Глава 22. 1986-1987 гг. Последствия неправильных решений.
26 мая 2023 г. в 15:45
Примечания:
Музыкальное сопровождение: BrainStorm - Ветер.
После возвращения из лагеря Юрка явственно ощущал, что всю его душу выпотрошили. Всю дорогу до Харькова он то и дело прогонял в голове последнюю ночь под ивой. Она была и сладкой, и горькой одновременно.
Да и всё, что отныне связано с Володей, оставляло осадок в душе и приятные спазмы по телу.
Отец встретил его крепким рукопожатием, мать — поцелуем в обе щеки. Она всё говорила, как скучала по любимому сыну и расспрашивала о жизни в лагере, а Юрка, без энтузиазма водя по тарелке с горячим, насыщено красным борщом, отвечал односложно и только поделился тем, что вернулся к пианино.
— Правда? — осторожно уточнила мама, не веря в слова собственного ребёнка. Юрка понимал её эмоции. Столько лет он не подходил к музыкальному инструменту, а тут после очередной смены вдруг воспылал былой любовью.
— Правда, — ответил Юрка. Ему вдруг захотелось, чтобы борщ был едва ли не прозрачным, лишь бы слышать шум столовой и видеть Володю за столиком пятого отряда. И, чтобы отвлечься от назойливых мыслей, Юрка продолжил диалог: — Я тут подумал… Может, мне попробовать поступить в консерваторию? Буду усердно заниматься этот год, чтобы сдать вступительные экзамены. У меня же есть незаконченное среднее музыкальное образование.
Мама поджала губы.
— Это действительно то, чего тебе хочется?
Юрка кивнул.
— Да, мама. Я понял, что хочу заниматься исключительно музыкой.
Мама постучала пальцами по краю стола в задумчивости.
— Ну хорошо, я поговорю с отцом. Найдём тебе репетитора.
Юрка благодарно улыбнулся, однако почувствовал, что в этой улыбке нет того восхищения, которое появлялось каждый раз, когда он видел Володю.
В груди ныло так, будто Юрка получил зияющую рану, которая теперь была на месте его сердца. Ещё и последние слова Земцовой никак не хотели выходить из головы.
«Если ты будешь рядом, я испорчу ему жизнь».
Разве так должен поступать любящий человек? Разве он не должен отступить, если видит, что любимому будет лучше без него?
Но Аня явно этого не замечала. Она была, словно бронепоезд, которого не волновала никакая преграда.
И особенно в лице Юрки.
Потому что Юрка для неё — никто, ничтожная фигура, которая не могла нанести вред.
Потому что она там с Володей, в Москве, а он здесь — в Харькове.
От этого становилось ещё невыносимее. Юрка даже представить не мог, как они с Володей теперь проведут как минимум год в разлуке.
И от этой тоски хотелось лезть на стенку.
Первое письмо от Давыдова пришло через две недели после окончания второй смены.
Стояло едва тёплое утро августа, когда неизменный почтальон дядя Витя принёс для Юрки заветное письмо, которое Юрка ждал каждое утро с момента своего возвращения из «Ласточки».
Руки дрожали, пока вскрывали конверт. Володин почерк — аккуратный, наклоненный в правильную сторону — пестрил на бумаге, и Юрка просто держал лист, пока ещё не читая то, что ему написали. Он просто представлял, как края бумаги касались Володины пальцы, как он сворачивал лист пополам, как бережно укладывал в конверт.
Думал ли он в этот момент о Юрке? Глупый вопрос. Конечно, думал. Конечно, его посещали мысли о Юре. Ведь Володя обещал, что никогда не забудет.
Карие глаза опустились вниз. Сердце забилось быстрее, когда Юрка начал читать:
«Здравствуй, Юрочка! До сих пор не верится, что мы опять вернулись к старому способу общения — через письма. За три недели в «Ласточке» я так привык к тому, что ты рядом, что я могу в любой момент найти тебя, поговорить и прикоснуться, что сейчас даже как-то тяжело осознать, что ты остался там, за тысячу километров.
Расскажи, как твои дела? Как проходят каникулы? Как тебя встретили родители, и самое главное, сел ли вновь за пианино? Я помню, ты рассказывал, что оно захламлено до предела, но, надеюсь, ты нашёл в себе силы и разобрал весь этот хлам?
У меня всё… Нормально. Если можно назвать нормальностью ту часть моей жизни, которая связана с моими… Предпочтениями. Я всё ещё нахожусь в глубоких раздумьях о лечении и поисках доктора. Проскальзывают даже мысли признаться родителям.
Меня это тяготит… Я знаю, что тебе не понравится то, что я написал, но ты единственный, с кем я могу открыто об этом говорить.
И как бы странно это не звучало, но там, в «Ласточке» я чувствовал себя безопасно и вроде бы как… Дома?
Знаю, глупо называть домом пионерский лагерь, но дело, наверное, было не в его стенах, а в том, что ты был рядом.
Словно мой дом там, где ты.
Здесь, в Москве всё веет каким-то… Чужим. Хотя этот город я знаю с пелёнок.
Но теперь он не кажется таким прекрасным, когда я знаю, что есть уголок в этой стране более прекрасный.
«Ласточка» — это особенное место, а ты — мой особенный друг.
Буду ждать твоего письма. Мне так тебя не хватает».
К концу повествования Юрка почувствовал, как его руки задрожали. Каждая строчка, каждое слово были пропитаны такой горечью, что Юра ощущал, как Володя за много-много километров мучается от той тоски, что испытывает сейчас и Юра.
И самое обидное было в том, что обстоятельства не позволили бы ни Юрке, ни Володе быть рядом друг с другом.
У одного выпускной класс, у другого учёба в институте. А если взять в расчёт то, что Юрка собирается поступать в Харьковскую консерваторию, то их пути не пересекутся ещё очень много лет.
Вернувшись домой, Юрка зашёл в свою комнату и сел за пианино, откладывая письмо на стол. Ему нужно было обдумать, что ответить Володе.
А думалось лучше под музыку.
Когда созрел ответ, Юрка сел за стол. Тоска только усилилась, когда он написал первые строчки:
«Здравствуй, Володя! Очень был рад получить твоё письмо и ты даже представить себе не можешь, насколько моё сердце замирало, когда я читал твои строки.
Мне тоже тебя не хватает. Каждый день, когда я просыпаюсь, я просыпаюсь с мыслью о моём лучшем друге. О том, как ты там. Представляю тебя, воспроизвожу в голове моменты, связанные с нашим пребыванием в «Ласточке».
За эти две недели я уже успел истосковаться по тому, что там было.
Иногда до сих пор не верится, что мы разъехались. Всё думаю, что это какой-то затянувшийся сон, но каждый день, когда солнце освещает мою комнату, я понимаю, что за стенами моей квартиры — Харьков.
А за твоими — Москва. Такая далёкая. Как и ты теперь…
Но, наверное, не стоит об этом? Мы ведь переписываемся не ради того, чтобы грустить. У меня всё хорошо. Каждый день я уделяю музыке достаточное количество времени. Она помогает мне… Отвлечься.
Я сообщил родителям, что хотел бы попытаться поступить в консерваторию. Сейчас мне ищут хорошего репетитора.
Строки о твоей… — тут пальцы Юрки замерли, потому что написать слово «болезнь» рука просто-напросто не смогла: Юра до сих пор не считал это болезнью.
Он закусил колпачок ручки зубами и долго раздумывал над тем, что бы написать.
«Строки о твоей… Проблеме вводят меня в ступор. Я помню, что мы обсуждали в недострое, но… Володя, может не нужно? С тобой всё нормально. Ты — нормальный. Ты не можешь быть другим. Володя, не принимай неправильных решений».
Юрка остановился. Откинулся на спинку стула, устремив взгляд в открытое окно. Со двора доносились задорные мальчишеские голоса, хозяева которых играли в футбол: характерный стук мяча об асфальт был слышен на весь двор.
— Пасуй мне, Олег. Мне пасуй… — кричал писклявый голос. Юрка вздохнул. Погода располагала к прогулкам, романтике и свиданиям. Ребята со двора уже заходили за ним, и Юрка пообещал, что выйдет ближе к вечеру.
Жизнь продолжалась, но Юре казалось, что она остановилась с того момента, как автобус увёз его с территории пионерлагеря.
«Если бы я мог быть рядом, я бы… Я бы показал тебе, что нет ничего неправильного во всём том, что произошло.
Мне тоже тебя не хватает.
Пиши мне почаще.
Так хотя бы я буду чувствовать, что мы по-прежнему есть друг у друга».
Юрка поставил точку. Хотелось ещё много чего сказать, но откровенностей в письмах прописывать было нельзя.
Мало ли, кто их мог прочитать.
Вечером Юрка отправил письмо и остался на улице с парнями, которые травили новые истории, случившиеся в отсутствие Конева.
К середине августа пришли фотографии из «Ласточки». Юрка долго рассматривал снимок со спектакля, водил пальцами по лицу Володи и улыбался.
Это фото он поставил в рамку.
Но у него было ещё другое, личное фото Володи, которое тот присылал, когда наступил конец восемьдесят пятого.
Юрка помнил, как открыл поздравительный конверт и обомлел, увидев Володю на чёрно-белой фотографии. Она была и строгая, и милая одновременно.
«Ты как-то обмолвился в письме, что забываешь мои очертания. Не могу этого допустить, поэтому вот тебе моё фото! С Новым 1986 годом, Юрочка!».
Юрка тогда с благоговением прижал к себе фотографию и ещё долго любовался вожатым пятого отряда.
Однако этот снимок пришлось положить на дно выдвижного ящика письменного стола. Родители бы точно не поняли, если бы Юрка поставил в рамку фото молодого человека…
Но зато теперь у него есть возможность поставить совместный снимок на стол и любоваться им в любое время.
Так прошёл август. В сентябре Юрка вернулся в школу, и родители наконец нашли отличного репетитора. Только Юрка не совсем остался доволен их выбором, потому что учителем для Юрки стал самый злой и нелюдимый преподаватель Конева из музыкальной школы — Сергей Степанович, который, к слову, всегда болел душой за талант. Он долго ругал Юрку за самонадеянность тогда на экзамене, но всё же, послушав его вновь, вынес вердикт, что талант есть и что он, как учитель, приложит все усилия, чтобы Юрка-таки поступил в консерваторию.
Школьные будни понесли недели вперёд.
Письма от Володи приходили стабильно раз в две недели. Чаще всего они заставали Юрку уже дома, потому что он не мог пасти дядю Витю по утрам в будни из-за школы.
И каждый раз Юрка с благоговением вскрывал, так старательно и аккуратно запечатанные, конверты.
Володя описывал свою студенческую жизнь, рассказывал разные забавные моменты, иногда позволял себе напомнить, как сильно он скучал по Юре, однако Юрка с каждым разом начал замечать, что этих слов становится меньше.
И это не на шутку его взволновало. Он даже ненароком подумал, что Володя начал лечение, о чём тут же спросил в письме.
Когда ответ пришёл, Юрка смог немного выдохнуть.
«Нет, Юрочка. Я всё ещё в подвешенном состоянии. Не так-то просто рассказать о своей проблеме близким людям. А вдруг меня сразу упекут в больницу? Хотя там мне самое место.
Однако я бы не хотел бросать учёбу в институте, да и моя мечта перебраться в Штаты всё ещё со мной. Я пока не хочу от неё отказываться…»
Почему-то после этих строк стало обидно. Володя грезил о переезде, но ни разу не заикнулся о том, что хотел бы видеть Юру рядом.
А Юрка хотел. Тянулся к Володе. Поэтому глупо написал:
«Володь, а может всё же встретимся? Может, на новогодних каникулах? Я бы сам мог приехать…»
На что получил краткое:
«Нет, Юра, не нужно. Я уже говорил, что тебе стоит держаться от меня подальше. Я не хочу испортить тебя окончательно. Давай пока оставим всё, как есть».
Юрка стиснул зубы, прочитав эти строчки.
Казалось, что Володя, вопреки своему обещанию, начал постепенно его забывать.
Ещё и мысль, что там, рядом с его Володей находилась одна очень наглая натура по имени Аня, раздражала Юрку каждый раз, когда он вспоминал эту белокурую комсомолку.
Юрка так боялся того, что Аня после приезда из «Ласточки» вцепилась в Володю и теперь пытается направить его на путь истинный. Вдруг слова Володи — это на самом деле слова Земцовой? Вдруг она говорит про Юрку гадости, а Володя поддаётся на эти слова?
Юрка тряхнул головой. Нет, Володя никогда бы не позволил себе слушать грязь о Юре. И никогда бы не позволил Юру с этой грязью мешать.
Володя совсем не такой.
За сентябрём пришёл октябрь. Володя так же продолжал писать о чём-то интересном и не очень, и всегда узнавал о Юркиных успехах на индивидуальных занятиях по музыке, о чём Юрка охотно делился и не забывал жаловаться на репетитора.
«Юрочка, ну он же наверняка хочет, как лучше. Ни за что не поверю, что он унижает такого талантливого человека, как ты!
Я часто вспоминаю твою игру за пианино, особенно, когда перебираю гитарные струны, и ощущаю, что мне и этого не хватает. Как хотелось бы услышать тебя снова. И посмотреть на тебя за инструментом.
Тогда, в «Ласточке» я забывал обо всём на свете. Все проблемы исчезали сами собой и передо мной были только ты и музыка в твоём исполнении.
Сейчас я время от времени просто включаю рандомные композиции, но не нахожу в них успокоения.
Был бы ты рядом — ты бы обязательно сыграл мне.
Иногда я представляю, как живу отдельно от родителей, а в одной из комнат стоит пианино на случай, если ты вдруг захочешь заглянуть в гости. Да, Юрочка, думаю, что для этого я бы приобрёл пианино. Лишь бы ты приходил и играл».
От таких писем Юрка хотел уехать в Москву. Заявиться к Володе и сказать, что они могут всё, если захотят.
Но Володя не хотел. Володя держал его на длинной дистанции, не позволяя мечтать о чём-то большем.
В конце октября в Харьков с концертом должны были приехать музыканты из «Машины времени».
Юрка, уже сломавший голову, что бы такого подарить Володе, вдруг подумал, что было бы неплохо сходить на концерт и взять для друга автографы. Тем более Володя как-то говорил, что музыкантам до сих пор не разрешают выступать в Москве из-за конфликта с одним из чиновников, и они колесят по всему Советскому союзу, приобретая популярность вне стен столицы СССР. А у Юрки как раз были лишние, они же и последние из заначки, деньги на дорогостоящий билет.
Хоть он и не любил такую музыку, всё же он отстоял очередь в кассу и купил заветный пропуск на концерт в местный дом культуры.
Взял с собой тонкий альбом для рисования, на обложке которого красовался нарисованный в карандашном стиле Александровский сад Москвы, и несколько разноцветных фломастеров, чтобы попросить у всех участников группы автографы для Володи.
На удивление Юрки людей в доме культуры было много. На сцене уже стояла музыкальная аппаратура, а все пришедшие искали свои места.
У Юрки билет был на средний ряд, с левого края. Он выбирал наобум, так как ему была не важна музыка, главное, что он хотел — это заполучить автографы для Володи.
Концерт начался ровно в пять вечера. Андрей Макаревич во главе со своей свитой отжигал на сцене, и все сегодняшние гости просто ликовали.
Юрка стойко вытерпел каждую композицию, думая лишь о том, что Володе понравится его подарок.
Автографы получить оказалось сложнее. Юрке показалось, что за кулисами собрался весь город, и пришлось хулигану Коневу действовать хитрее.
Пока все ожидали музыкантов, толпились и ругались друг на друга, а охрана отвлекалась на каждого бунтовщика, Юрка незаметно прошмыгнул в сторону гримёрных, надеясь, что его не выкинут за такое самовольство.
Хотя Юрка всегда отличался именно упорством.
Конев дёргал каждую ручку, пока одна из дверей не открылась. Юрка опасливо заглянул внутрь, тут же чувствуя едкий сигаретный запах, и застал музыкантов в креслах.
Те выглядели так, словно и не собирались встречаться с фанатами. Но Юрка был бы не Юркой, если бы не попытался попросить автограф.
Он чуть посмелее приоткрыл дверь и зашёл внутрь. Кроме музыкантов в помещении никого не было. Его тут же заметил Александр Зайцев — клавишник.
— Э, малец, тебе чего? — немного грубо отозвался он, и все разом повернули головы в сторону топтавшегося на пороге Юрки. Конев почувствовал, как покраснело его лицо, однако отступать от намеченной цели не собирался.
— Автографы ваши нужны позарез.
Макаревич усмехнулся и сделал затяжку из толстой сигары.
— А кому они не нужны? Ты вон видел толпу эту сумасшедшую?
Юрка хмыкнул.
— Толпа там, а я здесь.
Макаревич кивнул.
— Твоя правда. Ладно, мы сегодня очень добрые. Давай сюда свой альбом, — Юрка с готовностью протянул альбом и фломастеры лидеру группы. — Для кого пишем? — поинтересовался Макаревич, занеся руку над чистым листом.
— Для Володи Давыдова.
Когда все автографы были получены, Юрка вышел из дома культуры и до сих пор мог поверить в такую удачу. В рюкзаке лежало письмо для Володи, и, чтобы не терять время, Юрка решил заскочить на почту и сразу отправить драгоценный подарок своему особенному другу.
Шестого ноября, вернувшись со школы, Юрка первым делом набрал на станцию, чтобы заказать звонок на Москву. Хоть они с Володей и созванивались единожды, Юре отчего-то не хотелось поздравлять друга обычным письмом. И к тому же это была отличная причина, чтобы услышать родной голос.
Обратный звонок поступил через два с половиной часа. Всё это время Юрка не мог отвлечься на что-то другое, он даже за пианино не сел, боясь, что пропустит входящий вызов.
Когда трель красной трубки разрезала тишину коридора, Юрка, пивший чай, подскочил с места и едва не снёс тумбу, на которой стоял телефон. Руки тут же задрожали, будто Юрка ждал звонка от генерального секретаря. Выдохнув, он быстро снял трубку.
— Москва на связи, — проговорила телефонистка, затем послышались два коротких гудка, после которых голос Володи раздался на том конце провода:
— Ну, здравствуй, Юрочка, — Юрка зажмурился, на секунду представив, как там, в далёкой Москве, Володя сидит или стоит с телефоном в руке и улыбается.
Юрка прислонил голову к стенке и не сдержал собственной улыбки, которая, правда, вышла немного тоскливой.
— Здравствуй, Володь, — голос Конева задрожал. Пошёл четвёртый месяц их разлуки, а Юре казалось, что они не виделись целую вечность. Он судорожно выдохнул. Нужно было сказать те слова, ради которых он позвонил, но его одолевали разные эмоции.
— Юрочка… — на том конце голос Володи тоже надломился, и Юрка понял: им нельзя созваниваться. Потому что так больнее. Так невыносимее.
— Володь, я… — «я люблю тебя, я так по тебе скучаю, я не могу без тебя» — вот, что на самом деле вертелось на языке. Но Юрка понимал, что такое говорить он точно не может. Такое говорить надо только при личных встречах. — Я… Я хочу поздравить тебя с днём рождения. Хочу сказать тебе… — эти паузы нервировали Юрку ещё больше, потому что от переживаний он терялся в собственных мыслях. «Нужно было записать поздравление на бумагу», — подумал Юрка, пока пытался собрать обрывки пожеланий в голове. — Чтобы ты был здоров. И счастлив. И чтобы тебе сопутствовала удача… И вообще много всего хорошего, — чуть сбивчиво и немного тараторя произнёс Юрка. Он не видел лица Володи, но хотел бы, чтобы тот улыбался.
— Спасибо, Юрочка. Это самое лучшее поздравление, какое я за сегодня получил. А ещё хотел выразить тебе огромную благодарность и восхищение, — тут голос Давыдова и впрямь приободрился, — твой подарок… У меня просто нет слов от того, какой восторг посетил меня, стоило мне увидеть альбом с автографами моей любимой группы. Как тебе удалось это сделать? До сих пор не верю.
Юрка тоже приободрился. Пусть они и говорили по телефону, но слышать Володю было сродни возвращению в ушедшее лето.
Юрка вкратце рассказал историю про автографы, на что получил очередное восхищение Володи.
— Ну ты даёшь! Как здорово, что они тебя не выставили.
Юрка пожал плечами, но потом вспомнил, что собеседник его не видит.
— Я бы всё равно добился своего. Ты же знаешь. Ради тебя, — последнее вышло немного грустно.
— Спасибо тебе, Юрочка. Ты не представляешь, насколько для меня это ценно.
Они поговорили ещё пару минут, но потом вновь наступила пора прощаться.
— Я был рад тебя услышать, — тихо сказал Володя. Юрка ощутил, как в сердце заныло пуще прежнего. Не иметь возможности увидеть любимого человека — очень тяготило Юрку.
— И я был этому рад.
А потом они попрощались, и Юркина квартира вновь погрузилась в тишину.
Ближе к новому году с Володей начало что-то происходить. Его письма стали дёрганными и нервными. Почерк изменился.
«Юрочка, я опять в больших сомнениях. Я почти признался родителям на днях, что я болен! Но духу не хватило. Я хочу попросить их найти мне врача. А ты, пожалуйста, найди себе девушку. Тебе будет с ней хорошо…»
Юрку такие письма начали злить. Первое, что он хотел сделать — это опять позвонить Володе и сказать ему хоть что-нибудь, лишь бы тот перестал съедать себя заживо. Но он понимал, что позвонить не может и говорить о таких вещах по телефону — тем более.
Оставалось смириться и спокойно отвечать:
«Володя! Володенька… — а вот это отдавало уже каким-то отчаянием. Юрка никогда ещё не называл Давыдова так ласково, но именно в этом письме он отчаялся. Он не мог допустить того, чтобы Володя пошёл на поводу у своих неправильных мыслей.
«Не нужно делать безрассудных шагов. Давай я приеду? Давай мы просто с тобой погуляем по Москве. Или хочешь, приезжай в Харьков? Я покажу тебе город и одно очень романтичное место. Там тебе будет хорошо. Я обещаю. Я всегда приду тебе на выручку, ты же помнишь?»
Но на все такие письма Володя отвечал отказом. Он не позволял Юрке ехать к нему и сам не горел желанием приезжать. На всё у него была одна причина: нам нельзя видеться, я опасен для тебя.
И каждый раз Юрке было больно от таких слов.
Однако Володя продолжал писать, а значит в Юре он нуждался не меньше обычного. А, возможно, даже больше, чем когда-либо. И Юрка отвечал. Все его письма были пропитаны историями из школы, о подготовке к экзаменам и вступительным в консерваторию.
Так пролетел январь, а за ним и февраль. Иногда письма от Володи приходили раз в три недели, и тогда Юрка беспокоился сильнее, но потом успокаивался, видя знакомые конверт и почерк на его полях.
Тоска по Давыдову за эти месяцы немного притупилась, но не исчезла насовсем. Особенно сильно она проявлялась тогда, когда Юрка видел гуляющих по мостовой парочек. А когда он наблюдал, как двое влюблённых держатся за руки, то в собственной ладони тут же ощущал пустоту и вспоминал моменты под ивой, когда Володя просто переплетал их пальцы.
« — Моя рука так хорошо лежит в твоей, — смеялся Юрка, чуть сжимая пальцы. Володя улыбался ему в ответ, соглашаясь».
На дворе стоял конец марта восемьдесят седьмого. Погода уже наладилась, а последний снег почти сошёл с окраин парков и скверов.
Юрка сидел на самой дальней лавочке, в одной руке держа зажжённую сигарету, в другой — письмо Володи.
Это был первый раз за последние восемь месяцев, когда Юрка курил.
Потому что не мог больше выносить того, что вытворял с ним Давыдов посредством писем. И вот сейчас, после очередного длительного молчания, Володя огорошил его тем, что окончательно принял решение признаться в своей проблеме родителям. И попросить их помощи. Начать лечение. И что его решение неоспоримо.
Юрка даже не знал, что на это отвечать. Он вдруг почувствовал себя невероятно уставшим в свои-то почти семнадцать лет.
Затянулся в этот раз Юрка сильнее. Слегка закашлялся. Сигаретный дым драл горло после длительного перерыва. Он вновь не сдержал обещания.
Но Володи ведь рядом не было.
И неизвестно — будет ли?..
Письмо, лежавшее в пальцах, на самом деле было невесомым, но Юрке казалось, что он держит булыжник.
Как он мог переубедить того, кто не хотел его слушать? Ведь это было похоже на то, как биться лбом о закрытые ворота.
Юрка свернул письмо. Сделал ещё одну затяжку.
Сигареты ни черта не помогали. И кто говорил, что от них становишься спокойнее?
Дома Юрка порывался написать ответ. Садился несколько раз за стол, затем возвращался к пианино, наигрывая что-то меланхоличное, но так и не нашёл слов, которые помогли бы Володе.
Через неделю, когда Юрка всё ещё думал, что написать Давыдову, от друга пришло ещё одно письмо. И оно было хуже предыдущего.
«Юрочка, я… Сделал это. Я признался родителям. Отец, — буквы Володи были неровными, словно он писал в быстрой спешке. И это совсем не нравилось Юре. — Отец обещал помочь. Мне кажется, они очень разочарованы. Да я и сам в себе разочарован.
А самое ужасное знаешь — что? Что я всё равно продолжаю тосковать по… Ней. И по тому, что было в «Ласточке». И мне больно, и противно от самого себя».
Юрка моргнул. Понял, что «Ней» — это он сам. Сосущая пустота образовалась внутри. Володя за тысячу километров просто сходил с ума от себя и своего непринятия.
И Юрка не мог понять почему. Почему для Володи это всё было так ужасно? Юрка же… Принял себя. Да, у него случился короткий кризис ориентации, когда он корил себя за каждую дурную мысль в отношении Володи, но потом, когда оказалось, что его чувства взаимны, он просто перестал это делать, решив, что так и должно быть.
Что раз они любят друг друга — такая любовь и правда существует.
Только вот теперь Юрка не был уверен в том, что его любят так же сильно, как любит он.
Потому что Юрка стремился, а Володя убегал. И с каждым днём всё дальше и дальше.
На второе письмо Юрка тоже не знал, что ответить. Стоило поинтересоваться о том, как обстояли дела у Давыдова сейчас, но внутри затаилась детская обида… Володя так просто хотел избавиться от него, в то время как Юрка жаждал встречи с ним и хотел придумать варианты, при которых все остались бы в выигрыше.
Но теперь, как оказалось, хотел этого только он один.
Однако дружеские чувства к Володе и то уважение, которое Юрка к нему испытывал, не позволили Коневу не ответить на письмо. Он по-прежнему не знал, что писать, но знал, что Володя нуждается в друге.
«Здравствуй, Володя! Не буду говорить, как я расстроен твоим выбором, и я по-прежнему считаю, что ты поступаешь неправильно, но… Как я могу повлиять на тебя? Я бы многое сказал тебе при… Личной встрече. Но ты же не позволишь этому случится, не так ли?
Тебе уже нашли врача? И так ли нужно тебе это лечение? Володя, я очень переживаю за тебя! Ты, в первую очередь, мой друг. Помни об этом.
Мы можем поговорить на отвлечённые темы. Расскажи про учёбу в институте, про ваши вечерние посиделки в общаге. Честно, я завидую каждому, кто может видеть тебя, слышать и разговаривать вживую. Потому что я тоже тоскую по тому, что было в «Ласточке»».
Юрка ещё долго расписывал про свои пустяковые дела, про меланхоличную композицию, которая пришла ему в голову, про одноклассников, разбивших окно на втором этаже класса биологии.
Юрка просто говорил о повседневности, надеясь, таким образом, отвлечь Володю от негатива.
И у него вроде как получилось. Следующее письмо от Володи было не таким нервным, но очень тоскливым.
«Мой отец разговаривает со мной сквозь зубы. Можно сказать: вообще не говорит. Мама относится чуть мягче, хотя иногда я вижу в её глазах неприкрытые слёзы.
Что я за человек, Юрочка! Я приношу одни лишь несчастья. Себе, тебе, теперь вот родителям.
Если меня упекут в психбольницу, то там мне самое место».
На этом месте Юрка остановился, чтобы выдохнуть. Сейчас он видел через строки, что Володя очень-очень одинок. Что близкие люди, кроме самого Юрки, не приняли его и не поддержали.
Юрка подумал о своих родителях. Что было бы, если бы он, как и Володя, решился признаться? Что сказал бы отец? Мать? Разочаровались ли бы они в Юрке так же, как разочаровались в Володе его родители?
Юрка, однако, проверять на деле этого не хотел. Он чувствовал себя комфортно и не имел таких проблем, как Володя.
Он принял себя сразу. Как только Давыдов ответил ему взаимностью. Так почему же Володе было трудно отпустить себя и быть счастливым рядом с Юркой?
Юрка ещё раз посмотрел на письмо. Стиснул зубы. Сейчас он находился на весенних каникулах, но возможности поехать к Володе у него не было.
Однако ответить Володе он ничего не успел, на следующее утро от Давыдова пришла тревожная телеграмма:
«Больше не пиши на прежний адрес. Я напишу тебе сам».
Первое, что хотел сделать Юрка: подбежать к телефону и заказать звонок на Москву. Но одёрнул себя.
«Надо успокоиться. Надо успокоиться», — повторял он про себя.
— Юрочка, идём завтракать, — с кухни послышался материнский голос, а Юрка не мог сдвинуться с места.
Что случилось? Почему Володя написал такое срочное письмо? Он куда-то уехал? Но… Почему ничего раньше не сказал? Или… Или родители всё же упекли его в психбольницу?
От последней мысли Юрка внутренне содрогнулся.
Паника начала затапливать всё сознание с новой силой.
— Юра, ты где, — вновь прокричала мама.
Юрка выдохнул. Ему нельзя показывать маме, что что-то случилось. Сунув телеграмму в карман, Юрка показался на пороге кухни.
Светлые занавески мягко раздувались и будто дышали от коротких порывов ветра. Солнце сегодня было бледнее из-за небольшого скопления туч на небе, но в целом погода обещала быть хорошей.
И Юрке бы наслаждаться весенними каникулами перед финишной чертой в виде выпускных экзаменов и вступительных в консерваторию, только вот телеграмма, испортившая это утро, теперь заставит Юрку нервничать ещё больше.
— Что-то случилось? Обычно Виктор Иванович редко заходит так рано.
— А. М, — Юрка ковырял вилкой в омлете и не смотрел на маму. — Это мне телеграмма пришла.
Мама поставила горячие бутерброды на стол и села напротив Юрки. Отец сегодня был на дежурстве и уже давно покинул квартиру.
— От твоего друга из Москвы? — мягко спросила она. Юрка, не поднимая головы, кивнул. — Как здорово, что ты с ним дружишь, — продолжила мама. — Иногда дружба, зародившаяся в лагере, может тянутся года. Помнишь, тётю Веру из Старого Оскола? — Юрка опять кивнул. — Я же с ней в лагере и познакомилась. Мы вместе в «Артеке» отдыхали. Эх, давно она сюда не приезжала. Надо будет хоть позвонить, в гости позвать. А то живём в четырёх часах езды друг от друга, а уже почти два года не виделись. Вот она взрослая жизнь, Юрочка. Сплошные заботы и никакого веселья. Так что хватай своё, пока молод.
Юрка сжал вилку посильнее. Мамина история так похожа на его собственную, только с одной оговорочкой: Юрка скучал по любимому человеку. И эти восемь месяцев разлуки сказывались на нём и его настроении.
А теперь вот резкие перемены, которые не сулили ничего хорошего.
Юрка долго сидел у телефона, когда мама ушла в магазин. Он поглядывал на красную трубку, гадая, стоит ли позвонить в Москву. С одной стороны, Володя чётко дал понять, чтобы Юрка на его прежний адрес больше не писал, следовательно, Володи там нет? Тогда, где он? Юрка же должен был выяснить, что случилось с Давыдовым.
Пальцы неуверенно обхватили красную трубку. Сняли её. Рука уже набрала выученный номер телефонной станции. Его немного сиплый голос попросил соединить с Москвой. Заказ приняли.
Юрка мерил шагами комнату. Он даже не мог сесть за пианино, потому что в голове только и вертелись слова из телеграммы. Сердце ныло, а предчувствие чего-то нехорошего расползалось, словно питон в террариуме, по всему телу.
Ответа от Москвы он не получил.
— Сказали, что звонка из Харькова никто не ждёт, — равнодушный голос телефонистки опечалил Юрку ещё сильнее.
— Спасибо, — сдавлено проговорил он, — до свидания.
Значит, Володи действительно не было больше по его домашнему адресу. Или, может, он специально сказал, что не ждёт звонка из Харькова?
Нет, Володя так поступить не мог. Не мог без объяснений оставить Юру.
Они же обещали друг другу.
О б е щ а л и.
Или это всё оказались пустые слова?
Без писем Володи стало… Ещё печальнее. Юрка ходил в школу, делал уроки, готовился к экзаменам, занимался на пианино, но ему казалось, что всё это он делал механически. Просто потому, что так было нужно.
Володя пропал. Потерялся. И где Юрка теперь сыщет его в такой огромной стране?
Что бы ни случилось…
— Юра! — голос Сергея Степановича вывел Юрку из раздумий. Конев взял высокую октаву, и репетитор скривился. — Да что с тобой происходит? Ты сам не свой уже третью неделю! Апрель к концу подходит. У тебя осталось два месяца до вступительных в консерваторию. Думаешь, там такое потерпят?! На твоё место знаешь сколько желающих!
Юрка устало потёр лицо. Он понимал, что с момента получения телеграммы не мог сосредоточиться нормально ни на одном деле. Страх за Володю просто закрепился в его душе настолько, что Юра уже напредставлял себе, как над Володей ставят опыты в психбольнице и лечат неизвестными препаратами.
— Знаю, Сергей Степанович, — устало и понуро ответил Конев. — Просто… — Юрка поджал губы. Ну что он мог сказать своему репетитору? Не про Володю же ему говорить в самом деле.
Сергей Степанович неожиданно сел рядом и похлопал Юрку по спине.
— Ладно, Конев, понимаю. Выпускной класс — те ещё нервы. Да и возраст у тебя такой… Влюбчивый. Помню, мне в твои годы одна девочка нравилась, но беда была — не обращала она внимания. А я чего только не делал ради неё. Да всё бестолку. Руки опускались. И знаешь, где успокоение нашёл? В музыке-то и нашёл. А потом всё как-то забылось. Я другую повстречал, настоящую любовь. Взаимную. Вот взаимную, Юрка, береги. За неё и борись. А невзаимные пусть останутся за бортом, — Сергей Степанович помолчал, а потом снисходительно добавил: — Давай следующее занятие пропустим. Я как раз поеду за город, а ты приведёшь себя в порядок.
Лучше Юрке от слов репетитора, конечно, не стало, но… Но кое-что из них он всё же почерпнул. У него ведь была взаимная любовь. Володя говорил, что любит его и что ужасно по нему тоскует. А значит, надо бороться. С обществом, с расстоянием, с предрассудками Володи.
Из них двоих Юрке нельзя было опускать руки. Из них двоих он был якорем, способным удержать Давыдова на месте и не позволяющим бушующим мыслям затопить друга.
«Может быть, — думал Юрка, — может быть, стоит рвануть в Москву на майских? Там будет два нерабочих дня…»
Мысли крутились, как белка в колесе. Юрка уже начал составлять план того, как поедет в Москву и как будет искать Володю.
Однако за три дня до конца апреля Юрке пришло письмо. Он как раз вернулся со школы, слегка вспотевший, потому что апрель решил побить рекорды по температуре, думая, что он — июль; и решил проверить почтовый ящик. Как только он провернул ключ и открыл коричневую скрипучую дверцу, из ящика выпало несколько газет, в том числе и выписываемая отцом «Медицинская газета», где на первой полосе красовался какой-то серьёзный врач и депутат СССР Борис Николаевич Ельцин. Они пожимали друг другу руки, а под чёрно-белым фото растянулась громогласная надпись о будущем советской медицины.
Но фото перестало интересовать Юрку, когда, помимо прочей макулатуры, он увидел конверт. В графе отправителя значилась «в/ч 1543», а в графе получателя стояла Юркина квартира и его инициалы.
Конев нахмурился. Кто мог писать ему из войсковой части?
Быстро поднявшись на свой этаж, наспех открыв квартиру, скинув туфли в прихожей и бросив газеты на журнальный столик, стоящий у стены, Юрка дрожащими руками вскрыл конверт.
И когда он увидел знакомый почерк, от сердца тут же отлегло, а ноги подкосились. Ему даже пришлось опереться о стену, но он всё равно съехал по ней вниз, усаживаясь на палас, сгибая ноги в коленях.
На секунду Юрка прикрыл глаза. Ему даже почудилось, что всё это — один огромный сон, но нет, письмо от Володи из военной части Верхнего Уфалея действительно находилось в его руках.
Открыв веки, Юрка тут же жадно уставился в строчки.
«Здравствуй, Юрочка! Прости, что огорошил тебя той телеграммой, наверняка ты злился, когда получил такое неоднозначное послание. Но всё случилось так быстро, что времени на длительные объяснения не имелось.
Я крупно просчитался, поверив в то, что родители найдут мне врача. Когда я ждал, что отец договорится с профессиональным человеком, он в это время договаривался с военкоматом о том, чтобы меня забрали в армию! Мол, считал, что армия меня закалит и сделает из меня настоящего мужика.
Ты просто представить себе не можешь, что я испытал, когда он пришёл с повесткой в руках и вручил её мне, а на следующий же день заставил забрать документы из института и пойти прямиком в военкомат.
Разве мог я ослушаться его? Тем более повестка уже была у меня на руках, да и уклоняться я никогда не собирался. Всё равно бы отслужил после института…
И всё завертелось. Я прошёл медкомиссию, получил статус «годен» и путёвку в казарму. Затем нас распределили, и теперь я здесь: в военной части города Верхний Уфалей. Численность этого городка около сорока тысяч человек: немного и немало. Да и сам городок тихий. Я бы даже сказал, что после Москвы — скучный. Но я не жалуюсь. Здесь на самом деле хорошо. Нет такой суеты, нет вечно спешащих людей, да и в целом все приветливы.
И вот уже почти месяц я здесь. И наконец решился написать тебе, чтобы ты не сходил с ума.
Даже не верится, что теперь форма, которая на мне сейчас — моё обмундирование на ближайшие два года.
Когда я вернусь домой, на дворе уже будет восемьдесят девятый. Можешь ли ты себе это представить? Два года оторванный от дома.
Честно, лучше не стало. Моя проблема по-прежнему остаётся со мной, а здесь её точно никак не решить.
Я так просчитался, Юрочка. В надежде на то, что я начну лечение, я только всё усугубил.
Но армия закаляет, верно? Может, здесь я смогу… Примириться со своими страхами? Здесь нет лишней минуты. Всё расписано по секундам. А ещё у нас разница в часовых поясах. Вроде бы +5 по Москве. Сейчас у нас глубокая ночь, а я вот не сплю… Дежурю на КПП и думаю о… Ней. И о «Ласточке». О тех поцелуях, и объятьях.
Я… Боже, Юра. Я скучаю.
Пожалуйста, напиши мне что-нибудь.
Мне так тоскливо здесь.
И прости. Я не хотел, чтобы всё так получилось».
Юрка так и сидел на полу, поджав колени к груди. Теперь вместо тысячи километров расстояние между ним и Володей увеличилось вдвое, а встреча перенеслась на два года как минимум.
И как Юрка переживёт эти два года? Что с ними станет за это время?
— Володя, Володя… — Юрка откинул затылок на стенку и посмотрел в безмолвный потолок. — Как же нам теперь быть…