С любимыми не расставайтесь

      На выходных Юрка пошёл с Ваней в кино на повторную премьеру фильма «Маленькая Вера».              Фильм впечатлил обоих. Даже Ваня, относящийся с придиркой к каждой киноленте, смотрел в большой экран, раскрыв рот, а по залу то и дело гуляли перешёптывания, которые вызывались то ли восхищением, то ли общим недоумением от некоторых сцен фильма.              Когда выходили из зала, Ваня сразу же поделился впечатлениями:              — Вот это да! Вот это прорыв! Показать половой акт на больших экранах! Я впечатлён этой смелостью, но ещё больше я впечатлён тем, что наше правительство допустило такое в массы, — Ванька качал головой, пока вместе с Юркой одевался в гардеробе и пока они выходили из кинотеатра. Видимо, Новиков и правда по достоинству оценил данную ленту.              У Юрки остались смешанные чувства в отношении фильма. Ему сцена секса, которая, в общем-то, действительно оказалась смелой, была не так важна, как посыл фильма. Режиссер умело показал жёсткую натуралистичность убогой жизни провинциальных людей. И это ведь было про его время, про его страну, в которой он жил, про народ, который его окружал.              На экранах просто рассказали горькую правду. Откровенно открыли глаза на то, что не всё так хорошо, как пытаются показать.              — Ну а ты чего молчишь? Как тебе кино? — Ваня прервал свои восторженные возгласы и обратился к молчаливому Юрке. Конев пожал плечами.              — Оставило смешанные ощущения, — он вдруг вспомнил голую грудь героини, которую показали во всей красе, и понял, что она, ну совсем никак, его не впечатлила. А вот соседи по залу справа — молодые парни в компании девчонок — даже засвистели, когда появились кадры интима. — Неужели так и правда выглядит жизнь советского человека? То есть если взять во внимание жизнь наших родителей, то… Провинция их засосала? Вечный быт, споры ни о чём, непринятие собственных детей и взращивание в них таких же серых и безликих, как они сами?              — Конфликт поколений, — сказал Ваня, запрыгнув на бордюр, — извечная тема. А тема того, что советские люди, особенно рождённые там, едва ли в самом начале становления нашей страны, не могут принять что-то новое — мне понравилась. Сразу вспомнилась субкультура стиляги. Папина сестра как раз заделалась одной из них. Он слюной брызжел каждый раз, когда я просил рассказать о ней, и всегда отказывался. Поэтому историю поведала бабушка. Но тоже с некоторой озлобленностью на собственную дочь. А как по мне — она молодец. Смелая женщина.              Юрка с любопытством спросил:              — А где она сейчас?              — Да кто его знает. Она сбежала из СССР за два года до моего рождения. Теперь враг номер один для советской власти. Кто-то из её старых знакомых поговаривал, что она осела где-то в Америке. В любом случае, я её никогда не видел и вряд ли увижу. Связь с моими она разорвала.              Юрке вдруг снова взгрустнулось. Америка — это то, чем грезил Володя… Удалось ли ему приблизиться к своей мечте ещё на один шаг? Тем более теперь, когда под боком была Аня и нужно было думать, как кормить семью.              Семью…              Сердце неприятно сжалось. Вдруг чётко представились картинки того, как Володя гуляет по скверу с коляской, а рядом идёт счастливая Земцова. Юрка попытался представить лицо Володи: был ли он доволен происходящим? Улыбался ли он? Светились ли его глаза радостью?              Об этом Юрка точно никогда не узнает. Да и незачем ему знать.              — А ты не думал куда-нибудь переехать? — спросил Юрка для поддержания беседы. Они шли по короткому скверу, что растянулся вдоль кинотеатра. На улице сегодня было теплее, чем в прошлые дни, и Юрка даже не стал надевать на голову шапку. Ваня шествовал рядом в короткой куртке, руки его покоились в карманах.              — Пока таких мыслей не возникало. Я больше приверженец выражения: где родился, там и пригодился. А ты?              Юрка опять подумал о Германии. Мама сообщила сегодня, что снова начала собирать пакет документов. Уже запросила нужные справки.              — Мои родители хотят перебраться в ГДР. У нас там родственники, да и корни тоже. До недавнего времени я противился этой мысли, а теперь… Теперь она меня прельщает. Мама уже один раз подавала документы. В выезде отказали. Пробуем ещё раз.              — И не жаль бросать здесь всё? — спросил Новиков озадаченно. Юрка пожал плечами. Жаль ему было только одно: бросать консерваторию. А с остальным прощаться было не так… Грустно что ли.              — Наверное, нет. Не знаю. Но мы же пока никуда не уезжаем. Уверен, что и во второй раз нам тоже откажут. Ты же знаешь нашу власть.              Ваня усмехнулся.              — Это да. Слишком любят они всё держать под контролем, — он помолчал, затем спросил: — Ну, какие планы? По домам или ещё погуляем?              Домой, в общем-то, не хотелось. Юрке нравилось необременительное времяпрепровождение с Новиковым. Ему нравилось, что Ваня не лез, что слушал его, что поддерживал любую беседу.              С ним было легко. И даже интересно.              Но, как подметил про себя Юрка, неволнительно.              С Володей сердце трепетало, как сумасшедшее. Все внутренности сжимались от безумной радости при встречах с вожатым пятого отряда, а все его прикосновения заставляли головной мозг отключаться.               Юрка по-настоящему был счастлив в то лето восемьдесят шестого. И вроде бы с того времени прошло не так уж и много — сейчас Юре казалось, что всё это случилось так давно.              — Давай ещё погуляем, — ответил Юрка, надеясь, что прогулка с другим человеком поможет ему забыться хоть на какие-то мгновения.              В таких встречах прошёл октябрь. Юра и Ваня старались видеться каждый день: в консерватории они просто болтали, а если по вечерам выдавалось свободное время, то они стремились проводить его вместе. Никто не говорил об отношениях или о том, что между ними что-то большее, чем дружба. Юрка просто чувствовал должный комфорт рядом с Новиковым и немного симпатии к этому улыбчивому парню.              Ваня помогал ему с некоторыми предметами, даже однажды показал, как дирижировать, и Юрка проникся этим. Подумал, что это занятие не менее сложно, чем игра на пианино. Ведь в этом случае нужно чувствовать не один инструмент, а целый оркестр, что казалось Юрке непостижимым.              Боль от ситуации с Володей стала постепенно угасать. Иногда на Юрку накатывало, и он возмещал это в музыке, иногда в настроении и тогда рядом оказывался Ваня: он успокаивал его, брал за руку, когда они сидели где-нибудь в одиночестве, позволял прикорнуть на плече. И Юрку на удивление отпускало. Конечно, таких эмоций, как к Володе, к Ване он не испытывал, но чувствовал, что ему было уютно.              Однажды ноябрьским вечером, когда стукнул месяц их непонятным отношениям, они сидели в безлюдном сквере и поедали такие вредные, но почему-то такие вкусные чипсы с таким длинным названием: «Хрустящий картофель Московский». Хруст тонких ломтиков разносился на несколько метров вперёд вперемешку с тихим хохотом молодых людей.              — И что, — спросил Юрка, смеясь, — он, правда, думал, что ты сделаешь такое фото?              Ваня, тоже вторя смеху Юрки, пожал плечами.              — Не знаю, что у этого мужика было на уме, но когда он пришёл в студию в костюме пирата, там все чуть не умерли со смеху. Я ему сто раз повторил, что мы специализируемся только на фотографиях на документы.              Юрка снова рассмеялся, чувствуя, как легко на душе. В какой-то момент он поймал взгляд Вани, наполненный живым теплом, и внезапно осознал для себя, что хочет поцеловать Новикова. И тут же резко наклонился и прикоснулся лёгким поцелуем к улыбающимся губам.              «— Ты слишком безрассудный, Юра», — в голове неожиданно вспыхнул голос Володи.              И Юра сразу же отпрянул от Вани с виноватым выражением лица. Новиков смотрел на него со смесью удивления и восхищения.              — Прости. Я… Я совсем не хотел здесь, в людном месте… — затараторил Юрка, и Ваня накрыл его руку мягким прикосновением и успокаивающе погладил по костяшкам.              — Всё в порядке, — Ваня огляделся по сторонам, но людей не наблюдалось на ближайший километр, и наклонился к Юре, — я всё ждал, когда же ты решишься, — прошептал в самые губы и теперь уже сам поцеловал.              Юрка опешил от этой смелости, но потом забылся: приоткрыл губы, разрешая Ване проникнуть языком в рот.              Сразу почему-то вспомнились яблоки. И первый серьёзный поцелуй с Володей на окраинах недостроя. Юрке даже почудилось, что он слышит давно забытый запах, что, конечно же, быть не могло.              Первый поцелуй с Ваней не разбудил в груди спящее чувство, которое исчезло вместе с уходом Володи.              Но Юрка целовал, потому что тело отзывалось на ласки. Потому что ему хотелось целовать.              Физически, а не душевно.              Ваня прервал поцелуй первым. Юрка открыл глаза и смущённо улыбнулся, про себя подмечая, что сердце не колотится, как сумасшедшее.              И от этого стало тревожно.              — Ну этот день можно отметить красным в календаре, — усмехнулся Новиков. Юра поддержал его усмешку и чуть поёжился от прохладного ветра.              Стоило ли говорить, что мурашки его так и не посетили в тот день?              За ноябрём стремительно пришёл декабрь. Снег в этом году опаздывал, но в воздухе уже начала витать атмосфера приближающегося восемьдесят девятого.              В первых числах декабря мама снова принесла письмо из посольства, в котором им вновь отказали в выезде. Юрка как раз сидел с учебником немецкого и повторял времена, когда она зашла на кухню с недовольным лицом и бросила письмо на стол. Щёки её раскраснелись от мороза, и это придавало лицу более живой вид, потому что Юрка заметил, что в последние месяцы маму сопровождала постоянная бледность. Он даже как-то предложил сходить ей в больницу, на что она отмахнулась.              — Можешь ли ты себе представить, — возмущалась она, пока ставила сковороду на плиту, чтобы разогреть ужин. Юрка, отложив учебник в сторону, встал со стула и помог ей достать котлеты и макароны из холодильника. — Они опять нам отказали. Ну где это видано, чтобы семья с еврейскими корнями не могла улететь туда, куда ей положено? — было видно, что мама очень расстраивается тому факту, что их не выпускают из СССР. — Да я ведь даже покупателей предварительных на нашу квартиру и дачу нашла! И этих денег хватило бы, чтобы присмотреть в Германии неплохой дом.              Юрка остолбенел. Откуда мать уже могла найти покупателей? Ведь это было сделать непросто. Точнее, невозможно. Квартира, в которой они жили, считалась государственной. Им дали её за счёт того, что отец работал врачом, а мать трудилась на заводе, и они отстояли положенную очередь. С дачей было проще — земля там принадлежала бабушке и дом был построен за собственный счёт.              — Покупатели? — тупо переспросил Юрка. — Но… Нам же нельзя продавать квартиру…              Мама скосила на него глаза.              — Эта квартира изначально принадлежала жилищно-строительному кооперативу. Ты думаешь, нам государство её подарило? — мама усмехнулась. — Как бы не так. Мы бы до сих пор жили в общежитии, если бы не вступили в ЖСК. Стоимость за квартиру отдали частями. И покуда мы до сих пор в составе кооператива, то другие покупатели, которые хотят выкупить квартиру, обязательно найдутся. И вот только одно нам мешает: не хотят выпускать из страны, — плечи матери чуть сгорбились, и она на секунду прикрыла глаза.              Юрка задумался над словами мамы. Действительно, им оставалось дело за малым: просто получить разрешение.       Масло на сковородке начало скворчать.       — Мам, присядь, а. Вижу же, что ты устала. Я разогрею тебе ужин, — она открыла глаза и с благодарностью посмотрела на сына. Её рука дотронулась до его щеки и погладила.              — Ты у меня такой взрослый. А я так редко интересуюсь твоими делами. Хотя замечаю, что ты стал часто пропадать на улице, — она тепло улыбнулась, — у тебя кто-то появился? Как её зовут? Это та девочка, с которой ты созваниваешься?              Юрка закусил губу. Он чувствовал себя немного виноватым в том, что не мог сказать матери правду. Не мог поделиться с ней тем, что его первая любовь — исчезла бесследно, а сейчас он ищет спасение и утешение в других объятьях.              — Ну… Да, — соврал он. Мама улыбнулась.              — И как же её зовут?              — Полина, — робко ответил он.              — Хорошее имя. И девочка наверняка хорошая. Приглашай её как-нибудь на обед, — мама похлопала Юрку по плечу, и Юрка просто кивнул, не желая продолжать разговор на эту тему.              Он помог маме с ужином, а потом посидел с ней некоторое время за разговорами ни о чём.              Учебник немецкого лежал на столе, и иногда Юрка поглядывал на него, всё чаще и чаще ловя себя на мысли, что очень хочет получить заветный выезд из СССР.              Близилось время сессии. В один из декабрьских дней, когда Юрка сидел в библиотеке и готовился к зачёту, его нашёл Ваня.              — Привет, — Новиков сел напротив и мимолётно коснулся Юркиной руки. Они последние дни совсем не пересекались, но Юрка не мог сказать, что очень сильно соскучился по Ване.              Снова пришли параллели с тем, как Конев вёл себя рядом с Володей. Он едва ли не сходил с ума, когда они разлучались на несколько часов.              С Ваней же всё было как-то… Слишком спокойно. И это иногда раздражало Юрку. Ему до одури не хватало огонька страсти, который охватывал его каждый раз рядом с Володей.              — Привет, — Юрка улыбнулся через силу, и это от Вани не укрылось.              — Всё в порядке? — тут же уточнил Новиков. Юрка, уткнувшись в книгу, кивнул.              — Сложный зачёт, — пробормотал он. — Надо готовиться, — он не хотел обижать Ваню, но сейчас чувствовал, что его компания ему не нужна.              — Ладно, — выдохнул Новиков, — я, собственно, на секунду. Хотел спросить, какие у тебя планы на выходные?              Юрка нахмурил брови, вспоминая, что хотел сделать на выходных, но на эти зимние деньки планы у него отсутствовали.              — В пятницу зачёт, а на выходные планов не было.              — Не хочешь в филармонию в субботу? У нас там зачёт на репетиции предстоящего концерта. Посмотришь, как я дирижирую.              А вот это было интересное предложение. Юрка даже приободрился.              — А я не помешаю?              — Нет. Там завтра ещё зачёт у скрипачей, так что народу будет много. Эх, это ведь моя последняя зимняя сессия. А потом всё оставшееся время до лета буду готовиться к самому главному в жизни экзамену, а ещё диплом надо написать.              — Теперь времени будет меньше? — поинтересовался Юрка, выписывая основные музыкальные определения, сетуя мысленно на то, как ему не нравились теоретические зачёты.       — На тебя время я всегда найду. Ну так что, пойдёшь?              — Пойду, — кивнул Юрка.              — Тогда, может, в пятницу ко мне? Переночуешь и вместе поедем.              Юрка слегка напрягся. Они с Ваней не заходили дальше обычных поцелуев, и перспектива спать с ним в одной постели теперь, когда они пара, несколько страшила.              Не то чтобы Юрка не хотел… Просто из-за своей неопытности был очень неуверен в себе.              — Обещаю, что приставать не буду, — Ваня даже поднял руки в примирительном жесте, но это мало успокоило Юрку, хотя он понимал, что рано или поздно они придут к одной постели, если продолжат быть вместе. Этого избежать невозможно. И лучше отпустить страхи раньше.              — Хорошо, — после недолгих раздумий Юрка дал своё согласие.              В пятницу его охватил мандраж: сначала от предстоящего зачёта с вечно недовольным преподавателем, который Юрка с горем пополам сдал, выслушав много «лестного» о своих умственных способностях, а потом, ближе к вечеру, когда настало время ехать к Ване, Юрка вновь испытал чувство страха, больше вызванного волнением.              Он не хотел облажаться перед Новиковым из-за своей неопытности.              — Мам, я сегодня с ночёвкой к другу, а завтра на зачёт в филармонию, — Юрка с рюкзаком на плечах заглянул в гостиную, где мама сидела перед телевизором и смотрела «Служебный роман».              Она на секунду отвлеклась, чуть нахмурилась.              — А у тебя разве зачёт не сегодня был?              — Сегодня, — подтвердил Конев, — но завтра зачёт у дирижёров, очень хочется посмотреть.              — А-а, — протянула мама. — Позвонить сможешь от друга?              — Нет, у него нет телефона.              Было видно, что мама забеспокоилась.              — Я позвоню из автомата возле его дома, как доберусь туда, хорошо?              — Хорошо. Осторожнее на улице.              Юрка бегло поцеловал маму на прощание, а затем поспешил к Новикову.              Перед дверью Ваниной квартиры Юрка начал волноваться сильнее. Ладошки вдруг вспотели, сердце забилось чаще. Он с секунду смотрел на дверной звонок, потом всё же решился надавить на него, и ему даже показалось, что кнопка слишком тугая.              Дверь открылась почти сразу, будто Новиков всё это время сидел под ней и ждал, когда Юрка приедет в гости.              — Привет, проходи, — он отступил на шаг назад, и Юра быстро скрылся за дверьми, тут же прижимаясь к Ване, чтобы поцеловать его. Ему просто нужно было убрать свой мандраж, и лучшего способа отвлечься он не придумал.              Ваня с охотой ответил ему на поцелуй, тут же расстёгивая и стягивая чуть мешковатую куртку с Юры.              — Я соскучился, — прошептал в приоткрытые губы, и Юрка чуть слабо улыбнулся, однако, ничего не отвечая, снова утянул Новикова в поцелуй. Губы Вани были слегка шершавыми и обветренными из-за того, что он имел постоянную привычку кусать их на холоде, но Юрке отчего-то нравилась эта грубость.              Он старался не вспоминать, но всё равно иногда в голове возникали руки Володи, такие бережные и аккуратные, похожие на большой плед. Когда он обнимал его — Юрка чувствовал защищённость. С Ваней же, наоборот, ощущалось равноправие. И Юрке, если быть честным, не хватало именно крепкого мужского плеча рядом. Не то чтобы он не мог решить какие-то проблемы сам, но Володя был настолько заботливым, что иногда Юра ловил себя на мысли, что за таким человеком, как за Давыдовым, всегда можно ощущать себя, как за каменной стеной.              И в этом плане он очень даже понимал Земцову, которая, словно её руки были клешнями, вцепилась в Володю и боролась за него до последнего.              И в конечном итоге выиграла эту битву за Володино сердце.              В груди привычно заныло, поцелуй ослаб, и Ваня отстранился от Юрки, обеспокоенно заглядывая в его лицо.              — О чём ты постоянно думаешь? — спросил он. Юрка предпочёл бы не отвечать на этот вопрос. Он наклонился, чтобы поднять куртку, затем повесил её на длинную и почти пустую вешалку. Ваня же ждал от него ответа.              Юрка принялся стягивать сапоги.              — Я просто устал за сегодня. Сложный зачёт был. Этот умник унизил почти всю группу, выставив нас последними идиотами, — ответил Юрка с досадой. На самом деле ему было обидно за те слова, которые сказал Пётр Константинович — самый ненавидимый студентами преподаватель консерватории. Он был достаточно молодым и пришёл в институт в конце апреля этого года, но уже успел зарекомендовать себя, как отвратительный по жизни человек.              Юрка даже и не знал, откуда в этом молодом организме столько неприязни к студентам.              — О, Петька тот ещё козёл. Он-то и во времена своей учёбы в консерватории не особо вежливостью отличался. Я даже был удивлён, что его на работу взяли, но очевидно у него какие-то связи есть.              Юрка вскинул голову, отодвигая сапоги ближе к двери, и прищурился:              — Так ты его знаешь?              Ваня кивнул и сунул руки в карманы домашних шорт. Только сейчас Конев обратил внимание, что товарищ стоит перед ним в очень домашнем виде. Он посмотрел на острые коленки, повёл взглядом выше.              Был бы перед ним Володя — Юрка уже бы стягивал одежду или просто осыпал бы поцелуями всё, что видел. Волнение никуда бы не ушло, но неуёмное желание, которое просыпалось рядом с Давыдовым каждый раз, подогревало бы Юрку и заставляло двигаться вперёд.              Если бы только Володя был здесь.              — Знаю, конечно. Я тогда на первом курсе учился, когда он как раз заканчивал консерваторию. Он и меня не раз унизил, так мы потом с парнями ему за углом накостыляли, только это мало помогло. Язык за зубами он как не умел держать, так и не умеет. А теперь и подавно: преподаватель же, — Ваня закатил глаза. — Ты голодный? Я тут суп сварганил. Чего-то горяченького захотелось.              От супа Юрка не отказался. Ваня готовил сносно, да ещё и на голодный желудок Юрке казалось, что суп довольно вкусный, несмотря на то, что Новиков его явно пересолил. Но Юрке ли говорить что-то о кулинарных способностях? Сам он максимум на что был горазд — это разогреть уже готовую еду.              На кухне у Вани стояло радио, и сейчас из колонок доносился спокойный голос Виктора Витальевича Татарского, который вёл одну из интересных передач под названием «Встреча с песней».              На данный момент он приготовился зачитать очередное письмо:              — Здравствуйте, Виктор Витальевич и другие уважаемые слушатели. Пишет вам Алексей из Гомеля. Недавно я вернулся со службы, где провёл мало-немало почти пять лет. Столько всего повидал, что духу описать это в письме не хватит, да и незачем вам знать о службе в армии Советского союза. Разные дни бывали: и тяжёлые, и весёлые. Я любил тихие. И многие мои сослуживцы тоже. Пишу и не верю, что под боком у меня сопит кошка, а в соседней комнате резвятся дети, на кухне жена готовит самый вкусный в мире ужин. Раньше я этого не понимал, теперь ценю. Как ценю и то, что снова увидел свою семью. Но пишу я по просьбе одного человека. Не буду называть ни имён, ни фамилий — это ни к чему. Он хотел, чтобы по радиостанции включили одну из композиций Чайковского «Колыбельная». Сказал, что эта мелодия ассоциируется у него с самым важным в жизни человеком. Спасибо вам, если пойдёте навстречу. И всех благ».               Рука Юрки с ложкой в пальцах замерла у рта и дёрнулась, когда из радио полилась до боли знакомая композиция, которую он играл неоднократно для одного слишком важного человека.              Пальцы задрожали. Капли супа упали обратно в тарелку, и Юрке пришлось опустить ложку. «Колыбельная» Чайковского распространилась на всю кухню, и Юре казалось, что он прирос к стулу: он не мог ни пошевелиться, ни нормально вздохнуть.              На секунду почудилось, будто то, что зачитал ведущий, было обращено непосредственно к нему.              Но эта мысль показалась до ужаса абсурдной: мало ли людей в Советском союзе, которым нравятся Чайковский и его «Колыбельная»? Мало ли историй, связанных с этой композицией, которая соединила не только Юрку и Володю…              Нет. Это точно не было посвящено Юре. Володя сделал свой выбор. И это — не Юра.       К тому же в письме говорилось о сослуживце. А Давыдов уже давно не числился в армии Советского союза.              «Колыбельная» всколыхнула старые воспоминания: пыльный кинозал; сидящий рядом Володя; его тёплые руки, мозолистые пальцы; мягкий смех; поцелуи с яблочным привкусом.              Юра опустил взгляд в тарелку, где в прозрачном бульоне плавала лапша. Есть больше не хотелось.              Ваня что-то бормотал на фоне, но Юрка сейчас слышал только «Колыбельную» и пока ещё не забытый голос Володи в своей голове.              Неужели его никогда не отпустит? Неужели он обречён на вечные страдания?              Как только композиция закончилась — оцепенение спало. Юрка моргнул, чувствуя осязаемую душевную боль, и всеми силами старался включиться в такую неинтересную беседу.              Они с Ваней выпили ещё чая с сушками, а затем Юрка отправился в ванную, пока Новиков убирал со стола, и даже горячие струи душа не смогли отвлечь его от терзаний, которые сегодня вырвались наружу только из-за одной чёртовой композиции.              В комнате и по совместительству спальне у Вани стоял небольшой телевизор, но Юрка отказался от его просмотра.              Он вообще остановился в дверях и тупо смотрел на свободную часть кровати, думая, что мог бы поспать и на полу.              Ваня уже лежал на своей половине, оперевшись спиной об изголовье. В руках у него находился учебник, который он читал до того, пока Юрка не вернулся из ванны.              — Ты всё? — Юрка кивнул. — Отлично, — Ваня захлопнул учебник, — тогда я тоже схожу освежусь и будем ложиться спать. Ты не стесняйся, проходи, — Новиков вскочил с кровати и умчался, а Юрка продолжал топтаться на месте.              Это будет второй раз, когда он станет засыпать с кем-то в постели, и первый раз — сознательно.              От этого стало волнительно. Должен ли Юрка прижиматься к Ване? Или обнять его? А нужно ли целовать перед сном?              В который раз Юра подумал, что с Володей было проще. С Володей Юра знал, чего хотел.              Зато Новиков его никогда не отталкивал. Юра мог беспрепятственно поцеловать его в любой момент, конечно, когда они находились наедине, но что-то подсказывало Коневу, что Ваня был не из тех людей, которые будут оглядываться по сторонам.              Потому что он был таким же безрассудным, как и Юрка.              И это, на самом деле, было не так хорошо, как могло казаться.              В паре с Володей, именно Володя был голосом разума и совести, и именно он осаждал Юрку, когда это действительно нужно было сделать. И это, как бы порой не бесило Конева, всё же давало чувство защищённости от всякого рода глупостей.              С Ваней такое ощущение у Юры отсутствовало.              Неуверенной поступью Юрка прошёл к кровати и даже позволил сесть себе на её край, однако ложиться не спешил. Почему-то ему казалось неправильным находиться в постели без её настоящего хозяина.              Ваня вернулся быстро. Он пришёл в майке и трусах, и Юрка немного смутился от его внешнего вида, хотя в этом не крылось ничего такого: Юра успел повидать и товарищей по лагерю в таком прикиде, да он даже видел их голыми, когда они купались в душевых, что уж там говорить, но вид Новикова вызвал стеснение.              Может, потому, что Ваня был его… Партнёром?              Юрка сглотнул и отвёл глаза в сторону. Конечно, тело Давыдова было в сто, а то и в тысячу раз сексуальнее и желаннее, но Юрка бы соврал, если бы сказал, что Ваня совсем уж его не привлекает.              Возможно, душевно у него пока не получалось привязаться, но с физической точки зрения Юрка уже давно хотел чего-нибудь да попробовать. Просто не решался. Всё волновался и сомневался.              Ваня тем временем залез в кровать и уже готовился потушить ночник, как остановился на полпути к кнопке выключателя и уставился на Юрку задумчивым взором.              — Ты сегодня сам не свой. Не хочешь рассказать, что с тобой?              Юрка сидел к Ване вполоборота и смотрел на полосатый пододеяльник. Как он мог ответить на этот вопрос? Все его думы возвращались к прошлому и к Володе, который и был этим самым прошлым. Но делиться с Ваней историей о Давыдове Юрка по-прежнему не хотел.              — Наверное, усталость. И… — Юрка закусил губу и взглянул на Новикова исподлобья. — И волнение. Не знаю, куда себя деть и что мне с тобой делать, — и ведь он почти не соврал. Потому что это беспокоило Юрку не меньше.              Ваня ему ласково улыбнулся и протянул руку, чтобы смахнуть чёлку с лица.              Совсем так, как когда-то делал Володя.              Юрка сглотнул. Тоска зажала сердце в тиски. Нужно было срочно отвлечься.              — Ничего не нужно делать, мы просто можем лечь спать и…              — Поцелуй меня, — получилось резче, чем планировал, но на раздумья больше не было времени. Он должен переступить эту последнюю черту и выкинуть из головы Володю раз и навсегда.              Ваня однако не спешил. Он провёл пальцами по щеке Юры.              — Я не хочу, чтобы ты делал что-то через силу.              Но Юрка понимал, что если он это не сделает, то мысли о Володе грозятся его затопить.              — Я ничего не делаю через силу. Вань… — прохрипел Юрка, — мне это нужно. Пожалуйста… — и это «пожалуйста» вышло таким умоляющим, что Ваня просто сдался и сократил между ними расстояние, прижимаясь к Юркиным губам. Юра закрыл глаза.              Поцелуй из невинного быстро превратился в чувственный.              Ваня оторвался от губ и спустился к шее, чуть покусывая её, и Юрка начал ощущать, что распаляется. Что его тело, требующее ласки, реагирует на чужие прикосновения.              Ваня задрал майку, в которой был Юрка, и Юра снял её, позволяя Новикову исследовать его тело. Они оба стояли на коленях на кровати, и руки Вани опустились на Юркины бёдра, притягивая его ещё ближе. Юрка через тонкую ткань трусов мог ощутить, как сильно хотел его Ваня, и это даже в какой-то степени ошеломляло.              Юрке до сих пор было непривычно знать, что он может кого-то возбуждать.              Ваня опрокинул Юрку на подушки и навис сверху. Конев видел в его глазах желание. Новиков спустился ниже, провёл губами по щеке.              — Мы можем остановиться, пока ещё не поздно, — Юрке казалось, что Новиков сказал это больше для формальности, и ему пришлось обхватить Ваню за шею и притянуть к себе, чтобы крепко поцеловать в губы, давая таким образом ответ. Ваня усмехнулся. — Я тебя понял, — он опустился чуть ниже, начал снова покрывать поцелуями шею, дошёл до сосков, слегка прикусил один из них, отчего Юрка выгнулся и прижался возбужденным членом к Ване, и тот тоже не сдержал стона.              Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что с Володей прелюдии были более чувственны, что сердце у Юрки колотилось и чуть ли не выпрыгивало из груди, что Юрка ждал с нетерпением каждое Володино прикосновение.              Ваня поцелуями спустился ниже. Добрался до резинки трусов. Юрка осмелился опустить взгляд, чувствуя, как смущение покрывает его тело красными пятнами, словно его кожу хлестали кнутом. Вид Вани, расположившего между его ног, заставил задохнуться. Когда там был Володя Юрка так и не рискнул посмотреть и теперь даже жалел об этом, жалел, что в памяти не отпечаталось такое возбуждающее зрелище.              На какое-то мгновение Юра даже попытался вместо Вани представить Давыдова, о чём тут же пожалел: опять стала возвращаться тоска по утраченному. Юрка резко откинул голову назад и выдохнул, когда Ваня провёл по его, пока ещё спрятанному в трусах, члену.              — Можно? — голос Новикова был очень сиплым, и Юрка ответил ему что-то невпопад, что Ваня расценил, как знак согласия.              Дальше Юра уже не мог здраво мыслить. Его захлестнула волна удовольствия, и очнулся он уже тогда, когда Ваня обтирал его тёплым полотенцем.              В голове стало пусто и даже как-то хорошо. А ещё очень захотелось спать, но Юрка сквозь сон пролепетал:              — А как же ты? — на что получил тихий смешок и ответ:              — А я в следующий раз. У тебя сегодня был сложный зачёт. Поэтому компенсируешь мне завтра, если захочешь.              Юрка почувствовал, как его голого плеча касаются губы Вани, что-то промычал в ответ и внезапно даже для самого себя, когда Ваня лёг рядом, притянул его к себе и уткнулся в его плечо, засыпая.              Последняя мысль, перед тем как сознание его покинуло, вызвала слишком много грусти: «А Володин запах был самым родным».              На следующее утро Юрка уже сидел в зале филармонии, рядом со скрипачами, которые тоже сдавали зачёт, и смотрел на то, как настраивается оркестр для будущих дирижёров.              Ваня должен был сдавать зачёт где-то к середине списка и сейчас находился за кулисами с остальными однокурсниками.              Юрка водил глазами по почти пустому залу филармонии и представлял, как он в будущем выступает здесь, как кресла заполняют люди, как они с замиранием слушают его игру.              Как один из некогда (а, может, даже и до сих пор) важных людей сидит в первом ряду с букетом пионов и в его глазах отражается вся та любовь, которая когда-то отражалась под ветками ивы, в далёкой «Ласточке».              Юрка закрыл глаза, откинулся в кресле.              Действия Володи так разнились с его словами. Ну как, как он мог жениться после всего того, что говорил Юре? Неужели ему не противно просыпаться с человеком, к которому у него совсем нет чувств?              А, может, есть?..              Клубок из мыслей начал опять запутываться между собой. Иллюзии греют душу. До тех пор, пока не поймёшь, что это — иллюзии.              Так что же из всего того, что происходило между ним и Володей, являлось правдой?              Его чувства к Юре? Его поцелуи? Его обещания?..              А, может, Юра его выдумал? Может, у Юры больное воображение?              Объявили начало зачёта. Юрке пришлось перестать думать о прошлом и посмотреть на сцену, где уже стоял молодой человек с дирижёрской палочкой в руках. Его спина была слегка сутулой, а волосы коротко стрижены.              В зале образовалась тишина. Студент взмахнул рукой, подобно фее крёстной из старого советского фильма о Золушке, и первыми заиграли скрипачи. Мелодия пока была трудно узнаваема, но Юрке больше нравилось то, как будущий дирижёр искусно управлял небольшим оркестром, как задавал тональность трубачам, как красиво арфа перекликалась с виолончелью.              Юрка и правда посчитал, что дирижирование — это искусство. И это искусство надо чувствовать.              На секунду представил себя на месте того парня. Подумал, что в палочке вся власть. Видение ему понравилось. Смог ли Юрка когда-нибудь стать дирижёром? Он точно не знал.              Когда настала очередь Вани, Юрка даже подобрался, испытывая волнение за друга. Но у Новикова отлично получалось. По крайней мере, так казалось Юрке.              Ожидание до конца зачёта растянулось. Юрка успел выйти в холл филармонии и побродить среди портретов выдающихся работников, когда его нашёл слегка раздражённый Ваня с зачёткой в руке. Он яростно впихивал корешок документа в карман рюкзака, но тот сопротивлялся, словно не хотел в тёмную нишу.              — Всё в порядке? — поинтересовался Юрка, заметив хмурое лицо Новикова.              — Да какой в порядке, — ощетиниваясь, проговорил Ванька, наконец запихнув несчастную зачётку. — Сказали, что зачёт поставят мне только потому, что я в профкоме работаю. А до дирижёра, видите ли, не дотягиваю, — он зло поправил пиджак, который сегодня всё утро старательно наглаживал, пока Юрка пытался сварганить какой-никакой завтрак.              Ваня зло растрепал уложенные волосы. Юрка закусил губу, думая, как можно было поддержать Новикова, но в голову не пришло ни одной идеи.              Обнять или поцеловать посреди филармонии он точно не мог. А слов поддержки… Как-то не нашлось.              — Хочешь, можем пройтись на свежем воздухе?              Юрка понимал, как глупо звучит его предложение. Погода за окном желала оставляла лучшего. К середине дня метель разыгралась не на шутку, очевидно, решив, что Новый год харьковчане должны встретить в сугробах.              Ваня тряхнул головой.              — Неохота, — пробурчал он. — Лучше поеду домой и отосплюсь. Не против, если я сегодня один побуду?              Юрка равнодушно пожал плечами. С одной стороны, он был даже рад тому, что появится свободное время, с другой, чувствовал себя неуютно по отношению к тому, что Ваня… Вроде как его отталкивает?              — Тогда встретимся после выходных, — обозначил Юрка, протянув ладонь для прощального рукопожатия. Ваня нахмурился, однако ничего не сказал и просто пожал Юркину руку в ответ.              Время зачётов подошло к концу. Тридцать первое декабря в этом году выпадало на субботу и уже с самого утра у матери на кухне стояла невыносимая духота от работающих конфорок и духовой плиты, в которой запекался пирог по очередному рецепту от бабы Зины из третьего подъезда.              — Ты уверен, что не хочешь провести эту новогоднюю ночь с нами? — в который раз за несколько дней спросила она. Юрка, допивавший кофе, помотал головой.              — Нет, мам, я же сказал, что договорился с друзьями. Там и Полина тоже будет. Хотим все вместе Новый год встретить, — получилось чуть раздражённо.              — Ну хорошо-хорошо, — она подняла руки в примирительном жесте. — Я не настаиваю. И всё жду, когда ты познакомишь меня с этой Полиной.              Юрка закатил глаза и сделал вид, что тема знакомства пока не обсуждается.              Мама уже не раз намекала ему на то, чтобы он привёл Клубкову в гости и представил её, по всей видимости, как свою девушку. Но Юрка каждый раз пытался втолковать матери, что между ним и Полиной крепкая дружба, которая не предполагает чего-то романтического.              Но все его оправдания были бесполезны. И тогда он махнул рукой, сказав, что познакомит их когда-нибудь.              Восемьдесят девятый Юрка решил встречать в компании Вани, который настойчиво звал его в гости. Он сказал, что соберётся ещё пара близких друзей, и Юрке захотелось взять с собой Полину, на что Ваня с радостью дал добро, потому что тоже был не прочь познакомиться хоть с кем-нибудь из Юркиных друзей.              Собрав все необходимые вещи, потому что планировал переночевать у Новикова, Юрка, пожелав матери с отцом приятной встречи Нового года, поспешил в продуктовый магазин за частью продуктов, которые не успел купить Ваня. Список был не таким уж и длинным, но нужно было спешить, потому что тридцать первое декабря — самый суетливый день в году.              Юрка поехал в универсам, где находился первый магазин самообслуживания, открывшийся в Харькове ещё в семьдесят втором году. Ему порой нравилось катить тележку перед собой и ходить между стеллажами, выбирая продукты самостоятельно.       Стоя рядом с полками, на которых лежали десерты: от пирожных до тортов, Юрка долго раздумывал над тем, что ему взять: медовик, «Наполеон», а, быть может, вообще, «Прагу».              Последний вариант был даже заманчив. «Прагу» Юрка уже не ел довольно долгое время, и при взгляде на ровный слой шоколадной глазури у него потекли слюни. Так и представился нежный масляный крем, бисквит, пропитанный абрикосовым вареньем, и шоколад в полости рта.              Юрка уже было потянул руку к упаковке, как внезапно его пальцы столкнулись с другими, женскими.              — Прошу прощения, — пролепетала их обладательница, и Юрка замер, потому что голос был до ужаса знаком. Он повернул голову в сторону. Казалось, что его посетило дежавю. Голубые глаза напротив смотрели с интересом. И Юркин голос чуть дёрнулся, когда он произнёс:              — Аня?