С любимыми не расставайтесь

      Первое января Нового года Юрка встретил около двенадцати часов дня. На удивление он выспался и был бодр впервые за последние недели истошной подготовки к зачётам, которые, слава неведомой силе, Юрка сдал. Впереди оставалась череда экзаменов, последний из которых назначили на двадцать четвёртое января, а потом начинались долгожданные каникулы перед весенним семестром.              Юрка вошёл на кухню. За обеденным столом сидела только мама.              — А где папа? — поинтересовался Конев, когда тарелка с прошлогодним оливье опустилась перед ним.              — У него сегодня дежурство, — ответила мама, и Юрка заметил, что выглядела она не очень: под глазами залегли несильные тени и весь её вид был уставший и осунувшийся, хотя разошлись гости не позже двух часов ночи.              — У тебя всё в порядке? — обеспокоено спросил Юрка. — Выглядишь уставшей.              Мама тут же отмахнулась.              — Всё хорошо, сынок.              Она замолчала и уставилась в приоткрытую форточку, упрямо поджав губы. Юрка нутром чувствовал, что мама что-то хочет ему сказать.              — Ну говори, — Юрка даже отложил вилку. Он не мог есть в такой напряжённой обстановке.              Мама вздохнула. Её плечи на секунду приподнялись, а затем как-то сильно опустились. Она перевела взгляд на сына. В её глазах читалась невероятная решимость.              — На днях я разговаривала с Сергеем. Мы затронули тему переезда.              Юрка спрятал руки под стол и сжал их в кулаки. Когда-то давно мама говорила о возможной миграции к корням, в Германию, но те разговоры не были серьёзны.              — Твой дядя поддерживает меня. Считает, что нам нужно как можно скорее перебираться за границу.              Кулаки непроизвольно сжались сильнее.              — Мама, нет, — неожиданно резко ответил Юрка.              — Юрочка, сынок, пойми, так будет лучше. Ты не знаешь всего, да и по телевизору этого никогда не скажут и на улицах тоже, но… Страна меняется. Крах начинается уже сейчас, — Юрка не понимал ровным счётом ничего. О чём говорит мама? Видя непонимание сына, она продолжила: — Сынок, крах страны уже идёт. Разве ты не понимаешь? С того года только и делали, что читали эти уголовные хроники. Кого-то убивают, грабят, пытают. На работе тоже начинается нестабильность. Поговаривают о забастовках, о дефиците. Ты разве не заметил, что отец стал меньше курить?              Конечно, Юрка это заметил. Потому что сам бросил. Последняя выкуренная им сигарета была в том парке, когда он держал письмо Володи. С тех пор Юрка не брался за никотин. И не горел желанием.              — Попробуем собрать документы, ты начнёшь учить немецкий…              — Мама! — Юрка вдруг повысил голос. Он никуда не хотел переезжать. Он только получил возможность обучаться в хорошем заведении, только с Володей стало что-то проясняться, как вдруг его родители задумали бежать из страны. Однако одно его успокаивало: из СССР так просто никого не выпускают. — Ты же понимаешь, что это невозможно? Нас никто не выпустит за границу, — он тут же озвучил свои мысли.              Мама даже не стала спорить. Закивала, соглашаясь.              — Я знаю, Юрочка, знаю. Но… Можно ведь попробовать уехать по туристической путёвке? А потом попросить убежище…              — Мама! — снова воскликнул Юра. — Ты слышишь себя? Какое убежище? О чём ты? Кому мы нужны там, в ГДР?              — А здесь кому мы нужны? На работе черти что творится, скоро зарплату станут задерживать, на что мы жить будем? У отца тоже не всё гладко. Штат перед Новым годом значительно сократили.              — А вы обо мне подумали? Я только начал обучение в консерватории! Только вернулся к той мечте, о которой грезил с детства, а вы… — Юрка пыхтел. Он не хотел ничего слышать о переезде. К тому же ему нельзя было уезжать, потому что если уедет — они с Володей потеряют друг друга.              — В ГДР тоже есть хорошие институты! Выучишь немецкий, дядя Серёжа поможет.              Юрка скривился. Салат уже не казался таким аппетитным, и он отодвинул тарелку, а затем и стул с грохотом, показывая матери, что разговор окончен.              В голове не укладывалось то, что родители собираются разрушить его жизнь своими планами иммигрировать в чужую страну.              Нет. Нет. И ещё раз нет. Юрка с ними не поедет. Останется здесь, найдёт подработку. Ничего, справится. А как закончит консерваторию — там и видно будет, куда жизнь его занесёт.              Письмо из военной части пришло на пятый день после Нового года. Юрка, сидевший в это время в заснеженном дворе и помогавший соседским мальчишкам лепить снежную бабу, заметил идущего с широкой улыбкой дядю Витю.              — Привет, пионерам и комсомольцам, — он махнул рукой. Юрка встал с колен и отряхнул снег, заметив, что в руке у почтальона уже был заготовлен конверт. — Вот, держи. Только вчера вечером отсортировали.              — Здравствуйте, Виктор Иванович, — кивнул Юрка, принимая из чуть покрасневших пальцев белый конверт с цветными марками, — спасибо.              Виктор Иванович кивнул и отправился дальше, к подъезду, а Юрка, оставшись стоять на месте, стянул перчатки, грубо запихнул их в карман и вскрыл запечатанную полоску конверта в нетерпении.              «Привет, Юрочка! С Новым 1988 годом! Ну вот ещё пара месяцев — и год моей службы пролетел. Спасибо за фотографии, они очень красивые. Мне нравится читать твои письма — все они наполнены жизнью. Наверное, мне стоит брать пример с тебя. Я же говорил тебе, что ты безрассудный? Порой, мне кажется, что именно такой черты мне и не хватает.       И сразу отвечу на твой вопрос: с тобой никогда не было трудно. Страшно, боязно, весело, волнующе, но трудно — никогда.       С одной стороны, я порадовался, что у тебя есть близкий приятель, с которым ты даже можешь сходить в кино, но… С другой… Возможно, ты разозлишься, если я задам тебе этот вопрос, но я уже говорил, что моё мировоззрение кардинально меняется, и я… В общем, когда я прочитал строки о Ване, о том, что он слышал, как ты играешь, о том, что он водил тебя в кино, и про всё остальное, я… Испытал неприятное чувство в груди. Помнишь, как было с Полиной? Только в несколько раз сильнее.       Понимаю, что не имею права этого говорить, но не могу перестать думать о том, что кто-то может отнять тебя у меня. Знаю-знаю, звучит эгоистично.       Однако я должен спросить: Ваня… Тоже особенный для тебя друг? Если да и если ты счастлив, я… Я не могу держать тебя возле себя. Я понимаю, что сам возвёл вокруг себя стены, когда уехал из «Ласточки», когда не дал тебе права голоса, но пока я находился здесь — всё рухнуло. Открылись глаза на многие вещи. И прежде всего на то, что жизнь, которую я проживаю, принадлежит только мне. Ни родителям, ни друзьям, ни обществу. А мне.       Мне по-прежнему страшно. И сомнения никуда не делись и, наверное, никуда не денутся, но разве я не могу брать то, что хочу?       А хочу я… Быть с тем, кто значит для меня в этом мире всё.       Когда я думаю о любви, ко мне не приходят образы родителей или приятелей. Перед глазами стоит только один человек. Тот, чью музыку я люблю. Тот, кто за всё это время не отказался от меня и не отвернулся. Тот, с кем правильно.       Могу ли я по-прежнему рассчитывать на взаимность?       Мне кажется, что нет. Что я упустил возможность.       Но я не хочу больше отталкивать.       Вероятнее всего, недоумение на твоём лице можно будет пощупать руками. Но я всё расскажу тебе при личной встрече. Расскажу, почему наконец-то понял, что в этой жизни имеет значение.       Юрочка, я хочу верить, что после армии у нас есть шанс на встречу. Если только ты позволишь. Теперь я спрашиваю твоего разрешения…»              Дальше Володя писал про погоду, рассказал о том, как они украшали актовый зал к Новому году, спрашивал про сессию, но Юрка из раза в раз возвращался к верхним строчкам, ощущая пульс в районе горла.              Володя только что дал ему понять, что хочет и готов попробовать с ним отношения? Или что-то похожее на отношения? Голова пошла кругом. Юрке даже пришлось сесть на заснеженную лавочку, чтобы перевести дыхание.              Это письмо точно писал его Володя? Его лучший друг, который трясся за каждое проявление близости на людях? Что… Что могло с ним там произойти, что он так кардинально изменил мнение и видение ситуации в целом?              Из них двоих безрассудным всегда был и остаётся Юрка. Может, это заразно?              Над ответом Володе нужно было подумать. А ещё Юрку очень сильно заинтересовало то, почему Володя решил, будто бы Ваня особенный для Юры друг? За Новиковым не замечалось никаких поползновений в сторону Конева, разве что случайных прикосновений, которые Юрка расценивал исключительно как дружеские.              Володя просто себя накрутил. У Юры никого не могло быть, кроме Давыдова.              После Рождества состоялся второй экзамен, который Юрка сдал на удовлетворительно, слегка расстроившись такой оценке. Однако Ваня, у которого в этот день тоже был экзамен в соседней аудитории, попытался приободрить его:              — Не переживай. История музыки — это проходной предмет. У меня по нему тоже удовлетворительно, — Ваня погладил его по плечу, пока Юрка, слегка расстроенный, прятал зачётку в портфель. Поддержка Новикова оказалась как нельзя кстати.              — Спасибо, — проговорил Юрка в ответ.              — Слушай, у тебя есть планы на сегодня? — спросил Ваня, убирая пальцы с плеча Конева. Юрка поджал губы, вспоминая сегодняшние дела, но, как оказалось, он был абсолютно свободен.              — Нет, а что?              — Отлично, тогда идём есть мороженое.              Юрка округлил глаза.              — Мороженое? Зимой?              Ваня задорно рассмеялся.              — А что тебя так удивляет? Пойдём против системы. Я угощаю, — он подмигнул. На губах Юрки появилась слабая улыбка, и его уставшее и грустное лицо посветлело.              — Ну хорошо. Мороженое так мороженое. Только, — Юрка вдруг погрозил пальцем, — если я заболею, лечить меня будешь ты.              Ваня снова заливисто рассмеялся, и Юрка поймал себя на мысли, что смех приятеля заразный.              Но лучше смеха Володи в мире всё равно не было.              — Да как скажешь, — и хорошее настроение Вани передалось и Юре тоже.              Как только они развернулись в сторону раздевалок, Ваню окликнул женский голос:              — Эй, Новиков, — оба молодых человека обернулись. К ним спешила брюнетка с коротенькими ножками, которые были удлинены за счёт шпилек, неприятно цокающих по плитке пола.              — Привет, Сидорова, — когда Ваня назвал девушку по фамилии, Юрку аж передёрнуло. Тут же вспомнились физиономия Маши, которую Конев последний раз видел в восемьдесят шестом, и её дотошный крик.              Сразу захотелось стереть эти воспоминания. Это ведь из-за неё Володя оттолкнул Юрку. Хотя, если быть честным с самим собой, то это именно Юрка испортил всё с самого начала. Если бы он не давал эмоциям выход, то Маша не стала бы ему мстить.              — Ты помнишь? — спросила Сидорова номер два, чуть склонив голову набок. Ваня нахмурился. — О двойном свидании, Новиков, ты обещал! — немного обижено проговорила девушка, даже не смущаясь наличию посторонних лиц.              — А-а, — протянул Ваня, — конечно, я помню. В субботу, как и договаривались.              Сидорова просияла.              — И не забудь фотоаппарат, — она бегло чмокнула Ваньку в щёку и пошла дальше в своём направлении. Юрке стало любопытно:              — Свидание? Ты же говорил, что у тебя не получается с девушками, — он хотел его просто слегка поддразнить, но Ванька слишком серьёзно ответил:              — Так я и не врал. Не получается, правда. Уж сколько у меня этих свиданий было. Вот, очередное. Ладно, не хочу об этом. Давай за мороженым.              Юрка не стал больше ничего спрашивать. Они быстро дошли до раздевалок, оделись и покинули консерваторию.              На улице было теплее, чем во все предыдущие дни. Остановились у первого попавшегося киоска, у которого имелась надпись «Мороженое».              — Тебе какое? — уточнил Ваня, доставая из кармана мелочёвку. Юрка же полез за своей.              — Давай я заплачу, — предложил он. — Ты билеты в кино оплачивал.              Ваня упрямо вздёрнул подбородок.              — Я тебя позвал, значит, я тебя и угощаю.              Юрка насупился.              — Не слишком ли много чести для меня? — получилось немного резко, и Юрка посмешил смягчиться: — И фотографии бесплатные, и кино за твой счёт, теперь вот мороженое.              Со стороны это и правда выглядело странно. Словно… Словно Ваня был заинтересован в Юрке не как друг.              Юрка мотнул головой, выбрасывая неправильные мысли. Ваня не мог быть таким… Как Юрка. Просто не мог. И Юрка уж точно не мог его заинтересовать.              — Ладно-ладно, не кипятись, — Ваня поднял руки в примирительном жесте, а затем спрятал деньги обратно в карман куртки.              — Так-то лучше, — кивнул Юрка, «и спокойнее» — подумал про себя, разглядывая витрину с мороженым. — Ты какое будешь?              — В вафельном стаканчике. А ты?              — А я… А я… — выбор был не так уж и велик, но Юрка, давно не лакомившийся мороженным, неожиданно растерялся. Хотелось и вафельный в надежде, что услышит хруст вафли; и «Лакомку», и «Эскимо» с самым вкусным шоколадом. Было в наличии даже томатное, но его Юрка не особо любил. Он поднял голову от витрины и тут же столкнулся со взглядом старой женщины, выглядывающей из крохотного окошка киоска. Она явно ждала выбор молодого человека. — Будьте добры одно в вафельном стаканчике и одно эскимо.              Продавщица достала из морозильника указанные лакомства и протянула их Юрке со словами:              — С Вас двадцать одна копейка.               Юрка отсчитал нужную сумму и высыпал мелочь на монетницу.              Женщина бегло оглядела горстку и, видимо мысленно сосчитав деньги, сгребла их в ладонь, а затем закинула в кассу. Юрка тем временем забрал мороженое, одно из которых протянул Новикову.              — Спасибо, — кивнул Ваня, вскрыв упаковку. Юрка последовал за ним, и обе обертки полетели в рядом стоящую урну.              На улице было минус шесть градусов, не больше, но с мороженым во рту Юрке показалось, что температура опустилась ещё ниже.              Не сговариваясь, ребята пошли в первый заснеженный двор. Он оказался очень маленьким и пустым. Вся детская площадка и прилегающие к её территории скамейки были заметены снегом.              Ваня, подошедший к одной из скамеек, вытащил руку из кармана и голыми пальцами расчистил снег в разные стороны, освобождая достаточно места для себя и Юрки. Юрка же поёжился от зрелища красных рук приятеля и, когда оба сели на очень холодную скамейку с очень холодным мороженым в руках, спросил:              — Ты принципиально не носишь перчатки?              Ваня вдруг негромко хохотнул.              — Не то чтобы принципиально, просто не люблю. Единственное, когда могу надеть их — лютые морозы, которые посещают наши края не так часто, — он надкусил вафлю, и та захрустела. Юрка даже испытал зависть, но потом, когда его зубы и губы прикоснулись к эскимо, а шоколад заполнил полость рта, зависть отступила. Мороженое и правда поднимало настроение.              Болтали о чём-то незначительном. Касались темы предметов в консерватории, обсудили нескольких преподавателей, немного поговорили о хобби.              — Летом моё хобби — охренеть какой огород, который надо вечно пропалывать. В семье я единственный ребёнок и бабкин внук — её надежда и опора. А то, что мне их зелень и помидорчики на хрен не впились, никого не волнует. Вот смотри, как только сдам последний экзамен, матушка с отцом прискачут за мной в город и увезут в деревню до конца лета, — Юрка хмыкнул. Рассказал историю про непосаженную картошку в Припяти. — Хорошо, что вы приехали туда не за несколько дней до катастрофы, — констатировал Новиков. — Жуть на самом деле. И сколько лет ещё пройдёт прежде, чем радиационный фон уменьшится, никто не знает, — Ваня закинул в рот остатки мороженого, прожевал и улыбнулся Юрке: — Спасибо за угощение. Скажи, лучше стало?              Юрка облизал деревянную палочку, забирая с её поверхности остатки шоколада вперемешку с пломбиром, и кивнул на вопрос приятеля.              — Да, стало лучше, — выдохнул Конев, ощущая, как во рту расстилались льды Антарктиды — такие же холодные, как десерт, съеденный Юркой.              — Отлично, — Ванька хлопнул его по плечу и резво встал. Юрка заметил, что лицо Новикова отдавало неподдельной хитростью. Не успев понять, что происходит, Юрка почувствовал, как чуть ниже воротника куртки стало прохладно — это Ваня кинул в него заготовленный снег. — Давай, Конев, разогреемся. Вспомним беззаботное детство.              Двор сотряс громкий смех, и Юрка, неожиданно для самого себя, поддался на это искушение: обваляться в снегу, покидаться им и просто на миг забыть обо всех проблемах.              Особо снежки не лепились, но ребята успели закидать друг друга, а двор то и дело наполнял их совместный смех, разносивший во все пустые уголки.              В какой-то момент времени Юрка, изрядно уставший и слегка вспотевший, потерял бдительность, за что получил подножку от Ваньки, который ухитрился оббежать Юрку и не словить новой порции снега.              Упав на холодную землю, Юрка вдруг почувствовал, как Ванька уселся сверху на него и начал закапывать тело Конева, превращая того в сугроб.              — Ну вот ты и попался, Юрий Ильич, — весело отозвался Новиков. Юрка же, тоже находившийся в хорошем расположении духа, смеялся и отбивался от Вани, пытаясь скинуть того с себя.              Ему давно не было так хорошо и спокойно.              — Ладно-ладно, хватит, я уже замёрз, — Юрка, хохоча, скинул с себя не сопротивлявшегося Ваню, и тот помог ему подняться, однако Юрка оступился и едва не завалился обратно, но Новиков успел прижать его к себе. Они были одного роста, и Юрка мог разглядеть в серо-голубых глазах напротив смесь какого-то восхищения и восторга.              — Аккуратнее, — слегка хрипло проговорил Ваня, руки его до сих пор покоились на спине у Юрки, прижимая того ближе.              Сердце предательски заколотилось сильнее. Юрка сглотнул, не понимая, что так сильно его взволновало, и поспешил отодвинуться. Ваня с лёгкостью отпустил его, и Юрка заметил, что товарищ слегка смутился, как и сам Юра.              Эти неловкие моменты начали напоминать ему взаимодействие с Володей, и Юра на долю секунды почувствовал себя… Предателем. Хотя ничего такого между ним и Ваней не было. Они просто дружили, просто шутили и просто поддерживали друг друга в сложных ситуациях. Юрка по-прежнему оставался верен своим чувствам к Давыдову и к нему самому, как бы глупо это не звучало, ведь у них не было романтических отношений, и не мог позволить себе думать о ком-то ещё, кроме Володи.              Потому что только Володя был особенным.              Потому что только его Юрка мог любить.              Конев отошёл на шаг назад, едва снова не упав, но удержал равновесие, и, прочистив горло, сказал:              — Уже поздно. Нам, наверное, пора.              Ваня выглядел как обычно: лицо его оставалось спокойным, взгляд мягким. Он коротко кивнул.              — Пойдём, отведу тебя до остановки.              Юрка не стал возражать, но всю дорогу до дома его беспокоило прикосновение Новикова. На спине так и ощущались чужие пальцы, прижимающие ближе.              Юрка понял, что тело предательски реагирует. Потому что хочет ласки, потому что Юрка воздерживался от плотских утех уже очень давно. Помогал себе рукой, но разве этого было достаточно? Конечно, хотелось поцелуев, хотелось чувствовать родное тепло человека, которого любит. Хотелось трогать в ответ. Хотелось просто ощущать, что любят взаимно.              Юрка долго смотрел на фото Володи в форме тем вечером. Картинки в голове подбрасывали масла в огонь, и Юрка представлял, как расстёгивает пояс кителя, как продевает толстые пуговицы через петли, как снимает тяжёлую вещь, как покрывает поцелуями кожу, открывшуюся перед ним.              Это было настоящим мучением и испытанием. Пока его ровесники наслаждались жизнью, кое-кто из однокурсников уже даже начал романтические отношения, Юрка отчаянно желал только одного: побыстрее увидеть Володю. Он думал, что Давыдов тоже наверняка изголодался по ласке, и представлял, как Володя, не менее яростно, чем сам Юрка, прижимает его к себе и срывает одежду.              Внизу скрутило и заныло. Возбуждение захлестнуло всё тело. Юрка уже не мог сопротивляться ни фантазиям, ни природе. Рука сама полезла к домашним шортам, глаза закрылись, а под веками ещё чётче проступили образы Володи и самого Юрки. Опять вспоминалась последняя ночь, дыхание и губы Володи в области паха, и Юрка бы отдал многое, чтобы ещё раз ощутить эти прикосновения. Или подарить такую ласку самому. И неважно, что опыта совсем нет, он бы обязательно постарался.              После вечерних водных процедур Юрка сел за стол, чтобы наконец-то написать письмо Володе.              «Привет, Володя! Получил твоё письмо на днях, но никак не доходили руки написать ответ — первая сессия даётся немного трудно. Второй экзамен сдал на «удовлетворительно», чем был очень расстроен. Ваня сказал, что это не такой важный предмет, и предложил поесть мороженого, которое чуть скрасило мою печаль.       А у тебя были плохие отметки в зачётке? Почему-то мне кажется, что нет. Ты создаёшь впечатление прилежного студента. Это ведь я хулиган. Хотя с появлением тебя в моей жизни я заметно изменился в лучшую сторону. Потому что боялся разочаровать тебя. Хотел соответствовать. Хотел, чтобы ты на меня посмотрел.       И не заметил, как сам изменился. Но эти перемены меня не расстроили.       Отвечая на твой вопрос о Ване… Нет. Он просто приятель. Да и никто не может быть моим лучшим другом, кроме тебя, Володь. Ты один такой. Неповторимый.       Я не знаю, что случилось с тобой в армии, но твои слова о встрече и о том, что ты хочешь дать продолжение нашей особенной дружбе, заставляют меня сказать тебе: конечно, у нас есть шанс и всё до сих пор взаимно. Володя, я ведь неосознанно, но жду тебя! Даже когда ты не говорил о встречах, я всё равно начал вести отсчёт до твоего дембеля. И… Никто не может тебя заменить. И ни черта я не счастлив, когда тебя рядом нет. Я смотрю фотографии и отчаянно желаю… Увидеть своего лучшего друга. И не нужно спрашивать у меня разрешения! Я приеду, если будет нужно, или приезжай ты. Неважно. Это не такой сложный вопрос.       Гораздо важнее сейчас дождаться нашей встречи. И я обещаю, что дождусь. Слышишь? Дождусь. Главное, чтобы ты хотел этого тоже».              Юрка выдохнул и откинул ручку в сторону. Ему казалось, что письмо получилось несколько эмоциональным, но по-другому он не мог. К чёрту эти десять лет. Они должны встретиться намного раньше.              Обязательно должны.              Сессия осталась позади, как и двухнедельные каникулы. Второй семестр начался с новых предметов вперемешку со старыми и знакомства с новыми преподавателями.              Володя исправно писал письма раз в три недели, и все они были наполнены трепетом и нежностью, что очень удивляло и согревало Юрку. И он отвечал взаимностью.              С Ваней отношения остались на приятельском уровне, и Юрка даже однажды заметил его, идущего с девушкой под руку, и сомнения в отношении Новикова его окончательно отпустили. Просто Ваня был таким: тактильным, добродушным и понимающим. Они ещё раз выбирались в кино и даже гуляли по парку, когда в марте почти сошёл весь снег, и Юрке было здорово просто иметь хорошего друга рядом.              В конце марта от Володи пришло очередное письмо:              «Юрочка, привет! Спешу поделиться с тобой радостной новостью: начальник моего подразделения сообщил мне, что попробует написать положительную характеристику обо мне, с помощью которой попросит сократить для меня срок службы до полутора лет. Конечно, это почти невозможно, потому что такие привилегии могут получить солдаты, имеющие высшее образование, но из-за того, что я не окончил институт, который, как оказалось, входил в список неприкосновенных и студентов которого не имели права отсылать в армию, есть небольшой шанс.       Не хочется загадывать, но… Возможно, уже в сентябре я вернусь в Москву. И знаешь что? Я почти сразу приеду к тебе, потому что не смогу больше ждать.       Я так сильно хочу тебя увидеть и обнять, чтобы почувствовать себя дома».              Говорят, что когда приходит весна — душа просыпается от зимней спячки. Но сейчас душа Юрки расцвела от этого письма.              Володя приедет к нему сам, если вернётся раньше со службы. Юрке казалось, что он спит, но письмо в руках подтверждало реальность происходящего. А воображение уже подкидывало картинки его будущей встречи с Володей. Сердце неистово ударяло грудную клетку. Вдруг стало совсем спокойно.              Они встретятся. Они обязательно встретятся. И если для этого нужно подождать ещё полгода — Юрка подождёт.              Ответ он написал в этот же день и сообщил, что будет ждать Володю столько, сколько потребуется. И что покажет Харьков и консерваторию, и что они сходят в кино и на мост влюблённых. Юрка так воодушевился этим, что вечер провёл за инструментом, наигрывая что-то воздушное и весёлое, похожее на полупрозрачное облачко, парящее на летнем небе.              И даже то, что мама опять заикалась про переезд, и про то, что собрала почти все документы для получения разрешения на выезд из страны, не огорчали Юрку. Он пока ничего не говорил родителям, но в его планы не входило уезжать в ГДР. Если они хотят — пусть едут, а Юрка останется здесь, дождётся Володю, доучится в консерватории, а дальше жизнь покажет, где и с кем его место.              В апреле от Володи писем не было, и Юрка решил, что того снова увезли в поля. Погода наладилась, и Конев стал чаще проводить время на улице, иногда встречаясь с друзьями со двора, иногда тусуясь в компании Вани, а иногда даже в общажных комнатах, куда его приглашали сокурсники.              Когда стукнул его день рождения — его восемнадцатилетие — Юрка не на шутку взволновался, потому что от Володи до сих пор не приходили письма. Он написал ещё одно, выражая озабоченность молчанием друга, но ответа не поступило ни в конце мая, ни в начале июня.              В разгар зачётной недели, когда Юрка вернулся домой, то в почтовом ящике обнаружил два письма. Поначалу он обрадовался, потому что увидел военную часть в графе отправителя, но потом понял, что это его собственные письма, вернувшиеся оттуда, куда он их послал.              В сердце неприятно кольнуло. В груди похолодело. Что это могло значить?              С этим вопросом он отправился к отцу.              — Пап, — Юрка отвлёк его от чтения газеты. Тот отодвинул лист от себя и немного недовольно взглянул на сына, ожидая дальнейших слов. — Скажи, а если из военной части возвращаются мои же письма, что это значит?              Папа нахмурился, хоть и был осведомлён, что у Юры имелся друг, служивший в армии.              — Возможно, тот, кому были адресованы письма, больше в этой части не числится. Скорее всего, перевели куда-то, — больше отец ничего не пояснил и вернулся к чтению газеты.              Юрка вздохнул и поплёлся в свою комнату. Тревога стала нарастать ещё сильнее. Что произошло? Всё ли в порядке с Володей? Может, его отправили домой? А вдруг он серьёзно заболел…              Юрка старался успокоиться. Он надеялся, что Володю просто перевели в другую часть и что от друга непременно скоро придёт письмо. Хотя Володя молчал с марта месяца, и это было странно: неужели за это время он не нашёл способа сообщить Юре, что теперь служит в другом уголке их необъятной Родины?              Чувство беспокойства усилилось. И это заметил даже Ваня, который после экзамена нашёл Юрку, сидящего в парке консерватории.              В последние дни Конев изрядно выглядел уставшим. Он плохо спал и ел, и почти не готовился к экзаменам. От Володи не было писем, и Юрка успел придумать себе массу вариантов, что могло случиться с лучшим другом.              — Эй, привет, — Ваня кинул рюкзак на край скамейки и плюхнулся рядом с Коневым. Юрка молча кивнул, даже не посмотрев в сторону Новикова. — Что случилось, Юр? — он не постеснялся и дотронулся до плеча Юрки, а Коневу было всё равно. — Ты сам не свой уже которую неделю. Я бы даже сказал — месяц. У тебя что-то случилось?              Юрка ощутил, как задрожали руки. Он и так старался скрывать это, старался не думать о плохом, старался играть на уроках лучше, чем было на душе, но когда оставался наедине с собой — все его маски рушились. И удивительным было то, что только Ваня заметил, что с ним что-то не так.              И после его вопроса Юрка просто не выдержал. Всё затрещало по швам.              — Я… — сипло начал он. — Мой лучший друг. Он… Он не выходит на связь уже почти три месяца. Всё было хорошо, письма из армии приходили от него стабильно раз в три недели, но потом… Мои письма вернулись обратно. Я даже не знаю, что и думать.              Ванина рука по-прежнему покоилась на плече Юрки и даже слегка сжала.              — Может, перевели в другую часть? Или комиссовали из армии по причине болезни?              Последний вопрос ещё сильнее взрастил в Юрке тревогу. Он резко обернулся на Ваню, в карих глазах Конева поселился страх. А вдруг с Володей что-то случилось в армии, и теперь он не мог сообщить об этом Юрке? А вдруг… Нет. О таком думать было опасно.              — Слушай, а далеко твой друг живёт? Может, тебе съездить к нему домой, спросить у родителей? Он же наверняка должен был им тоже написать. Вряд ли его мать не забила тревогу, если сын пропал и не выходит на связь.              — В Москве, — глухо ответил Юрка. Ванька махнул рукой.              — Ночь на поезде — и ты в столице. Делов-то.              Юрка поник.              — Сейчас с деньгами туго. Моей стипендии не хватит на обратный билет, даже если я не останусь там ночевать. А если придётся? То на ночлег денег тоже нет. У родителей просить не хочу — будет слишком много вопросов.              Вторая рука Вани покоилась на собственной ноге, и Юрка видел, как кончики пальцев постучали по коленке, спрятанной за синей тканью штанов.              — Если хочешь, — вкрадчиво подметил Новиков, — я могу дать тебе денег. И на проезд, и на жилье. У меня есть немного, я ведь фотографирую иногда не только для института, — Юрка в удивлении посмотрел на товарища, ведь сейчас мало кто стремился занять денег. — Не могу смотреть на то, с какой кислой миной ты ходишь. Если тебе будет легче, то поезжай в Москву. Серьёзно, Юр, ты только хуже делаешь себе своими предположениями. А так и до плохих отметок скатиться недалеко.              Ваня дело говорил. Кто как не родители Володи могли поведать ему, где сейчас их сын.              Сдав последний экзамен и взяв у Вани денег с обещанием обязательно вернуть, Юрка, соврав родителям о том, что поездку в Москву оплачивает институт, купил билет на ближайший поезд и ехал в плацкартном вагоне всю ночь под храп своего соседа, который ещё успел и выпить перед тем, как лечь спать.              Юрке же не спалось. Он лежал на верхней полке и пялился в потолок, слушая, как гремят колёса поезда по рельсам и сопят соседи. Мимо проносились огни станций, ночью было несколько остановок. Уснул Юрка ближе под утро, когда столица — сердце СССР — почти замаячила на горизонте.              Сон Конева был некрепким, ему казалось, что в любую минуту он мог проснуться. На сердце легла тяжёлая печаль.              Когда по вагону началась суета, чьи-то дети радостно визжали, а сосед перестал храпеть — Юрка понял, что поезд почти пришёл к конечному пути. Пока не закрыли туалет, Конев быстро совершил нужные процедуры, а потом сидел на нижней полке в ожидании окончательной остановки.              С каждой секундой поезд замедлял свой ход, а сердце Юрки, наоборот, ускорялось, потому что вот он, здесь, в столице. Приехал, как и мечтал до недавнего времени. Только вот не при таких обстоятельствах. Неожиданная пропажа Володи только усугубляла его и без того расшатанное состояние. Юрка ещё удивлялся, как сдал сессию на хорошие отметки при всей той нервозности, что окутала его с апреля месяца, когда Володя перестал ему отвечать.              А может он просто передумал? Может, просто струсил и теперь решил откупиться молчанием, надеясь, что Юрка и правда испарится из его жизни?              Нет. Это не в духе Давыдова. Он бы никогда не разорвал связь с Юрой, предварительно не объяснив причину.              А значит, что-то случилось. И Юрка надеялся найти ответы у родителей Володи.              — Мама, смотри, там дедушка, дедушка, — маленькая девочка тыкала в стекло, показывая матери на пожилого мужчину.              — Ты видишь Лену? — спросил кто-то взволновано. — А, вот она. Ух ты, как выросла…              Радостные голоса доносились из разных уголков вагона, а люди, встречающие поезд не сдерживали улыбок, когда видели в окнах знакомые лица.              И только Юрка не выискивал никого в толпе, потому что знал — его не ждут. Хотя он много раз представлял себе, как поезд прибывает на одну из платформ Киевского вокзала, как в окне высматривает ждущего его Володю, как выходит из душного вагона, в котором провёл ночь, на свежий воздух, с витающим в нём ароматом крезота, и как крепко обнимает Володю.              Сердце неприятно съёжилось. Реальность оказалось не такой, какой Юрка себе её представлял.              Пассажиры потихоньку начали скапливаться возле выхода. По проходу тянулась вереница людей с чемоданами и сумками. У Юрки с собой был лишь рюкзак, в который он запихнул сменную одежду на случай, если ему придётся заночевать в Москве.              Но сейчас дальнейшие планы его мало волновали. Первое, что он хотел — как можно скорее добраться до дома Володи. Если верить карте, то квартира Давыдова находилась в районе станция «Беговая», до которой на метро ехать было всего лишь одиннадцать минут с одной пересадкой.              Однако Юрка понимал, что не может заявиться к чужим людям в восемь часов утра, а потому ему придётся погулять некоторое время, чтобы не создавать о себе негативное впечатление.              Поезд наконец-то остановился, и пассажиры спешно начали покидать вагоны. Когда Юрка вышел на платформу, то попал в водоворот чужих объятий, смеха и приветливых рукопожатий. Каждого здесь кто-то ждал. И только Юрка ощутил себя неприкаянным.              Поправив рюкзак и заготовив деньги на проезд, Юра спустился вниз. Конечно, Московское метро было куда больше по площади, чем Харьковское, но Юрке не составило труда сориентироваться в пространстве разноцветных линий, похожих на спутанный клубок ниток и переплетающихся между собой в хаотичном порядке.              В метро было шумно. Прибывающий поезд оглушил Юрку, пока тот искал нужное направление. Ему было необходимо добраться до «Краснопресненской» по кольцевой и перейти на «Баррикадную» по фиолетовой ветке. А там и до «Беговой» рукой подать.              Поезд приехал через минуту. Вагоны уже были полными, но Юрка всё равно втиснулся и прислонился к двери с немного истёртой надписью «Не прислоняться».              Станции сменяли одна другую, Юркино волнение и напряжение возрастали по мере приближения к Беговой. При любых других обстоятельствах он даже бы порадовался визиту в Москву, но не в этот раз: в этот раз его приезд нёс в себе тревогу. И он очень надеялся, что она отступит, как только он узнает, что случилось с Володей.              «Беговая» оказалась обычной серой, скучной станцией. Мраморные колонны держали потолок, и больше в этом небольшом подземном помещении не было ничего интересного. Юрка взбежал по лестнице, ведущей на выход в город, время на часах показывало половину девятого.              Раскрыв карту Москвы, Юрка, сидя на лавочке неподалёку от входа в метро, разглядывал улицу, на которой жил Давыдов. Если верить цветной бумаге, то идти до дома Володи пешим шагом было около двадцати-тридцати минут.              Живот Юрки заурчал, и Конев решил, что забежит в какую-нибудь столовую, чтобы перекусить, а заодно и скоротать время.              Хоть аппетита особо и не было, всё же желудок возмущался и напоминал о себе через каждые пять минут, пока Юрка находился в поисках хоть какой-нибудь закусочной.              Наконец по пути попалась одна столовая, столики которой пустовали, и буфетчица, стоящая за прилавком, кажется, даже обрадовалась, когда Юрка показался на пороге небольшого заведения. Внутри было тепло и пахло относительно приятно.              Юрка взял себе овсяную кашу с бананом, чай и один бутерброд с сыром и колбасой. На удивление еда оказалась вполне съестной, и Юрка утолил чувство голода и даже немного воспрянул духом. Всё же он надеялся, что родители Володи прояснят эту неразбериху.              До дома Давыдова Юра шёл совсем не спеша. Он и волновался, и пытался в голове выстроить диалог, и просто оглядывался по окрестностям, по которым ступали его ноги.              Это была простая Москва. С такими же хрущёвками, как и в Харькове, с такими же узкими улочками и с такими же спешащими людьми.              Юрке даже казалось, что он не уезжал из дома, и только говор прохожих говорил о том, что Юра — не в Харькове.              Затем улица сменилась сталинками. Юрка свернул в тихий и тенистый двор. На секунду замер перед четырёхэтажным жёлтым зданием с каменными балконами. Сглотнул. Володя как-то говорил, что живёт за третьем этаже и что окна его комнаты выходят как раз на тихий и уютный дворик.              «— Там всегда хорошо. Иногда я выхожу, чтобы почитать книгу на свежем воздухе».              В голове невольно всплыли старые разговоры. Сердце сократилось в груди. Половина одиннадцатого. Наверное, это не рано и не поздно для столь неожиданного визита?              Однако Юра всё же решил ещё немного подождать.              Время шло, и Юрка наконец-то поднялся со скамейки, на которой сидел практически целый час, и немного заторможено подошёл ко второму подъезду. Он уже успел узнать, что квартира Володи находится именно в нём.              Открыв слегка скрипучую и довольно тяжёлую дверь, Юрка начал подниматься по ступенькам, минуя лестничные пролеты.              Первый. Второй. Третий.              Вот и заветная дверь квартиры с номером тридцать пять. Сколько раз Юрка представлял, что приезжает к Володе. Сколько раз он фантазировал, как нажимает на дверной звонок и ему открывает Володя, тепло улыбается и утягивать внутрь квартиры, чтобы крепко обнять.              Сердце опять сжалось. Тревога наросла.              Юрка поднёс руку к звонку. Надавил. С обратной стороны послышалась трель. Пульс подскочил. Раздались чьи-то шаги, и Юрка на секунду прикрыл глаза.              А вдруг сейчас ему откроет Володя?..              Дверь щёлкнула. Юрка открыл глаза.              Перед ним на пороге стоял взрослый мужчина с лёгкой сединой в височной части волос и смотрел слишком сердито. Приглядевшись, Юрка узнал в этом человеке черты Володи, хотя перед ним стоял не Давыдов.              Вероятнее всего, это был его отец.              — Вам кого? — немного грубо спросил он и смерил Юрку каким-то странным взглядом.              Юрка стушевался и робко выдал:              — Здравствуйте. Я… Я хотел узнать про Володю. Я… Его друг… — на этих словах лицо отца Володи исказила презрительная гримаса. Очевидно он сразу смекнул, кем мог приходится Юрка Володе.              — Уходите. Вам здесь нечего делать, — в такой же грубой манере продолжил диалог Володин отец. Юрка же не двинулся с места. Он не для того преодолел столько километров, чтобы сейчас не получить ответов на свои вопросы.              — Мне просто нужно знать, где он. Последнее письмо от него пришло в марте, и я хочу узнать всё ли с ним в порядке, — чуть истерично проговорил Юрка, но ничего не мог поделать с тем волнением, что рвалось наружу.              Взгляд мужчины потемнел, он открыл рот и собирался что-то ответить, как внезапно из глубины квартиры раздался голос:              — Лев Николаевич, кто там?              Голос… До ненавистной дрожи знакомый. Юрка вздрогнул, и через секунду рядом со Львом Николаевичем появилась обладательница этого самого голоса.              Земцова Анна Владимировна за два года абсолютно не изменилась: всё такая же гордая, напыщенная, с бледными веснушками и заостренными скулами. На её лице было минимум косметики, а тело украшало довольно симпатичное бледно-розовое платьице, которое почему-то напомнило Юрке цвет поросёнка.              — Юра? — неприкрытое удивление проскочило в её голосе. Она тут же принялась осматривать нежданного гостя, а Лев Николаевич тем временем повернул к ней голову.              — Ты его знаешь? Он утверждает, что друг Володи.              Аня кивнула.              — Да. Это действительно так. Мы все вместе были в «Ласточке». Идите, Лев Николаевич, я разберусь.              Это «разберусь» Юрке очень не понравилось. Он напрягся, а Лев Николаевич, даже не став спорить и прощаться с Юрой, развернулся и ушёл по коридору в одну из комнат, а Аня, дабы Юрка больше ничего не разглядывал за её спиной, вышла на лестничную клетку в домашних тапочках и закрыла за собой дверь Володиной квартиры.              В этот момент Юрка испытывал смятение и старую злость по отношению к девушке, которую, как он надеялся, он больше никогда не увидит.              — Слушай, Конев, — от милого голосочка не осталось и следа, — тебе чего неймётся, а? Два года прошло, а я до сих пор имею честь лицезреть твоё лицо. Скажи мне, до тебя с первого раза не доходит?              Голубые глаза Земцовой прожигали своим холодом Юрку насквозь. Но Юрка её не боялся. Он выпятил подбородок и произнёс тихо, но как-то зловеще:              — Мне нужно знать, где Володя.              Земцова прищурилась и слегка дрогнувшим голосом ответила:              — В армии.              Юрка скрестил руки на груди.              — Это я и без тебя знаю. Мне нужно знать, где он конкретно.              Аня отзеркалила его позу.       — Верхний Уфалей.              Теперь Юрка тоже прищурился. Аня так легко отвечала на его вопросы, что это навевало на подозрения.              — Ты врёшь. Его там нет. Я получил два своих письма обратно без ответа. Он говорил мне, что может вернуться в сентябре. Где он, Аня?              Аня цокнула языком.              — Конев, а немного ли ты на себя берёшь? — зашипела она и сделала шаг в его сторону. Совсем как тогда, в день, когда они разъехались. — Припёрся в Москву, смеешь заявляться к Володиным родителям, выспрашиваешь про их сына. Кто ты такой, чтобы это делать? И не думала ли твоя голова о том, что Володя просто не хочет больше с тобой разговаривать? Что ты тянешь его не туда, куда нужно? — её голос с каждым словом наполнялся сталью и такой злостью, какую Юрка ещё никогда от неё не слышал. Конев сглотнул, не зная, что ответить этой белокурой девице. — Мы ездили с родителями несколько недель назад к нему. Он в Верхнем Уфалее. И раз он тебе не отвечает, значит он не хочет этого. Пойми же ты, наконец, это не та дорога, которая ему нужна. А ты не тот, кто ему нужен.              В груди от её слов очень неприятно кольнуло. Настолько неприятно, что в носу даже стало пощипывать. Но Юрка не мог показывать ей свою боль. Вместо этого он решил уколоть её:              — А ты, конечно, лучше знаешь, что ему нужно. Ты, конечно, та самая, которая направит его на путь истинный. Да ты просто эгоистичная стерва, которой ничего не нужно, кроме собственного удовольствия! — выплюнул Юрка со злости. Аня вытаращила на него глаза, и сам Конев не понял, что сказал. Он слышал это слово единожды, и то — оно исходило от Вани, который при разговоре об одной преподавательнице обозвал её так нелестно, объяснив значение слова тем, что так называют очень подлых женщин.              Земцова стала ещё холоднее, чем обычно. Тоном, не терпящим возражений, она проговорила:              — Убирайся отсюда. И больше не попадайся мне на глаза. Иначе я обещаю, что приведу свою угрозу в действие. Иногда, Конев, нужно принимать действительность и уметь проигрывать. Володя не хочет тебя видеть. И не нужно пытаться что-то изменить. Проваливай, — она открыла дверь Володиной квартиры, отступила назад и захлопнула её перед самым Юркиным носом.              Юрка не успел ничего сказать или обдумать. Да он ничего и не узнал толком и вдруг понял, что ничего и не узнает. Аня сейчас настроит родителей Володи против него, и те даже не станут с ним разговаривать. Отец Давыдова и так косо поглядывал на него с самого начала.              Камень на сердце стал тяжелее. Юрке нужно было возвращаться обратно в Харьков.              Дом Володи, как его двор, его район и его станцию метро Юрка покинул стремительно. Он уже ничего не замечал вокруг, не оценивал той красоты или серости, что представала перед ним в очертаниях многоэтажек, в людях, в небольших островках природы посреди бетонных джунглей.              Он не видел ничего.              Н и ч е г о.              Ничего больше не значило.              И слова Ани о Володе опасно осели в душе. Заставляли слепо верить, заставляли сомневаться в лучшем друге.              Володя действительно не хотел его видеть? Но почему так всё резко поменялось?              «Я с родителями ездила к нему несколько недель назад…»              Может, в этом и крылась истинная причина? Может, Володя, увидев своих родных и Аню, передумал быть с Юркой? Но почему тогда ничего не сказал? Почему так внезапно решил оборвать связь?              Что бы ни случилось…              Юрка резко сжал кулаки и поднял голову к чистому летнему небу. Где-то высоко летел самолёт, оставляя две воздушные полоски после себя. Юрка шмыгнул носом. Нет, он не позволит себе расклеиться. Это того не стоит.              Хотя Володя стоил всего в этом мире.              Ну неужели они так и разойдутся? Юрка не верил в это. Однако разум твердил, что Юрка больше не нужен Володе. А сердце не хотело с ним соглашаться. И не соглашалось.              И договориться они никак не могли.              Поезд на Харьков уходил с четвёртой платформы в шесть часов вечера. До этого времени Юрка бесцельно покатался по метро, зашёл ещё раз в столовую, затем в продуктовый — купил себе ужин в дорогу, после чего вернулся на вокзал и дожидался посадки уже там. Ему не было дело ни до убранства Киевского, ни до щебечущих молодых девушек, иногда бросающих в его сторону заинтересованные взгляды, ни до старика, ворчащего где-то под боком.              Ничего больше не имело значения.              Вторая ночь подряд прошла для Юрки бессонно. В этот раз он ехал на нижней полке и то и дело вертелся с боку на бок, пытаясь поймать хоть одну крупицу сна, но плохое чувство на душе заставляло слишком много думать.              Так прошли июль и август восемьдесят восьмого. Юрка иногда позволял себе садиться за пианино, перечитывал старые письма Володи, смотрел его фотографии и отчаянно хотел рвать себе душу. Хотел вырвать сердце, болезненно сжимающееся каждое утро, как только он открывал глаза. Хотел стереть себе память, чтобы больше не думать, не вспоминать, но не получалось: его мысли только и делали, что крутились возле лучшего друга и его внезапного молчания.              До сих пор не укладывалось в голове, что Володя мог так поступить с ним.              Сначала дал надежду, а потом так некрасиво её отнял.              — Нам отказали в выезде, — как-то одним августовским вечером пожаловалась мама, вернувшаяся с работы с письмом из министерства иностранных дел СССР в руках, на котором стояла жирная печать с синими чернилами с надписью «ОТКАЗАНО».              Юрка мысленно фыркнул. Он даже не сомневался, что его замечательная страна не выпустит его семью в свободное плавание. Однако матери он ничего говорить не стал. Он, вообще, превратился в молчащую статую, подобно тому пионеру из «Ласточки».              — Ладно, — вздохнула она, — будем пробовать ещё. Как твои дела с немецким?              Юрка махнул рукой и пробормотал, что всё нормально. На самом деле он даже не садился за изучение языка, потому что не видел в этом смысла, но сейчас вдруг показалось уместным отвлечься ещё на что-нибудь, чтобы притупить боль от молчания Володи.              В сентябре Юрка вернулся в консерваторию и сразу же перед первой парой отыскал Ваню. Тот за два месяца очень сильно загорел — очевидно работа на огороде была ежедневной.              — Привет, — Ваня крепко пожал ему руку и очень-очень тепло улыбнулся. Юрка улыбнулся в ответ, однако ощутил, что эмоция вышла равнодушной.              — Привет, слушай, — Юрка полез в задний карман портфеля и достал кошелёк, из которого выудил несколько бумажных рублей, в общей сумме составлявших около десяти. — Это то, что мне не пригодилось. Остальное отдам со стипендии, хорошо?              Ваня забрал деньги.              — Отдашь, как сможешь. Как ты съездил, узнал что-нибудь?              Юркины плечи очень сильно ссутулились, губы поджались. Он отрицательно покачал головой, чувствуя, как эта тема ранит его и без того истерзанную душу. Ваня нахмурился, но, очевидно, видя состояние товарища, с расспросами не полез и просто пожелал продуктивного учебного дня и намекнул, что Юрка знает, где его найти, если Юрке нужна будет помощь.              Спустя две недели после начала учебного года, в пятницу, Юрка возвращался домой слегка уставшим. Сегодня были сложные пары, и всё, что Юрке хотелось — это просто прийти домой и увалиться в постель.              Он опять думал о Володе, всё ещё пытаясь найти причины такого поведения друга, но чем больше он размышлял, тем чаще приходил к выводу, что Володя струсил. И что не набрался мужества сказать Юре правду.              Открыв почтовый ящик скорее по привычке, Юрка вынул газеты, какие-то буклеты и неожиданно увидел, как к металлической стенке прижималось письмо…              Письмо от Володи.              Пальцы выронили всю почту, и газеты разлетелись по лестничной клетке, а Юрка, дрожащими руками, ухватился за конверт.              В графе отправителя стояла не военная часть, а Володина квартира. Юрка моргнул. Ничего не понял. Потом вспомнил, какой сейчас месяц.              Сентябрь.              Неужели Володя вернулся из армии? Неужели ему разрешили отслужить полтора года вместо двух лет?              В голове образовалось пустое поле. Все мысли разом стёрлись. Юрка разорвал конверт остервенело, потому что даже не предполагал, какие оправдания ему написал Володя.              Из конверта выпала прямоугольная открытка. Юрка поднял картонку, перевернул её к себе лицевой стороной и…              И с того самого момента мир для него разбился вдребезги.