С любимыми не расставайтесь

      «Здравствуй, Володя! Ты просто не представляешь, как я злился, и сейчас злюсь не меньше… — Юрка остановился. Может, не стоило писать о своих чувствах? Володе и так было несладко в армии, а ещё Юрка будет показывать свои обиды…              Хотя Володя поступил отвратительно. Огорошил такой телеграммой, а Юрка ведь чуть с ума не сошёл, думая о всяком плохом.              Нет, сказать о своих чувствах, однозначно, стоило. И Юрка продолжил:              «Ты мог написать это не так резко? Я же чуть с ума не сошёл! Я… Я такое себе напридумывал. Володя! Я уже готов был поверить в то, что тебя упекли в психбольницу. Да я на майских в Москву собирался ехать! Тебя искать! — Юрка писал торопливо, пока не передумал выплеснуть всё на бумагу: «Сейчас негодование немного поутихло, но не до конца. Однако я хотя бы знаю, что ты в здравом уме и жив. А это для меня самое главное.       И мне очень жаль, что родители… Не поняли тебя. Армия едва ли лучше, чем лечение. Наверное. Как ты там вообще? Как подумаю, что ещё два года тебя не увижу, так на душе пакостно. Володя… Не могу сдерживать эмоций. Я в смятении. Я и злюсь, и переживаю, и тоскую.       Столько всего и сразу!       Когда-нибудь ты меня убьёшь. Загонишь в могилу раньше времени. А мне ещё семнадцати нет, Володь! Я человек эмоциональный, ты же знаешь.       Какая у тебя часть, хорошая? Тебя никто не обижает? Я слышал, что в армии процветает дедовщина, и, честно, теперь я за тебя волнуюсь ещё больше, чем когда ты был в Москве. Пиши мне, как только будет нужда. Я всегда отвечу тебе. Только обещай, что больше не пропадёшь так резко.       Мои дела тоже заставляют меня нервничать. Переживаю по поводу предстоящих выпускных экзаменов, по поводу консерватории. Готовлюсь всё свободное время, даже иногда не выхожу на улицу, хотя мама, да и мой репетитор советуют дышать побольше свежим воздухом.        И иногда я позволяю себе погулять по мосту Пассионарии. Он также известен, как мост влюблённых. Правда, немного иронично, что там я гуляю в полном одиночестве. Но это место…. Не знаю, есть в нём своя, особенная энергетика. Там хорошо. Хоть иногда и грустно, когда я вижу влюблённые парочки, которые вешают замки на стальные перила, закрепляя свою вечную любовь и секреты.       Считаю, что это глупо… Но, знаешь, иногда представляю, как я и… — Юрка специально оставил многоточие, надеясь, что Володя поймёт его посыл. — Тоже вешаем замок и выбрасываем ключ в мелкую речку, к таким же тысячам ключам, что уже долгое время покоятся на дне.       Это было бы символично. Точно так же, как и с инициалами под ивой.       Слишком сентиментально, да? Сергей Степанович говорит, что у меня возраст сейчас такой… Влюбчивый. А я и не отрицаю. Потому что влюблён. Не буду говорить в кого. Думаю, ты и сам знаешь, — Юрка не мог остановиться. Казалось, что теперь, когда Володя находился в другом городе, вдали от родителей, вдали от «правильного» окружения, Юрка мог ведать о чём угодно. Откуда было такое ощущение — Конев не понимал, но хотел слепо ему следовать.       «А ещё я тоже очень скучаю по тебе. Знаешь, наше фото из «Ласточки» стоит у меня на письменном столе в рамочке. Любуюсь им каждый раз, когда накатывает меланхолия. Или сажусь за инструмент, что-то пытаюсь сочинить. Вспоминаю ту мелодию, которую ты играл для меня. Она невероятно красивая. Знаешь, я бы хотел попробовать воспроизвести её на пианино. Обещаешь поделиться нотами?       Я буду писать тебе, пока нам обоим это нужно. Ведь как иначе? Ты же мой лучший друг!       Верхний Уфалей — это же Челябинская область! Так далеко на самом деле. Я специально открывал атлас, чтобы посмотреть.       Расскажи мне что-нибудь о жизни в армии. Какой у тебя распорядок дня? Высыпаешься ли ты? Уже держал в руках автомат? Честно, мне будет интересно узнать всё, что с тобой происходит. А ещё хотелось бы увидеть тебя в военной форме. Уверен, что такое обмундирование тебе к лицу».              Юрка даже позволил себе улыбнуться: в его голове последняя строчка звучала очень игриво. Он пока смутно представлял друга не в гражданской одежде, но отчего-то был уверен, что Давыдов в военке смотрелся очень эффектно.              Юрка ещё написал пару строк о погоде и о разнице в часовых поясах, а затем запечатал конверт и нанёс адрес военной части. Хоть он до сих пор и находился в смятении, но письмо от Володи будто вернуло его к жизни. И всё же армия была лучше, чем психбольница. Находясь там, Володя хотя бы будет на связи.              Следующее письмо от Давыдова пришло в конце мая, уже после Юркиного дня рождения. Юрка, вернувшийся со школы, где сегодня прошёл последний звонок для выпускников, вытащил почту из ящика, и лицо его тут же озарила счастливая улыбка, когда он увидел конверт из военной части.              Ступеньки до дома он преодолел в два счёта. Квартира встретила его привычной тишиной, и Юрка, не разуваясь, бегло кинув остальную корреспонденцию на столик, тут же вскрыл письмо.              Первое, что он увидел — краешек цветной фотографии. Он сразу извлёк содержимое конверта — и в груди сладко и вместе с тем больно заныло.              Володя стоял рядом с безымянным зданием, прислонившись к углу кирпичной стенки плечом. Поза его была расслаблена, и он даже улыбался. Юрка жадно стал водить взглядом по лицу, которое не видел уже десять месяцев, а затем его глаза просто осматривали Володю в военной форме.              И как же она ему шла! Он был такой мужественный, такой сильный, такой волевой. Суконный китель оливкового цвета идеально подчёркивал спортивную фигуру вожатого пятого отряда. Ноги облегали защитные бриджи, запрятанные в сапоги, а голову скрывала солдатская пилотка. Юрка прищурился, заметив, что волосы у Володи были настолько короткими, что казалось, будто под фуражкой совсем лысая голова. Юрка даже ощутил грусть по этому поводу, вспоминая, как сильно он любил копошиться в тёмных волосах друга.              Но волосы — это ведь не самая главная проблема? Волосы всегда отрастут. Лишь бы Володя вернулся.              Юрка, держа фото в руках, развернул письмо, и улыбка с его лица так и не сошла. Он уже и не помнил, когда в последний раз столько улыбался.              «Здравствуй, именинник! С днём рождения, Юрочка! Я хочу пожелать тебе следовать за своей мечтой и не отступать от неё ни на шаг. И, конечно же, не потерять себя. Юрочка, ты самый лучший человек. Оставайся таким же.       Письмо, скорее всего, придёт уже после семнадцатого мая, уж с почтой тут большой напряг, но не поздравить тебя я не могу. К сожалению, в подарках я ограничен, но высылаю тебе своё фото в форме. Ты же ведь писал, что хотел бы посмотреть на меня в ней. Надеюсь, ты не разочарован.       Знаешь, как я был рад получить твой ответ, ведь, честно, после своей торопливой телеграммы во мне закралось подозрение, что ты не захочешь больше со мной разговаривать. И я понимал, что заслужил бы к себе подобное отношение.       Но камень с души упал, когда Вася — мой сослуживец — раздавал почту. Я получил сразу три письма: от тебя, от мамы и от Ани, — на этом моменте Юрка сжал края бумаги. Земцова своего не упускала даже здесь! Интересно, Володя ей тоже присылал своё фото, и что она, вообще, могла ему писать? Юрка выдохнул. Он не хотел ревновать, но это чувство снова охватило его с головой. Его бесил сам факт существования такой девушки. Едва ли Володя посмотрит в её сторону, но её настырность Юрку неимоверно раздражала.       «Но твоё письмо было для меня ценнее всего. Именно его я ждал сильнее остальных. Удивительно, но за месяц я как-то свыкся с такой суетливой жизнью здесь. И мне даже нравится, что у меня нет лишних минут на… Различные раздумья.       Подъём рано утром, прямо как в лагере, нужно научиться за несколько минут одеться, умыться, поесть. Здесь всё строго. Весь день проходит в учениях, в общественных работах, и к вечеру ноги, разум и всё тело просто устают. Я прихожу, валюсь на кровать и засыпаю моментально.       Сейчас вот снова дежурю на КПП. Мой напарник слегка задремал, но здесь это нормальная практика: пока один дремлет, другой бдит. Так и меняемся на протяжении дежурства.       Товарищи по службе неплохие. Есть, конечно, отдельные экземпляры, но как там говорят: в семье не без урода? Поначалу меня задевали. Особенно, когда узнали, что я коренной москвич. В армии таких не любят. Считают, что москвичи — избалованные детки, которых надо ставить на место.       Однако я не даю себя в обиду. Здесь, Юрочка, надо уметь сразу поставить границы. Сейчас меня не трогают — боятся, потому что я подружился с командиром подразделения. Отличный мужик, как узнал, что я из Москвы — сразу взял меня под своё крыло со словами: «своих не бросаем». Он сам из столицы, жил там почти всю жизнь, пока не повысили и не перебросили сюда. Он достанет всё, что захочешь. Вот даже где-то цветной фотоаппарат раздобыл.       Некоторые за это меня недолюбливают, я знаю, однако я стараюсь быть вежлив ко всем. Пока прецедентов не случалось. Поэтому не переживай: меня никто не обижает.       Автомат в руке держал! И даже стрелял из него. Нас вывозят в поля, где мы тренируемся. Радует, что сейчас на ближайшую неделю передают дожди, потому что ходить в армейской форме в летний зной порой невыносимо.       Зато здесь пригодились мои умения шить! И погоны пришиваем, и воротнички, и пуговицы.       Кормят здесь… По-армейски. Честно, даже стряпня Зинаиды Васильевны была куда вкуснее, чем то, что дают здесь. Но куда деваться? Голод — не тётка. Захочешь — и это съешь. А не ешь — значит не голоден.       Такие здесь строгие и суровые условия. Хотя иногда мне перепадает нормальный чай с «Птичьим молоком» в кабинете у начальства. Только это большой секрет.       А по поводу нот: конечно, поделюсь! Как только вернусь домой — обязательно вышлю тебе копию. Будет интересно потом послушать версию, звучащую на пианино.       Как проходит твоя подготовка к экзаменам? Напиши мне обязательно, удалось ли тебе поступить в консерваторию. Честно, Юрочка, я надеюсь на благополучный исход, потому что уже говорил тебе и скажу ещё раз: ты создан для этого.       И спасибо, что не оставляешь меня. С твоими письмами становится как-то легче…»              Дочитав письмо, Юрка выдохнул. Володя рассказал столько всего, и от его написанных строк веяло… Некоторым спокойствием, чего за Давыдовым уже давно не замечалось. Однако Юрку расстроил тот факт, что Володя проигнорировал ту часть его письма, в которой Юрка упоминал мост влюблённых и свои чувства.              Неужели Володе нечего было сказать? Или было что, но он просто не стал затрагивать такую опасную тему? И нужно ли Юрке спрашивать о том, как Володя справляется со своей «проблемой»? Или просто не поднимать эту тему, если Володя опять не заговорит о ней?              Юрке было сложно определиться. Он не хотел обижать Володю и хотел оказать ему максимальную поддержку, какую мог бы оказать в настоящих условиях.              Но раз Володя не затронул опасную тему, Юрка не будет начинать по новой. Он сказал о своих чувствах, Володя знает и сам решит, как ему поступить с этими знаниями.              Июнь прошёл для Юрки, как в тумане. Сначала выпускные экзамены, затем подготовка к прослушиванию в консерваторию. За три недели до этого события, когда Конев как раз собирал документы, он отыскал номер Эдуарда Леонидовича и, пока родителей не было дома, позвонил одному из основателей «Ласточки».              Почему-то он волновался, когда слушал гудки, и думал, что, может быть, про него уже забыли?              — Левин у телефона, — гудки резко сменил знакомый голос, но Юрка на всякий случай уточнил:              — Эдуард Леонидович?              — Да. Кто говорит? — Юрка даже выпрямился на секунду: такой властный голос был у этого Левина по телефону, что Конев на мгновение очень сильно засомневался в правильности своего решения.              — Это Юра. Юра Конев из «Ласточки». Вы… Вы говорили, что я могу позвонить…              — А-а-а, — вдруг мужской голос стал весёлым и радостным. — Здравствуй, Юра! Помню-помню. Решился-таки поступать?              Юрка закивал и затараторил:              — Да. Да, решился. Не знаю, уместен ли мой звонок…              Его снова перебили:              — Конечно, уместен. Я же сам дал тебе свой номер. За такого талантливого человека и договориться приятно. Ты в первую волну на экзамен идёшь?              — Во вторую. В первую не успеваю, — ответил Юрка, всё ещё чувствуя внутри себя волнение.              — Хорошо. Я тебя понял. Значит, намекну Грише, чтобы во вторую волну повнимательнее присматривались.              Затем он спросил про общее настроение и школьные экзамены, и Юрка сбивчиво ответил на его вопросы.              — Позвони мне потом, как узнаешь результаты. Да и просто звони, если будет что-то нужно.              — Спасибо, Эдуард Леонидович. Правда, не понимаю, за что я такое заслужил.              Ему показалось, что на том конце трубки Левин усмехнулся.              — За талант, Юра, за талант.              Вторая волна вступительных проходила в начале июля. От Володи за это время пришло ещё одно письмо, где он предупредил Юру, что в ближайший месяц писем от него не поступит по причине его отсутствия в воинской части: их должны были увезти на учебные сборы в соседний регион.              Юрка сидел в холле консерватории возле экзаменационной аудитории с другими молодыми ребятами, которые пришли сегодня на экзамен, и ждал, когда его позовут.              Он водил глазами по выразительным колоннам, по расстеленному ковру, заглушающему любые лишние звуки, по идеально белым стенам и золотым каёмкам под самым потолком.              Здесь рождалось и царило искусство. Юрка ощущал, что оно доносится с каждого укромного уголка этого здания, совместившего в себе поистине уникальное богатство интерьера. Юрка знал, что в консерватории имеется большой библиотечный фонд и, честно, очень хотел бы оказаться там, чтобы потрогать некоторые первоисточники великих композиторов.              Юрка постукивал пальцами по колену, чувствуя, как слегка взмокла его спина под белоснежной рубашкой, которую мать купила ему накануне.              Дверь из экзаменационного зала отворилась, и из него вышла высокая девушка с красно-золотыми кудрявыми волосами, по цвету напоминающими осенний лист клёна.              За девушкой в дверном проёме показалась молодая женщина в круглых очках и пучком на голове, чем сильно напомнила Юрке строгую библиотекаршу из его школы. Только та была чуть старше и с глубокими морщинками на лице.              — Юрий Конев, — проговорила она тихим, но уверенным голосом, и Юрка аж подскочил от волнения. Женщина осмотрела его с головы до ног, будто сканировала, и кивнула, скрывшись в недрах зала.              Юрка выдохнул, поправил идеально отглаженный воротник рубашки и прошёл вслед за девушкой.              Экзаменационный зал представлял из себя небольшое помещение с мини-сценой, на которой стояло пианино. Посреди этого зала сидели несколько членов комиссии, и Юрка на секунду растерялся. Отчего-то сразу вспомнилось, как он сдавал экзамен на место в консерватории в музыкальной школе и как его отшили.              Вдруг почудилось, что Юрка не справится и здесь. Почти год упорных занятий с Сергеем Степановичем, конечно, приносил результаты, но Юрке по-прежнему казалось, что играл он слабо.              Ноги сделались ватными, и Юрка быстро преодолел расстояние от двери до банкетки, сел на неё и даже выпрямил спину.              На секунду подумал о Володе, представил, что где-то за спинами экзаменаторов стоит его особенный друг и улыбается, даря немую поддержку.              Для экзамена Юрка выбрал девятьсот семьдесят четвёртую композицию Баха. Сначала он хотел «Колыбельную», но Сергей Степанович отговорил его, сказав, что это слишком сложная тема для прослушивания. И предложил выбрать что-нибудь полегче.              И Юрка выбрал. Он помнил, как Володя попросил сыграть именно эту композицию, когда Юрка сел за пианино после длительного перерыва. Тогда между ними только проскакивали непонятные прикосновения, которые дарили Юрке незабываемые ощущения.              Пока он играл, он думал о всех тех поцелуях, об объятьях, о последней ночи, что осталась самым сладко-горьким воспоминанием.              Юрка действительно оставил там всё. Душу, сердце, невинность, целостность. Глаза закрылись сами. Руки действовали по наитию.              Юрка просто думал о Володе. И ему казалось, что Володя, даже за две тысячи километров, помогает ему справиться с волнением, которое билось где-то в горле. Юрка чувствовал, как скачет его пульс, как бьётся сердце в такт октавам.              Когда он закончил композицию, то открыл глаза и повернул голову в сторону комиссии. Те, правда, сидели с нейтральными выражениями лиц, будто ничто их не волновало. Однако одна из пухлых женщин вдруг попросила Юрку сыграть ещё что-нибудь проникновенное. На свой вкус.              И Юрка сыграл то, что недавно сочинил. Это была торжественная мелодия с нотками лирики, в которой присутствовали очень грубые переходы, способные вызвать задумчивость у слушающих.              Как только Юрка закончил, экзаменаторы что-то записали в своих листочках и отпустили Юрку, ничего ему не сказав, кроме:              — Результаты будут вывешаны на стенде в главном холле ровно через неделю.              И теперь Юрке нужно было пережить эту неделю. Мама засыпала его вопросами, стоило ему только переступить порог, и Юрка кратко рассказал ей, как всё прошло, а затем ушёл в свою комнату, чтобы написать письмо Володе.              «Привет, Володь! Сегодня прошли вступительные экзамены в консерваторию. Я так волновался, но знаешь, что помогло мне справиться с волнением? Мысли о тебе. Я вспоминал, как мы сидели рядом за пианино и как я играл после многолетнего перерыва. Играл для тебя и ради тебя. И сегодня на экзамене я сделал то же самое: просто представил, что ты где-то рядом и оказываешь мне сильную поддержку. Результаты объявят через неделю, и я обязательно сообщу тебе: поступил или нет.       Конечно, если меня не примут в консерваторию, я пойду в музыкальное училище имени Б.Н. Лятошинского. Туда поступить гораздо легче и требования не такие высокие.       Однако хотелось бы в консерваторию. Да и ты бы гордился тем, что твой друг учится в престижном заведении.       Я не говорил тебе тогда, в «Ласточке», но теперь хочу рассказать сейчас: после концерта ко мне подходил некий мужчина, который представился Эдуардом Леонидовичем. Он — один из основателей пионерлагеря. И этот Эдуард Леонидович был так впечатлён моей игрой, что оставил мне свой телефон и сказал, если я надумаю поступать в консерваторию, чтобы я ему позвонил. Он обещал поговорить с ректором о том, что если я заслуживаю место, то мне его обязательно дадут.       И я позвонил ему. Узнал, что его фамилия — Левин. Хороший мужик. Сразу меня вспомнил. Наверное, он своё обещание выполнил. Я, правда, не питаю особых надежд на поступление. Мест мало — а желающих очень много. Со мной сегодня на экзамен сидело около тридцати человек. Можешь себе представить? А это уже была вторая волна.       А теперь ещё томиться в недельном ожидании. И от тебя тоже писем долгое время не будет. Ты хоть потом расскажи, как прошли ваши учебные сборы. Мне всё интересно!»              Письмо для Володи ушло на следующий день, и Юрка ожидал результатов вступительных и ответа от лучшего друга.              Лето было в самом разгаре. Юрка наслаждался тёплыми деньками, выбирался с ребятами на речку, проводил много времени за пианино, вечером встречался с друзьями во дворе.              Неделя пролетела незаметно. С самого утра Юрку немного потряхивало от неизвестности, и мама вызвалась съездить до консерватории вместе с ним.              Когда они вошли внутрь, там царила суета: сегодня объявили результаты многих экзаменов, и теперь толпа молодых абитуриентов стягивалась к растянутым стендам, под стеклом которых прятались многочисленные списки фамилий, получивших заветную путёвку на обучение в этом заведении.              — Ну я пойду, посмотрю, — неуверенно произнёс Юрка, пока мама стояла где-то сбоку от центрального входа. Волнение подкатило к Коневу, как только он протиснулся к нужному стенду и глазами стал водить по листку с пестрящими фамилиями.              «Авдеева М.В       Анюхова С.С       Гаврилов М.Е…» — Юрка читал фамилии про себя, едва шевеля губами. Все они шли в алфавитном порядке, и Конев сразу опустился туда, где заканчивались фамилии на букву «И». Таких было всего двое, а потом начинался список фамилий на букву «К». Юрка на мгновение прикрыл глаза. Он не должен огорчаться, если его там не будет.              Чувство беспокойства охватило его тело, пока взгляд медленно перескакивал с одной фамилии на другую. Претендентов с буквой «К» оказалось достаточно.       «…       Клевцова М.П       Климов И.А       Кнопова Ю.С       Конев Ю.И       Коширцева А.Ю».              Юрка бегло прочитал свою фамилию и взгляд пошёл дальше, как внезапно к нему пришло осознание. Глаза поднялись выше и выхватили то, что ему было нужно: «Конев Ю.И».              Юрка прочитал несколько раз. Сердце стало бить грудную клетку чаще, а Юрка всё никак не мог поверить собственным глазам. Ему казалось, что они врут. Что такого быть не может.              Но нет. Могло. Юрка получил место в консерватории. Труд и упорство, с которыми он провёл весь этот год, не прошли даром. Сергей Степанович будет им гордиться. Володя будет им гордиться. Родители будут им гордиться. Да даже Юрка был преисполнен гордости за свою личность.              Сердце всё ещё волнительно билось, когда он вернулся к матери. Та разглядывала убранство консерватории оценивающим взглядом, но как только в поле её зрения появился сын, она тут же переключила внимание на него.              — Ну? — Юрка уловил в её голосе такое же волнение, какое ощущал сейчас сам. — Что там? — нетерпение тоже просочилось в интонацию. Юрка едва сдерживал улыбку, так сильно рвущуюся наружу.              — Меня приняли, — немного сипло ответил он матери. Осознание этого ещё не до конца пришло к Юрке. Глаза матери — такие же карие, как и у Юрки — расширились. В них плескались разные эмоции, среди которых точно затесалось восхищение.              — Юрочка, — она даже прикрыла рот рукой, а потом и вовсе крепко обняла сына. — Как же я рада. Невероятно. Юрочка, бабушка бы тобой гордилась. И я горжусь, сынок, — она ещё раз стиснула его в объятьях, и Юрке стало невероятно тепло от той поддержки, которую ему оказала мама.              Он тут же подумал о Володе и о том, как здорово было бы, чтобы Давыдов в эту минуту находился рядом, чтобы тоже обнял и шепнул что-нибудь на ухо.              Как же сильно Юрка хотел его увидеть.              Вечером этого же дня Конев набрал Эдуарда Леонидовича и сообщил ему прекрасную новость.              — Я ни на минуту не сомневался в тебе, Юра, — с долей торжественности заявил Левин в трубку, — очень рад слышать такие новости. Теперь всё в твоих руках. Звони, если что.       Юрка ещё раз поблагодарил его и намекнул на какой-нибудь презент, на что Левин только проворчал, что ему ничего не нужно.              Письмо от Володи пришло в начале августа. Юрка томился в ожидании, чтобы наконец порадовать друга новостями.              «Здравствуй, Юрочка! Это был сумасшедший месяц. Столько дней на открытой местности без каких-либо удобств — это настоящее испытание. Мне даже кажется, что после такого меня уже ничего не испугает.       Армия и правда… Закаляет.       Вечерами мы собирались у костра и иногда даже пели песни под гитару. Как только узнали, что я умею играть, инструмент тут же был отдан мне. Отвертеться не получилось.       Как только мои пальцы касались струн, я невольно переносился обратно в «Ласточку». Вспоминал, как показывал ребятам аккорды, вспоминал, как сочинял ту песню. Думал… О Ю. О том, как учил правильно играть. О… руках, так идеально лежащих в моих.       Я думал, что хотел бы увидеть своего лучшего друга.       Но я всё ещё сомневаюсь, что это — здравая идея. Мои страхи, моя болезнь — всё это заставляет мучиться. Хотя здесь я всё равно отвлекаюсь от… Ненужных мыслей.       Лучше расскажи мне как твои экзамены? Я страшно волнуюсь, будто сам сдаю их. Надеюсь, у тебя всё получилось, Юрочка.       История с Левиным интересная. И почему ты не рассказал мне её сразу? На самом деле это хорошо, когда у тебя есть кто-то, кто готов помочь. В этой жизни, порой, справляться в одиночку очень трудно.       Буду ждать твоего ответа с нетерпением!       И спасибо, что ты у меня по-прежнему есть».              Юрка лежал на кровати, когда читал письмо. Его пальцы провели по тем строкам, где Володя писал о нём, и ему почудилось, что в них словно затаились тепло и нежность, которые Володя вкладывал в эти строки. По крайней мере, Юрке хотелось верить, что Володя действительно писал это с теплотой.              А эти строчки о встрече… Юрка так хотел бы, чтобы Володя поддался на искушение, чтобы, когда вернулся из армии, позволил им встретиться и больше никогда не разлучаться.              Юрка понимал, что мысли его звучали наивно, но ему так хотелось верить во что-то светлое и прекрасное.              Ответ Володе он написал тем же вечером, в котором радостно оповестил друга об успешной сдаче вступительных. Он надеялся, что Володя будет гордиться им.              Август пролетел, как одна неделя. Весь месяц был занят какими-то хлопотами, и Юрка даже не заметил, как на листьях настенного отрывного календаря сменяются числа. За это время от Володи пришло ещё два письма, в одном из которых Давыдов так сильно восторгался Юркиными успехами, что Юра раз за разом перечитывал эти предложения.              И желание увидеть Володю усиливалось с каждым новым письмом. Хотелось взять его за руки, прижаться ближе и, возможно даже, поцеловать.              От таких мыслей мурашки бежали по телу, приятно отзываясь во всех местах. Сразу вспоминались последняя ночь и то, как бережно и трепетно относился к нему Володя. Как ласкал его, как дарил всю любовь через прикосновения.              Юрка безумно хотел ощутить его вновь. Хотел, чтобы эти сухие и тёплые пальцы гуляли по телу, трогали, сжимали. А следом за ними путь проделывали бы сладкие губы. Хотел услышать запах Володи, который сводил с ума, и просто хотел смотреть на родное лицо.              Юрка уткнулся в подушку. Такие мысли были невыносимы.              Как же сильно он скучал.              За пару недель до конца лета Юрка ездил в консерваторию, чтобы узнать о расписании, о проведении первого сентября и отдать чёрно-белые фотографии для будущего студенческого билета.              А Первого сентября Юрка тарахтел на трамвае до консерватории в белой рубашке и тёмно-синих, почти что чёрных брюках. В руках он держал новенький кожаный портфель, который ему подарили родители в честь успешной сдачи вступительных экзаменов.              Он чувствовал, как немного переживал из-за предстоящего знакомства с чем-то новым. Идти осенью в школу уже стало привычным за десять лет, потому что Юрка знал, кого он встретит, потому что из года в год он видел знакомые лица и стены.              А теперь всё предстоит заново: новые лица, новые помещения. И Юрка так боялся, что затеряется среди огромных стен консерватории.              Возле учебного заведения было много народу. Кто-то толпился отдельными группками, кто-то стоял с родителями или другими родственниками, а кто-то, как Юрка, приехал в одиночестве.              На десять часов было запланировано выступление ректора в большом зале консерватории, куда приглашались все первокурсники и их гости, а затем каждая группа разбредалась по отдельным аудиториям для получения студенческих билетов и короткого знакомства с кураторами.              Юрка зашёл внутрь консерватории, вновь восхищаясь её убранством и до сих пор не веря, что ему позволено ступать по этим коридорам, а затем отправился в сторону большого зала, дорогу к которому специально запомнил, когда приезжал сюда пару недель назад.              Его шаги утопали в красном ворсистом ковре, и Конев находился в предвкушении чего-то нового в своей жизни. Как здорово, что его кандидатуру всё же рассмотрели. Юрка на самом деле не надеялся, что его справка, взятая из музыкальной школы о том, что он имеет неоконченное музыкальное образование, и характеристика позволят ему войти в список зачисленных студентов, но сейчас это уже казалось таким далёким.              Главное — результат.              Тяжёлые двери большого зала были распахнуты настежь, приглашая всех посетить данное помещение, и Юрка аккуратно ступил внутрь.              Зал был очень светлым. Многочисленные ряды растянулись по всему помещению, а суета и гомон были здесь руководителями в эту минуту. Пришедшие рассаживались по местам, и Юрка занял кресло в почти самом конце, чтобы потом спокойно выйти первым.              Аверьянов Григорий Борисович, он же и ректор Харьковского института искусств — мужчина среднего роста с сединой в голове и короткой бородкой такого же цвета, как и волосы, через несколько минут поднялся на сцену и встал возле микрофона. В зале тут же воцарилась тишина.              Прочистив горло, Григорий Борисович начал вступительную речь. Голос его был низким, очень властным и не дрогнул ни разу, пока он вещал о истории института, о его кафедрах и факультетах, о студенческой жизни в целом и поздравлении с началом учебного года.              Ректор создавал приятное впечатление, и Юрке даже понравилось, что тот уделил много внимания некоторым вопросам, которые стремились задать родители либо же сами студенты-первокурсники.              Юрке же пока всё было более-менее понятно. Выступление ректора не затянулось надолго: ему отвели буквально час, а затем всех пригласили по аудиториям.              Юрка подавал документы на исполнительско-музыковедческий факультет на кафедру общего и специализированного фортепиано. Его направление собиралось в аудитории Е-128, и Конев, как только объявили о том, что можно расходиться, тут же встал со своего места и практически сразу покинул большой зал консерватории.              Нужная ему аудитория находилась на втором этаже, вход на который пролегал через обрамлённый лучами искрящегося солнца арочный проём.              Бегло поднявшись по ступенькам, которые, казалось, сияли, Юрка нашёл нужную аудиторию, где уже собирались такие же первокурсники, как и он сам.              Людей на его специализации было предостаточно. Когда почти все собрались, перед первым рядом парт встали двое преподавателей: мужчина и женщина. На отдельном столе лежала горка синих книжечек с твёрдой обложкой. Вероятнее всего это были студенческие билеты.              Когда последний студент сел за парту последнего ряда, женщина представилась:              — Здравствуйте, уважаемые первокурсники. Меня зовут Синицына Елена Витальевна. Я куратор групп «Ф-02» и «Ф-03».       Юрка посмотрел на неё оценивающим взглядом, ведь именно она на ближайшие пять лет станет человеком, к которому Конев может обратиться в случае возникших вопросов или проблем.              Елена Витальевна была моложавой женщиной с короткими волосами, едва достающими ей до плеч. Они вились на концах и были похожи на овечью шерсть в период их сильного обрастания. Одета Елена Витальевна была строго: длинное платье достающее едва ли не до щиколоток цвета молочного шоколада с мелким принтом какого-то непонятного оранжевого узора. Лицо Юркиного куратора отдавало спокойствием и вселяло доверие к этой персоне. Елена Витальевна не казалась злой душегубкой и вполне располагала к себе. Голос её был сдержанный и ровный. Она рассказала немного историю кафедры и того направления, на которое отправился Юрка, а затем стала раздавать студенческие билеты.              Второй преподаватель — Аверин Максим Георгиевич — оказался куратором групп «Ф-04» и «Ф-01». Он тоже располагал к себе, хоть и обладал достаточно грубыми чертами лица.              Студенческие билеты раздали довольно быстро. Юрка с достоинством оглядел полученный документ и тут же спрятал его в портфель.              После раздачи билетов всех отпустили. Занятия начинались завтра с восьми часов утра, и куратор попросила всех не опаздывать на первую лекцию в этом семестре.              Выйдя из здания консерватории, Юрка вдруг отчётливо ощутил, что хотел бы сфотографироваться для Володи, пока находился в таком парадно-приличном виде.              И на его счастье возле крыльца сновал молодой парень с фотоаппаратом в руках. Он фотографировал здание, людей, которые ему не позировали, цветы на клумбе.              И Юрка решил воспользоваться этим шансом.              — Эй, парень, — он спустился с крыльца и окликнул фотографа, стоящего сейчас к нему спиной. Тот обернулся через плечо, когда Юрка подошёл ближе, и посмотрел на Конева слишком пристально. Юрка кивнул на фотоаппарат. — Можно попросить фото на фоне консерватории?              Парень развернулся к Юрке всем корпусом и неожиданно широко улыбнулся.              — Да пожалуйста. А то тут все такие неприветливые сегодня. А мне, между прочим, в студгазете что-то надо написать и профкому фотографии дать, будь они неладны, — Юрка дёрнул уголками губ, однако не стал комментировать фразу фотографа. Тот тем временем продолжил: — Давай вон там встань, у крыльца, чтобы я общий вид консерватории захватил. Сделаю пару кадров подальше и вблизи.              Юрка встал, куда ему велели. Руку, держащую портфель, он закинул на плечо, и таким образом вещь оказалась у него за спиной, а вторую просто сунул в карман брюк.              — Улыбайся своей красивой улыбкой, — махнул ему фотограф, и Юрка не сдержался от усмешки и широко улыбнулся. Паренёк сделал несколько фото, затем подошёл к Юрке. — Отлично, спасибо. Ты очень выручил.              Юрка кивнул и в свою очередь спросил:              — А могу ли я попросить проявить фото для себя?              Фотограф посмотрел на него любопытно.              — Можешь. Сегодня буду ими заниматься, завтра заберёшь.              — А где могу забрать?              — В профкоме и можешь. Приходи завтра во второй половине дня. У меня пары в первую смену, — и тут новый знакомый неожиданно протянул ему руку. — Меня Иван, кстати, зовут. Можно просто Ванька. Я с дирижёрского.              Юрка протянул руку в ответ.              — А я Юра. С фортепиано.              Тонкие губы Вани расплылись в добродушной улыбке, а его рукопожатие было мягким и даже тёплым. Широкая ладонь бережно обхватила Юркину.              — Будем знакомы, — их рукопожатие немного затянулось, но первым отступил Юрка.              — До завтра, — бросил Конев, развернулся, чтобы покинуть территорию консерватории, и ещё долго ощущал взгляд нового знакомого на спине.              На следующий день Юрка вновь ехал на трамвае, полном народу, и стоял в самом дальнем углу вагончика, чтобы никому не мешать. Сегодня он тоже волновался, потому что впереди начинались интересные занятия, новые знакомства и влитие в студенческую жизнь и атмосферу высшего учебного заведения, и, честно, Юрка боялся облажаться. Боялся, что будет хуже других или что не вольётся в коллектив, не заведёт друзей… Хотя последнее его мало волновало. Юрка, в принципе, был не одинок: у него имелись друзья со двора, был, пусть и далёкий, но всё же был, Володя, и Юрка знал, что ему никогда не будет одиноко.              Как только ноги его вступили в холл, Юрка тут же отправился к стенду с расписанием, чтобы перепроверить свои записи в блокноте.              Первой парой у него стояла лекция по предмету «Теория музыки», а затем была практика по фортепиано. Сверившись до конца, Юрка начал поиски лекционной аудитории, по пути столкнувшись с Коширцевой Александрой — его одногруппницей. Юрка запомнил её, потому что она получала студенческий билет сразу за ним, а ещё потому, что старательно прятала вторую дырку в ухе, словно стыдилась этого: в её левой мочке торчали две аккуратные серебристые серёжки-гвоздики.              — Саша? — он окликнул её, и девушка повернулась. Её длинные тёмно-русые волосы разметались по плечам. Она непонимающе уставилась на Юрку пронзительными карими глазами, и их оттенок был намного темнее, чем оттенок Юркиных глаз. Конев подошёл ближе.              — Я — Юра, твой одногруппник, — пояснил он. — Ты знаешь, где лекционная аудитория Д-115?              Лицо Саши озарила слабая улыбка.              — Привет, Юра. Нет, честно, сама не знаю. Будем искать вместе? — её голос напомнил Юрке щебетание утренних птиц — такой он был радостный.              — Будем искать вместе, — констатировал Юрка.              Аудиторию они всё же нашли и даже сели рядом друг с другом, потому что больше никого не знали, а сами вроде как уже и познакомились.              Первый день для Юрки прошёл полным впечатлений. Было непривычно видеть новые лица, находиться в новых аудиториях, а ещё было непривычно писать, словно летящая в космос ракета. Некоторые преподаватели даже не дали поблажек первокурсникам и читали лекции, будто куда-то опаздывали.              Кое-что Юрка успевал записать своим корявым почерком, некоторые записи потом ему дала Саша, которая, к слову, писала достаточно быстро и, на удивление Юрки, очень даже понятно.              К последней паре Юрка успел познакомиться почти со всеми одногруппниками, но пока ещё плохо запомнил их имена.              — Эй, Юр, — после окончания учебного дня к нему подошёл низкий парень по имени Илья, — мы тут планируем на выходных собраться где-нибудь за городом, шашлыки пожарить и познакомиться поближе. С нами пойдёшь?              Шашлыки Юрка любил. Это было редкое мероприятие в его жизни, и когда приглашали — он никогда от них не отказывался.              — Конечно, с удовольствием, — кивнул Конев. — Слушай, а на каком этаже профком, не знаешь?              — На третьем вроде. Ну давай, — Илья протянул ему руку на прощание, а затем Юрка побрёл в сторону профкома в надежде забрать снимок, обещанный Ваней.              Нашёл профком Юрка достаточно быстро. Постучавшись в нужную дверь, он аккуратно отворил её и просунул голову внутрь. В кабинете, кроме Вани, никого не оказалось. Тот сидел за дальним столом с кипой бумажек и сыпал ругательства себе под нос.              — Ракурс им не тот, да знали бы вы, как тяжело проявлять фотографии без должной аппаратуры. Тоже мне…              Юрка дёрнул уголками губ, входя в кабинет полностью и слушая причитания нового знакомого, однако тот даже не поднял головы на открытую дверь. Тогда Юрка прочистил горло, привлекая к себе внимание. Ваня резко поднял голову. С минуту он смотрел на Конева непонимающе, а потом вдруг улыбнулся так же тепло и мягко, как и вчера.              — О, Юра, привет. Пришёл за фото?              — Привет, — кивнул Юрка и подошёл ближе к столу Вани, пока тот рылся в одном из ящиков. Только сейчас Юрка обратил внимание на внешность местного фотографа. Ваня был русоволосым, таким же худощавым, как Юрка, с прямоугольной формой лица и с задорным блеском серо-голубых глаз. Они были не такие красивые, как у Володи, но тоже имели необычный оттенок.              Ваня вытащил объёмную папку и открыл её, где на первой странице в файле были сложены несколько фотографий. Он достал их бережно, нашёл среди них Юркино фото и протянул Коневу со словами:              — Ты здесь хорошо получился, — Ваня лучезарно улыбнулся, а Юрка вдруг смутился. Ему редко говорили комплименты, и каждый раз они приводили его в жуткое стеснение. — А ещё очаровательно краснеешь, — изрёк Ваня. Юрка хлопнул глазами, забрал фото и неуверенно ответил:              — Э-э, спасибо, — Юрка с некоторой неловкостью почесал затылок. — Сколько с меня?              Ваня подарил ему насмешливый взгляд.              — Брось, — махнул он. — Для тебя нисколько.              У Юрки внутри возникло дурацкое скованное ощущение. Он не понимал, почему Ваня так сильно благосклонен к нему, практически незнакомцу.              — Теперь я чувствую себя обязанным, — всё же проговорил Юрка. Ему бы ещё раз поблагодарить и уйти, но ноги отчего-то приросли к месту. Ваня откинулся на спинку стула с задумчивым видом.              — Ну хорошо. На следующей неделе в среду вечером в филармонии состоится выступление ансамбля «Веточка сирени». Они приедут из Молдовы, и мне нужны фотографии для наших студенческих журналистов. Пойдёшь со мной? Будешь искать удачный ракурс.              Юрка мало что мыслил в фотографиях, но идея посетить филармонию была заманчива, поэтому он кивнул.              — Отлично, — похоже, Ваня искренне обрадовался положительному ответу. — Скажи полностью свои инициалы, — он схватил ручку со стола, — это для билета от консерватории.              — Конев Юрий Ильич, — ответил Юрка. Ваня дёрнул уголками губ.              — Звучно, — прокомментировал он, когда записал на клочок бумаги то, что продиктовал ему Юрка. — Я найду тебя потом, чтобы отдать билет.              — Ага, — пробормотал Юрка, все ещё чувствуя себя скованным, хотя не понимал отчего, — я тогда пойду. Пока.              — Пока, Юрий Ильич, — со смешинками в голосе ответил ему Ваня и вернулся к своим делам.              По пути домой Юрка засунул фотографию в конверт к письму для Володи, которое написал ещё вчера вечером, и очень надеялся, что другу понравится его небольшой подарок.