спал», — резюмировал Юрка в собственной голове. Хотелось наплевать на всё, подойти к нему, крепко обнять и сказать, что никогда и никуда Юрка не уйдёт. Что им нужно быть вместе. Что они друг без друга — никто.              Но Сидорова, как орлица, вновь следила за каждым его шагом. Юрка ощущал этот режущий взгляд всем нутром и делал вид, что Володя ему не интересен.              Последние часы, что они могли провести рядом, они проведут порознь.              И кто в этом был виноват?              Юрка, Машка, стечение обстоятельств или всё сразу?              — Митя, давай чуть больше света на кушетку, — он слышал голос Володи: чёткий, звонкий, который раздавал указания, и вздрагивал каждый раз. И каждый раз запоминал его, откладывал в памяти образы.              Чтобы не забыть.              Но разве можно такое забыть? Разве можно забыть первую любовь, которая столько всего подарила?              Юрка ещё никогда не был так счастлив, как в эту смену в «Ласточке».              Лето восемьдесят шестого поистине прекрасно.              Время к обеду подкралось, и все отправились на трапезу, затем на отдых, а во время полдника начали прибывать гости.              Юрка видел из окон столовой, как по главной тропинке идут представительные люди во главе с Ольгой Леонидовной, у которой лицо едва ли не трещало от слишком широкой улыбки. На Юркиной памяти такую эмоцию он видел на губах старшей воспитательницы впервые. Женщина что-то рассказывала мужчинам, идущим по обе стороны от неё, а те с важным видом осматривали убранство мини-сада, что-то говорили в ответ и очень часто кивали.              Стало немного волнительно. Юрка ведь будет играть перед таким огромным количеством гостей впервые. Глаза тут же отыскали Володю, но тот сидел, уткнувшись в тарелку, и водил по ней ложкой с явным отсутствием аппетита.              Щемящее чувство охватило Юрку. Ему так хотелось встать со своего места и сесть рядом с Володей, чтобы просто обнять его и сказать, что у них всё получится.              И он бы говорил не только о спектакле.              После полдника все задействованные направились прямиком в кинозал — переодеваться, наносить грим и просто посидеть в своих мыслях.              Пока происходила суета в общем зале, Юрка всё же удостоился внимания от Володи, который, взяв его за руку, повёл в сторону кладовой, пока Сидорова не маячила на горизонте.              Он завёл Юрку в полупустое помещение, так как большая часть вещей находилась непосредственно на сцене, и закрыл за ними дверь.              Юрка тут же оказался прижатым к её поверхности, а Володя, схватив его за отвороты футболки, прижался так близко и так яростно, что Юрка даже растерялся.              — Не могу без тебя. Не могу… — шептал Володя в перерывах между болезненными поцелуями. — Так тяжело смотреть на тебя и знать, что не могу к тебе прикоснуться. Юрочка…              Юрка выдохнул и сам прильнул к Володе в жадном поцелуе. Пошло оно всё к чертям. Пока у Юрки есть возможность целовать Володю — он будет использовать каждую секунду.              — Я так волнуюсь, Юрочка. И за спектакль, и за тебя, и за себя, и за нас. Боже… — весь собранный образ Володи сейчас рассыпался на кусочки, и перед Юркой проступал неуверенный вожатый пятого отряда, который впервые приехал в «Ласточку».              И Конев сделал то, что считал правильным в тот момент: обнял Володю так крепко, как только мог. Его губы коснулись виска Давыдова, и Юрка зашептал:              — Помни, что я всегда с тобой. Где бы я не был, где бы ты не был, помни, что я есть у тебя, — он немного отодвинулся от Володи, — я буду играть для тебя, Володя, только для тебя. Смотри на меня и не отводи взгляда. Мне тоже нужна твоя поддержка.              Володя улыбнулся: слабо и тускло, но искренне.              — Всегда — помнишь? — его пальцы коснулись щеки. Юрка замер. Он тоже помнил то обещание, данное на карусели в восемьдесят пятом.              — Всегда, — подтвердил Юрка и снова прижался к Володе. Сладких поцелуев не хватало.              И никогда не хватит.              — Нам уже пора. После костра, как только я отведу малышей спать, пойдём под иву. Не забудь отпроситься у Ирины, хорошо? И не забудь вещи, которые ты хочешь положить в капсулу.              Юрка закивал.              — Хорошо, — он тоже улыбнулся, — будет исполнено.              Они вышли из кладовой и вернулись за кулисы. Зал постепенно начал заполняться людьми. Володя собрал всех вокруг себя.              — Так, я буду в зале, за главного оставляю Юру. Чтобы все его слушались, поняли меня?              Ребята покивали с важным видом, и Володя, пожелав ни пуха ни пера, ретировался в кинозал, где на первом ряду уже восседали очень важные гости.       Он занял место рядом с Пал Санычем, и Юрка видел через занавес, который на секунду приоткрыл с краю, как директор «Ласточки» что-то с улыбкой на лице говорил вожатому пятого отряда, и тот отвечал крайне сдержано, однако чуть улыбнувшись; как и видел то, что Володя очень сильно переживал, ведь от сегодняшнего спектакля зависела его будущая характеристика.              И Юрка должен постараться не подвести Володю: вовремя подсказать и сделать всё, что поспособствует хорошему завершению этой смены.              Когда зал полностью заполнился, Ольга Леонидовна подала знак, что можно начинать первый акт.              Полина, сидящая на стуле, прочистила горло и начала монолог:              — Немало подвигов совершили пионеры в годы Великой Отечественной Войны. Один из них выпал на долю маленькой партизанки Зины Портновой. Родилась Зина Мартыновна Портнова двадцатого февраля тысяча девятьсот двадцать шестого года в городе Ленинграде, в семье рабочего. До Великой Отечественной Войны Зина жила за Нарвской заставой. В год, когда немцы объявили войну, Зина перешла в восьмой класс. В то время вместе со своей младшей сестрой она уехала на каникулы к бабушке в Белоруссию, в деревню Зуя, близ станции Оболь Витебской области. Там их и застала война. После вторжения гитлеровцев на территорию СССР Зина оказалась в зоне оккупации… — тут Полина замолчала, а бордовые шторки занавеса разъехались в разные стороны, открывая зрителям первую сценку с участием Зины и Гали Портновых. На фоне были слышны выстрелы и приглушённая немецкая речь. Как только всё стихло, Настя начала говорить.              Юрка, держащий в руках копию сценария, иногда перечитывал свои реплики и следил за ходом постановки. Ребята справлялись очень даже неплохо, декорации менялись вовремя, свет и музыка под руководством Митьки и Ярослава играли в подходящие моменты.              Иногда Юрка поглядывал на Володю, который то сидел и смотрел в одну точку, то отвечал на вопросы Пал Саныча, то нервно теребил душки очков или красный галстук.              Юрка мысленно вздохнул. Ему тяжело было сосредоточиться на деле, когда мысли витали вокруг Володи и неизбежного расставания.              Осталось каких-то несколько жалких часов, а утром… Утром каждый из них сядет в свой автобус и каждого из них встретят свои города.              Сердце дёрнулось в коротком ритме. Может, Юрке в скором времени понадобится кардиолог?..              На сцену вышел Рылеев в компании своих названных братьев и вещал о предстоящей диверсии. «Юные мстители» разрабатывали план по уничтожению вражеского захватчика.              Периодически Полина зачитывала важные исторические факты, Юрка стоял рядом с ней, и иногда они переговаривались. О чём-то незначительном, но так Юре было легче отвлечься.              Иногда он ловил взгляды Сидоровой, сидящей по другую сторону сцены за пианино, и тут же отворачивался, стараясь не смотреть на неё в ответ и просто мечтая забыть о существовании такой девушки.              Неужели он и Володя были такими очевидными в её глазах? Что сподвигло обычную Машку Сидорову следить за ними? Было ли дело только в её влюблённости?              Юрке казалось странным поведение соотрядницы, но ответов на свои вопросы ему получить было негде.              Первый акт подходил к концу. К горлу Юрки подступило немного волнения, всё же он впервые будет сидеть за инструментом при таком количестве людей, но Конев успокаивал себя тем, что Володя будет смотреть на него, чем окажет ему немую поддержку.              Как только закончилась сценка в штабе, Юрка, отдав Полине сценарий, помчался через кулисы в сторону пианино, чтобы сменить Сидорову. Та уже освободила банкетку, одарив пришедшего юношу нечитаемым взглядом, но Конев даже не взглянул на девушку. Он вытер слегка вспотевшие ладошки о синие шорты, выдохнул и сел за инструмент. Со сцены его было хорошо видно, но Юрка уставился в ноты, хотя тетрадь ему была не нужна — «Колыбельную» он отточил до идеала за эти дни.              Полина зачитала отрывок, и Юрка, прикрыв глаза, надавил на клавиши. В зале стояла тишина, и только «Колыбельная» имела право её нарушить.               Музыка струилась из-под пальцев быстрее воды, и Юрке казалось, что он и пианино — единое целое, что мелодия рождалась где-то внутри него и переходила внутрь музыкального инструмента при помощи касания к клавишам.              Он забылся и просто играл, играл, думая о Володе, о себе, о них. Эти мысли приносили тоску, и музыка тоже тосковала, затем Юрка с радостью вспомнил их поцелуи, и музыка тоже радовалась.              Когда пальцы последний раз надавили на чёрную клавишу, первое, что услышал Юрка — бешеное биение собственного сердца, отдающееся в ушах, а затем до его слуха донеслись громкие аплодисменты. Он глубоко дышал, не веря в то, что смог. В то, что снова сидел и играл.              Объявили десятиминутный перерыв между актами. Володя пришёл за кулисы и похвалил всех актёров за игру, а затем, пока Маша ушла в гримёрную с другими девочками, опять затащил Юрку в кладовую.              — Боже, Юрочка, — его губы прошлись смазанным поцелуем по щеке, — ты потрясающий, невероятный… Пожалуйста, — он всё целовал его и целовал, — пообещай мне, что не бросишь музыку, ты создан для неё, — Юрка выдохнул, схватил Володю за лицо и притянул к себе для нормального поцелуя. Правда тот вышел до одури жадным и поглощающим. Они еле оторвались друг от друга.              Володя поправил свой галстук, глубоко вдохнул, успокаиваясь. В его глазах Юрка заметил затаившуюся грусть и знал, что в собственных грусти не меньше.              Вернулись они за кулисы по одиночке. Благо Сидоровой было не до слежки, она уже вновь села за пианино. Володя дал ещё несколько наставлений и тоже покинул закулисье.              Пошло время второго акта, который начинался с гестапо Краузе. Юрка, уже переодевшийся в форму немецкого офицера, стоял на сцене и ждал, когда к нему в кабинет приведут Зину Портнову. Он слегка волновался и старался не смотреть в зал, полный народу, направив свой взгляд куда-то в сторону.              В голове прокручивались реплики, которые Юрка зачитал до дыр и которые теперь отскакивали у него от зубов. Он чувствовал сотни взглядов, которые были прикованы к нему, и старался не отвлекаться на это. В конце концов, он ведь когда-то хотел быть знаменитой личностью, играть на большой сцене на музыкальном инструменте, и к этому стоило привыкать уже сейчас, если Юрка решится заняться вновь музыкой вплотную.              Он боялся, что где-то переигрывал, а где-то не доигрывал, но когда слышал аплодисменты, то на душе становилось легче. Даже за кулисами Полина его вновь похвалила, что оказалось очень приятно для взволнованного Юрки.              Ребята завершили последнюю сцену, и теперь остаток истории был прочитан Полиной, а после — занавес и выход на поклон.              Юрка со всеми остальными вышел поклониться и заметил довольное лицо Ольги Леонидовны, а также более-менее спокойное Володи. Давыдов поймал его взгляд, кивнул и дёрнул уголками губ в мизерной улыбке. Юрка подарил ему счастливую улыбку в ответ, несмотря на то, что время прощального костра почти наступило.              Когда собирались для группового фото, Юрка встал позади сидящих ребят и девчонок. Володя находился в центре, как худрук, и Юрке даже стало жаль, что у них не будет совместного фото из «Ласточки».              — Все готовы? — Пал Саныч, который взял на себя роль фотографа, приготовился снимать. Его палец уже находился рядом со спусковой кнопкой, как вдруг Володя вскочил.              — Постойте, — сказал он и обернулся на Юрку, — Ульяна, сядь на моё место, — Ульяна слегка удивилась, но поменялась местами с Володей, и таким образом Давыдов оказался рядом с Юркой, тут же приобнял его за плечи и кивнул Пал Санычу. Юрка прильнул к Володе чуть ближе и улыбнулся так широко, как мог, словно был самым счастливым человеком на этой планете.              — Готово, — оповестил директор «Ласточки» после нескольких щелчков. — Все молодцы! — он показал большой палец вверх.              К Володе подошла Ольга Леонидовна с двумя мужчинами, и те что-то долго говорили Давыдову, улыбались и жали ему руки. Юрка стоял поодаль и аккуратно складывал немецкую форму, чтобы потом её унесли обратно в сундук, как к нему вдруг подошёл старичок. Он был чуть ниже Юрки, немного сгорбленный и опирался на тросточку.              — Молодой человек, — окликнул он Юрку, и Конев обернулся, чуть нахмурившись. Старик подошёл ближе. — Это же ведь Вы так проникновенно играли на пианино. Хотел сказать, что я впечатлён.              Юрка вскинул брови и немного смутился от того, что кто-то чужой сделал ему комплимент.              — Эм, — он провёл рукой по волосам, приглаживая их, — спасибо, — немного криво улыбнулся Конев, не привыкший получать столько внимания. Старичок с бледным взглядом выцветших ореховых глаз оперся на трость.              — Как Вас зовут? — однако голос его был очень бодр и даже не скрипел.              — Юра. Юра Конев, — Юрка чуть сильнее нахмурился, не понимая, что нужно этому мужчине. Старичок протянул одну руку.              — Эдуард Леонидович. Один из основателей «Ласточки», — Юрка неуверенно ответил на рукопожатие, не понимая, почему этот мужчина вообще с ним разговаривает. Старичок тем временем улыбнулся и продолжил: — Юра, я просто хотел Вам сказать, что музыка — ваше призвание, которое Вы, ни в коем случае, не должны бросать.              Юрка почесал затылок, даже не зная, что на это ответить.              — Ну, — он пожал плечами, — на самом деле я сел за пианино после длительного перерыва. Поэтому пока нахожусь в смятении, хотел ли бы окончательно вернуться в музыку. Всё же большой перерыв и всё такое, — Юрка махнул рукой. — Для поступления в консерваторию нужно упорно заниматься.              Эдуард Леонидович кивнул с дельным видом.              — Полностью с Вами согласен. Но, уверен, что в консерваторию Вы обязательно попадёте.              И тут Юрка снова вспомнил, почему его мечта была загублена.              — Не думаю, — вполголоса ответил он. Старичок вскинул брови и выглядел так, будто ожидал продолжения истории. — Понимаете, когда в восьмом классе я сдавал экзамен на место в консерваторию, мне сказали, что я выступил «средненько», и вместо меня взяли одного оболтуса, — Юрка сжал кулаки, — просто потому, что у него были связи, а у меня — нет. С тех пор желание играть у меня полностью исчезло. Меня мешали с грязью, и в итоге я покинул музыкальную школу.              Эдуард Леонидович задумчиво почесал подбородок.              — Значит, есть неоконченное среднее музыкальное образование?              Юрка кивнул.              — Да, так что не видать мне консерватории, — он даже не знал, зачем делится этим с незнакомым человеком.              Мужчина тепло улыбнулся.              — Вы из Харькова? — уточнил он зачем-то. Юрка молчаливо кивнул, и тут вдруг его новый знакомый полез в карман своих болотных брюк, выуживая оттуда сложенный пополам квадратный лист бумаги, и протянул его Юре со словами: — Позвоните мне, как надумаете поступать в консерваторию.              Юрка глупо пялился на листок. Он не любил номенклатурных людей и сам не хотел быть таким.              — Нет, — ответил он. — Я хотел бы знать, что поступлю сам. Своими силами.              Эдуард кивнул, однако руку не убрал.              — И Вы поступите. Будете проходить вступительные экзамены наравне со всеми. Однако когда за Вашей спиной кто-то стоит в этой жизни, прорваться в первые ряды гораздо проще. Я просто поговорю с ректором Харьковского института искусств о том, что, если в Вас разглядят талант, то обязательно дадут место. Вы сделаете всё сами, Юра. Если Вы его заслужите — они Вас примут. И согласитесь, лучше там будете Вы — талантливый человек, чем тот бездарь, занявший Ваше место.              А Эдуард Леонидович знал куда бить. Юрка и правда хотел бы быть на месте Вишневского, только вот за его спиной никто не стоял. А он ведь мог. Имел потенциал.              — Ну… — всё ещё неуверенно протянул Юрка. — Хорошо, спасибо, — он схватился за края бумажки, и Эдуард Леонидович с лёгкостью отпустил её, а потом, улыбнувшись, попрощался.              Юрка воровато огляделся, но никому не было до него дела, и развернул клочок, будто сомневался, что кто-то такой значимый мог оставить ему обратную связь. Но на желтоватой бумажке действительно значился пятизначный номер. Сердце Юрки забилось с трепетом, потому что ещё никто по достоинству, кроме Володи и родителей, не оценивал его игру.              Он обязательно сохранит этот номер.              Если надумает поступать в консерваторию.              Ведь не будет ничего ужасного, если он и правда позвонит и просто зарезервирует место за собой, если достоин этого?              После спектакля все спешили на последний в этой смене ужин, а затем на прощальный костёр.              Юрка передвигал ногами неохотно. Ему казалось, что с того момента, как разожгут сильное пламя, пути назад уже не будет.              Хотя он прекрасно понимал, что пути назад уже нет.              Отряды рассаживались по скамеечкам и брёвнам, вокруг царила грустная атмосфера. Сколько раз Юрка уже оказывался здесь, сколько раз смотрел в знакомые и незнакомые лица, но ещё ни разу в жизни он не ощущал такую пустоту, которую ощущал сейчас и которая разливалась в нём с каждой новой секундой. Даже в том году, когда он прощался с Володей, ему не было так больно.              Потому что он знал, что у них есть шанс на встречу.              Потому что он знал, что он вернётся.              Но здесь, сейчас Юрка понимал, что это действительно последний год, когда он присутствует в стенах «Ласточки». Что больше он не ступит сюда ногой и не вернётся в беззаботные летние деньки.              Впереди выпускной класс и определение будущего.              Куда пойти, куда податься?..              Он-то думал, грезил, что мог бы приехать к Володе, что они могли бы придумать что-нибудь вместе, но теперь сам Володя разрушил его мечтания.              Женя разжёг костёр, и пламя тут же начало охватывать сухие ветки, которые стали потрескивать внутри, издавая свою индивидуальную мелодию. Все тихо переговаривались между собой. Юрка сидел с ребятами, когда к ним подсели Ксюша, Полина и Ульяна.              — Эй, мальчики, а мы ведь даже ни разу не интересовались, — начала Ксюша, — откуда вы все?              — Из Харькова, — ответил ей Митька.              — И я из Харькова, — проговорил Ванька. Потом все уставились на Конева.              — И я оттуда, — кивнул Юрка, отчего девчонки обрадовались.              — Как здорово. Слушайте, — запричитала Ксюша, — а давайте мы вам номера и адреса оставим? Может, как-нибудь пересечёмся?              Юрке было всё равно. У него даже и бумаги не было, где девчонки могли написать свои данные. Да и у ребят тоже не нашлось ничего подходящего.              — А давай на галстуке? — предложила Полина.              — Давай, — без энтузиазма согласился Юрка, понимая, что он не будет никому ни звонить, ни писать. Все они — лагерские друзья и недруги — останутся только в его воспоминаниях.              Он развязал галстук, и Полинка черканула свой телефон, адрес и даже номер школы, в которой училась. Юрка поблагодарил её, но воздержался от того, чтобы оставить на её галстуке любое напоминание о себе.              Костёр продолжал гореть, и Юрка украдкой поглядывал на Володю, который общался с октябрятами, и понимал: он тоже с ними прощается. На каком-то подсознательном уровне Конев ощущал это. Ощущал, что Володя в этих стенах тоже в последний раз.              А потом Евгений Иванович притащил гитару и всучил её Давыдову.              — Ну, Володь, давай, сыграй нам что-нибудь.              Володя забрал инструмент из рук физрука, и Юрка заметил, что Давыдову стало не по себе, хотя это было удивительно. Играть при всех для Володи было не впервой. Да что уж там говорить: Володя играл и на прощальном костре в том году.              Но сегодня что-то было иначе.              Может, дело в Юрке и его присутствии?              Володя прочистил горло и смотря прямо перед собой внезапно сказал:              — Хочу предупредить сразу: в этот раз я сыграю одну песню, которую считаю подходящей в сложившейся атмосфере, — его пальцы зажали струны, а другая рука плавно провела по струнам.              Сердце Юрки остановилось.              Эта песня…              По телу пробежала дрожь.              Всё вокруг стихло, когда хриплый голос Володи разрушил эту тишину:              «Ты меня на рассвете разбудишь,       Проводить необутая выйдешь.       Ты меня никогда не забудешь,       Ты меня никогда не увидишь».              Юрка таращился на Володю, но тот смотрел на пламя, и теперь языки огня отражались в стёклах его очков.              «Не мигают, слезятся от ветра       безнадёжные карие вишни.       Возвращаться — плохая примета,       Я тебя никогда не увижу».              Кто рядом с Юркой подхватил и грустно запел, где-то сбоку раздался всхлип. Юрка даже не моргал.              Володя ведь не мог… Не мог петь эту песню для него.       «Заслонивши тебя от простуды,       Я подумаю: «Боже Всевышний»,       Я тебя никогда не забуду,       Я тебя никогда не увижу».              Всё тело Юрки покрывалось неконтролируемым потоком мурашек: и хороших, и плохих.              Сердце торопливо замирало, а потом пускалось вскачь.              Юрке казалось, что всё, что происходит сейчас — неправильно.              Что они не должны вот так вот… Расставаться.              Болезненно и на неопределённое время.              «И качнутся бессмысленной высью       Пара фраз, залетевших отсюда:              И тут Володя перевёл взгляд на Юрку. Юрка по-прежнему смотрел на него, не шевелясь.              «Я тебя никогда не забуду…» — пропел он, не отводя взгляда от Юрки, и на секунду в его серо-зелёных глазах мелькнуло всё сожаление мира, и Юра замер, словно его сковали в кандалы.              Володя… Володя перепутал фразу. Специально или случайно?              Давыдов смотрел на него, будто ждал, что Юрка пропоёт последнюю строчку из песни, а Юрка не мог.              Не мог сказать такие страшные слова. Но песня продолжалась. И губы Конева упрямо произнесли:              «Я тебя никогда не увижу…»              После сказанных слов Юрка опустил голову. В носу болезненно защипало. Первое, что он порывался сделать: вскочить на ноги и бежать от костра без оглядки.               Однако заставил себя сидеть на месте. Рядом с ним всхлипывали девчонки, даже кто-то из парней шмыгнул носом. Но Юрка старался держаться. Не хотел показывать никому истинных эмоций.              Песня закончилась, а в голове осталась звенящая тишина.              Разве так можно? Разве можно убивать одними лишь словами?              Я тебя никогда не забуду.       Я тебя никогда не увижу.              От этих строчек веяло безнадёгой. Юрка так не хотел.              Он не хотел прощаться.              Володе поаплодировали, но потом гитару у него всё же забрали со словами: «Володь, мы тут не плакать собрались». Через время кто-то притащил радиоприёмник, и оттуда уже доносились более весёлые песни, под которые мальчишки и девчонки постарше пустились в пляс.              Лена с Володей собрали октябрят и повели в корпус, а Юрка, ещё побыв на костре около получаса, по-тихому слинял сначала в кинозал за нотами, а затем ушёл в сторону леса.              Дождавшись Володю на привычном месте с чувством чего-то тяжёлого на сердце, Юрка, ничего не говоря, развернулся в сторону тропинки, как внезапно их настиг голос Иры:              — Конев! Конев, ты где?              Юрка замер, как замер и Володя рядом с ним.              — Ты не отпросился? — еле слышно спросил Володя, и Юрка отрицательно качнул головой, потому что из-за последних событий он напрочь забыл о просьбе Давыдова.              Чёрт. Чёрт. Чёрт.              — Я здесь, Ир Петровна, — крикнул Конев, думая, что, в общем-то, ничего страшного не произошло, но стоило ему увидеть Орлову в сопровождении Земцовой, Сидоровой и Клубковой сердце его упало вниз. И если с последней проблем не имелось, то первые две — самый страшный сон Юрки Конева.              — Юра! Володя! — уже в замешательстве произнесла Ирина, подсвечивая на них фонарём, от чего Юрка сщурился. — Куда это вы собрались на ночь глядя?              Юрка чувствовал, как предательски вспотели его ладони, чувствовал, как рядом с ним Володя напрягся, потому что среди этих дам, пришедших по их следу, были две, которые не оставляли его в покое, и одна из них так точно знала общую тайну.              Конев смотрел только на Ирину Петровну, ожидающую от них двоих чётких объяснений.              — Ир, — наконец Володя нарушил молчание, и Юрка немного вздрогнул от его голоса. — Можно тебя на минуту?              Пока Ирина и Володя разговаривали в стороне, Юрка смотрел куда угодно, но только не на трёх девушек, стоящих неподалёку. Он даже представить себе не мог, какие мысли посещали каждую женскую голову, и, если честно, не очень-то и хотел знать.              —… Только вернитесь до часу в корпуса… — услышал он голос Ирины и мысленно выдохнул. Володя уладил вопрос! Взглянув на секунду на Сидорову, которая с прищуром смотрела в сторону Давыдова и Орловой, Юрка понял, чьих рук было преследование его и Володи сейчас. Это Машка нажаловалась Ире, что Юрка куда-то сбежал!              «Вот же…» — мысленно Юрка обозвал её самой нецензурной бранью, какую знал.              Но стоило только Володе и Ире вернуться, как вдруг Машка слишком громко и истерично завизжала:              — Ирина Петровна, не пускайте их никуда! Они больные извращенцы! Они целуются друг с другом!              Надо ли говорить, что в этот момент мир для Юрки перестал существовать. Все уставились на Сидорову. Ирина Петровна приоткрыла рот от изумления, а Юрка чувствовал, как у него сильно и гулко стучит сердце, будто сейчас выпрыгнет из груди.              — Маша… — выдохнула Ирина, — что ты такое говоришь?              — Но это правда! — немного на повышенных интонациях проговорила Сидорова. Юрка перевёл взгляд на Земцову, но лицо той оставалось каменным, и он не смог прочесть её настоящих эмоций. Однако она с каким-то неверием поглядывала на пионерку.              — Маша, — уже предостерегающе сказала Ирина, — ты же понимаешь, что за такое… — она тряхнула головой. — Нет! Я отказываюсь в это верить!              — Но я видела. В кинозале! Ночью! Они целовались и обнимались, и за руки держались. Больные, они… Надо сказать, надо сообщить Ольге Леон… — Маша едва ли не задыхалась от собственной речи.              — Прекрати! — вдруг взревела Ирина, отчего и Юрка, и Володя дёрнулись. — Сейчас же прекрати! Ты что такое говоришь? Как ты можешь клеветать на порядочного вожатого? Маша! — Орлова обернулась на Юрку и Володю, одарив их нечитаемым взглядом, потом снова перевела его на Сидорову, а затем вдруг посмотрела на Земцову. — Ань, — уже чуть спокойнее сказала она, — рассуди ты. Ты Володю знаешь давно. Разве мог он… Вытворять такие вещи?              Юрка напрягся. Едва ли Земцова могла что-то знать о них, но она вполне могла знать что-то о Володе… Анна Владимировна мазнула по ним двоим равнодушным взглядом, а затем посмотрела на коллегу.              — Нет, Ирин, — спокойно ответила она, — я никогда не замечала за Володей чего-то… Подобного.              Юрке стало немного легче. Ирина кивнула, и тут неожиданно в диалог вклинилась Клубкова. Она неуверенно произнесла:              — Думаю, что это всё же неправда. Тем более все мы знаем, что Маша неравнодушна к Владимиру Львовичу, и то, что она всё время сбегала, следила за ним, говорит о многом. И… — Полина запнулась и вдруг смущённо отвела взгляд в сторону. — Тем более Юра… Целовался со мной, так что словам Маши нет какого-либо оправдания.              Все тут же уставились на Юрку, даже Володя, в глазах которого стоял немой вопрос, но что Юрка сейчас мог говорить?              Он и сам не понимал: почему Полина только что соврала? Что крылось за этой ложью? Почему она так стремилась защитить Юрку и Володю тоже?              — О, — Ирина явно была удивлена, — тогда мне всё ясно. Маша, как ты могла такое вообразить? Чтобы Володя целовался с… — она вся скривилась, и Юрка вдруг понял, что никто даже не верит в такие отношения. Никто здесь не приемлет даже капельку мысли о том, что такая любовь, как у них с Володей, может существовать… И это ещё раз доказывает, что их отношениям нет места в этом мире. Или, по крайней мере, в этой стране.              Ирина тем времени успокоилась и даже приобняла Сидорову за плечи.               — Маш, думаю, тебе нужно отдохнуть. Ты явно переволновалась и устала за эту смену. Идём, я попрошу Ларису Сергеевну дать какое-нибудь успокоительное.              Она стала уводить Сидорову под её всхлипы. За ними ушли и Земцова с Клубковой, а Юрка с Володей остались наедине. Володя не двигался с места и, сняв очки, сильно потёр переносицу.              Юрке почудилось, будто он очень сильно сердился.              — Прости… — выдохнул Конев. — Я совсем забыл её предупредить.              Володя вздохнул. Вернул очки на лицо.              — Теперь всё это будет приходить ко мне в кошмарах, — он выдохнул. — Главное, что ей никто не поверил. Боже, у меня вся жизнь перед глазами пронеслась, — Давыдов покачал головой, а потом вдруг с прищуром взглянул на Юрку: — Когда это ты успел поцеловаться с Полиной?              — Да не целовался я с ней, — горячо возразил Юрка. — Никогда не целовался.              Володя открыл рот.              — Что? — неверяще спросил он. — А что это тогда сейчас было?..              Юрка пожал плечами.              — Не знаю, Володь. Но она нас очень выручила.              На самом деле Юрке и впрямь стало любопытно, отчего Полина прибегла к такой лжи. Ему бы расспросить у неё всё завтра с утра, пока есть возможность.              — Ладно, — Володя перевёл тему, — идём. У нас есть два часа — не больше.              Два часа… И это всё, что у них осталось.              Чувство безысходности накрывало лавиной адской боли. Юрка понимал, что они шли под иву, чтобы проститься. И от этого осознания где-то в груди болело. Очень сильно. Так, как ещё никогда не болело. Юрка ощущал этот тревожный зуд, пока они пробирались с лучом света от фонарика по лесу, к заветному месту.              К их укромному уголку.              Там молодых людей уже ждали лопата, керосиновая лампа, уютно расстеленный плед и… Гитара.              — Гитара? — изумился Юрка, садясь на землю. Володя скинул рюкзак и сел рядом с ним.              — Да… Есть кое-что, что я хочу сыграть тебе. Но после того, как мы закопаем капсулу. Решил, что будешь класть внутрь?              Володя извлёк из рюкзака жестяную коробку и открыл её. Перед Юркой предстало пока ещё пустое дно.              — Да, вот, ноты. «Колыбельная» отныне — моя ассоциация с тобой. Это ты вернул меня к музыке. Только благодаря тебе я снова оказался за пианино.              Володя достал пару листов и шариковую ручку.              — Давай напишем послание? — Юрка заметил, что голос друга слегка дрогнул, и у него у самого как-то стало першить в горле.              Юрка взял у него лист бумаги и начеркал первое, что пришло на ум:              «Чтобы не случилось не потеряйте друг друга» и протянул лист Володе. Давыдов цокнул языком.              — Юрочка, ну сколько ошибок. Вот здесь раздельно, а здесь… — Юрка закатил глаза, но исправить Володе ничего не дал.              — Пусть остаётся с ошибками. Через десять лет я уже буду другим…              «Как и Володя…» — мысленно подумал Конев. В груди заныло ещё сильнее.              Володя меж тем написал:              «Что бы ни случилось — не потеряйте себя», и Юрка заметил, что его рука дрогнула, а затем, когда он поднял взгляд на Володино лицо, то увидел, что в глазах любимого человека застыли слёзы.              Слёзы неминуемого расставания.              У Юрки вдруг тоже защипало в носу.              Но он не мог. Не мог плакать сейчас.              — Володь… — Юрка протянул к нему руку, и Давыдов, откинув лист и ручку в сторону, вдруг вцепился в Юрку, притянул к себе и очень отчаянно поцеловал.              Юрка почувствовал солёные капли на своих губах, и сердце от этих эмоций сжалось, но он не позволил Володе отстраниться.              Они целовались глубоко и жадно, будто и правда делали это в последний раз, и тут Юрка чуть осмелел и повалил Володю на землю, усаживаясь на него сверху. Он оторвался от его губ и припал к шее, чувствуя руки Давыдова на своих бёдрах.              Рука Юрки забралась под Володину рубашку и провела по груди, ниже, и он даже двинул бёдрами, отчего почувствовал, как Володя задрожал.              — Юрочка… Юрочка, остановись. Я…              «К чёрту, — подумал Юра, — я возьму своё».              Он сделал вид, что не услышал его, и продолжил ласкать шею, пальцы ловко развязали красный галстук и откинули его куда-то в сторону, а затем взялись за эти чертовски раздражающие мелкие пуговицы.              Однако Володя тут же перехватил Юркины пальцы.              — Юра… Не надо, прошу. Я ведь потеряю контроль.              — Вот и славно, — прорычал Конев. — Осточертел уже твой контроль. Позволь себе быть счастливым, Володя, хотя бы в этот миг. Я хочу этого. С тобой. Хочу оставить здесь всё. И хочу, чтобы ты разделил это всё со мной. Пожалуйста, — дрожащим голосом проговорил Юрка и приподнялся над Володей, чтобы видеть его лицо. Глаза Давыдова уже заволокла взаимная пелена желаний, но он всё никак не мог переступить последнюю черту. — Позволь нам двоим быть счастливыми. Хотя бы здесь… Хотя бы в этот раз, — Юрка ещё видел сомнения в лице Володи и прибег к последнему, что было у него в арсенале уговоров: — Это моё желание. Я хочу тебя. И я трачу его именно на это, — Володя распахнул глаза. Юрка знал, что схитрил, и, по правде говоря, он хотел бы использовать желание на что-нибудь другое… Например, на скорую встречу, но почувствовать Володю сейчас, в интимном моменте хотелось ему гораздо сильнее.              — Юрочка… — задохнулся Володя.              — А вот нечего было поддаваться… — Юрка знал, что дразнится, и когда увидел мимолётную улыбку Володи, понял, что попал в самую точку, а через секунду почувствовал себя прижатым к земле. Он даже и не понял, когда Володя рывком успел поменять их местами.              — Ты уверен? — для чего-то опять спросил Володя. Юрка закатил глаза, снял с него очки и, кивнув, твёрдо произнёс:              — С тобой я всегда буду уверен, — а после немного грубо притянул к себе Володю за воротник и впился в его губы в требовательном поцелуе.              Хватит.              Хватит сдерживаться.              Если они расстанутся на десять лет, Юрка обязан воспользоваться шансом прямо сейчас.              Он ощутил дыхание Володи на подбородке, затем оно спустилось к шее, там же оказались и его губы. Они сладко прошлись по нежной коже, и Юрка втянул носом прохладный воздух, чувствуя мурашки по всему телу. Но в этот раз он не будет останавливать Володю. Он дойдёт с ним до самого конца.              Пальцы Володи наконец-то осмелели, и Юрка ощутил, как они тянут края футболки, в призыве помочь снять так мешающую вещь, что Юрка и сделал: оторвавшись от земли, он быстро стянул свою футболку, отбрасывая её куда-то в сторону и тут же ощущая лёгкий холод приближающейся ночи, но это последнее, что его сейчас волновало. Володя, сидящий на его бёдрах, устремил алчный взгляд на открывшееся перед ним зрелище, и его руки прошлись по груди, коснулись затвердевших от холода и желания сосков, провели по подтянутому животу вниз, к пуговице на шортах. Остановились там в нерешительности.              Юрка прильнул к Володе ближе и прошептал возбуждённым, будоражащим нервные окончания голосом, в самое ухо:              — Тебе можно всё, отпусти себя, Володь… — губы дотронулись до мочки, поцеловали её и спустились ниже. Теперь Юра, целуя шею, раздевал Володю, просовывая пальцами пуговицы через петли. Ему так хотелось дотронуться до его кожи, хотелось ощутить напоследок.              Страсть набирала обороты. Как только Юрка расстегнул Володину рубашку и стянул её с плеч, а затем нежно провёл ладонями по разгорячённой коже, Володя не выдержал и потянулся к Юрке за новым поцелуем. Их языки соприкасались, и Юрка терял голову от нахлынувших ощущений. Володя немного поёрзал, и Юра застонал прямо ему в губы, даже не став сдерживаться, потому что Володя задел уже возбужденный бугорок в штанах Юрки.              Остановиться теперь было невозможно. Володя начал осыпать поцелуями тело Юрки, и тот снова лёг на плед, отдаваясь этим сладким губам, которые так бережно и в то же время яростно целовали каждый участок его тела.              Наконец он почувствовал, как пальцы Володи расстегнули пуговицу на шортах, потянули молнию вниз, и рука Давыдова забралась под них и под резинку трусов, тут же обхватывая твёрдый член Юрки и сжимая.              Перед глазами стали плясать звёзды. Юрка откинул голову назад, прикрыв веки и открыв рот.              Володя сдвинул шорты ниже, и Юрка чувствовал, как его лицо пылает. Впервые он предстанет перед кем-то в обнаженном виде, и это осознание слегка… Пугало.              — Обещай, что остановишь меня, если что-то будет не так, — сквозь гулко бьющееся сердце в ушах и горле, Юрка услышал сдавленный шёпот Володи.              — Х… Хорошо, — прохрипел Юрка. Он не знал, что собирается делать Володя, но не решился ничего спрашивать, потому что боялся, что своими вопросами испортит всё, что здесь между ними завязалось.              — Приподнимись, пожалуйста, — попросил Володя, и Юрка приподнял бёдра вверх, позволяя Володе стянуть его шорты вместе с бельём.              И как только Юрка понял, что последние вещи с его тела исчезли, то его лицо стало пылать ярче, чем пламя прощального костра.              — Всё хорошо? — Володя вернулся к нему и коснулся кончиками пальцев щеки. Юрка открыл глаза и увидел в глазах Володи ощутимое возбуждение. Неужели это Юрка был виноват в таких сильных эмоциях? Не верилось.              — Всё прекрасно, — немного придушенно ответил Юрка. — Пожалуйста, Володь… Прикоснись ко мне… — Володя захватил губами нижнюю губу Юры, слегка прикусил, а руки его вновь спустились ниже и обхватили основание Юриного члена, прошлись вверх-вниз, большой палец очертил открытую головку, и Юрка опять громко застонал.              Как же было хорошо.       Как же было волшебно.              — Володя… — протянуто произнёс Юрка, чувствуя, как пальцы на ногах поджимаются, — сделай так ещё раз.              Володя тут же подчинился его просьбе: натянул кожу, сжал чуть сильнее и провёл вверх, а затем опять вниз.              Юрка начал плавиться, вновь не сдерживая стона.              — Нравится? — голос Володи стал иным: властным, горячим, от которого тело била мелкая дрожь.              Юрка не в силах говорить просто кивнул. Всё внутри поджималось и хотелось ощущать Володю везде.              — Я хочу кое-что попробовать, — тихо зашептал Володя.              Юрка опять кивнул и вдруг решился спросить:              — Будет больно?              Володя поцеловал его в губы.              — Я никогда не сделаю тебе больно, Юрочка. Только останови меня, если это будет слишком.              Юрка выдохнул и вновь просто кивнул. На слова не было сил.              Володя быстро прикоснулся к губам Юрки, а затем его голова опустилась вниз и губы прикоснулись к Юркиной шее. Юрке казалось, что Володя не сколько ласкает его, сколько изучает его тело. Язык Давыдова медленно провёл по ложбинке между ключицами, захватил губами один из сосков, как будто пробуя его на вкус, а его руки в это время то скользили по Юркиной груди, то опускались на живот, то начинали гладить бёдра.              Юрка потерялся в себе и своих эмоциях, но когда он ощутил горячее дыхание там, то ему показалось, что сознание помахало ему на прощание и удалилось куда-то в темноту.              То, что происходило дальше, Юрка помнит с трудом. Единственное, с чем он мог сравнить свои ощущения — это покачивание на высокой волне, когда тебя подбрасывает то вверх, то затапливает вниз.              Он чувствовал, что его потряхивает. Володя творил что-то невообразимое, и Юрка даже не осмеливался посмотреть вниз, боясь, что от увиденного потеряет рассудок.              Однако перед оргазмом он успел выдохнуть:              — Володя… — а потом его настиг пик наслаждения, словно он прыгнул с высокого утёса прямо в синее море.              Володя появился перед его лицом через несколько секунд и обеспокоено заглядывал в него, ища признаки дискомфорта, но Юрка только блаженно улыбался, ощущая немного липкий живот, однако сейчас ему было на это откровенно плевать.              — Юрочка, — Володя тронул его за плечо, и Юрка посмотрел на Давыдова слегка расфокусировании взглядом. — Ты в порядке? — немного взволновано спросил он.              — Я в порядке, — Юрка вытянул руки, — иди сюда, — притянул Володю и поцеловал его, лениво и сонно, а затем почувствовал, как в бедро упирается возбуждение Володи.              Твёрдое и ищущее выхода.              И разве Юрка мог оставить эту проблему нерешённой? Сам факт, что Володя так реагировал на Юрку, распалял Конева с новой силой.              Пока они целовались, Юрка на ощупь отыскал пуговицу на шортах Давыдова и расстегнул её, как вдруг Володя перехватил его руку за запястье.              — Не надо, Юр… — Юрка возмущённо проворчал в губы Володи:              — Ты не хочешь, чтобы я тебя коснулся?              Володя прикрыл глаза и как-то стыдливо ответил:              — Больше всего на свете я только этого и хочу. Но…              — Тогда замолчи, — грубо оборвал его Юра и уже с уверенностью расстегнул шорты, спустил язычок молнии и пробрался под резинку трусов, обхватывая Володю так, как обхватывал обычно себя в самостоятельной ласке.              Ощущения были… Смешанными. Юрка не знал, как себя вести, и был смущён спонтанным решением, но идти на попятную не стал: он аккуратно поводил рукой туда-сюда, заставляя Володю спустить шорты и нижнее белье чуть ниже.              Потом Юра сжал, ласково погладил, и Володя простонал ему в плечо.              И, о Господи, какой же сладкий звук это был!              Юрка никогда не забудет этот глубокий стон, который заставлял возбуждаться ещё сильнее.              Володя долго не продержался. Юрке хватило несколько уверенных, пусть и немного неумелых движений, чтобы Давыдов последовал примеру Юры.              Вытащив мокрую руку из Володиных трусов, Юрка слегка поморщился от липкой субстанции, что стягивала его пальцы.              — У тебя нет чего-нибудь…? — спросил он, и Володя, явно смущённый, кивнул положительно.       — Есть бутылка воды и полотенце. Можем смочить и… — он запнулся. — И обтереться.              Приводили они себя в порядок молчаливо. Юрка всё ещё пребывал в некотором шоке от того, что это наконец-то случилось.              Когда они оделись и сели около капсулы, которую так и не успели зарыть, Юрка вдруг опять ощутил болезненные спазмы внутри организма.              И они были отнюдь не физическими.              Володя сложил их записки в жестяной короб, туда полетели ноты и сценарий.              — Что-нибудь ещё? — спросил Давыдов. Юрка посмотрел на его голую шею, которую не украшал красный галстук, и дотронулся до своей — такой же пустой.              Обернулся через плечо: два знамени валялись неподалёку, переплетённые между собой. Юрка подполз к ним ближе, протянул руку и ухватил концы обоих галстуков, затем вернулся к Володе.              — Вот, давай свяжем их вместе. Это будет наш узелок. Хочу верить, что он не разрушит нашу связь.              Володя печально улыбнулся и согласился, однако перед тем, как завязать, спросил:              — Там же адреса девчонок, не жалко?              Юрка отмахнулся.              — Что мне девчонки… Мне главное тебя не потерять.              Галстуки полетели туда же.              — Всё? — уточнил Володя. Юрка посмотрел на содержимое коробки и кивнул.              — Да. Давай теперь закопаем.              Когда коробка опустилась в небольшое земельное дно, Юрке опять стало невыносимо тоскливо. Будто в эту коробку он положил всё, что имел.              — Юрочка, — Володя собирался закапывать капсулу времени и остановился на секунду, — пожалуйста, пообещай мне. Что бы ни случилось, где бы мы не оказались, но ты придёшь сюда через десять лет.              Юрка вскинул голову. Снова закралось подозрение, что Володя прощается с ним… На длительный срок.              — Я обещаю. И ты пообещай мне то же самое. Я не хочу думать, что мы не встретимся раньше, но так хотя бы будет гарантия, да?              — Да, Юрочка. И я тебе обещаю. Я приду сюда. Двадцать седьмого июля тысяча девятьсот девяносто шестого.              На том и договорились, но Юрка не оставлял надежд, что они с Володей смогут свидеться раньше.              После того, как капсула была закопана, Володя неожиданно достал перочинный ножик и предложил:              — Хочешь, можем оставить здесь свои инициалы?              Юрка загорелся изнутри. Это было так грустно, так символично и так романтично, что в носу опять защипало.              Они вывели букву Ю и букву В, приписали между ними плюсик и заключили это всё в сердце. Теперь эта надпись навечно останется здесь, покуда ива будет расти.              И Юрка ещё сильнее поверил в силу символов. Даже если это и было глупо.              — У нас осталось ещё немного времени, — сказал Володя дрогнувшим голосом и потянулся за гитарой. — В начале смены я стал сочинять одну мелодию, которая ассоциировалась у меня с тобой… И вот недавно я наконец-то закончил, — он посмотрел на Юрку исподлобья. — И хотел бы, чтобы ты её услышал, потому что она посвящена тебе и тому, что… Между нами происходит.              Юрка был поражён до глубины души. Никто ещё не посвящал ему песни и ни для кого он не являлся музой.              — Конечно, Володь, — с готовностью ответил Юрка, — я с радостью послушаю её.              Володя пристроил гитару, и пальцы провели по струнам, извлекая из неё поистине красивое и очень умиротворённое звучание.              Юрка слушал плавные переливы этой композиции, напоминающей о летних ночах, о чём-то сокровенном, об общих воспоминаниях.              О том, что они здесь оставили.              Пальцы Володи медленно перебирали струны, и Юрка чувствовал — мелодия идёт из самого сердца.              В носу, в который раз за вечер, защипало, и тут уже Юрка не смог сдержать эмоций. Он отвернул голову в сторону, чувствуя, как первые слёзы предательски стекают из глаз, оставляя за собой мокрые дорожки.              Он так не хотел уходить отсюда. Так не хотел уезжать. Так не хотел расставаться.              Пришлось даже шмыгнуть носом. Мелодия Володи настолько растрогала Юрку. И он ненавидел этот день всей душой. Он проклинал время за то, что оно было так беспощадно к ним. Проклинал расстояние, что встанет между ними. Проклинал то, что они не могут быть вместе.              Гитара стихла. Володя подобрался к Юрке.              — Юрочка… — он дотронулся до его подбородка и настойчиво развернул к себе. Глаза Конева всё ещё блестели.              — Я не хочу прощаться, Володь… — почти неслышно проговорил он. На сердце стало тяжело, будто его обвязали камнем, который тянул вниз.              — Я знаю, Юрочка, я знаю, — Володя беспорядочно стал целовать его и обнимать.              Так они и просидели до часу ночи, говоря о чём-то дурацком, незначительном. Давали какие-то обещания друг другу и целовались, пока им не пришлось отпустить руки и не разойтись по своим комнатам.              День прощания оставил в сердце Юрки огромный отпечаток.              На следующее утро после закрытия смены и последнего завтрака все погружались в автобусы. Юрка хотел поговорить с Полиной, но той не было за завтраком, а потом девочки сказали, что её рано утром забрали родители. Причину такой спешки ему, конечно же, никто объяснять не стал, и Юрке даже стало жаль, что он не поблагодарил Клубкову за маленькую ложь.              Перед тем как сесть в свой автобус, Юрка стоял неподалёку от пятого отряда, с которым прощался Володя. Ему нужно было напоследок обнять Давыдова.              — Да, Юра, не думала, что всё так обернётся. Но, знаешь, почему-то я не удивлена, — вдруг рядом раздался знакомый голос, и Юрка, тут же нахмурившись, резко повернул голову вбок, натыкаясь на взгляд Анны Владимировны.              — О чём ты? — небрежно спросил он, хотя сердце его забилось в нехорошем предчувствии.              Аня хмыкнула и посмотрела на Володю.              — Ты можешь дурить кого угодно, но не меня, — голос её был пропитан желчью. — Я знала, что ты… Необычный для Володи, — она тактично подобрала слово, однако губы её скривились. — Но, чтобы настолько…              — Чего тебе надо? — грубо оборвал её Юрка. У него не было желания разговаривать с этой особой в последние минуты здесь.              — Чтобы ты перестал портить Володю. Ты, можешь заниматься чем угодно. Но только не втягивай его в это, — последнее слово она выделила особой интонацией. Юрка передёрнул плечами. Рядом с Земцовой становилось неуютно.              — Я никуда его не втягиваю, — упрямился Юрка.              Аня в раздражении скрестила руки на груди.              — Это моё последнее предупреждение, иначе, если ты будешь рядом, я испорчу ему жизнь.              Юрка в ошеломлении открыл рот. То есть она испортит жизнь не ему, а Володе? Человеку, которого она якобы любит?              Однако её слова звучали очень убедительно. Юрка заволновался.              — Ты смеешь нам угрожать? — поинтересовался он, и голос его предательски дрогнул, что не укрылось от Ани. Она издевательски улыбнулась.              — Я уже это сделала. Уйди с дороги, Конев, пока прошу тебя по-хорошему.              Юрка прорычал:              — Ты же знаешь, что это не любовь? Ты не любишь его так… — «Как я», — хотел было добавить Юрка, но вовремя прикусил язык. Аня сделала шаг ближе и проговорила ему в самое лицо:              — А что ты можешь знать о любви, Юра? О нормальной любви? — затем она отступила, а Юрка не нашёлся, что ей ответить. Он не знал, как любить и что такое любовь наверняка, но если бы у него спросили об этом, он бы произнёс всего лишь одно имя: Володя.              Потому что только Володя ассоциировался у Юры с любовью.              Аня, видя поражение оппонента, снова издевательски сказала:              — Помни о моём предупреждении. И счастливой поездки в Харьков. Надеюсь, мы с тобой больше не встретимся.              — Взаимно, Анна Владимировна, — гневно ответил ей Конев и едва не сплюнул на её чёрные лакированные туфли. Он развернулся и зашагал к Володе, который уже простился со всеми октябрятами.              Наплевав на всё, он заключил его в крепкие объятья.              В последний раз.              На губах Володи появилась нежная улыбка, под которой пряталась горечь расставания.              — Я тебя никогда не забуду, — зачем-то прошептал ему Володя. — До свидания, Юрочка, — короткое пожатие рук напоследок.              — До свидания, Володь, — и, больше не вынося эту боль, Юрка быстро развернулся и вбежал в салон автобуса, тут же занимая место у окна.              Через несколько секунд автобус тронулся с места, и Юрка ещё раз махнул рукой на прощание Володе. Тот махнул в ответ, грустно улыбаясь.              Колёса вывернули в сторону проезжей части, увозя Юрку Конева всё дальше и дальше от человека, который теперь навсегда поселился в его душе. Он не отрывал взгляда от удаляющейся фигуры вожатого пятого отряда, чувствуя, как собственное сердце обливается кровью, и чувствуя, что он что-то оставил здесь вновь.              И если бы Юрка знал, что в тот год он видит Володю в последний раз — он бы ни за что не сел в этот треклятый автобус и не позволил бы Володе разорвать их отношения.