С любимыми не расставайтесь

      Это была обычная открытка желтоватого цвета с нарисованными красными розами и обручальными кольцами, над которыми золотистыми буквами было выбито: «Приглашение».              Юрка перевернул открытку обратной стороной, вчитываясь в текст, написанный женской рукой:              «Дорогой Юра! Я, Земцова Анна Владимировна, и мой будущий супруг, Давыдов Владимир Львович, приглашаем тебя на наше скоромное торжество, которое состоится 1 октября 1988 года в Москве…»              Далее там был подписан адрес места проведения бракосочетания, время и выражение безмерной радости, если Конев соизволит разделить с этими двумя такой прекрасный день.              Юрка сжал края открытки. Перечитал ещё раз. Не поверил глазам. Затем посмотрел на конверт, чтобы убедиться, что это были происки Земцовой, но…              Но почерк на полях отправителя и полях получателя принадлежал Давыдову. Его наклон и его буквы Юрка не перепутал бы ни с чьими другими.              А из этого следовало только одно: Володя вернулся из армии и Володя в скором времени женится на Ане.              Значит, тогда, в июне, Земцова не врала. Она действительно ездила к нему и Володя действительно просто больше не захотел с ним разговаривать.              Кулак непроизвольно сжался сам собой, и дверка ящика встретилась с Юркиными костяшками.              — Трус, — прошептал Юрка. Ударил дверку ещё раз. По подъезду раздался глухой стук. Удар. — Какой же ты трус, — ещё один удар. Юрка закрыл глаза, прислонился лбом к чужому почтовому ящику, чувствуя, как эмоции, накопившиеся за последние полгода со дня молчания Володи, выходят наружу. На плитку подъезда упала первая слеза.              Юрка шмыгнул носом и утёр лицо рукавом рубашки, тот немного промок. В этот момент Коневу ничего не хотелось. Он растерялся. Он не знал, как вести себя.              Всё, что он чувствовал — чудовищную боль в груди, будто по ней проехался поезд. Всё внутри сжалось в тугой комок.              Юрке хотелось свернуться калачиком и просто исчезнуть из этого мира.              Он чувствовал себя преданным. И не Володе, а Володей.              Сердце разваливалось на куски. Юрка разваливался на частицы.              Ничего в этом мире больше не имело смысла.              Он потерял Володю. И, кажется, потерял себя.              Как добрался до квартиры, Юрка смутно помнил. Он наскоро собрал газеты, стараясь не смотреть на разбитые костяшки, что, конечно же, было очень плохо для него, как для пианиста, но в этот миг ему стало настолько всё равно на происходящее, что он готов был ещё что-нибудь расколотить, лишь бы заглушить душевную боль физической.              Родителей дома не оказалось. Но оно и к лучшему — Юрка не хотел никого видеть. Мысли путались, как ноги в речных водорослях, и Юрка не мог ухватиться ни за одну здравую.              Первое, что ему хотелось, — что-нибудь расколошматить, чтобы выпустить пар. Второе — подойти к чёртовой красной трубке, набрать Москву и, в случае ответа из столицы, высказать Давыдову всё, что Юрка о нём думал в данную секунду. Вывалить всю злость и всю обиду на его голову, а затем повесить трубку и никогда больше не звонить. Третье — Юрка испытал потребность заглушить ноющее чувство в алкоголе.              Ему просто хотелось напиться и забыться. Он вдруг ощутил себя настолько уставшим, что сейчас почудилось, будто всё это время на его спине и плечах покоился мешок с кирпичами, который Юрка нёс на себе, как оказалось, бесцельно чуть больше двух лет.              Всё на что-то надеялся, был слеп со своей любовью, хранил верность для человека, которому в конечном итоге ничего не было нужно с самого начала.              «Это просто армия и одиночество так повлияли на Володю. На самом деле он никогда не хотел меня видеть», — разум Юрки упорно подкидывал масла в огонь, чтобы разжечь ненависть в душе ещё сильнее.              Не раздумывая ни над чем, Юрка поплёлся в отцовский кабинет, где тот старательно прятал недешёвый алкоголь, который ему иногда дарили особо благодарные пациенты. Обычно такие бутылки распивались по особым праздникам, но разве у Юрки был сейчас не особый случай?              Но что он будет праздновать? Свою свободу или одиночество?              Злость обуяла. Смятая открытка отправилась в карман брюк, пока Юрка открывал стеклянные дверки небольшого шкафчика. Отец прятал здесь не только алкоголь, но и журналы, которые Юрку в последние несколько лет вовсе не интересовали.              Взгляд наткнулся на начатый коньяк, который отец открывал на Новый год. Несмотря на антиалкогольную компанию и значительное сокращение производства в стране крепкого алкоголя, советский народ всё равно умудрялся покупать дорогостоящие напитки и даже дарить их в презентабельных упаковках. В доме Юрки алкоголь был всегда. Сколько Конев себя помнил, на стол вечно ставилась бутылка хорошего пойла, которую практически выпивали за один вечер. Позже он узнал, где отец прятал всё спиртное, но никогда не прикасался к нему.              Потому что ему это было не нужно.              Сегодня он впервые полез за бутылкой без отцовского позволения.              Но ему стало откровенно плевать на последствия этих необдуманных действий.              Когда бутылка оказалась на кухонном обеденном столе, а рядом опустился коньячный бокал, напоминающий по форме бутон тюльпана, Юрка сел на стул, откупорил крышку и влил золотисто-прозрачную жидкость на стеклянное дно. Совсем немного. Для начала.              Карие глаза уставились на спиртное, переливающееся в свете лампочки. Вообще Юрка редко пил. Можно сказать, что не пил вовсе, и сейчас на секунду его взяли сомнения. Но потом он полез в карман брюк, нащупал там смятый картон — и сомнения разом стёрлись. Он обхватил пальцами толстую ножку бокала и опрокинул в себя содержимое так, как нельзя это было делать с коньяком, — залпом.              Горло в ту же секунду обожгло так сильно, что Юрка закашлялся. Нежные стенки начало саднить, и Юрка глазами стал искать то, чем можно было заесть такую опаляющую жидкость.              На другом кухонном столе, где обычно мама готовила, стояла вазочка с печеньями «Юбилейное» и горсткой конфет «Ласточка».              — Очень символично, — с иронией процедил Юрка. Былая злость вернулась. Теперь всё, что напоминало ему о Володе — вызывало сплошной негатив.              Но конфету он всё же съел, и в горле стало чуточку легче. Шоколад скрасил горьковатый привкус, и Юрка решил повторить, надеясь, что ему полегчает.              Однако через несколько стаканов он почувствовал лишь лёгкое головокружение и понял, что легче ему не становится.              Душа разрывалась на части от разочарования и бессилия. Сердце ныло и колотилось в груди.              Его предали.              Он ждал, а его… Растоптали.              Хотелось отомстить.              В голову пришла спонтанная идея.              Юрка вскочил на ноги, закупорил бутылку, отнёс её обратно в отцовский кабинет, затем убрал следы своей непродолжительной пьянки и пошёл в комнату.              Дурацкая рубашка оранжевого цвета, идеально выглаженная, сменила голубую. Брюки Юрка оставил те же. Пригладив волосы и оставив записку родителям, что будет поздно, Юрка выскочил из квартиры и, закрыв её на все замки, помчался прямиком на автобусную остановку, чтобы добраться до конечной станции метро «Исторический музей» по Салтовской ветке и доехать по ней же до «Пушкинской».              На улице правило тепло: бабье лето находилось в самом разгаре. Юрка ускорил шаг, чтобы успеть на девяносто второй автобус. Людей на остановке почти не было, да и транспорт пришёл полупустой.              Юрка заскочил в душный салон, оплатил проезд милой женщине-кондуктору, лицо которой выражало измученность к концу рабочего дня, и сел на одиночное кресло почти в самом конце салона, не желая соприкасаться с кем бы то ни было.              Уже через пятнадцать минут Юрка спустился в метро, а ещё через десять оказался на заветной станции «Пушкинская». Она была довольно молодой — открыли её только четыре года назад — и Юрке нравилось порой бывать здесь, потому что на стенах этой станции в виде барельефов были набиты стихи поэта, и читать уже давно известные строки.              Поднявшись по длинному эскалатору вверх, — «Пушкинская» являлась самой глубокой станцией метро — Юрка вышел на улицу. Здесь прогуливающихся людей было намного больше, чем в его районе, и Юрка тут же слился с толпой молодых людей.              Он шёл по направлению к одному из маленьких домов культуры, где проводили хорошую дискотеку каждую пятницу. Эти танцы считались одними из лучших в городе. Юрка ещё никогда там не был, но решил, что сегодня настал тот час, где он мог позволить себе быть… Свободным.              В помещении было оживлённо: дискотека началась полтора часа назад, и молодых людей на танцполе находилось предостаточно.              Юрка оплатил вход и ворвался в немного спёртую атмосферу. Даже несмотря на открытые окна, в зале стояла духота и витало множество запахов: сигарет, духов и пота.              Юрка протиснулся между двумя танцующими парочками, которые едва не отдавили ему ноги, и встал чуть поодаль, ища глазами какую-нибудь девушку, которая могла бы ему понравиться.              Почему-то он хотел отомстить Давыдову именно с девушкой. Хотя прекрасно понимал, что Володя об этом никогда не узнает.              И плевать. Главное, что Юра удовлетворится.              Но, как бы глаза его не искали, пока подходящей кандидатуры Юрка не заприметил. Пришлось просто идти танцевать, чтобы не стоять истуканом.              Он делал вид, что ему весело, даже успел пообжиматься с какой-то девушкой, лицо которой совсем не запомнил. Потом была ещё одна и ещё, и все они не заинтересовали Юрку, пока… Пока внезапно он не оказался лицом к той, которую знал уже очень давно.              В этот момент музыка стихла, потому что меняли пластинки, а двое молодых людей, ошарашено смотрящих друг на друга, одновременно выдали:              — Клубкова?       — Конев?              Юрка таращился на бывшую соотрядницу, не стесняясь разглядывать её. Полина за два года немного изменилась: она отстригла длинные каштановые волосы, некогда достающие ей до поясницы, которые теперь едва касались плеч, а её лицо, и до этого всегда худое, казалось, стало ещё худее. Единственное, что осталось неизменным — это яркий макияж, который присутствовал у Полины почти каждый вечер в «Ласточке», когда она собиралась на дискотеку. Сейчас на Клубковой было платье бежевого цвета, очень напоминающее платье, которое носила героиня Надя из фильма «Ирония Судьбы», а из мочки одного уха торчали две серёжки. Юрка заметил, что в последнее время у девушек стало популярным прокалывать себе две дырки.              — Ну привет, — усмехнулась Клубкова, дёрнув уголками подкрашенных розовых губ, и Юрка, неожиданно ни для кого, вдруг крепко обнял её. Он подумал, что Клубкова оттолкнёт его, но нет — Полина тоже прижалась к нему.              — Не знаю почему, но я рад видеть тебя, — сказал он, когда отодвинулся от неё. Полина тепло улыбнулась.              — Не поверишь, но я тоже рада.              Дискотека обоим уже показалась не таким интересным мероприятием, и Юрка с Полиной стремительно покинули данное заведение. Они никогда не были близки, но, идя сейчас по улице вверх, Юрке вдруг почудилось, что он встретил кого-то забытого из далёкого прошлого.              — Ну рассказывай где ты, что ты, — Полина прервала их минутное молчание, а потом вдруг остановилась и с задорным видом открыла сумку, показывая Юрке бутылку вина: — Можем распить где-нибудь, я всё равно собиралась, вечер пятницы как-никак.              Юрка вскинул брови. Полина выглядела сейчас более простой, нежели тогда, в лагере. И эти перемены очень сильно удивляли.              — Как ты пронесла бутылку незаметно мимо милиционеров?              Полина хохотнула и закрыла сумку.              — Там сегодня дежурит отцовский приятель. Он меня знает и даже не стал заглядывать в содержимое моего аксессуара.              Конев покачал грудой и огляделся по сторонам. Район был достаточно обширным, и мелких двориков хватало с лихвой.              — А давай, — согласился в итоге Юрка, — правда, я уже немного коньяка выпил.              Полинка махнула рукой.              — И то, и то произведено из винограда, так что не думаю, что это как-то повлияет на твоё самочувствие. К тому же, — она оглядела его, — ты выглядишь вполне трезвым, а значит, могу сделать выводы, что коньяка в тебе не больше стакана.              Юрка вновь покачал головой, удивляясь тому, как непринужденно ему рядом с Полиной. Может, это в нём говорил коньяк?              — Ладно, идём куда-нибудь, — Конев взял её за руку и повёл дальше по улице. Через несколько минут им попался арочный вход в один из дворов, и Юрка свернул сразу туда.              Двор почти пустовал. Кроме Юрки и Полины, гуляла парочка с собакой-таксой на поводке. Та залаяла на пришедших молодых людей, но хозяин — крупный мужчина средних лет в синей кепке — быстро осадил животное, слегка дёрнув её за поводок. Собака недовольно засопела, но лаять больше не осмелилась.              Юрка и Полина, тихо поздоровавшись с парой, прошмыгнули мимо них, уединяясь на одной из угловых лавочек, так удачно спрятанных за высокими горками детской площадки.              Полина тут же полезла в сумку и вытащила оттуда бутылку вина, а ещё штопор.              Юрка ошалело смотрел на Клубкову, а потом задрал голову кверху и расхохотался. Его смех подхватил лёгкий прохладный ветерок и унёс с собой.              — Клубкова, — отсмеявшись, он посмотрел на Полину, — ну и что у тебя в сумке ещё, а, признавайся?              Клубкова впихнула в руки Конева бутылку и штопор.              — Открывай давай, — проворчала она, — а то перцовым баллончиком прысну, — Юрка опять не сдержал смеха.              — Откуда он у тебя? — спросил Конев, пока пытался открыть бутылку. Штопор вошёл в деревянную пробку легко, но вытащить его оттуда обратно вместе с ней было трудновато.              — У меня папа милиционер. Он вечно печётся о моей безопасности, — чуть раздражённо ответила она, и Юрка понял, что отношения у Полины с отцом напряжённые.              «Прямо как у Володи», — мелькнуло спонтанно. Юрка тут же разозлился на себя. Ему не следовало думать о Давыдове. Больше не следовало. Теперь Володя для него — никто.              А когда-то был всем…              Ровно до того момента, пока не решил окончательно втоптать Юрку в грязь.              Штопор вместе с пробкой вылетел из-за Юркиной злости, и Конев тут же протянул бутылку Полине со словами:              — Дамы вперёд.       Полина сделала первый глоток и передала бутылку обратно Юрке, не удержавшись от вопроса:       — Что с твоими костяшками? Подрался с кем-то?       Юрка посмотрел на руку, которой несколько раз ударил почтовый ящик, и заметил, что кровь уже запеклась. Он даже и позабыл об этом. Пришлось отмахнуться, не вдаваясь в подробности, и сделать глоток, чтобы прервать диалог. Вино было приятным. Несколько слащавым, но Юрке понравился привкус, и пил он его с удовольствием.              — Ну, Юрочка, — после очередного глотка Полина вернулась к старым вопросам, — расскажешь мне про себя? За два года совсем не изменился.              Юрка обхватил губами стеклянное горлышко, сделал очередной глоток. Во дворе стояла тишина, и только где-то вдалеке слышался гул проезжающих автомобилей.              — А ты изменилась, — выдал Конев. — Волосы вот отстригла.              Полина дотронулась до своих кончиков, будто только сейчас поняла, что её волосы коротки, и как-то грустно улыбнулась.              — Да… Отстригла. Просто в один момент захотелось что-то поменять.              Юрке бы тоже хотелось что-то поменять в своей жизни. Он сделал ещё один глоток, отдал бутылку Клубковой.              — Я поступил в консерваторию, — поделился Юрка. — Вот уже на втором курсе. Учусь по специальности фортепиано.              Глаза Полины загорелись.              — Правда? Это же так здорово, Юрка! Я помню, как ты играл в «Ласточке». Твоя игра замечательна.              «В «Ласточке»»… — как больно было это слышать.              — Спасибо, — сдавленно проговорил Юрка и быстро перевёл тему: — Ну а ты сама где?              — Я в ХИЭИ. Учусь по направлению внешнеэкономической деятельности. Скукота смертная. Я, вообще, в театральный хотела, — последовал глоток, — но мама вместе с отцом насели на меня, уверяя, что профессия «экономист» это престижнее, чем актриса. А я ведь имела потенциал! Убили они во мне мою мечту. Сказали, что ничего у меня не выйдет, и отправили в институт экономики, — Клубкова слегка ссутулилась. Юрке даже стало жаль, что Полина не нашла понимания у родителей. — Хотя группа хорошая. И преподаватели тоже, — она улыбнулась. — Уже как-то и привыкла. Может, и правда толк будет? — вопрос был больше риторический, но Юрка решил её поддержать:              — Может, и будет. Поднимешь нашу экономику.              Плавно перешли на тему студенческой жизни, на однокурсников, обсудили сессии.              Бутылка закончилась. Полина под конец уже хихикала по каждому поводу.              — Юрчик, — она неожиданно близко пододвинулась к нему и положила руку на его плечо, — а поехали ко мне. У меня дома сегодня и завтра никого не будет. Мои уехали к бабке за город и младшую сестру с собой взяли, а я отвертелась, сказав, что в понедельник контрольная сложная, надо готовиться.              Юрка скосил на неё глаза. Опять вспомнил про открытку. Ненависть разожглась с новой силой.              — А поехали, — решительно сказал он и встал со скамейки, утягивая за собой не сопротивляющуюся Клубкову. Его голова тоже слегка кружилась, и Юрка старался ни о чём не думать.              Дом Полины оказался в районе станции метро «Барбашова» неподалёку от крупнейшего в Харькове рынка с идентичным названием. Юрка иногда бывал здесь с матерью, когда она брала его с собой, чтобы купить какие-нибудь вещи или взять немного свежих фруктов и овощей.              Дом, в котором жила Полина, был ещё совсем новым. Его построили в начале восьмидесятых.              — Надо же, — сказал Юрка, когда они оказались перед девятиэтажным зданием, — бывал здесь несколько раз за два года и даже не знал, что ты всё время жила рядом.              Полина то ли фыркнула, то ли цокнула в ответ.              — Я же оставляла тебе свой адрес на том галстуке, всё думала позвонишь или напишешь, а ты молчал, — они зашли в подъезд, подошли к лифту, и Полина нажала на кнопку. Двери тут же открылись.              Юрка прошествовал в кабинку вслед за Клубковой, и молодые люди отправились прямиком на пятый этаж. Пока они ехали, Юрка неловко переминался с ноги на ногу. Опять всплыли ненужные воспоминания, потому что Полина напомнила о галстуке.              Юрка вспомнил о капсуле времени, об обещаниях, теперь ничего не значащих, о том самом пионерском знамени, конец которого связал с концом Володиного галстука, наивно веря, что это не разрушит их связь.              Сентиментальный глупец.              Лифт дёрнулся на пятом этаже, останавливаясь, двери открылись с характерным грохотом, и уже в следующее мгновение Юрка стоял на пороге Полининой квартиры.              У неё была трёшка с довольно свежим ремонтом внутри. Как и полагалась: любая советская квартира начиналась с коридора, в котором имелись вешалки для одежды, полочки для обуви и зеркало.              — Тебе нужны тапочки? — поинтересовалась Полина, снимая туфли на низком каблуке и ставя их на пустующее место на обувнице.              — Нет, — Юрка тоже снял туфли, однако прятать их никуда не стал и просто отставил обувь в сторону.              Полина в этот момент, стоящая рядом, внезапно покачнулась, и Юрке пришлось ловить её, чтобы та не встретилась головой с углом низкой тумбы.              Клубкова повернула лицо к лицу Юрки, и Конев услышал ароматы немного сладких духов и выпитого вина.              Он, удерживая её, перевёл взгляд на женские губы, помада на которых изрядно стёрлась.              Это ведь был его шанс. Полина, похоже, совсем не возражала. И Юрка, искушённый местью внутри себя, вдруг прикрыл глаза и подался вперёд. Он даже успел ощутить чужое дыхание на собственных губах, но в последнюю секунду понял, что не сможет.              Он резко открыл глаза и отодвинулся от бывшей соотрядницы.              — Прости, Полин, — понуро прошептал Юрка, — я… Не могу.              Полина выпрямилась, и Юрке пришлось её отпустить. Он заметил, как Клубкова ему сочувственно улыбнулась.              — Я знаю, что не можешь, Юр, и, в общем-то, не жду, — она произнесла это… Совсем спокойно и рассудительно. И всё с тем же сочувствием, что было и во взгляде.              Юрка сильнее распахнул глаза. Заволновался.              — Откуда… — он заикнулся. — Откуда ты знаешь, что я не могу?              — Потому что ты бы уже давно это сделал. Но а, вообще, я знаю, что ты… Ну что ты… — она покраснела, закусила губу и отвела взгляд в сторону.              Юрка растерялся. Если Полина говорила о его… Предпочтениях, то это было очень плохо.              — Не понимаю о чём ты, — бросил как можно равнодушнее, а у самого сердце забилось от страха. Он не стыдился своей ориентации, но он боялся настроений в отношении таких людей, как он, здесь, в Советском союзе.              Полина взяла его за руку и потянула в сторону.              — Идём на кухню, выпьем и я всё тебе объясню.              Кухня у Полина была маленькая. Впрочем, такая же, как и у Юрки. Хозяйка квартиры усадила гостя за круглый столик, а сама присела перед нижней дверкой пенала, открыла её и вытащила из недр ещё одну бутылку красного вина. Поставила её перед Юркой, достала посуду и принесла из коридора штопор, который лежал в сумке, а потом села напротив Конева и ждала, пока тот откроет и наполнит бокалы. Тёмно-красная жидкость полилась из горла бутылки: аромат этого вина был насыщеннее.              — Это домашнее, — сказала Полина. — Бабушка из винограда делает. У неё этого винного сорта хватает на даче.              Юрка отставил бутылку. Протянул бокал Клубковой, затем взял свой. Он всё ещё чувствовал некоторое напряжение внутри себя после слов Полины, но Клубкова не выглядела негативно настроенной к нему.              — Ну, за встречу, — она облокотила свой бокал о бокал Юрки, и тихий, мелодичный звон стёкол раздался в кухне. Юрка ничего не ответил, сделал несколько глотков — это вино было крепче, чем то, которое они выпили во дворе, и слегка поморщился. Полинка вдруг соскочила со стула и достала из холодильника шоколадку «Вдохновение».              Юрка до этого ни разу такого шоколада не видел. Он взял пачку и с любопытством оглядел упаковку. Она была картонной, синего цвета, а на обложке красовался большой театр с исполнителями балета.              — Она порционная, — объяснила Полина.              — Никогда такого не видел, — Юрка вытащил из упаковки, завёрнутый в фольгу, длинный брусочек, и протянул его Полине, а затем достал ещё один для себя.              — Он продаётся только в Москве. И то в крупных столичных магазинах. И стоит достаточно дорого. Два рубля за эту небольшую упаковку. К нам приезжала моя тётка из Башкирии, а она ехала проездом через Москву, вот и купила подарков.              При упоминании о Москве сердце неприятно кольнуло, но Юрка не подал вида. Откусил шоколад. Тот оказался достаточно вкусным.              К разговору в коридоре Юрка возвращаться не спешил. Ему не хотелось обсуждать свои предпочтения и не хотелось опять вспоминать о Володе, о котором Юрка даже и не пытался забыть.              — Юр, — через несколько бокалов Полина вновь осмелела, — ты это, извини, что я там, в коридоре… Я… — она опустила глаза в стол. — Я ведь прекрасно тебя понимаю. Скажи, — она робко посмотрела на него, — ты ведь правда был с… Володей, в «Ласточке», не как друг?.. — после своего вопроса она залилась жутким румянцем и просто слилась с льняной скатертью, бело-красного цвета, украшавшей стол.              Сердце дёрнулось от волнения. Юрка сглотнул. Он не должен обсуждать это с Полиной. Губы упрямо поджались.              — Юрочка, подожди, я не хотела тебя обидеть, — она накрыла его руку своей. — Я… Просто я… — ей не хватало воздуха, она словно на что-то решалась и не могла ничего сказать. — Просто я такая же, как и ты… — выпалила она, округлив глаза и окончательно краснея. Лицо её покрылось пятнами, которые расцвели и на шее тоже. Она отняла руку от Юркиной руки и закрыла обеими ладонями пылающее лицо.              Конев несколько раз моргнул.              Я такая же, как и ты.              «Такая — это какая?» — сначала он не понял. Но через мгновение до него дошёл сказанный смысл. Он приоткрыл рот, с удивлением смотря на Клубкову, однако она не могла видеть его лицо, потому что её собственное было до сих пор скрыто руками.              — Боже, как же стыдно. Я… — казалось, что Полина всхлипывала. — Я чудовищная, ненормальная… — её глухие слова вылетали изо рта, и Юрка неожиданно вскочил на ноги. Он не должен был допустить того, чтобы Полина самоистязалась так же, как и Володя когда-то.              Он сел перед ней на корточки и оторвал руки от её лица. Она действительно плакала.              — Полина… — Юре стало жаль её. Похоже, Полина до сих пор не приняла себя. — Не говори так. С тобой всё нормально.              Полина всхлипнула. Юрке стало жаль её вдвойне, потому что, очевидно, ей было не с кем об этом поговорить.              — Я… Неправильная, да? — она начала тараторить. — Точнее, я чувствую тягу и к мальчикам тоже, но… Но… Иногда ловлю себя на мысли, что… — она судорожно выдыхала. — Что мне нравятся и… — последнее она не договорила. Её лицо стало похоже на спелую клубнику. Юрка неосознанно начал гладить её по плечам, по рукам. Он просто пытался успокоить. — К… Когда…              — Полин, погоди, — оборвал её Юрка, потому что из-за этих всхлипов он ничего толком не понимал. — Давай ты успокоишься, приведёшь себя в порядок и всё мне расскажешь. У нас с тобой… — он взглянул на часы, те показывали начало одиннадцатого вечера. — Вся ночь впереди. У тебя же есть телефон? — Полинка кивнула. — Я позвоню родителям. Скажу, что переночую у друга. Я вижу, что тебе нужно выговориться. Только давай успокоимся.              Юрке бы тоже не помешала сейчас поддержка, но вид беспомощной Полины вызывал в нём жалость и сострадание. Возможно, он действительно сможет ей помочь.              Пока Полина умывалась, Юрка позвонил домой. Трубку взяла мама.              —…Я приеду утром. Нет, всё нормально. Просто устал. Да, хорошо. Спокойной ночи, мам, — выдохнул Юрка после многочисленных расспросов, словно ему до сих пор было десять, а не восемнадцать лет, и положил трубку. В этот момент Полина вышла из ванны. На ней уже были красные спортивные шорты и белая футболка, будто Клубкова собиралась на эстафету. Волосы она подобрала заколкой, по форме напоминающей лист берёзы, а лицо сразу омолодилось за счёт отсутствия яркой косметики.              Теперь перед Юркой стояла та самая Полина из лагеря, только вместо дерзкого и самодовольного взгляда, её вид был слишком смущённым.              — У меня ещё никто ни разу не оставался. Там, в ванной я приготовила чистую одежду для тебя. Она папина. Он у меня такой же худой, правда чуть в плечах шире, но, думаю, тебе вещи подойдут, — девичьи скулы чуть покраснели, — там ещё синее полотенце висит, это тоже для тебя. И перекись с ватой на полочке стоит, если нужно обработать руку.              Юрка кивнул.              — Тогда я скоро.              Он скрылся в ванной. Стопка аккуратно сложенных домашних вещей лежала на стиральной машине «Вятка-автомат-12».              Юрка знал, что такую машинку могли позволить себе жильцы более молодых домов, потому что при покупке этой бытовой техники обязательно нужно было предъявлять справку из ЖЭКа о соответствии электрической проводки нормам потребляемой мощности. Юркины родители тоже хотели приобрести дорогостоящую вещь, всё откладывали деньги, однако потом выяснили, что проводка в их доме такую технику не потянет. Так и остались со старенькой Эврикой.              Быстро обмывшись, обработав содранные костяшки и облачившись в домашний спортивный костюм, Юрка вышел из ванной со своими вещами. Полина сидела на стульчике в коридоре, явно его дожидаясь, и листала журнал «Burda Moden», который появился на прилавках с прошлого года.              Как только Юрка оказался в поле её зрения, Полина вскинула голову и закрыла журнал, чуть улыбнувшись.              — Ну вот, почти как родные, — она кивнула на вещи отца, а затем встала и забрала у Юрки из рук его штаны и рубашку. — Давай я повешу на тремпель, а ты иди на кухню.              Когда Юрка вернулся на кухню, то увидел, что Полина уже накрыла на стол: она достала соленья, положила на тарелку картошку пюре и несколько котлеток, нарезала хлеб.              — Можем допить вино, могу предложить самогон, — сказала Полина, когда пришла вслед за Юрой.              При слове самогон Юрка скривился.              — Не очень я это люблю. Пробовал как-то в общаге, не понравилось.              Полинка кивнула.              — Я и сама его не люблю, но, — тут она понизила голос, будто их кто-то мог прослушивать, — мои привозят из деревни и иногда раздают его в качестве презентов. Ты садись, не стесняйся.              Полина выглядела немного увереннее, чем полчаса назад. Наверное, присутствие Юрки и его нормальная реакция на её признание чуть-чуть успокоили Клубкову.              Юрка понял, что очень проголодался, когда первая порция картошки залетела к нему в рот. И потом его уже было не остановить: уплетал за обе щеки.              Они решили допить вино, и Юрка вернулся к прерванной теме: всё же его поглотило любопытство.              — Ты хотела мне что-то рассказать, когда я тебя прервал, — он проговорил это мягко и не настойчиво, боясь спугнуть Полину. Но она выглядела расслабленно: очевидно ещё несколько бокалов вина затуманили ей разум, и только щёки опять покрылись румянцем.              — Да… Я, — она покачала головой. — Стыдно в таком признаваться. Но я… Иногда я чувствую влечение к… — она глубоко вдохнула. — Девушкам, — посмотрела на Юрку исподлобья. — Это ужасно, да? Ты тоже себя так чувствуешь? Как у тебя это случилось? Ну… Как ты понял, что… — она замолчала, стесняясь продолжить.              Юрка покачал головой. Откинулся на спинку стула. Может, ему тоже пора выговориться?              Выговориться и отпустить.              — Само как-то вышло, — пожал плечами, стараясь выглядеть равнодушнее, но у самого на душе кошки скребли. Каждое воспоминание было связано с Володей, а это неизбежно ранило.              — Это был Володя, да? А сейчас вы с ним вместе? — Полина задавала много вопросов, и Юрка простил ей её любопытство. Ему ведь тоже не с кем было это обсудить, кроме как с Володей, который часто напоминал Юрке о неправильности такой тяги.              — Нет, Полин, мы не вместе. И… — «и уже никогда не будем» — мысленно закончил он. Рука сжалась в кулак. Полина заметила переменчивое настроение Конева. Она тут же протянула руку, накрывая ей сжатый кулак.              — Расскажи, — тихо попросила она. — Я знаю, что тяжело всё держать в себе. А ещё тяжелее, когда не с кем поделиться. Расскажи, Юр.              И у Юрки опять всё затрещало по швам. Он опустил голову. Алкоголь давал выход эмоциям.              Глаза заслезились. И Юрка закрыл их, коря себя за слабость перед девушкой. Что она о нём подумает?              — Юрочка…              Плечи сотряслись. Плач Юрки был немым. Он просто шмыгал носом и остервенело вытирал предательские мокрые дорожки, которые на самом деле показывали его истинное состояние души за прошедшие два года.              Показывали то, что Юрка просто выдохся. Просто больше не мог копить в себе негативные эмоции.              Он чувствовал себя неуютно перед Полиной, но также чувствовал, что не может остановиться.              Клубкова убрала руку, пододвинула стул вплотную к Юрке и села рядом с ним, тут же обнимая его за плечи. Юрка уткнулся в женское плечо и просто позволил себе один раз выпустить пар.              Полина молчаливо ждала и даже иногда гладила его по голове.              — Теперь я слабак в твоих глазах, — неожиданно прохрипел Юрка, утирая нос. Полина сочувственно дёрнула уголками губ и отрицательно мотнула головой.              — Слёзы — не признак слабости, Юр. Ты в первую очередь человек. А это свойственно всем: и мужчинам, и женщинам, — она отпустила его, и Юрка выпрямился. — Так ты расскажешь, что у вас случилось? — Полина вновь пересела, чтобы больше не смущать Конева, и протянула ему платок, чтобы Юрка привёл себя в порядок.              Когда эмоции улеглись, Юрка начал говорить. Он рассказал ей о том, как родилась дружба с Володей, о том, как они переписывались, как встретились в восемьдесят шестом опять, как выяснили, что чувства взаимны. Конечно, он рассказывал ей не всё, опуская откровенные детали, но в целом картину обрисовал. И даже упомянул о Земцовой.              — Она мне никогда не нравилась, — вставила свои пять копеек Клубкова. — А Сидорова ей вечно восхищалась.              Юркино лицо вытянулось.              — Восхищалась? — переспросил он. — Да она же, когда узнала, что Аня имеет виды на Володю, тут же её возненавидела.              Полина пожала плечами, поедая солёный огурец.              — Не знаю, но в комнате она частенько её упоминала. И далеко не в негативном ключе.              Юрка задумался. Теперь он догадывался, откуда росли ноги Машкиной слежки. Всё это были проделки Земцовой с самого начала. Она наставила капканов для Юрки, в которые он в итоге и угодил.              Расчётливая стерва…              Юрка продолжил говорить. Рассказал, что Маша действительно их застукала. А потом вспомнил ту последнюю ночь и слова Полины…              — Ты тогда защитила нас… А я всё не мог понять, почему. Хотел спросить у тебя утром, а ты… Так быстро уехала.              — Бабушке стало плохо. Родители испугались, что это её последние дни, и приехали за мной. Я особо ни с кем не попрощалась, — она помолчала. — Когда ты сказал, что Маша следит за вами, я поняла, что дело не только в её влюблённости. Она хотела узнать что-то ещё, и я… Просто стала наблюдать за вами со стороны. Я никогда не следила, не подумай, но поняла, что ты становишься рядом с Володей другим человеком. И он на тебя смотрел по-другому. Тогда у меня закралась мысль, что, может, вы… Ну, может, вы любите друг друга. Испытываете тягу, влечение. И я даже обрадовалась. Решила, что раз я не одна такая, значит такое существует? У меня всё было иначе, конечно. Я поняла, что со мной что-то не так, когда увидела Ульяну после зимних каникул. Это было в восемьдесят шестом. Мне показалось, что она стала красивее, смешнее. Поймала себя на мысли, что люблю ходить с ней под руку. Когда получили путёвки в лагерь — всё не могла нарадоваться, что еду с лучшей подругой. Думала, что это что-то платоническое. Но потом, когда увидела её с Митькой… Во мне взыграла такая ревность, что я сильно испугалась. Я понимала, что так подруг не ревнуют. И что со мной что-то не то. Тогда я стала заглядываться на тебя… Просто в попытке убедить себя, что я нормальная. Ты не подумай, Юр, ты мне тоже начал нравиться, но тяга к Ульяне никуда не исчезла. А ты мне взаимностью не ответил. Потом я уже поняла почему. И когда Маша обвинила вас в этих смертных грехах, я не смогла остаться в стороне. Я прекрасно понимала, что ей вряд ли кто-то поверит, потому что это серьёзное обвинение, но решила перестраховаться наверняка. Я просто хотела, чтобы у вас всё было нормально. Это ведь была прощальная ночь…              Слова Полины опять заставили кровоточить рану на сердце. Та ночь… Была самым лучшим и самым болезненным воспоминанием. Юрка промолчал. Полина осторожно уточнила:              — Ну а дальше что? Вы с Володей за эти два года ещё виделись?              Юрка вздохнул. На ресницах всё ещё ощущалась влага.              — Нет. Володя он… Володя не смог себя принять. Он и тогда говорил мне, что это неправильно. А я всё время протестовал. Мы разъехались, но поддерживали связь письмами. Потом, в восемьдесят седьмом он признался родителям, — на этом моменте Полина прикрыла рот рукой, — хотел лечиться, думал, что направляет меня не на тот путь, что портит меня, но вместо врача отец отправил его в армию. В армии с ним произошли какие-то изменения, как мне казалось, и он даже говорил мне, что мы можем встретиться раньше девяносто шестого, — тут Клубкова нахмурилась, и Юрка поспешил объяснить: — В ту ночь, в нашем особом месте мы закопали капсулу времени. Кинули туда значимые вещи, туда же улетел и мой галстук с твоим адресом и телефоном, — это Юрка проговорил виновато, — и договорились, что встретимся на том месте ровно через десять лет. Так вот: его письма изменились. Он даже принял себя, как мне показалось. А потом… В марте этого года он прислал последнее письмо, где сказал, что есть шанс, что его службу сократят до сентября и что мы точно встретимся, когда он вернётся, однако после этого он пропал. Летом я ездил к нему в Москву, но его отец со мной не стал разговаривать, а ещё там была Земцова. Она тоже… Знает о нас. И настроена негативно. И я так ничего и не узнал про Володю, а сегодня вот… От него пришло письмо с домашнего адреса и… — тут Юрка полез в карман спортивных штанов и вытащил на свет смятую открытку, которую до этого обнаружил в кармане брюк. — Вот, что было внутри, — голос дрогнул. Стало ещё больнее, хотя Юрка уже не знал куда больнее.              Полина аккуратно развернула картонку и поджала губы. Прочитала надпись на обороте.              — Таки добилась своего, — процедила она, затем с сожалением посмотрела на Юрку. — А ты уверен, что у них действительно будет свадьба? Это его почерк? Больше похож на женский.              Юрка пожал плечами.              — На конверте почерк Володи, — тут Юрка разозлился, — он просто струсил, Поль. Он сначала дал мне надежду, а потом отнял. Понял, что не сможет… Принять свою природу, и решил жениться на… Ней, — даже имя Земцовой Юрка произнести был не в силах.              Полина долго разглядывала открытку, а Юрка всё думал, как одна картонка смогла разбить всё то, что он так тщательно выстраивал.              — Блин, Володя всегда создавал впечатление приличного человека… — вдруг нарушила молчание Клубкова. — Да и к тебе он очень трепетно относился. Неужели он мог вот так поступить? Мне в это слабо верится.              Юрка может и тоже бы слабо в это верил, если бы не… Усталость от этих неопределённых отношений.              — Факты на лицо: он пропал, потом Земцова сказала, что ездила к нему с родителями. Я думаю, что он просто струсил. Иногда молчанием всё легче разрушить, чем придумывать тысячу оправданий почему «нет», — Юрка опустил взгляд на остатки вина в бокале, схватил его за стеклянную ножку и опрокинул в себя терпковатую жидкость.              Полина усмехнулась с затаённой печалью.              — А может махнём к ним на свадьбу? — неожиданно высказалась Клубкова. — Я могу случайно уронить свадебный торт на платье невесты.              Юрка усмехнулся в ответ, однако покачал головой.              — Не стоит. У меня и так душа в клочья разорвана. Не вынесу я этого: в богатстве и в бедности, в болезни и здравии. К чёрту, — Юрка вылил остатки вина по бокалам, и они с Полиной снова ударили посуду друг о друга. — Мне нужно на что-нибудь отвлечься.              — Погоди, — Полина вдруг вскочила на ноги, — сейчас, — она с бокалом в руках умчалась куда-то вглубь квартиры и, вернувшись так же быстро, протянула Юрке картонную прямоугольную бумажку, по размерам похожую на маленькую открытку, чёрного цвета с белыми точками и какой-то надписью на английском языке.              Когда она села на своё место, Юрка с недоумением спросил:              — Что это?              Полина немного смутилась и отвела взгляд в бокал, который до сих пор не поставила на стол.              — Ну… Это… Что-то типа пропуска в одно подпольное заведение, где очень часто собираются такие, как… Мы, — Юрка в изумлении приоткрыл рот. Неужели в его родном городе… Существовали такие места? — Адрес я тебе скажу позже, если ты решишь туда сходить, — продолжила меж тем Клубкова с явным стеснением в голосе.              — А ты там была? — осторожно уточнил он.              Полина помотала головой.              — Нет. Не решилась. Мне это пригласительное дала одна… Подруга. Я случайно подслушала её разговор с другой девочкой и… Попросила. Сама не знаю, зачем. Только, Юр, это… Ты ни в коем случае никому не говори. У них частенько милицейские облавы случаются, приходится выкручиваться, чтобы не посадили. Это уже третий адрес за последние два месяца. Ну, — она подняла бокал немного вверх, потому что они так и не сказали тоста, — за новые начинания? — получилось вопросительно, но Юрка её поддержал.              — За новые начинания.              Они выпили, и Юрка наконец-то доел вкусный ужин. А потом спросил:              — А сейчас ты общаешься с Ксюшей и Ульяной?              — Нет. Точнее, очень редко. Ксюша уехала в Киев, поступила на конструктора, а Ульяна вместе с Митькой, да-да, они до сих пор вместе, перебрались куда-то ближе к границам РСФСР. Вроде как нацелились окончательно переехать туда. Знаю, что она поступила в медицинский, Митька пошёл по стопам радио, — она на секунду замолчала, потом продолжила: — Да и мне так легче, если честно. Уже как-то… Переболела, что ли.              Юрка вздохнул. Надеялся, что тоже переболеет и сможет забыть.              Хотя кого он пытался обмануть… Такого, как Володю, из головы выкинуть трудно. Почти невозможно.              Если только время всё расставит по своим местам.              Если только расставит.              Он посмотрел на Полину. Такую же одинокую и разбитую. И питающую страхи в отношении себя.              Юрка протянул к ней руку, накрыл тыльную сторону её ладони своей тёплой рукой и впервые за несколько часов растянул губы не в горькой улыбке.              — Думаю, что таким, как мы, стоит держаться вместе, — проговорил он. — Что скажешь?              Полина тоже ему тепло улыбнулась.              — Скажу, что это — самое лучшее предложение за последние несколько лет.