С любимыми не расставайтесь

      Кошелева за почти четыре года, что Юрка её не видел, знатно изменилась. Её некогда русая коса, часто перекинутая через плечо, теперь сменилась причёской-каре в виде шапочки, которая обрамляла лицо Анечки. Глаза были чуть подкрашены, губы тоже, да и в целом Кошелева выглядела очень взрослой. Женское тело было скрыто под шубой, а пальцы усеяны золотыми кольцами.              Её светлые глаза прищурились, а потом расширились.              — Юрка? — она широко улыбнулась, обнажая ряд очень белых зубов. — Юрка, это ты?! Привет! — Анечка, поставив маленькую металлическую корзинку на пол, вдруг крепко обняла Юрку, и Юрке ничего не оставалось делать, как обнять её в ответ. — Я даже сначала тебя и не узнала, — проговорила она, когда они завершили объятья. — Возмужал ты.              Юрка отмахнулся с улыбкой на лице.              — Да брось. Каким был хулиганом, таким и остался.              Аня тихо рассмеялась. Юрка смотрел на неё, но не мог найти отголоски той Анечки, которая когда-то была его подругой. Сейчас перед ним стояла девушка, и причём девушка с явно хорошим статусом в жизни. Она выглядела очень ухоженной, а её шуба и сапоги явно стоили не три копейки.              Кошелева взглянула на часы, и Юрка смело мог сказать, что и те были не из дешёвых.              — Слушай, у меня совсем нет времени, а так хотелось бы поболтать с тобой. Может, мы встретимся на ближайших выходных? — она полезла в задний карман своей сумочки и выудила оттуда ручку с маленьким блокнотом. Что-то быстро написала, оторвала лист, который по краям был неровным из-за явной спешки, и протянула его Юрке. — Вот, мой домашний телефон. Позвони мне.              Юрка с некоторым сомнением взял номер, но потом подумал, что тот может вполне пригодиться. Всё же Анечка была не последним человеком в его жизни, а судя по её внешнему виду — у неё всё было в порядке.              И когда ещё зарабатывать связи, как не сейчас, в столь молодом возрасте?              Возможно, корыстно. Но чем Юрка хуже того же Вишневского? Тому можно пользоваться положением в обществе, а Юрка разве не мог просто позвонить старой знакомой?              — Хорошо, — очаровательно улыбнулся он, совсем как тогда, в «Ласточке», — спасибо, обязательно позвоню. Был рад встрече.              — И я, Юрочка, и я тоже, — она ещё раз обняла его напоследок, а потом, взяв свою корзинку в руки, где лежали сливочное масло, бутылка молока и баночка с горошком, и даже забыв про то, что хотела выбрать сладкое, скрылась в толпе суетливых людей, что-то ещё пытающихся купить к застолью в предстоящую новогоднюю ночь.              Юрка снова посмотрел на десерты и забрал с полки торт «Прага» — последний и явно предназначенный для него.              Через час он уже был у дома Новикова, но не спешил заходить внутрь подъезда, потому что дожидался Полину. Клубкова в телефонном разговоре попросила Юрку встретить её и должна была приехать с минуты на минуту. Она с радостью приняла Юркино приглашение и даже понадеялась, что наконец-то познакомится с тем, кто заставил сердце Юры вновь трепетать, только вот Юра не был уверен в правильности этого утверждения.              Сердце ведь… Не трепетало так, как трепетало рядом с Володей.              Клубкова семенила очень медленно. Хоть двор у Вани и был частично почищен, всё же Полина перебирала ногами неспешно по примятому слою снега, что насыпался за целую ночь и целое утро. Сейчас он решил сделать небольшой перерыв, и иногда на крохотные секунды даже выглядывало солнце.              — Еле добралась сюда. Чего так далеко, — с порога начала возмущаться Полина, одарив Юрку беглым и холодным поцелуем в щёку. Губы у Полины явно замёрзли, да и одета бывшая соотрядница была совсем не по погоде: женское тело спряталось под пальто, по виду непохожее на зимнее, голова — без головного убора, а волосы, чуть собранные по бокам и заколотые сзади, приоткрывали покрасневшие уши.              — Полина, — возмутился Юрка, отворяя перед ней дверь подъезда, — ты чего так вырядилась? На улице мороз!              Клубкова на это закатила глаза.              — Не будь, как моя мама, Юра. Мне хватило нотаций от неё, пока я собиралась. Ещё и выслушала, что я отдельно от семьи Новый год встречать собираюсь. Боже, — она даже всплеснула руками, — мне, между прочим, в следующем году уже девятнадцать стукнет, а она никак не возьмёт в толк, что я не маленькая.              Юрка только лишь вздохнул, но не стал раздражать Полину ещё больше. Было видно, что Клубкова и так находилась на взводе.              Дверь в квартиру Вани была предусмотрительно открыта. Юрка обозначил, что они пришли, и через секунду в коридор выглянул Новиков в фартуке, попутно вытирая руки о вафельное полотенце, уже изрядно покрытое жирными пятнами.              Юрка протянул ему сетку с продуктами и торт, который бережно держал в другой руке, а сам, когда Ваня забрал вещи, помог Полине снять пальто, после чего представил её Новикову.              — Очень приятно, — кивнула Полина, одёргивая рукава синего платья с блёстками по всей длине, которое подчёркивало её худую фигуру. — Нужна помощь? Я только руки помою, — Ваня указал в сторону ванной комнаты и скрылся на кухне, а Полина невзначай шепнула Юрке на ухо: — А он ничего, милый.              Юрка чуть смутился от такой оценки, словно он и правда представлял Ваню на смотрины, но постарался отогнать это назойливое чувство.              Ближе к вечеру пришли Ванины друзья — их оказалось трое. Два парня и одна девушка. Все они были практически одного возраста и очень приветливы по отношению как к Юре, так и к Полине.              Света тут же нашла с ней общий язык, сделав комплимент про платье, а Саша и Максим — одного из них Юрка заочно знал: Максим являлся сокурсником Вани — быстро начали закидывать Юрку разными вопросами, чтобы найти тему для разговора.              Остановились в итоге на рыбалке, которую Юрка не любил, но про которую мог что-то да рассказать.              Стол накрывали в спальне. Ваня чуть сдвинул кровать к свободному углу, чтобы та не мешала, и в комнате образовалось достаточно места для празднования Нового года и даже танцев.              — Какая милая ёлочка, — Полина обратила внимание на маленькую искусственную ель, притаившуюся на письменном столе и даже немного украшенную небольшими стеклянными шариками и сосульками. Больше в квартире Вани ничего не намекало на атмосферу праздника, потому что Новиков посчитал, что ёлки вполне достаточно.              Юрка делал всё на автомате. Он ставил на стол несколько салатов, помогал Полине и Свете сервировать, подливал им шампанское, которое они решили начать распивать раньше положенного времени.              И вроде бы нужно было радоваться со всеми, а как таковой радости Юрка не испытывал.              Володю хотелось отпустить, но не получалось. Не получалось засунуть мысли о нём в один большой конверт и мысленно сжечь, как он сжёг все письма.              Первая любовь не забывается, правда? А если очень хочется, то что тогда делать?              Ждать, когда отболит, как у Полины? Или попробовать заставить себя влюбиться в того, кто рядом?              Когда сели за стол, Юрка сел рядом с Ваней, Полина со Светой — напротив, а Саша и Максим заняли одиночные места во главе стола с каждой стороны.              На фоне шумел телевизор с самой знаменитой новогодней передачей «Голубой огонёк». С экрана на молодых людей проникновенным взглядом, с пышными усами под верхней губой смотрел Игорь Николаев, исполняющий композицию «Королевство кривых зеркал». Его пальцы умело перебирали гитарные струны, и у певца даже не было необходимости смотреть на них — он знал аккорды наизусть.              Юрка опять предался столь губительным воспоминаниям — они были, как старая привычка: вроде и бросил, а иногда так хочется.              И разум усердно ему в этом помогал. Снова показывал картинки исчезнувшего: как Володя играл на гитаре; как от мелодии, что вырывалась из-под его пальцев, сердце заходилось от восторга.              А как он пел… Хрипло, но так проникновенно, что Юрке казалось, что он никогда этого не забудет.              И никогда уже не увидит.              Ваня предложил тост:              — Давайте отпустим всё плохое вместе с восемьдесят восьмым и возьмём только самое лучшее в восемьдесят девятый!              — Хороший тост, — хихикнула уже изрядно выпившая Света и тряхнула головой, откидывая длинную цвета ржавчины чёлку назад, после чего над серединой стола вознеслись бокалы с шампанским и виски — личные запасы Новикова.              Многие выпили залпом, Юрка же решил не злоупотреблять и отпил совсем немного. Хотелось сохранить ясность ума.              Виски был приятен на вкус, немного обжёг горло, но Юра тут же заел этот привкус бутербродом с колбасой.              Тост, который произнёс Новиков, был несомненно хорош. И Юрка бы с радостью распрощался с мыслями о Володе, только вот почему-то не получалось. А особенно не получалось пожелать ему счастья, пусть хоть и мысленно.              Любовь — это когда желаешь любимому человеку только самое лучшее.              Когда-то Юра уже так думал. И старается думать сейчас. Володя ведь счастлив там, в своей Москве или где он теперь? И Юрка должен быть так же счастлив.              Ваня поцеловал его в щёку. Юрка округлил глаза, но никто из присутствующих не выказал ничего против и даже не скривился от таких… Прикосновений. Возможно, просто никто не заметил, а, возможно, собравшиеся здесь были из… Одного круга интересов. Юрка, правда, уточнять не стал.              По телевизору началась трансляция новогоднего обращения Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачёва Михаила Сергеевича, который вещал о каких-то итогах года, о том, что для каждого уходящий восемьдесят восьмой был особенным и неповторимым… Юрка даже фыркнул тихо. Уж этот год он предпочёл бы стереть из своей памяти, а ещё лучше никогда не возвращаться в ворохи воспоминаний.              Горбачёв всё говорил и говорил, Юрка даже не слушал его особо. Каждый год был непростым и каждый год оставлял после себя какую-нибудь разруху.              — Желание. Нужно загадать желание. Давайте, пишите… — до него донёсся голос Полины. — Спички. Принесите спички. Юрка, не спи. На, — Клубкова сунула в руки Конева маленький квадратный листочек и ручку. Юрка моргнул. Не понимающе уставился на Клубкову. — Ну что ты как маленький. Надо написать желание под бой курантов, успеть сжечь его в бокал с шампанским и выпить.              Брови Юрки в немом удивлении взметнулись вверх. Он оглянулся: остальные действительно начали писать желания на бумаге. Куранты пробили один раз.              — Вы серьёзно? — пробормотал Юрка, но никто ему не ответил. Он посмотрел на пустой лист бумаги, но в голове вдруг стало так же пусто.              Что можно было пожелать? У Юры вроде бы всё было: и крыша над головой, и родители, и учёба в престижном заведении, и здоровье пока ещё не сдавало обороты, и друзья, и вроде как даже партнёр… Счастья? Так Юрка понимал, что сожжённая бумага не подарит ему должной эмоции. Всё зависит от него и только от него.              Куранты пробили в шестой раз. Полина уже сожгла свой клочок. Интересно, что она загадала?              Юрка взял ручку. И написал первое, что в итоге пришло в голову:              «Хочу, чтобы что-нибудь изменилось».              Завуалировано, конечно, но если и существуют высшие силы, то они Юрку обязательно поймут.              В последний момент провёл спичкой по тёрке коробка, поджёг бумагу и ссыпал пепел в бокал с шампанским.              Ну и дурачество же, про себя подумал Юра, когда в предпоследний бой курантов со всеми вместе чокнулся и выпил своё странное желание.              — С Новым годом! — прокричали хором: женские и мужские вскрики слились в унисон.              На экране появилась надпись с красными цифрами: «1989», а затем заиграл гимн Союза Советских Социалистических Республик.              «С Новым годом, Володя», — подумал Юрка невзначай, как и подумал о том, что пошёл третий год, как он не видел Давыдова.              Ближе к часу ночи Полинка вытащила его на холодный балкон под предлогом покурить. Юрка уже давно не брал сигарету в руки и сейчас ощущал, как непривычно лежала в пальцах бумажная трубочка с табаком внутри.              — Где достала? — уточнил Юрка, когда Клубкова подкурила ему сигарету, а потом принялась и за свою.              — У отца спёрла. Он вечно дымит на балконе, когда тяжёлое дежурство выдаётся.              — Не знал, что ты куришь, — Юрка выдохнул сигаретный дым. Всё же в какой-то степени он соскучился по этой горечи в горле.              — Да я и не курю, — со смешком проговорила Полина, — так, балуюсь иногда. А тебя однажды видела с сигаретой в руках в «Ласточке», вроде как в восемьдесят пятом.              Юрка поперхнулся дымом. Закашлялся. Потом ощутил, что его снова охватывает тоска, но он так не хотел показывать её кому бы то ни было.              Володя взял с него обещание, что Юрка не будет курить. Юрка его не сдержал. В который раз.              Но было ли теперь это так важно?              — Хотела с тобой поговорить… — через пару минут молчания Полина вновь завела беседу, — и сказать тебе, что ты несчастен.              Юрка хмыкнул. Постарался не язвить, но получилось плохо:              — Да ты Шерлок Холмс.              Клубкова скривила губы, на которых ещё оставался еле заметный след тёмной помады.              — Юр, я серьёзно. Ваня вроде прикольный пацан, но… Но нет в тебе того огня рядом с ним, который был с Володей, — она потушила бычок о бетонное ограждение балкона и, держа окурок в руках, повернулась к Юре. Он как раз делал последнюю затяжку.              — И что ты хочешь этим сказать? — сипло спросил Юра. Говорить о Давыдове отчего-то не хотелось. Юрка и так пытался справиться со своими идиотскими чувствами, которые почему-то не хотели его покидать.              — Хочу сказать, чтобы ты себя не мучил, — она мягко прикоснулась к его плечу, чуть похлопала в ободряющем жесте, а затем потянулась и оставила на щеке лёгкий поцелуй с табачным привкусом.              Юрка ощутил чуть липковатый слой на коже, но эта крохотная поддержка от Полины чуть успокоила его расшатанную и вывернутую до гола душу.              После трёх ночи гости начали расходиться. Юрка помог Ване убрать со стола и даже вызвался помыть посуду, пока Новиков ушёл в ванную комнату.              Они были слегка подвыпившими, но на удивление не пьяными до упаду, что очень даже понравилось Юре. Всё же здравый и ясный ум был куда лучше, чем то, когда Юрка ничего не помнил.              Когда очередная тарелка с чуть надколотым краем оказалась на сушилке, Юркин живот поперёк обхватили Ванины руки, а сам он прижался к Юриной спине. Его губы тут же нашли Юрину шею и прижались на секунду к мягкой коже.              — Днём бы помыли, — проворчал он. Юрка старался сосредоточиться на тряпке, что стирала жирное пятно с тарелки, но губы Вани, прокладывающие дорожку коротких поцелуев по боковой части шеи, очень отвлекали.              — Да ладно, я уже почти закончил, — ответил Конев. Ему оставались пара бокалов и три салатницы. Ваня прижался ещё ближе, провёл носом за ухом.              — А кое-кто мне кое-что должен, — сказал очень томно. Юрка выдохнул. Между ними больше не было интима с того раза, когда Юра ночевал у Вани, и Юрка растерялся.              У него ведь не было опыта в этой области… А признаться Ване стало как-то… Стыдно.              — Иди в душ, я домою, — Ваня мягко взял из рук Юры тряпку и бедром сместил Конева в сторону. — Иди-иди, — он чмокнул его в щёку, после чего принялся домывать то, что оставил Юра.              Конев сходил за сменными вещами, наскоро принял душ и вернулся в комнату, где Ваня как раз уже закрывал балкон, который они открывали для проветривания.              В комнате было очень свежо, и Юрка даже поёжился от прохладного воздуха. Тут же захотелось залезть под тёплое одеяло.              Во второй раз стеснения рядом с Ваней было меньше. Юрка уже увереннее занимал свою площадь на кровати и даже как-то сдвинулся к Новикову ближе. Тот тоже залез на кровать и улыбнулся Юре очень спокойно.              Его рука поднялась, и пальцы прошлись по плечу Юры.              — О чём секретничал с Полиной? — внезапно спросил Ваня, продолжая поглаживать.              Юрка стушевался. Как он мог сказать Новикову о словах Полины? Ведь они могли ненароком обидеть его.              — Только скажи мне правду, Юр, — максимально серьёзно попросил Ваня. Юрка сглотнул. Они действительно будут выяснять это в новогоднюю ночь?              А потом в голове опять всплыли слова Полины.              Нет того огня…              Юрка глубоко вдохнул, его плечи поднялись и опустились, и выпалил как на духу:              — Она сказала, что ты мне не подходишь.              Уголки губ Вани опустились вниз, однако прикосновение он не разорвал и просто дарил невесомую ласку.              — Ты тоже так считаешь? — спросил он, и Юрке показалось, что прозвучало это… Понуро.              Юрка сильно сжал губы, и они стали достаточно бледными. Врать Конев не то чтобы не умел, просто… Просто подумал, что Ваня не заслуживал лжи в глаза. В конце концов, изначально они были какими-никами друзьями. А друзьям лгать не положено.              — Честно, — Юрка почесал затылок другой рукой, которую не трогал Ваня, — я уже третий месяц пытаюсь убедить себя, что мне с тобой хорошо душевно, но…              — Но не чувствуешь, что я — твоё? — перебил его Новиков.              — Да, — выдохнул Юрка и ощутил, как неведомая гора упала с его плеч. На удивление Ваня не рассердился и не обиделся. Он только лишь усмехнулся.              — Боже, какие мы с тобой идиоты. Я тоже всё пытался убедить себя, что влюблён в тебя, но… Так и не смог. Нет той душевности что ли. Не знаю, как это объяснить. Однако, — он оглядел Юрку каким-то голодным взглядом, — не могу сказать, что ты меня не привлекаешь в физическом плане. Может, как там говорят… Будем с тобой друзьями с привилегиями?              Юрка ничуть не огорчился тому факту, что Ваня не испытывал к нему душевной тяги, потому что у него самого такая тяга попросту отсутствовала, и поэтому этот факт было принять гораздо легче.              А вторая часть предложения от Вани вполне устраивала Конева. Как там говорила Полина: для здоровья? Почему бы и нет.              Да и каждый раз, когда он прикасался к Ване, он ощущал некое… Самодовольство и самоудовлетворение. Словно пытался мысленно доказать Володе, что его, Юрку, может хотеть кто-то ещё.              Получив согласие от Юрки, Ваня подобрался к нему ближе и тут же поцеловал крепко, руками начав шарить по телу. Юрка не отставал от него и скинул с тела Новикова такую мешающую футболку и начал целовать ключицы, а свободной рукой потихоньку пробираться к резинке трусов. Правда рядом с ней он замер в нерешительности, и Ваня на ощупь взял его руку в свою и положил на выступающий бугорок.              — Я хочу, — прошептал Юрка, — попробовать, — он сжал пах Вани, отчего тот закрыл глаза и облизнул губы. Зрелище было горячим. — Но не знаю, как… — румянец смущения покрыл Юрины щёки, однако он старался не волноваться.              Ваня открыл глаза, тепло ему улыбнулся и погладил по щеке.              — Я тебя научу… Не переживай и просто будь посмелее…              За одну ночь, конечно, Юрка не научился, но во все последующие разы — в течении недели после новогодней ночи — он во многом преуспел и многое познал. Например то, как сексуально Ваня стонет, когда Юра касается губами его мочки или тогда, когда его руки сжимают ягодицы, или даже тогда, когда сам Юра изнывает от желания.              С Ваней стало легче. Ушло то напряжение, которое окутало Юрку с самого начала, и теперь они вели себя, как друзья, а не как пара. Больше не было лишних прикосновений или ненужных поцелуев: они предавались им только тогда, когда оказывались в одной постели, и Юрка стал чувствовать себя чуть лучше. Особенно после секса.              Сессия была в самом разгаре, и вечер пятницы — это был канун Рождества, Юрка проводил за повторением предмета «Основы джазовой импровизации», экзамен по которому должен был состояться в понедельник.              Юре очень нравился этот предмет, как и сам джаз. Ему симпатизировало то, что этот музыкальный стиль состоял из неровных ритма и темпа и что там не было чётких границ. Юра даже пробовал наиграть что-нибудь на пианино в таком стиле. Получалось относительно сносно.              — Юра! — из ванны раздался материнский голос. — Принеси мне свою зимнюю куртку, я хочу её постирать.              Юрка закатил глаза, закрывая учебник, встал с нагретого места и поплёлся в коридор. Сняв вещь с вешалки, Юрка начал шарить по карманам на случай, если в них затерялись ценные вещи или копейки, как вдруг в правом нащупал смятый лист бумаги. Чуть нахмурившись, Юрка выудил его на тусклый свет, мельком подмечая про себя о необходимости напомнить отцу о лампочке, и развернул изрядно помятую бумагу.              На клочке были начерканы цифры, представляющие из себя чей-то номер, и Юрка едва не хлопнул себя по лбу: он совсем забыл о встрече с Кошелевой и о её просьбе позвонить ей.              Не то чтобы Юрка нуждался во встречах, но… Он ведь обещал? А Анечка наверняка ждала…              Отнеся вещь маме, Юрка вернулся в коридор, к телефону, и кинул взгляд на настенные часы, которые показывали семь вечера.              Вроде как для звонка не слишком поздно.              Юрка набрал номер и стал ожидать ответа на том конце провода. Ждать долго не пришлось: уже через три гудка трубку сняла сама Анечка.              — Да? — её милый голос можно было узнать из тысячи. Юрка даже улыбнулся, на секунду оказываясь воспоминаниями в восемьдесят пятом, но тут же отогнал их, опасливо обходя стороной образ Давыдова.              — Аня? Привет. Это Юра Конев.              — Ой, Юра, привет! — кажется, она действительно была рада его слышать. — Наконец-то ты позвонил! С Новым годом!              — С Новым годом, Анютка, — он позволил себе давно забытое ласковое обращение.              Анечка на том конце явно улыбнулась.              — Ну вот, узнаю старого-доброго Юрочку Конева из «Ласточки». Ты не хочешь встретиться? А то мне совсем скучно.              Юрка подумал, что нет ничего такого во встречах со старыми друзьями.              — Можно было бы. А когда?              — Да хоть завтра. Рождество. Можем в закусочной где-нибудь посидеть или погулять.              Юрке было непринципиально, в какой день встречаться с Анечкой, и он согласился на все её предложения.              Встретились на следующий день в маленьком заведении неподалёку от Юркиного дома, в котором сегодня было значительно мало людей, хотя в обычные выходные оно было забито до отказу.              — Просто Рождество, — сказала девушка с аккуратным чепцом на голове и ажурным фартуком на талии, когда Юрка вслух удивился отсутствию посетителей. Она стояла с маленьким блокнотом в руке и готова была принять заказ молодых людей, пришедших, чтобы разбавить смертную скуку рабочего класса.              — Итак, — Аня улыбнулась официантке, — я буду овощное рагу и рыбные биточки, — она перевела взгляд на Юру, — Юр, ты?              Юрка, в принципе, был не особо голоден, но поддержать Аню посчитал нужным, поэтому выбрал овощное рагу и мясной салат.              — Что-то из напитков? — уточнила девушка.              — Если можно яблочный сок, — попросила Аня, Юра повторил её заказ. Когда официантка ушла, то Аня обратила весь свой взор на Юрку. В её голубых, очень светлых и довольно тёплых, несмотря на холодный оттенок, глазах плескалась радость. — Ну давай рассказывай. В лагере столько лет дружили, а потом затерялись. Кажется, мы последний раз в восемьдесят пятом виделись?              — В восемьдесят пятом, — кивнул Юрка, стараясь отогнать неприятное чувство в груди, которое опять проснулось с ненужными воспоминаниями. Он прочистил горло. — Я в восемьдесят шестом ещё раз ездил в «Ласточку», но ты на вторую смену не приезжала. В другую была?              — Нет, — Аня качнула головой, и из-под её идеально уложенных волос мелькнули круглые золотые серёжки. Юрка подметил, что на Ане было достаточно много бижутерии: пара колец, цепочка, что красиво подчёркивала её декольте, и неизменные браслеты, которые Кошелева прилюбила носить ещё в лагере. — Я вообще не поехала в «Ласточку». Я ж после той смены в восемьдесят пятом в комсомол вступила, и меня потом родители в «Артек» отправляли отдыхать, а как восемнадцать стукнуло, то я уже вожатой поехала работать всё в тот же «Артек». Представляешь, там… — она предалась очевидно счастливым воспоминаниям, и Юрка был не против послушать о чём-нибудь другом, лишь бы не касаться темы о «Ласточке». — Ну а что у тебя? — спросила Аня, когда закончила свой рассказ. — Ты в комсомол так и не пошёл? — усмехнулась Кошелева, прожевав рыбный биточек.              — Не пошёл, — кивнул Юрка, — не моё это. Я вот в консерваторию поступил. Учусь по направлению фортепиано.              — Серьёзно? — Анечка округлила глаза. — Юрка! Так ты вернулся к этому? — Анечка была одной из немногих, кто знал, что Юрка когда-то учился в музыкальной школе.              — Вернулся, — получилось чуть печальнее, потому что вспомнил, в ком крылась причина его возвращения. — А ты где сейчас учишься? — он решил перевести стрелки, чтобы не углубляться в тему с музыкой.              — Ну у меня мама работает в немецком посольстве. Я по её стопам решила идти и поступила на факультет международных отношений. Там, кстати, и познакомилась с будущим мужем. О, я же не сказала, — она хохотнула, — у меня в марте свадьба. Замуж вот выхожу, — только сейчас Юрка обратил внимание, что на правом безымянном пальце у Анечки красовалось золотое колечко с камнями по ободку.              Юрка чуть смутился.              — А твой… Жених не против, что ты тут, со мной…              Аня махнула рукой.              — Он уехал на две недели в командировку в Белоруссию. Родители тоже все в делах. Подруги должны были сегодня приехать, но ни у кого не получилось. Поэтому развлекаю себя, как могу. Вот с тобой встретилась, потом, может, по универмагу погуляю, — Анечка лучезарно улыбнулась, и Юрка увидел в ней ту беззаботную и добрую девчушку, с которой когда-то имел дружбу.              — Ясно… — пробормотал Юрка и опустил взгляд в тарелку, где каждый кусочек овоща был идеально нарезан, словно вышел из-под станка. Потом вдруг в голове всплыли слова Анечки про посольство.              А ведь это был его шанс!              — Ань, слушай, могу ли я спросить… — робко начал Юра и замолчал. Всё же тема являлась несколько щепетильной…              — Что угодно, Юрочка, — добродушно отозвалась Кошелева, отпивая яблочного сока из гранёного стакана.              — А как, — говорил так тихо, будто мышка пищит, чтобы его никто не услышал, — как получить разрешение на выезд из СССР в ГДР?              Губы Ани дёрнулись в усмешке. Она промокнула салфеткой мокрые губы, оставляя на ней еле заметные следы помады, и потом наклонилась чуть ниже, ответив:              — Почти невозможно. Мама говорит, что сейчас пришло указание отказывать всем, даже евреям, которым, между прочим, разрешено уезжать из страны почти беспрепятственно. Это всё из-за того, что власть хочет сохранить народ здесь, на одной территории. Но, — тут она выпрямилась, — некоторые могут сорвать куш. Думаю, ты понимаешь, каким образом, — Аня заела последнюю фразу овощным рагу, а Юрка стал мрачен.              Потому что речь шла о взятках. О крупных суммах, которую Юркина семья, конечно же, не имела. Да даже если бы и имела, то человека, через которого можно было бы эту взятку дать, у семьи Коневых в знакомых не затерялось.              И как бы не кричали на всех углах, что в СССР нет коррупции — это было далеко не так.              — А что, — вдруг спросила Аня, — ты хочешь в ГДР?              Юрка поджал губы. Стоило ли говорить? А вдруг Анечка что подскажет…              — Наверное, ты помнишь из-за чего произошёл конфликт с Вишневским. Я же наполовину еврей. По матери. У нас корни в Германии. И мама очень хочет перебраться туда. Но уже два раза отказали.              Лицо Анечки вмиг приобрело задумчивые черты. Она откинулась на спинку стульчика и постучала по белой скатерти аккуратными ноготками, выкрашенными в перламутровый лак.              — Забавно, — сказала она. Юрка нахмурился, не понимая, о чём она говорит. Тут же озвучил своё непонимание. — Ты ищешь способы уехать из СССР, а я ищу пианиста на свою свадьбу. Хотим живую музыку, — она вдруг резко наклонилась к середине стола и как-то хитро прошептала: — Поможем друг другу? Ты играешь на свадьбе, я помогаю твоей семье с документами.              Юрка приоткрыл рот от удивления. Это была бы прекрасная сделка, если бы не одно «но».              — Ань, я, конечно, польщён за такое доверие, но ты понимаешь, что я… Я — не профессионал. И… Не могу брать на себя такую ответственность.              Аня махнула рукой.              — Знаешь, я хотела тихую и скромную церемонию, но мои родители и родители Виталика со слюной у рта и всплеснутыми руками, будто исполняют синхронное плавание, ей-Богу, хотят закатить чуть ли не светский приём, — Аня в раздражении закатила глаза, — на который требуется немало денежных средств. Я им сразу сказала, что идея с живой музыкой — очень дорогостоящая. А тут вроде как студент и вроде как и плата не такая большая. Даже если где-то и налажаешь, поверь, пьяные гости этого не заметят. А я так тем более, в музыке всё равно не разбираюсь. Соглашайся, Юр. Я в долгу не останусь. Помогу. Тем более свадьба будет в «Арагви», а ты сам знаешь, как насыщена мясом грузинская кухня.              Юрка покачал головой.              — Ну только если ради кухни, то согласен.              Анечка рассмеялась, а потом они перешли на свадебную тему, и Кошелева непременно решила уточнить:              — А ты сам-то там часом не женился?              Юрка прыснул.              — Я в комсомол не пошёл, а ты мне про женитьбу какую-то говоришь, — он почти доел салат, как Анечка решила поднять опасную тему:              — Слушай, а как Володя? Вы с ним дружите до сих пор?              Пальцы непроизвольно сжали вилку.              — Нет, мы… Потеряли связь. Знаю, что он женился в сентябре того года, но я не смог поехать на свадьбу.              — Ух ты, — восхищённо проговорила она. — Ну неудивительно! Он парень хоть куда.              Юрка молчаливо кивнул и постарался улыбнуться без натяжки. Но знал, что улыбка его притворная.              Такая же, как и его жизнь в последнее время.              Вечером того же дня Юра сообщил маме, что им могут помочь, чем вызвал у неё сомнения.              — Юрочка, ты же понимаешь, что это слишком… Неправдоподобно?              Юрка постучал пальцами по столу в такой же задумчивости, как и Аня несколькими часами ранее.              — В любом случае я ничего не теряю. Ну поиграю вечер за пианино. Для практики хорошо и вкусно накормят. А, вообще, Аня — девушка слова. Сказала, что поможет, значит, поможет. Ты к марту документы соберёшь?              — Соберу-соберу, — пробормотала мама, всё ещё пребывая в собственных сомнениях.              Пятнадцатого февраля восемьдесят девятого по телевизору объявили об окончательном выводе войск из Афганистана. Через пару дней после этого Юрка, возвращавшийся с вечерней смены, застал во дворе дома отца Мити Мамедова — Ильмара. Сколько мужчина отсутствовал, Юрка точно не знал, но за эти годы, что Конев его не видел, дядя Ильмар заметно состарился, осунулся и поседел.              Он восседал на лавочке, одиноко и чуть сгорбившись, и выкуривал сигарету. Юрка рискнул подойти к соседу и поздороваться с тем, кто долгое время находился в горячей точке.              — Дядя Ильмар, — позвал он, когда подошёл ближе, и заметил, что плечи мужчины, который был одет в очень тонкую куртку, дрогнули. Он повернул голову в сторону и прищурился. На его лице, а именно, на правой щеке тянулся изгибающийся уродливый шрам, заканчивающийся почти под правым глазом. — Здравствуйте, — Юра подошёл ещё ближе, и наконец-то Мамедов-старший узнал его. Он вдруг улыбнулся, и Юрка заметил, что два боковых зуба у соседа отсутствовали. Смотрелась такая улыбка в полутьме — один из дворовых фонарей так неудачно перегорел именно сегодня — жутковато.              — Юрка, ты ли это? Вон как повзрослел. Сколько ж лет прошло? Пять, наверное, так точно. А то и все шесть. Привет, — он протянул ему руку, и Юрка пожал её, мысленно радуясь, что к Мите вернулся отец.              — Да-да, я, дядя Ильмар.              Мужчина покачал головой, разрывая рукопожатие.              — Митька мой тоже вымахал. А нас вот… — он на секунду запнулся. — Домой наконец-то отпустили.              — Вы — Герой, — Юрка сказал те же слова, которые когда-то говорил Васе Петлицыну, и вновь подумал, что Васька-то отца так и не увидит больше.              За такими мыслями пришли другие: а где же сейчас эти ребята? Удалось ли Олежке побороть картавость и вступить в пионеры? Стали ли Шамов и тот же Петлицын более ответственны?              Жаль, что Юрка об этом не узнает.              — Я очень рад, что Вы живы, — добавил он к ранее сказанному. Ильмар благодарно улыбнулся.              — Спасибо, Юр. И я тоже очень рад. Поэтому мотай на ус: береги то, что имеешь. Любой ценой.              Юрка кивнул, однако уголки его губ так и не приподнялись в ответной улыбке.              Легче сказать, чем сделать, потому что то, единственное, что давало ему капельку счастья, делало его целым и подвижным — он сохранить не смог. Как бы не старался.              Хотя отчасти виноват был не только он один. Володя ведь не приложил больше усилий, чтобы они смогли встретиться или чтобы дать им второй шанс.              Юра ведь не мог тащить всё на себе в одиночку.              Он старался, но не получилось. Устал бороться. И нужно ли бы осуждать за это самого себя?              Февраль пролетел очень быстро. В марте Юра снова встретился с Анечкой. Он позвонил ей, как только мать собрала все необходимые документы.              Они договорились пересечься в сквере неподалёку от института, в котором училась Кошелева.              — Я поговорила с мамой насчёт разрешения на выезд, — сказала она, когда забирала серую картонную папку с необходимым пакетом бумажек внутри, — она не против помочь, но единственная загвоздка в том, что очень близкий друг нашей семьи, работающий в КГБ, сейчас находится в отпуске. И вернётся на службу только в начале апреля. Если всё отлично, а я даже в этом не сомневаюсь, то уже в начале мая вы сможете уехать из СССР. Надеюсь, ничего страшного в этих сроках нет?              Юрка помотал головой.              — Нет, это очень здорово, что твоя мама готова помочь, спасибо, — он полез в карман зимней куртки — март ещё был холоден по погоде — и выудил оттуда лист. — Вот, примерный репертуар, который я запланировал. Может, послушаешь, может, что не понравится, ты мне тогда скажи сразу.              — Юр, — Аня хохотнула, — я в этом совсем не разбираюсь, — однако лист взяла и спрятала его в карман сумки, — и, вообще, полностью доверяю тебе. Но обещаю, что послушаю. Спасибо! Ох, — она была вся в волнении, — даже не верится, что осталось две недели — и я уже буду в другом статусе.              Юрка на это только лишь улыбнулся. Он видел, как Аня светилась счастьем и даже был рад тому, что она встретила человека, которого полюбила.              И который наверняка любил её в ответ.              Юрка надеялся, что когда-нибудь и ему так повезёт.              Ведь в любви есть не только тёмные стороны.              Две недели пролетели точно так же, как до этого прошли первые два месяца восемьдесят девятого.              Погода устаканилась, и в день Аниной свадьбы было даже по-весеннему тепло, словно погода радовалась за невесту.              Всё утро Юрка прихорашивался перед зеркалом, поправлял костюм, который совместно с мамой присмотрел по случаю торжества.              Когда настала очередь галстука, руки вдруг замерли. Так некстати вспыхнули, словно свет в темноте, воспоминания:              «— Ну что вы, Юрий Ильич, прошли пионерию, а галстук по наитию завязывать так и не научились.       — Хорошо, что теперь у меня есть ты, не нужно беспокоиться об этом».              Но теперь Володи не было. Пальцы сжали чуть грубую ткань аксессуара. А ведь галстук Юрка до сих завязывать не научился.              — Давай помогу, — мама остановилась рядом с ним в коридоре.              — Может, лучше без него? — неуверенно пробормотал Юрка. С галстуком возникли ненужные ассоциации.              — Ну как это на свадьбу и без галстука? Не положено.              Юрка закатил глаза, но позволил матери помочь с раздражающей его вещью, которая всегда напоминала удавку.              Будь то пионерский галстук или обычная классика.              Ресторан «Арагви» находился в самом центре Харькова. Это было двухэтажное роскошное здание, в котором часто обедали знаменитости или важные политические деятели, посещающие город. «Арагви» славился очень вкусной грузинской кухней, и многие стремились попасть в ресторан хотя бы раз в жизни.              Юрке ещё не доводилось бывать в столь дорогих заведениях, и он даже чуть занервничал, когда ноги принесли его к массивным дверям. Выдохнув, он, прижав букет белых хризантем, которые стоили немалое количество денег в это время года, открыл дверь и прошёл внутрь, тут же оказываясь в суетливой, но довольно дружественной атмосфере.              Аня пригласила его к пяти часам вечера, и зал уже заполнили гости. Юра сдал пальто в гардероб, одёрнул пиджак, и Аня его увидела и тут же махнула рукой.              Юра подошёл к ней и к её жениху.              — Привет, поздравляю вас с бракосочетанием, — он протянул букет невесте, затем пожал руку Виталия.              — Виталь, это Юра, пианист, о котором я тебе говорила. Юра, — она вся светилась от счастья и жалась к своему мужу, будто не трогала его целую вечность, — это теперь уже мой муж — Виталий.              После обмена любезностями Аня показала Юре его место за столом, а затем указала на сцену, где стояло пианино.              В зале находился тамада грузинского происхождения, руководящий процессом, и Юрка уточнил у него детали собственного выступления.              — Не переживай, дарохой, — сказал он с сильным акцентом, в которым были смешаны и украинский, и грузинский говоры, и похлопал Юрку по плечу, — я буду подавать тебе сихналы.              Юрка занял место с краю и даже порадовался, что ему предоставили столь удобное расположение. Его соседями оказалась пожилая пара, но Юрка ничуть не огорчился этому факту: заводить лишние знакомства на чужой свадьбе он не хотел.              Интерьер «Арагви» поражал. Сочетание ослепительно белого с благородным золотом и небесно-голубым оттенком вкупе со светильниками, стилизованными под свечи, и «кружевами» ограждений привносило в общую атмосферу ещё больший дух празднества. Обстановка вокруг располагала к веселью, и, в конце концов, Юре удалось расслабиться. От выпивки он предусмотрительно отказался, но зато с удовольствием отведал шашлыка и из баранины, и из свинины, а также попробовал люля-кебаб в сочетании с овощным блюдом «Аджапсандали». В перерывах между конкурсами играл на пианино, выкладывался на максимум, на который мог. Многие выходили танцевать под медленные композиции, и Юрка даже иногда слышал аплодисменты.              В конце торжественного дня Аня и Виталик выразили благодарность Юре за столь красивое исполнение каждой композиции, и хоть Юрка и знал, что в некоторых моментах чуть сплоховал, всё же ему очень польстило, что его находят талантливым.              И каждый раз, когда ему это говорили, старая обида на Вишневского и слово «бездарь» из уст экзаменационной комиссии становилась бледнее, а Юрка всё больше и больше обретал уверенности в себе.              И он также по-прежнему был благодарен Володе за то, что тот поверил в него тогда, когда сам Юрка перестал верить в себя и свои возможности.              Ещё через три недели после свадьбы — а это уже была вторая половина апреля — семье Коневых пришло долгожданное письмо с разрешением на выезд.              И после этого всё закрутилось, словно ураган ворвался в жизнь Юрки: родители тут же стали разбираться с работой, мама нашла покупателей на дачу, на квартиру и на машину, начались споры о нужных и ненужных вещах.              В один из дней, когда Юра вернулся от Вани — он ездил к нему, чтобы отдохнуть от «будней» переезда, он застал родительский спор:              — А я говорю тебе, что там нам эта старая, потрёпанная ёлка ни к чему, — отец уже явно был на взводе. Все эти дни все члены семьи Коневых, в принципе, находились, как на пороховой бочке.              — Ну как это ни к чему, Илья? А как же нажитое! Ну!              — Тамара, — гневно прорычал глава семейства, — нам не нужно тащить эту старую рухлядь туда. Давай оставим это для новых жильцов.              — Хорошо-хорошо, тогда я лучше всё это выкину, — мама всплеснула в таком же гневе руками и отложила короб с новогодними причиндалами в сторону дивана. Вся комната уже была заставлена коробками.              — Опять спорите, — вздохнул Юрка, подумав о том, что хочет поскорее оказаться в Германии. Эти споры о переезде изрядно выматывали. Из родительской спальни только и доносилось: «это надо и это надо» — исходившее от матери.              В собственной комнате тоже царил кавардак: коробка на коробке. Юрка уже почти собрал свои вещи. Осталось ещё содержимое стола, к которому Юрка до последнего не хотел прикасаться.              Но откладывать больше было нельзя.              Юрка, вздохнув, опустился на колени и выдвинул нижний ящик со старыми конспектами и другим, ненужным хламом.              Начал вытаскивать всё на голый пол — мать уже свернула ковёр — пока не наткнулся на то, что так хотел забыть.              Володины фотографии.              В горле встал ком. Они ярко напомнили ему о человеке, которого он не видел вот уже почти три года.              В голову полезли совершенно ненужные, отвлекающие от задуманного, мысли: а каким он стал теперь; поправляет ли по-прежнему свои очки, когда нервничает; улыбается ли так же тепло, как раньше; играет ли на гитаре, когда грустно?              Юрка прикрыл глаза. Вопросы, звучащие в голове, так и останутся вопросами.              Уже через некоторое время его встретит новая страна, новые устои и новые люди.              И, честно, Юрка хотел затеряться во всём этом новом, чтобы не возвращаться к старому.              Пальцы бережно обхватили фотографии. Как бы не было больно, всё же Юрка ловил себя на мысли, что ему всё ещё нравится смотреть на Володю. И что он всё ещё ощущает эту тягу.              Несмотря на расстояние и прочие факторы.              Юрка вытащил снимки из ящика. Они были чуть пыльными, но Конев бережно стряхнул с них сухие серые частицы.              Володя ему улыбался. Хотя бы с фотографий.              Что с ними делать — Юрка до конца не решил. Выкинуть, порвать и сжечь — у него бы не поднялась рука. Тем более сейчас, когда эмоции немного улеглись.              Забрать с собой?              Но он вроде как хотел начать новую жизнь без… Напоминаний о старой.              И в то же время понимал, что что-то будет ему напоминать о том времени. Что-то неизменно останется с ним.              И фотографии точно не станут тяжёлым грузом.              Внезапно по квартире раздалась трель.              Юрка вздрогнул и быстро спрятал фотографии в одну из папок, где лежали важные бумаги. Вскоре ему ещё предстоит забрать документы из консерватории. И это было единственным, что тяготило: расставаться с мечтой не хотелось.              — Юр, — внезапно раздался голос матери, — тут пришли пианино посмотреть.              Конев перевёл взгляд на музыкальный инструмент, что было с ним в течение многих лет. Пианино видело достаточно: и Юркины взлёты, и его падения, и слёзы, и счастливую улыбку. Оно было ему другом в тяжёлые времена и хорошим слушателем в светлые дни.              Расставаться было грустно. Но пианино в ГДР они точно взять не могут.              Постучавшись, в комнату вошла мама в сопровождении молодой женщины и маленького мальчика, робко разглядывающего уже почти голую комнату. Различные плакаты с музыкальными группами были сорваны, какие-то заметки на стене — тоже. Письменный стол так же пустовал, как и шкаф.              — Вот, смотрите, — мама прошла в центр и рукой указала на пианино.              — Федя, не бойся, — молодая женщина-блондинка с роскошной косой, заплетённой на макушке, чуть подтолкнула сына, — сядь, сыграй что-нибудь.              Федя — мальчик невысокого роста с такими же белокурыми прямыми волосами — стеснительно прошёл и сел за инструмент, однако не спешил исполнить партию.              Тогда Юрка счёл своим долгом помочь ему. Он подкатил другой стул к Феде, доброжелательно улыбнулся ему, сел рядом, тут же заводя диалог:              — Давно играешь?       Федя тихо ответил:              — Два года.              Юрка кивнул с дельным видом.              — А я уже десять лет за инструментом, — чистые детские глаза с восхищением посмотрели на Юрку. — Хочешь, — продолжил Юрка, — покажу тебе мастерство.              Федя утвердительно закивал, и Юрка наиграл для него несколько композиций.              — Вот, смотри, здесь можно вот так, — он надавил на одну клавишу, затем на другую, и Федя постепенно расслабился, втянулся и даже сыграл что-то лёгкое, под силу его возрасту.              В конце концов, Юрка своей игрой убедил купить для Феди пианино.              — Заберём завтра, хорошо? — проговорила Федина мама. — Я оставлю задаток, чтобы никто больше не смотрел инструмент.              — Береги его. Оно может быть лучшим другом, — напоследок сказал Юрка Феде, ласково погладив крышку музыкального инструмента, чувствуя некоторую грусть от предстоящей разлуки.              А Федя пообещал ему сберечь инструмент.              Перед майскими праздниками рано утром в квартиру Юрки внезапно нагрянула Полина. Дома была только мама и сам Юра, и когда Конев открыл дверь, то обомлел: вид Клубковой оставлял желать лучшего. Полина с синяком на щеке, заплаканная, с дорожной сумкой на плече стояла, словно потерянная.              — Юр… — выдохнула она, и Конев тут же затащил её в квартиру. Её дорожная сумка соскользнула на пол, а Полина, уткнувшись в плечо друга, разрыдалась.              На эти рыдания в коридор вышла ничего не понимающая мама.              — Юр, что случилось? Кто эта девушка? — уточнила она. Полина отодвинулась от Юрки и утёрла лицо, размазывая мокрые дорожки по щекам.              — Простите, я… — она заикалась от плача. — Я… Я — Полина. Юрина подруга. Из… Извините, что я так ворвалась. Просто мне… Некуда пойти прямо сейчас, — она снова разрыдалась, а мама вдруг кинулась к ней, тут же обняла за плечи.              — Ну-ну, деточка, успокойся. Разувайся и пойдём на кухню. Юра, не стой столбом, подготовь стакан с водой.              Юрка сразу умчался на кухню, пока Полина оставляла вещи в прихожей. Затем она вместе с мамой пришла на кухню.              — Меня Тамар Замировна зовут, но здесь кличают Тамара, — Юрина мама усадила Полину за стол, Юра поставил стакан воды перед ней.              — Спасибо… — проговорила она и отпила половину.              — Может, ты голодна? — спросила Тамара.              Полина мотнула головой.              — Нет-нет.              — Тогда чай?              Клубкова секунду посомневалась, но потом ответила:              — Да, чай можно.              Тамара Замировна оставила молодых людей наедине, и Юрка поставил чайник. Пока тот кипятился, Конев сел рядом с Полиной и дотронулся до её скулы.              — Что случилось? Кто это тебя так?              Полина чуть всхлипнула. Её глаза очень опухли и капилляры в глазном яблоке лопнули, покрывая его поверхность кровяной сеточкой.              — Отец, — выдохнула Клубкова. — Он… Он… Случайно узнал, что я… Встречаюсь… — она понизила голос до еле слышного шёпота, — со Светой.              Юрка знал об отношениях Полины с той девушкой, что была на Новый год у Вани дома.              — И он был в гневе. Сказал, что я больная и мерзкое отродье. И ударил меня… — она снова всхлипнула, глаза опять наполнились влагой. Сердце Юрки налилось жалостью к Полине. — Хотя что я ожидала от мента. Он никогда особо не отличался лаской, — она остервенело начала утирать нос рукавом длинной кофты, Юрка тут же дал ей полотенце, — спасибо, — протараторила Полина. — Он сказал, чтобы я убиралась из дома. А самое ужасное то, что мать его поддержала. Видел бы ты презрение в их глазах. А ещё они, вероятнее всего, запретят мне общаться и видеться с Настей. А я в ней души не чаю, она же моя младшая сестра, — Клубкову снова захватили рыдания, и Юрка позволил ей облокотиться на своё плечо.              Ему было бесконечно грустно от того, что родители не могли принять собственных детей. Ни в случае с Володей, ни в случае с Полиной. И отчего-то Юрка был уверен, что его собственные тоже не смогли бы смириться с тем, что их сын не такой, как все.              — Если хочешь, ты можешь остаться пока у нас. До нашего отъезда ещё две недели.              Полина чуть успокоилась, отодвинулась от Юрки и улыбнулась мокрыми губами.              — Вы извините, что так неожиданно ворвалась. Вы тут на сумках, а я… Нет, я в общежитие пока пойду к Свете, там с комендантом договорились за меня. А вообще, Юр, я ещё и попрощаться пришла. Я уже давно думала к тётке в Башкирию рвануть. Она меня лучше родной матери понимает.              Юрка почему-то ощутил ещё большую грусть.              — Вот как… — протянул он. — Я в Германию, ты в РСФСР… Потеряемся теперь?              Полина улыбнулась с печалью на губах.              — Да что ты, Юрка, нам с тобой нельзя теряться. Я тебе оставлю адрес и телефон тётки. Как обживётесь в Германии, напиши мне или позвони. Даже если я не буду у неё жить, она обязательно передаст мне письмо. Я её предупрежу. Не волнуйся, я не позволю нам затеряться.              От этого Юрке стало чуть спокойнее. Полина была для него оплотом, близким человеком, и терять её, как Володю, он не хотел.              После майских праздников Юрка забрал документы из консерватории и характеристику о прослушивании почти двух курсов специализации «Фортепиано».              Напоследок он встретился с Ваней и понял, что не испытывает такой грусти от расставания с ним, как с Полиной.              — Ты хороший человек, Юр, — они стояли на балконе и смотрели на прощальные лучи уходящего солнца. На улице было очень тепло, деревья распускались заново. — Надеюсь, ты найдёшь своё место в Германии, — Новиков усмехнулся, — думаю, что адресами обмениваться не будем.              — Да, — тут же кивнул Юрка. — Останемся друг у друга приятным воспоминанием. Спасибо тебе, Вань, — он помолчал, — за всё.              Конечно, Юрка не вылечился от своей привычки думать о Володе, но смотря сейчас вдаль, на горизонт, чувствовал, как боль всё больше и больше притуплялась.              Уезжали из СССР в день, когда Юре стукнуло девятнадцать. С самого утра моросил дождь, словно Харьков плакал о том, что потеряет одну семью.              В аэропорту было суетливо. Юрка думал, что впервые окажется в салоне самолёта, и от этого ему стало даже волнительно.              Он сновал по залу ожидания, а когда объявили посадку на их рейс в Минск — они летели с пересадками до Берлина — Юрка даже вздрогнул, не веря, что его жизнь за такой короткий промежуток времени приняла крутой оборот и изменила курс.              Осталось только вписаться в её новые рамки.              После посадки в самолёт и его взлёта, Юрка смотрел вниз: под ними как раз сейчас расстилался железнодорожный вокзал. Карие глаза разглядывали мелкие предметы на земле, и Юрка даже не подозревал, что в этот момент на пятую платформу прибыл поезд «Москва-Харьков», что из последнего, душного вагона в такой прохладный и промозглый майский день вышел, озираясь по сторонам, молодой человек.              Юрка не знал, что этот молодой человек поднял голову к пасмурному небу, замечая улетающий самолёт, который с каждой секундой превращался в маленькую точку.              Юрка не знал, что взгляд чужих глаз пристально разглядывал стальную птицу в небе, но потом, будто сняв оцепенение, молодой человек, поправив рюкзак на плечах, отправился в нужную ему сторону.              И Юрка совершенно точно не знал, что этим молодым человеком был Володя Давыдов.