С любимыми не расставайтесь

      Ольга Леонидовна слушала противный голос Вишневского, когда Володя появился на пороге её приоткрытого кабинета. Рядом со входом стояла Ирина, потирающая лоб. Эмоции на лице у вожатой первого отряда отсутствовали.              — Вы знаете, что я сделаю? Об этом узнает мой отец! Я всё ему расскажу! Всё! И как вы нас тут заставляете пахать с утра до ночи и какой сброд пускаете в лагерь!              Володя приподнял одну бровь, удивляясь тому, как этот наглец смеет говорить такие слова. И кто это сброд, Юра?              — Алексей, — Ольга Леонидовна попыталась наладить разговор с примирительными интонациями, — не нужно так горячиться. Конев уже сегодня поедет домой. А по поводу общественных работ — таковы правила лагеря. Вы у нас не первый раз, уже должны знать, что это такое.              Вишневский фыркнул и скрестил руки на груди.              — Я надеюсь, конфликт улажен? — уточнила Ольга Леонидовна, видя, что пионер не намерен продолжать былую тему.              Алёша посмотрел на женщину исподлобья, и Володя, даже не лицезрея его взгляда, мог смело сказать, что в глазах Вишневского плескалось подростковое упрямство.              — Я могу идти? — по-хамски вопросом на вопрос спросил Вишневский. Ольга Леонидовна поджала губы, но медленно кивнула, похоже, больше не собираясь спорить с молодым человеком.              А вот Володю такой расклад не устраивал. Он сделал шаг назад, обратно в коридор, а затем быстро вышел на улицу, чтобы дождаться Вишневского там.              Тот явился через секунду. С разбитым носом, в ноздрях которого торчала ватка, и слишком довольным противным лицом он спустился по порожкам. Тут-то Володя его и схватил за грудки, прижал к задней стенке здания и злостно пророкотал, словно отголосок отдалённой грозы:              — Ещё раз увижу тебя рядом с Юрой, Алексей, пеняй на себя. Чтобы ты больше не смел к нему подходить на пушечный выстрел. И не смел открывать рот в его сторону.              Глаза Вишневского — зелёные, как у Володиной мамы, — стали выпученными и налились толикой страха.              — Чего? — прохрипел он. — Ты кто такой, вообще?              Володя нахмурился. Такое панибратство ему было не по душе. Алёша мог дерзить кому угодно, но только не ему.              — Во-первых, Вы, а не ты. Мы с тобой не приятели. Я — вожатый, ты — пионер. Проявляй должное уважение. И не только ко мне, а ко всем страшим, — локоть Володи находился недалеко от горла Вишневского. — А во-вторых, оставь Юру в покое. Узнаю, что ты его цепляешь, поверь, мало тебе не покажется.              Вообще, Володя ещё никогда в жизни никому не угрожал, да и не был уверен, что смог бы сделать что-то плохое другому человеку, но иногда в фильмах было достаточно напустить на себя слишком суровый вид, чтобы в твои слова поверили.              Вишневский вскинул брови, но страх из глаз никуда не исчез.              — Да ты кто такой? — вновь проверещал он тонким голосом, и Володя скривился. Голос у Алексея так и не сломался. — Ты знаешь, кто мой отец? Да он… — Володя на автомате прижал локоть сильнее к телу Лёши, чем изрядно напугал пионера, потому что тот вмиг замолчал.              — Мне плевать, кто твой отец, — прорычал Володя, сам удивляясь такой прыти. Но ему казалось правильным — защитить Юру, потому что больше защищать Конева было некому. — А я из Москвы приехал. И уж точно имею больше власти, чем ты здесь. Смекаешь? — искусство ведения переговоров, как дисциплина, очень помогала Володе объяснять вкрадчиво и доходчиво мысль своему собеседнику. Вишневский сглотнул, и Володя уже знал, что победил. — Надеюсь, мы всё прояснили? — спросил Давыдов, отходя в сторону. Он думал, что его заест совесть за неподобающее поведение, но та молчала в тряпочку. Видимо, Вишневский и правда заслужил такой взбучки.              Алёша ещё таращился на Володю с секунду, как олень посреди дороги на фары автомобиля, а затем очень медленно, едва заметно кивнул.              Он не проронил ни слова и попятился от Володи подальше. И только оказавшись на безопасном расстоянии, он презрительно выплюнул:              — Твоего Конева уже сегодня здесь не будет.              Володя скрестил руки на груди, чтобы казаться ещё более зловещим, чем раньше.              — Это мы ещё посмотрим.              Разговор с Ольгой Леонидовной предстоял не из простых. Это Володя понял, как только вновь оказался на пороге её кабинета. Внутри по-прежнему находилась Ирина и, похоже, тоже пыталась исправить ситуацию:              — Ольга Леонидовна, Юра хороший мальчик. Ну давайте дадим ему шанс…       Старшая воспитательница посмотрела на Орлову неодобрительным взглядом.              — Ирина, драка в уважаемом пионерском лагере — показатель того, что Конев нехороший пионер. Пионеры себя так не ведут.              Ирина вздохнула. Володя решил взять всё в свои руки. Что ж, зря он, что ли, на дипломата учится?              — Ольга Леонидовна, — прошёл чуть ближе, поравнялся с Ириной, — я думаю, что Вы немного несправедливы к Юре, — говорить такое старшей воспитательнице, человеку, который напишет в будущем Володе характеристику, было крайне опасно. Но в это мгновение Володя уже наплевал на то, что могут написать на бумажке. Строчки не изменят его решения. Он обязан заступиться за Юру.              Ольга Леонидовна, сидящая в кресле, переключила острый взгляд на Володю. Тот слегка стушевался, но остался стоять, выпрямив спину, потому что должен учиться вести переговоры.              — С чего бы вдруг, Володя? Все мы прекрасно видели последствия поведения Конева. Как бы там ни было, а устраивать драку он не имел права.              Володя кивнул.              — Не имел. Вы правы, — первое правило: умаслить собеседника, — но он защищал свои интересы. Вишневский имел неосторожность оскорбить Юру, за что получил вполне заслуженное наказание.              Тонкие брови Ольги Леонидовны выгнулись дугой.              — То есть ты считаешь, что драка — это заслуженное наказание?              Володя качнулся с пятки на носок, размеренно обдумывая свои следующие слова. Он не должен был вызвать гнев старшей воспитательницы, как и не должен был позволить ей полностью встать на сторону Вишневского.              — Я считаю, что иногда, когда слова не помогают, доходчиво можно объяснить собеседнику только грубой физической силой. Есть такая категория людей: пока их не стукнешь, до них не дойдёт. Вишневский как раз из таких. Я не раз был свидетелем того, как Алексей постоянно задевал Юру, в то время как сам Юра старался не обращать на него внимания. Но, знаете, назойливый комар под ухом, в конце концов, надоедает. И терпение лопается.              Взгляд Ольги Леонидовны, казалось, стал ещё острее. Но Володя видел — шестерёнки в её мозгу начали работать усерднее. Она молчала довольно долго. Ирина рядом дышала чуть глубже, очевидно от лёгкого волнения за своего же пионера.              — Это всё равно не оправдывает Конева, — в итоге выдала старшая воспитательница. Володя спрятал руки за спиной и сцепил их в замок. Большие пальцы потирали друг друга в нервном напряжении, а их хозяин пытался найти ещё слова, чтобы помочь Юре остаться в лагере.              — Дайте ему шанс. Один, — с волнением проговорил Володя. — Я… — такое, конечно, говорить не стоило, но это была его единственная возможность: — Я буду следить за ним. Лично. Под мою ответственность. Будет ходить на мой кружок. Помогать.              Кажется, Володя только что подписал себе приговор. Как… Как можно было брать ответственность за взрослого парня, который на каждом шагу встречал беду? А если Володя не уследит… Если Юре будет всё равно на то, что за него кто-то отвечает?              Очень… Опрометчиво. Но слов обратно не возьмёшь.              Ольга Леонидовна по-прежнему выглядела недовольной, однако, откинувшись на спинку кресла, неожиданно сказала:              — Ну хорошо, Володя. Очень уж ты убедительный молодой человек. Но только под твою личную ответственность. Ещё один промах — Конев уезжает, а у тебя будет такая характеристика, что партия, если ты туда собираешься, тебе не светит. Ты в ответе за этого пионера отныне.              Володя сглотнул. Жёсткие условия, но… Но нужно было соглашаться и на них, пока появился шанс. Он не спустит с Юры глаз, а ещё постарается ему вразумительно объяснить, что не нужно делать лишних телодвижений до конца смены.              — Хорошо, — чуть тише прежнего тона ответил Давыдов. Возможно, зря он вступился за Юру, поставив на кон свою судьбу с партией, но переговоры уже совершены и обратно повернуть нельзя.              Придётся подстраиваться под новые условия.              Выйдя из кабинета старшей воспитательницы вместе с Ириной, Володя выдохнул. Напряжение покинуло его тело, и теперь дело оставалось за малым — найти Юру и сообщить ему радостные новости.              На улице Ирина на секунду его остановила:              — Вот это да, Володь, — восхищённо проговорила она, — ты молодец. Хорошо, что Юра останется. Он, правда, хороший парень. Просто… Просто вечно что-то не так. Но, может, с тобой он станет чуть ответственнее?              Володя пожал плечами. Пока он не мог утверждать такое, потому что Юра был для него неизведанной планетой. И есть ли жизнь на этой планете — Володе ещё предстояло узнать.              — Может быть, — протянул Володя, — а потом следом спросил: — Ир, а в какой комнате живёт Юра? Я его отправил в корпус, сказал, что позже найду.              — Во второй. Скажи ему, чтобы на ужин не опаздывал.              Володя кивнул и, поблагодарив коллегу, отправился в сторону корпусов. Сначала он зашёл в свою комнату, чтобы взять личную аптечку, потому что мельком заметил, что костяшки Юриных пальцев от несильного удара были сбиты, а затем оказался возле корпуса старших отрядов.              Он слегка волновался, пока поднимался по чуть разбитым ступеням, и всё думал, какая же реакция будет у Конева. А может, он хотел домой? Может, всё-таки зря Володя полез в это?              Дверь второй комнаты, окрашенная в коричневый цвет, показалась сразу. Она была чуть приоткрыта, и от этой щёлочки по коленям тянулся сквозняк, чуть щекоча их невидимыми пальцами. Володя на секунду остановился и робко коснулся костяшками дерева.              Ответом ему послужила тишина. Тогда Володя рискнул и приоткрыл дверь немного шире, просовывая голову внутрь. Юра обнаружился лежащим на кровати. Его руки покоились под головой, ноги вытянуты в полный рост, а глаза закрыты. Казалось, он спал, и Володя вдруг неосознанно залюбовался им. Лицо Конева на удивление уже не обладало мальчишескими чертами, а выглядело вполне взрослым. Немного веснушек на переносице украшали прямой нос, непослушные волосы растрепались по подушке.       Юра, действительно, был очень милым.       Володя открыл дверь ещё шире — и та скрипнула, а глаза Юры открылись, и он уставился в потолок, совсем не обратив внимания на Володю.              — Юра? — тихо позвал его Давыдов, сделав шаг к кровати. Карие глаза тут же встретились с Володиными серо-зелёными. Юра высунул руки из-под затылка и чуть приподнялся на локтях, а потом и вовсе принял вертикальное положение, уступая Володе место на кровати.              На секунду Володю охватили сомнения: стоило ли так близко садиться к чужому человеку. Он боялся показаться слишком… Навязчивым. Но почему-то о Юре хотелось заботиться с первых секунд.              Поборов неловкость в себе, Володя всё же опустился на свободное место и тут же положил аптечку на коленки, замечая нахмуренное выражение лица пионера.              Они молчали. Володя поправил очки по привычке, испытывая жуткое стеснение, находясь рядом с этим молодым человеком, Юра же перевёл взгляд на свои костяшки. Володя тоже скосил глаза на них. А потом и вовсе позволил себе вольность: взял Юру за руку. Первое, что он испытал при прикосновении — невероятное спокойствие. Рука Юры отдавала толикой грубости, но всё же в ней больше присутствовала мягкость, а ещё она была слегка холодной, что даже понравилось Володе, потому что у самого Давыдова руки всегда отдавали теплотой.       Интересный контраст.              Следом за спокойствием отчего-то возникло желание как можно дольше держать Юру за руку. Желание одновременно и пугало, и притягивало своей таинственностью.              Володя не спешил отпускать Юрину руку. Вертел из стороны в сторону, делая вид, что оценивает масштабы раны, но на самом деле испытывая невероятный трепет внутри себя от этого касания.              А ещё от того, что Юра от него не отшатывается. Что Юра разрешает ему держать себя.              Это… Волновало.              — Нужно обработать, — голос Володи был таким же спокойным, как и он сам. Юра совсем не возражал.              Пока Володя проводил нехитрые манипуляции, Конев всё это время наблюдал за ним. Давыдов прямо-таки ощущал вопросительный взгляд пионера и старался держать усмешку при себе.              Касаться Юры оказалось до одури приятно. Володя старательно обрабатывал каждую костяшку, не понимая, что с ним происходит.              Той тяги, которую он испытывал к Вове, к Юре попросту не было. И поэтому Володя терялся в своих ощущениях. Это было что-то вроде заботы от старшего брата? Ведь Володя вырос в семье один, защищать ему было некого, а тут Юра… Столкнувшийся с несправедливостью.              А Володя больше всего на свете ненавидел несправедливость. И всегда старался исправить её, если владел достаточным потенциалом.              Все движения Володи сопровождались молчанием. Он только слышал чуть сбившееся, редкое дыхание Юры, и списал это на волнение от действий самого Давыдова.              Всё же момент, происходивший между ними, походил на что-то… Интимное и очень личное.              — Спасибо — ошарашено произнёс Юра, разглядывая свою обработанную руку, пока Володя выкидывал остатки мокрой ватки в мусорку. Давыдов махнул рукой, считая, что это меньшее, что он мог сделать. Юра старательно не смотрел на него: его карие глаза водили по комнате, но потом Юра резко вскочил и подошёл к шкафу.              — Что ты делаешь? — удивлённо спросил Володя.              Юра, обернувшись через плечо, с самым серьёзным выражением лица ответил:              — Как — что? Пакую чемоданы. Ты же слышал Ольгу Леонидовну…              Ах да. Володя совсем забыл сообщить главную новость.              — Ты никуда не едешь, — тут же отчеканил Давыдов и ощутил волну смущения, вспоминая разговор со старшей воспитательницей. Пришлось даже отвести взгляд в сторону окна. Солнце клонилось к закату, и его тёмное-жёлтые лучи попали в стёкла Володиных очков, что заставило Давыдова повернуться обратно к Юре.              — Почему? — на лице Юры проступило недоумение.              Володя опять поправил очки. Занервничал, потому что не знал, как Юра отнесётся к тому, что Володя встал на его сторону.               — Я вступился за тебя. Объяснил всю ситуацию. В общем, Ольга Леонидовна, конечно, была не в восторге, потому что Вишневский орал, что всё обязательно доложит папочке, но тебя решили из лагеря не выгонять. Однако поставили одно условие… — Юра закатил глаза. У Володи перехватило дыхание. Неужели не нужно было лезть?              — И какое же? — раздражённо выдохнул Конев, теребя в руках хлопковую рубашку синего цвета.              Володя глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, и выдохнул со словами:              — Тебя поручили мне. Так что до конца смены я отвечаю за тебя, — он внимательно и серьёзно посмотрел на Юру. — Если хоть один косяк, мне напишут такую характеристику, что потом меня ни в какую партию не возьмут.              Юра не сдержался и фыркнул.              — А у тебя, значит, в планах вступить в партию?              Брови Володи смешно взметнулись вверх, лоб слегка наморщился от этого движения.              — Конечно, — воскликнул Володя, — а у тебя разве нет таких стремлений?              Юрка смотрел на него с поджатыми губами. В его глазах так и читался весь скептицизм.               — У меня? — даже голос содержал эту эмоцию. — Никогда не грезил о партии.              Володя кивнул. Почему-то он даже не удивился этому. Выглядел и вёл себя Юра точно не как завещал товарищ Лазарь Шацкин. Но свою позицию пояснить был обязан:              — Просто без партбилета ты не получишь хорошей работы, никуда не съездишь. Наша политсистема, конечно, уже давно изжила себя, устарела, и я бы многое в ней изменил, но… Пока она работает, нужно же ведь хвататься за любую возможность.              Только сказав это, Володя понял, какую оплошность допустил. Он ведь признался чужому человеку в том, что считает систему правления неидеальной! А о таком не то что говорить опасно, о таком даже думать не стоит! Но отчего-то смотря на Юру, Володе хотелось выложить все карты. Разговор давался ему… Легко и непринуждённо.              — Только, — Володя огляделся по сторонам, как будто их прослушивали, и понизил голос, когда говорил: — Это всё между нами. Не при Сталине живём, конечно, но сам понимаешь…              Юрка кивнул. У Володи отлегло.              — Хорошо, товарищ Давыдов, — вдруг подразнил Юрка. И сердце у Володи как-то странно дёрнулось от этого… Слегка заигрывающего тона. Юрка был таким простым и таким беззаботным, что Володя даже не смог долго держать грозный взгляд: губы сами по себе расползлись в улыбке.              А Володя ведь практически не улыбался, пока находился здесь всю эту неделю. Его лицо было более сдержанным или уголки губ чуть подрагивали, но чтобы подарить кому-то такую широкую улыбку… В общем, Юра сумел вытянуть из товарища Давыдова такую эмоцию.              Между ними снова повисло молчание. По-хорошему, Володе нужно было встать и пойти, тем более близилось время ужина, а Лена наверняка уже обыскалась своего коллегу, но что-то упорно заставляло его сидеть на месте. Словно кровать Юры оказалась вымазана клеем, и теперь Володя не мог подняться с неё. Как и оставить Юру в одиночестве.              Володе хотелось спросить что-нибудь ещё. Хотелось послушать Юрин голос. И он не придумал ничего лучше, как задать довольно личный вопрос:              — Скажи, — интонации были тихими и немного стыдливыми, будто Володя залез в чужое бельё, хотя по сути так оно и было, — почему он так назвал тебя? Ты разве еврей?              — По матери, — бросил Конев. Володя нахмурился.              — Но как Вишневский узнал об этом? Ты же… Ты же вылитый русский. И фамилия, и имя у тебя соответствующие.               Юра пожал плечами.              — Наверное, что-то разглядел в душе.              Володя вскинул брови. Что значит в душе? Взгляд Давыдова неосознанно прошёлся по телу Юры, и Володя зачем-то представил его под тёплыми струями. Правда, пока в одежде. Пришлось нахмуриться, чтобы отогнать видение.              — Возможно, ты не знаешь, — вполголоса продолжил Юрка слегка растерянным голосом, но потом взял себя в руки и даже позволил насмешливости зазвучать в следующих словах: — У евреев есть одна семейная традиция. Когда младенец рождается… — но тут Володя вскинул руку, останавливая поток будущих объяснений, потому что до него дошло, во что Конев собирается его посвятить.              Стало жарко. То ли от духоты в комнате, которой на самом деле не было, то ли от собственных мыслей. Стоило Юре сделать намёк — как фантазия Володи сработала быстрее, чем хирург делает надрез на коже. Володя был бы рад её прогнать, да только вот не получалось совсем.              — Я понял, — взволнованно ответил он, не пряча смущения, и надеялся, что хотя бы щёки его остались так же бледны, как и до этого. — В любом случае, — продолжил Володя, чтобы заполнить тишину и не дать собственной фантазии хода, — это не дело ума Вишневского. И никто не давал ему права кричать такие слова во всеуслышание. Я, конечно, — Володя строго посмотрел в сторону Юры, — не одобряю кулаки, но ты поступил правильно. И да, я поговорил с Вишневским. Вряд ли он принесёт тебе извинения, но я ему пригрозил, чтобы он к тебе не подходил на пушечный выстрел, иначе… — тут Володя замолк. Как Юра отнесётся к этому? Имел ли Володя право решать за него? Имел ли способность взять ситуацию под свой контроль?              — Иначе — что? — не выдержав молчания, спросил Юрка.              Володя выдохнул. Он должен сказать об этом Юре:              — Иначе будет иметь дело со мной.              Юрино лицо вытянулось в изумлении. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут прозвучал горн на ужин.              — Пойдём вместе? — уточнил Володя, всё ещё у ошеломлённого Юры, хотя сам Давыдов искренне не понимал, что же такого он сделал.              Юра неловким жестом пригладил волосы, Володя обратил внимание, что они слегка вьются и находятся в беспорядке, который был очень даже… Милым.              — Да. Думаю, можно, да, — от былой язвительности, что порой слышал Володя, сейчас не осталось следа. Юра явно был растерян.              Давыдов встал с кровати, подошёл чуть ближе, но так, чтобы не нарушить личное пространство.              — Только я забегу в свою комнату, чтобы, — он потряс аптечкой, — занести это.              Юра молчаливо кивнул.              До корпуса пятого отряда их сопровождала тишина. Володя только слышал размеренное дыхание Юры и краем зрения замечал, насколько широким был шаг у молодого человека.              Юра согласился подождать Володю на улице, пока сам Давыдов бегал в пустующий корпус, чтобы оставить аптечку в тумбе. Без октябрят было даже непривычно слышать молчание коридора. Никто не пищал и не хохотал, а ещё никто не дразнил девчонок.              Когда Володя вернулся к Юре и они возобновили движение на ужин, Конев всё же нарушил их молчание любопытным вопросом:              — И что я должен буду делать? Ну, ты за меня поручился, значит, теперь я обязан выполнять все твои поручения, да?              Володя хмыкнул и покачал головой снисходительно. Всё же Юра был забавным.              — Было бы, конечно, неплохо, но нет, я не собираюсь нагружать тебя. Только в случае острой необходимости. Чтобы Ольга Леонидовна была уверена, что ты занят делом, я сказал ей, что ты будешь ходить в мой кружок по обучению игре на гитаре.              Сам Володя считал, что это не такая уж и плохая затея. И ребят будет учить, и Юра будет под боком.              Однако Конев резко затормозил, и Володе показалось, что в его лице мелькнула паника.              — Нет, нет и ещё раз нет, — вдруг затараторил Юра и начал мотать головой из стороны в сторону.              Володю очень сильно взволновала и удивила такая реакция. Он сделал что-то не так? Разум сразу начал прогонять сказанные фразы, в попытке найти ту, которая вызвала такую реакцию.              — Почему? — с Юрой хотелось быть мягким. Эта мягкость рождалась где-то внутри и выходила через слова и действия. Володя, пожалуй, ещё таким никогда не был.              — Я… — Юра взлохматил и без того непослушные волосы — теперь на голове было точно воронье гнездо — и огляделся по сторонам. Володя повторил за ним, но ничего примечательного не сыскал в пустующей тропинке. Они явно опаздывали на ужин, но прервать такой диалог Володя не смел. Юра молчаливо прошёл в тень, к лавочке, что спряталась под невысокой ёлкой.              Володя вдруг подумал, что это было слишком символично, потому как совсем недавно он стоял с баночкой синей краски рядом с этой лавочкой и водил кисточкой по деревянным доскам, потерявшим былой яркий цвет.              Сев рядом с Юрой и оставшись на приличном расстоянии от его бедра, Володя сделал максимально заинтересованный вид. И Юра продолжил говорить:              — Я давно не занимался музыкой.              Он сказал всего одну фразу, а сердце Володи почему-то забилось сильнее. Как приятно было найти что-то общее с этим, рядом сидящим, человеком.              Что же с Володей было не так? Он не ощущал тяги к Юре, как к объекту симпатии, но всё равно не понимал, что именно притянуло его и заставило сидеть здесь, готового слушать и помогать.               — О, — Володя даже не стал скрывать, что приятно удивлён, — значит, ты тоже своего рода музыкант.              Юра хмыкнул. Володя различил затаённую грусть.              — Когда-то был. Теперь — нет.              Прозвучало обречённо. Володя чуть склонил голову набок, наблюдая за Юрой: карие глаза Конева, так напоминающие цвет чёрного чая, который очень любил Володя, искали то, за что можно было зацепиться. Юра не смотрел в одну точку, как и не смотрел на Володю. Был смущён своими откровениями? Или боялся поведать тайну из своей жизни?              Любопытство Володи… Возросло. Сразу посыпались мысленные вопросы: на чём играл; почему бросил; что стало причиной?              О Юре хотелось узнать как можно больше.              Пальцы Конева, поистине красивые, сказал бы Володя, обхватили склонённую ветку ели и начали теребить её колючки. Воздух тут же стал напоенным терпким хвойным запахом.              Володя вдохнул его глубже. Это напомнило ему встречу Нового года — родители всегда ставили живое дерево в квартире.              — Что случилось? — проявил интерес Давыдов, надеясь, что Юра поделится с ним сокровенным.              Послышался горький вздох. Володя по-прежнему смотрел на Юрку, пальцы которого продолжали удерживать хвойную ветку, будто она была его спасением.              — Этот номенклатурный говнюк… — процедил сквозь зубы Конев, и Володя шикнул на него, перебив:              — Не выражайся, — Юрка закатил глаза на это замечание и со злостью продолжил говорить:              — Я должен был поступить в консерваторию. Я, понимаешь? А не Вишневский… Этот Алёша ни черта не соображал, играл слабо, а ещё и школу прогуливал. В итоге место его, а Юра Конев бездарь, — у Юрки после такой гневной тирады разве что пар из ушей не валил. — С тех пор, — уже тише добавил Юрка, — не могу спокойно относиться к музыке. Не могу видеть музыкальные инструменты. А бабушка моя всё надеялась, что я стану великим пианистом. Береги руки, говорила, береги, — Юрка посмотрел на свои сбитые костяшки и хмыкнул как-то злорадно.              Послевкусие от сказанных слов было… Горьким. Володя ощущал уязвлённое самолюбие, рухнувшие надежды, несправедливость судьбы и разбередённую душу.              Он испытал запоздалое сожаление от вопросов, которые задал Юре, и попытался исправить ситуацию:              — Да уж, — немногословно ответил Давыдов, а затем неожиданно, даже для самого себя, положил руку на плечо Юрки и сжал в немом жесте поддержки. Плечо у Юры было твёрдым и мягким одновременно. А Володя окончательно понял, что ему нравится касаться Юры. Мысль сначала напугала, но потом отошла на второй план, когда Володя уловил короткую улыбку Конева, которая исчезла слишком быстро. Володя даже подумал, что она ему померещилась. — Мне жаль, — следом произнёс Давыдов, и Юра на секунду зажмурил глаза, затем открыл их и, кивнув, выдохнул:              — Спасибо, — помолчал, — вот поэтому я отношусь болезненно ко всему тому, что связано с музыкой.              Володя с сожалением вздохнул. Нужно было сказать что-нибудь ещё.               — Я понимаю, как после такого тебе тяжело. И ни на чём не настаиваю. Но, знаешь, — Володя искренне не понимал, что с ним происходит, но ему очень хотелось оказать максимальную для Юры поддержку и показать ему, что его слова — неформальны, что он действительно понимает чувства Юры, поэтому он вдруг встал и оказался прямо перед Коневым с робкой улыбкой на лице, заставляя Юру смотреть только на него. — Мне было бы приятно, если бы ты пошёл туда со мной и как профессионал нашего дела послушал мою игру на гитаре.              Юра смотрел в ответ долго и даже пронзительно. Володя же залюбовался его глазами, думая, откажется ли Юра или нет. И если откажется — Володя действительно не станет настаивать. Для Ольги Леонидовны он обязательно что-нибудь придумает.              — Я… Хорошо… Ладно. Да. Я согласен, — торопливо проговорил Юра, словно боялся передумать, и Володя улыбнулся шире, внутри ликуя от маленькой победы.              На ужин уже шли в приподнятом настроении и распрощались на входе в столовую.              — Если что, ты знаешь, где меня найти, — зачем-то сказал Володя перед тем, как уйти к столику своего отряда. Вряд ли Юра нуждался в его компании, но не произнести эти слова он просто не мог.              Ужин проходил в относительно спокойной обстановке. Шамов порывался нарушить дисциплину, но бойкая Лена быстро приструнила его. Володя же позавидовал её выдержке. Сам он, несмотря на неделю, проведённую в «Ласточке», пока не научился справляться с детьми. Он не мог прикрикнуть на них и не мог говорить строже положенного, боясь травмировать детскую психику. Мама часто рассказывала, как пытается сдерживаться на ту или иную ситуацию, но иногда дети выводят и её тоже.              «— Я позволяю себе строгость, сынок. Если её не будет — дети сядут тебе на шею».              А вот Володя так пока ещё не умел. И всё надеялся, что она придёт к нему по мере пребывания в этом лагере.              Поедая вечернее блюдо, Володя воровато поглядывал на Юру, который сидел в самом конце стола своего отряда и угрюмо смотрел в тарелку с пловом, пиная вилкой зёрнышки риса.              Спина Конева была слегка сгорблена, плечи ссутулились. Весь вид пионера первого отряда говорил об его удручённом настроении.              По обе стороны от него сидели две девочки, одну из которых звали Маша Сидорова, а другую — Аня Кошелева. Соотрядницы Юры что-то пытались донести до него, и Юра в ответ только молчаливо кивал. Его губы были упрямо сжаты. Разговаривать Юра ни с кем не хотел. Он даже не улыбался девочкам.              Володя и сам был бы рад помочь Юре избавиться от плохого настроения, только больше не знал, как ещё выразить эту помощь. Ему раньше особо и не приходилось разговаривать с подростками, а с такими ершистыми — тем более.              После ужина пришло время укладывать малышей спать, но Володя вспомнил, что так и не сказал Юре, во сколько ему завтра приходить. На речку поход отменили, поэтому кружок перенесли на час позже.              Оставив малышей на попечение Лены, Володя пошёл в сторону корпуса первого отряда, чтобы отыскать так быстро убежавшего Конева.              Нагнал Володя Юру на аллее клёнов, листья которых зелёными звёздами указывали путь. Юра шёл, всё так же ссутулившись, и у Володи защемило сердце от его жалкого вида. Редкие пионеры, встречающиеся на пути, любопытно взирали на Конева, очевидно уже узнав о драке, что, несомненно, Юру раздражало. Володя так и представлял его нахмуренное и злое лицо.               — Юр! — Давыдов окликнул его, чтобы прекратить погоню. Юра резко остановился, обернулся. Володя сразу поравнялся с ним. — Завтра в одиннадцать жду тебя в кинозале, — губы улыбнулись, потому что Юра действительно выглядел, как нахохлившийся воробей. Того и жди — в нос клюнет.              — Хорошо, — протянул Конев. — Это всё?              На беседу Юра точно не был настроен. И Володя не стал его задерживать.              — Это всё.              Следующим утром Володя чуть нервничал. Он сам не знал, почему, но то, что Юра будет присутствовать на кружке, вызывало странные волнения. Вдруг ему не понравится, как Володя играет на гитаре? Или вдруг он скажет, что из Володи — плохой учитель?              Почему-то это беспокоило. Почему-то мнение Юры Володе было важно, хотя они… Не являлись ни друзьями, ни приятелями и общались от силы несколько минут. Но Володя всё равно волновался. И не мог разобраться в себе по-настоящему.              Дабы занять руки до прихода ребят и Юры, он взял в руки гитару. Свесив ноги с края сцены и зафиксировав инструмент, Володя прикрыл глаза. Пальцы коснулись струн, похожих на натянутую тетиву лука, и провели совсем легко, извлекая тихий звук. Володя помнил аккорды песни, которую хотел исполнить, наизусть.              Нежные переборы начали своё звучание, а Володя неосознанно стал петь:              — Дрем-лет при-ти-хший се-ве-рный го-род, низ-кое не-бо над голо-вой, что-о те-бе сни-тся, Крей-сер Авро-ра-а, в час, когда у-тро вста-ёт над Нево-ой…              Эта лирическая и проникновенная песня всегда нравилась Володе. Ему нравилось, что из крейсера «Аврора» сделали живое существо и показали его непростую судьбу.              Володя продолжал тихо и плавно подпевать собственной игре на гитаре. Голова очистилась от лишних мыслей, как всегда бывало, когда Володя садился за инструмент. Разум только прогонял знакомые аккорды и слова, заученные наизусть до дыр. Не было метаний и сомнений. Не было противоречий в отношении себя. Существовала только гитара и мелодия.              Серо-зелёные глаза открылись, как только струны отыграли последний аккорд, и уловили периферическим зрением чьё-то присутствие. Повернув голову вбок, Володя наткнулся на внимательный взгляд Юры, который сидел в кресле, и почувствовал, как смущение просыпается где-то внутри и проступает на щеках.              — Ты уже здесь… — проговорил Давыдов, отводя взгляд в сторону и прочищая горло. — Привет.              Юрка подскочил с кресла. Володя же опустил голову на гитарные струны, всё ещё зажатые пальцами. Обычно он не стеснялся своих навыков, но всегда старался петь в одиночестве, потому что считал это чем-то личным.              А теперь вот Юра услышал его… Интересно, что же подумал этот юный хулиган?              Володя осмелился поднять взгляд на Юру. Его лицо выражало неподдельный восторг.              — Привет, это было восхитительно, — выдохнул Конев, глазами показывая на гитару, — может, сыграешь ещё? Я бы очень хотел послушать.              Володя слегка приоткрыл рот, испытывая радостное волнение от сказанных слов. Юра ведь не лукавил, нет? Ему действительно понравилось?              — Спасибо. Для тебя с удовольствием сыграю. Что…              Но их диалог резко прервался: в кинозал влетели мальчишки и девчонки, которые записались на кружок в начале смены, и игру лично для Юры пришлось отложить.              После занятия Юра помог Володе унести все гитары в подсобку. Когда они вышли из кинозала — у них оставалось ещё тридцать минут до обеда.              У Володи было одно незаконченное дело — Зинаида Васильевна попросила его найти ребят и передвинуть столы на кухне.              — У тебя были какие-нибудь планы? — уточнил Володя у Юры, который вроде как никуда не спешил.              — Нет, товарищ Давыдов. Имеется какое-то поручение? — слегка издевательски проговорил он, но Володя не обратил внимания на этот тон.       — Да, вообще-то, мне нужна помощь. В кухне надо столы передвинуть… Можно ещё ребят позвать…              — Что мы, вдвоём не справимся? — ощетинился Юрка, будто Володя обозвал его слабаком.              Давыдов вскинул одну бровь, отмечая про себя худобу Конева, но не стал комментировать его самоуверенность.              — Ну если справимся, то пошли.              Столы передвинули за пятнадцать минут. Юрка оказался прав: вдвоём они вполне справились и кто-то третий им точно был не нужен.              — А из нас вышла неплохая команда, да? — спросил Володя, когда они остановились перед тем, как разойтись за свои столы, которые уже накрывали дежурные.              Юра пожал плечами.              — Да, наверное, да.              — Ладно, — Володя коротко улыбнулся, — на сегодня ты свободен. Смотри, не шали.              Остальной день прошёл в сплошных заботах. Больше с Юрой лично Володя не пересекался, но видел, что тот помогает Ирине и вроде в никакие передряги не лезет.              И этого Володе было достаточно.              На следующий день Юра влетел в кинозал злым вихрем. Володя уже достал гитары и проверял каждую на нормальное звучание, как слух его уловил заунывный скрип половиц кинозала. Вскинув голову, он заметил очень недовольного и встревоженного Юрку, который так гневно плюхнулся в кресло, что оно чуть затряслось. Буркнув в сторону Володи мрачное «привет», он уставился на свои костяшки.              Володя нахмурился. Ему явно не нравилось состояние Юры. В душе поселилось беспокойство за этого парня.               — Привет, — Володя оказался рядом с ним. Сел на соседнее кресло. — Ты чего такой озлобленный? — Юрка сильно сжал губы, продолжая молчать. — Эй, — Володя неосознанно дотронулся до плеча Юры. Ему так нравилось это делать. И нравилось, что Юра не уходил от его прикосновений. — Расскажи, что случилось, — Володя сам изумлялся такой участливости, но он уже понял для себя, что состояние Юры стало слишком важным для него.              Он видел, как Юра взвешивает все «за» и «против»; видел, как мелькают сомнения на его лице, и старался не торопить. Знал, что лучше дать время. Они всё равно никуда не спешат. Даже если Юра не захочет говорить сейчас — Володя выслушает его в любое другое время.               — Меня достали эти сопровождающие взгляды и перешёптывания. Что я такого сделал, что все отвернулись от меня? Как будто я фашист, который убивал мирных людей. И что с того, что я — еврей? — взорвался Юрка. — Ещё и клеймо хулигана навесили. Да, я ударил Вишневского. Но я же сделал это за дело, а не потому, что мне так захотелось.              Володя смотрел на него с сочувствием, потому что ему было ужасно обидно за Юру. Юра же отвернулся от Давыдова и стал смотреть перед собой.               — Ладно, неважно, — процедил он, — всё равно все только и умеют, что судить по внешним данным и слухам, — в итоге махнул рукой Конев. — Я не сахарный, не растаю. Нечего меня жалеть, — тон его был жёсткий, без колебаний.              Рука Володи после сказанных слов сжалась сильнее на плече Юрки, и Конев не спешил её убрать.              — Я никогда не сужу человека по его происхождению, внешнему виду или по разговорам о нём, — спокойно проговорил Володя. — Чтобы составить общую картину, мне нужно в первую очередь поговорить с ним с глазу на глаз. И тогда можно понять, что он из себя представляет.              Юрка вновь повернул голову к Давыдову. Уставился с подозрением.              — И что? — как-то боязливо спросил он. — Что я из себя представляю в твоих глазах?              Володя улыбнулся и искренне ответил:              — Ты, Юрочка, — ласковое обращение сорвалось с уст так легко и просто, словно Володя уже тысячу раз называл Юру «Юрочкой», и засело в подсознании. Этот момент что-то изменил в них обоих. — Очень хороший человек. А все, кто думают прямо противоположное, — Володя вдруг понизил голос и наклонился чуть ниже, Юрка сделал то же самое, и теперь со стороны они выглядели так, словно что-то замышляли, — могут идти лесом.              Улыбка Юры того стоила. Весь оставшийся день Володя то и дело прогонял её в голове, возвращаясь к эпизоду в кинозале. Ему показалось, что между ним и Юрой натянулась невидимая струна, что могла бы стать началом крепкой дружбы.              И его мысли подтвердились этим же вечером.               Время отбоя для младших отрядов Володя ненавидел всем сердцем, потому что укладывать малышей — та ещё мука. Одна комната мальчиков была более-менее послушной и ложилась спать, стоило вожатому потушить ночник. Но другая…. Другая, где собрались самые буйные октябрята: Шамов, Петлицын, Рылеев, Пчёлкин и Кузнецов съедала последние нервы Володи.              Их нельзя было напугать ничем. Ни отказом в пионерии за их неподобающее поведение, ни строгой Ольгой Леонидовной, которая якобы бдит за ночным порядком, ни Санычем, который заставляет непослушных октябрят работать в поте лица.              Этих мальчишек ничего не брало.              Володя потратил сорок минут и все нервы, чтобы кое-как уложить их. И то, благодаря Пчёлкину, — самому главному нарушителю дисциплины — который затих, и остальные ребята улеглись в считанные секунды.              Володя вышел из их комнаты и стремительным шагом пересёк коридор, чтобы побыстрее оказаться на улице: свежий вечерний воздух мог насытить голову кислородом и успокоить.              Но стоило ему открыть дверь корпуса, как внезапно он увидел Юру, расхаживающего туда-сюда перед крыльцом.              Звук скрипнувшей двери заставил Конева вздрогнуть и остановить свои хождения. Он уставился на Володю, а Володя мог отчётливо рассмотреть, какой симпатичный образ Юра на себя примерил.              Его ноги были облачены в тёмно-синие джинсы, за пояс которых была заправлена коричневая приталенная рубашка, что так круто подчёркивала худощавую фигуру Юры.              Конев явно вырядился на дискотеку. Однако было странным, что он сейчас стоял здесь, возле корпуса пятого отряда.              — Привет, — первым молчание нарушил Володя и полностью показался на крыльце, закрывая за собой дверь. Нервозное состояние вмиг улетучилось, стоило ему посмотреть на Юру.              — Привет, — неуверенно ответил Юра, переминаясь с ноги на ногу. Володя заметил, что обут Конев был в кеды.              Володя спрятал руки за спину и прислонился к стене, а носки стоп чуть скрестил между собой.              — Что-то случилось? Почему не на танцах? — вопросы посыпались сами собой.              — Потому что не хочу танцевать, — ответил Юрка. — А ты почему не на танцах?              Володя дёрнул уголками губ и почти незаметно пожал плечами.              — Не люблю танцевать, — они помолчали, — кстати, кружок завтра раньше — в десять, потому что в одиннадцать с третьим и четвёртым отрядом идём на речку.              — А наш отряд в двенадцать, — ляпнул Юра, продолжая разговор.              И тут Володя понял, что погряз в диалоге с Юрой, и уже не отдавал себе отчёта о том, что говорит. Фразы формировались сами по себе:              — Пойдёшь со мной?              И оба на этом моменте застыли. Юра вытаращился на Володю, а Володя — на Юру.              Потому что Володя не собирался говорить эту фразу. Потому что зачем Юре идти с Володей? У Юры есть свой отряд, свои товарищи и… Юре наверняка неинтересно проводить время с вожатым пятого отряда. Их ничего не связывает. Они — чужие друг другу люди.              Юра склонил голову набок. Володя не к месту подумал, что хочет увидеть его улыбку ещё раз.              — А пойдём, — неожиданно ответил Конев. Так же легко и беззаботно, как звучал его голос. — Думаю, с малышнёй будет весело.              Володя бы оспорил эту фразу, да не хотел. Почему-то мысль, что Юра будет находиться завтра рядом с ним дольше, чем обычно, вызывала сердечный трепет.              И Володя точно не знал, на что именно списать свои ощущения.              Потому что Юра пока ещё оставался для него загадкой.