Турмалиновые скалы

Они ушли, как только на лес пролился первый тусклый утренний свет. Оба застали его, ведь никто больше не смог спать после пережитого. Страха почти не было, но и не было гарантий, что это создание не вернется, чтобы закончить начатое. Юкхей повёл к реке, которую по счастливой случайности обнаружил вчера, а Минхён послушно последовал, будто мнения своего и вовсе не имел. Единственное, он с минуту копошился в траве неподалёку, сунул что-то себе прямо в штаны, а потом молчаливо попытался вернуть плащ, который грел его последние сутки, однако же человек обратно не принял, а только осторожно, одними пальцами помог закрепить фибулу, чтобы вещь не моталась тряпкой во все стороны от одного лишь неумения юноши её носить. Одежда всё ещё была для него новым опытом и, если то тряпьё, в которое его облачили головорезы, уже никак не ощущалось, почти став второй кожей, то с новой вещью пришлось и повоевать, и подпривыкнуть. Длительный сон и еда, действительно хорошая, сделали большое дело, и теперь, пусть каждый шаг и отдавался тянущей, а где-то и режущей болью, страх скорой смерти отступил. Более не было мысли, что очередное движение станет последним, выздоровление было уже не за горами, и хотелось шевелиться, идти куда-то, чтобы обязательно найти брата, где бы тот сейчас ни находился. А пока приходилось следовать за Юкхеем и убеждать самого себя, что это вынужденная мера, что другого выхода нет, и что ему, на самом деле, крайне противно это общество и редкие взгляды. Лишь бы совсем не опуститься перед самим собой, не принимать тот факт, что присутствие человека вовсе не отвращает, а ощущается совершенно никак с привкусом безусловной безопасности. Идти было недалеко, и там, возле каменистого берега, деревья вовсе не росли, сменившись на изумрудные высокие кусты. Показался какой-то жалкий кусочек неба, но такой голубой и чистый, что на него хотелось неотрывно смотреть. И Минхён остановился, запрокинув голову, чтобы действительно смотреть на пролетающих в высоте птиц. — Пойдём вниз по течению и точно выйдем, — парень остановился в жесте солидарности и сам глянул вверх, но секундный порыв сделал своё дело и вот, он уже наблюдал за тем, как бегают чужие глаза, — там, может, и до какой деревни недалеко, а от неё уже тебе домой добраться легче будет, — он говорил негромко и вкрадчиво, чтобы не разрушить атмосферу мизерного доверия, которая царила между ними двумя последние недолгие часы, — и мне так будет спокойнее, только снова не попадись. Минхён столкнулся с ним взглядом в непонимании, как же некая деревня может помочь вернуться в родной лес, но чёрт бы побрал этого человека, каждое слово которого казалось не меньше, чем обещанием. Важнее было, что каждое его слово было всерьёз понято. Даже для гарпии с крайне скудным словарным запасом и минимальным пониманием человеческой речи каждая фраза оседала конкретной мыслью, и это было большим, чем набор звуков, который приходилось додумывать самостоятельно. Он просто чувствовал и верил, что делает это правильно. — Ну правда, что у тебя с лицом? — Юкхей тихо смеется и отворачивается, продолжая дорогу в полной уверенности, что за ним последуют, — молчи, если нравится, но я по глазам читать не умею. Но парня нисколько больше не угнетало это молчание, потому что грела увереность, что рано или поздно оно прекратится и, чем дольше ожидание, тем более приятным будет тот момент. Первые шаги уже были сделаны, оставалось только подлезть, вывернуться, найти точку соприкосновения. И шли они долго, видели солнце в зените прямо над своими головами и то, как деревья по пути вырождались в более мелкие. Те исполины теперь казались не более, чем просто сном, а кровожадный зверь виделся последствием помутнённого рассудка. Реальными были только холодные камни под босыми ногами, журчание воды и широкая спина, качающаяся недалеко впереди. Юкхей был осторожен, приглядывался к теням под кустарниками, вслушивался в шум леса и иногда бросал взгляд назад, чтобы убедиться, что по какой-то нелепой случайности он не остался внезапно один. Но их всё ещё было двое, пусть так они и шли — на расстоянии, оба занятые своими мыслями. И человек думал лишь о том, куда отправится дальше, как заработает немного денег на будущие странствия, и снова будет ночевать по сараям, воевать с лошадьми в попытке поладить хоть с одной, и продолжать бежать от своей собственной жизни со всеми уготованными обязанностями. Уж лучше испытывать постоянную нужду и жить грязным одиноким бродягой, чем отдаться уготованному, но нежеланному. — Так откуда ты? — начал он, чтобы хоть немного отвлечься от собственных мыслей, — может, и я смогу подсказать, как далеко тебя занесло? А в ответ только едва слышные шаги позади. Ну и трудный собеседник достался. *** Через несколько часов они сделали привал, расположившись там, где камни сменялись землёй. Самую малость покушали из того, что оставалось в мешке, наполнили флягу, вместе помолчали. А Минхён беспричинно был полон энергии. Тут совершенно другой воздух, такой влажный и полный жизни, и птицы разные, и животные мелкие бегают повсюду, но он удерживает себя от того, чтобы поймать кого-нибудь, раз назвался человеком. Они, вроде, не ловят крыс голыми руками. А вспомнить прошлое даже такой мелочью хотелось. И чтобы Донхёк обязательно рядом был, с отвращением смотрел на истерзанные тушки и жевал свои эти горькие корешки не пойми каких растений со словами о том, что и на этом жить вполне можно, лишь бы «всякую пакость» в рот не пихать. Юноша сам не заметил, в какой момент потерял своё железное самообладание и позволил себе ностальгическую полуулыбку. Он просто сидел, смотрел на разноцветные камушки с выражением лица, которое сам обязательно окрестил бы глупым. Но Юкхей, который эту перемену заметил, так не подумал. Ему искренне не хотелось прерывать этот момент никакими словами или действиями, но он сам не заметил, как наклонился чуть ближе, чтобы разглядеть, а точно ли не показалось. И Минхён торопливо спрятал свою улыбку, поднялся на ноги и пошел к воде, чтобы хоть малость остудить бушующие эмоции. Он вошёл по середину икры и намочил свои штаны, а холод от воды пошёл выше по ногам. — Там скользко, — окликнул его Юкхей, так и оставшийся на своём месте, стараясь не мешать чужому уединению, однако беспокойство было сильнее, — ты упадёшь и замёрзнешь, если промокнешь! А юноша действительно, к удивлению второго, обратил на слова своё внимание. Пытался пальцами расстегнуть фибулу на плаще, но, так и не справившись с нею по незнанию, просто освободился от вещи через голову, и откинул её на берег, а сам не стал заходить дальше, просто топтался и всматривался в зелёную тину, которая редко виднелась то тут, то там. — Да причём тут это! — кинул парень без толики возмущения и тоже встал, оставив свой тяжелый пояс, а сам зашагал к реке, — упадёшь, придётся сушить твою одежду, жечь костёр, привлекать к себе внимание лесных жителей, терять целый день и невесть что ещё произойдет! — но он вовсе не пытался ругаться, а только причитал почти в шутку, имея в себе веру в аккуратность нового знакомого. Ему просто хотелось вываливать всё подряд, вдруг получится ещё хоть словечко или короткий взгляд выудить, — ты либо разденься, либо… — и замолчал. Не заставлять же взрослого человека выйти, в самом деле. Юкхей вздохнул, поднял свой плащ и присел на булыжник, внимательно наблюдая, как Минхён смотрит то по течению, то против, а потом снова вниз, провожает взглядом крохотных рыбёшек и вертится на месте. Именно в моменты, когда выдавалась возможность смотреть и чувствовать, получалось забыть о собственных летящих по пыльной комнате перьях, о беспокойстве за брата и том, насколько маленькой была вера в счастливое возвращение жизни в прежнее русло. С таким-то телом… Что же скажет Донхёк, когда увидит, и узнает ли вообще. Обрубки ушей предательски заныли, и Минхён наклонился, смочил свои ладони и попытался оттереть запёкшуюся кровь. Окрашенная в грязно-красный вода потекла вниз по шее и намочила рубаху, а затягивающиеся раны снова зажгло, но прохлада была успокаивающей. Не успокаивало только касаться самого себя и не находить того, что всегда было, но теперь было отнято. Сородичем. Что же им двигало и почему доставляло удовольствие? Что такого могло приключиться с лесным жителем, чтобы заставить того следовать за людьми и вредить своим? — Нам пора идти, правда, — прерывает мысли Юкхей нехотя, ведь и сам видит чужую тревогу, но спросить не решается из чувства такта, — нужно найти ночлег до темноты и чтобы без монстров на этот раз! Штаны намокли до колен, когда Минхён выходил из воды неспешно, будто не желая отпускать хотя бы маленькое и незначительное спокойствие, которое удалось пережить впервые за долгое время. Юкхей протянул свой плащ и юноша принял его осторожно, чтобы не дай бог не коснуться чужой кожи. Он всё ещё помнит вкус плоти. Но парень будто специально становится ещё ближе, тянет свои руки и касается металлической застёжки. — Вот, смотри, — он осторожно закалывает оба края плаща и давит на иглу фибулы, пока она с щелчком не встаёт в расположенное сверху кольцо достаточно плотно, чтобы держаться, — в следующий раз будешь сам снимать и надевать, но уже делать это правильно, хорошо? Вот ещё, человек указывает на незнание, только этого и не хватало для полноты картины, но юноша совсем не может злиться, даже если действительно старается, потому что за всем процессом наблюдал внимательно и, кажется, запомнил. Надо же, не справиться с таким простым механизмом, который сейчас казался просто смешным. А ещё он больше не стремился отшатнуться или уйти как можно дальше, и даже не стоически терпел поползновения в свою сторону, а принимал их как само собой разумеющееся, лишь бы телом прикосновений не чувствовать. *** Они шли теперь рука об руку, пока свет вокруг не стал оранжевым, но река всё не кончалась, не мельчала и не становилась шире, и ни на одном из её берегов не было признаков человеческой жизни. Никто не ждал, что получится выйти из глуши за какой-то день, но будто оба они надеялись на чудо. Однако пейзаж вокруг был нормальным и всё в нем имело адекватный размер, что уже немало радовало. Юкхей свернул в лес, чтобы найти безопасное место подальше от реки, где они могли стать жертвой насекомых или хищников, пришедших на водопой. Чем дальше, тем более могучие встречались дубы, и тем более витиеватую форму приобретали их стволы. Какие-то росли под сильным наклоном, словно на них давил небесный свод, какие-то будто огибали незримые формы, обвивались вокруг воздуха, а некоторые тянулись друг к другу, сливаясь ветвями и образовывая низкие арки, напоминающие собою коридоры бесконечного лабиринта. От корней и до самой кроны они были покрыты мягким сероватым мхом, повсюду росли грибы разных цветов, форм и размеров, и Минхён рассматривал это без стеснения за излишне удивлённое выражение лица. Виды тут сменялись с невероятной скоростью, и он уже уставал каждое дерево рассматривать на степень комфорта, примеряться, как же на него залезть и как устроиться наверху, пока Юкхей думал исключительно о том, как устроиться снизу. Долго идти не пришлось — они вышли на небольшую поляную, достаточно укрытую сверху сплетнными ветвями, и парень решил, что это наиболее безопасное и доступное место: совсем негромко доносился шум воды, а растения вокруг были достаточно густыми, чтобы стать неплохим укрытием. — Тут очень влажно, — тихо говорит Юкхей, вдавливая свою ладонь в мох на одном из стволов, ощущая ею явный холод и сырость, а сам смотрит вверх, ища хоть одно более менее сухое умирающее дерево, — нам не из чего развести костёр, — он переводит взгляд на своего спутника, который слишком откровенно выражает своё непонимание искривлёнными бровями, а потом одним движением руки отламывает ближайшую к себе ветку. Как может быть не из чего развести костёр в месте, буквально сплошь состоящем из деревьев? — Ну нет… — человек давит в себе смех, потому что Минхён с кривой палкой в руках, пытливо заглядывающий в глаза, был совершенно новым опытом в их зачастую одностороннем общении, — тут же всё мокрое, оно просто не загорится, — он ощущал, что разговаривает с маленьким ребёнком, который ничегошеньки не знает о жизни и выживании, поэтому пытался быть как можно мягче, не наседать и не умничать слишком открыто, ему казалось странным, что парнишка, выглядящий как его ровесник, был настолько неприспособленным, — если только попробовать добраться туда, — парень показал ладонью наверх, где переплетались сухие ветки, явно повреждённые ближе к основанию, серые и совершенно голые, — но я неважный древолаз. Минхён проследил за движением чужой руки, посмотрел на Юкхея, и, когда они столкнулись взглядами, спешно опустил голову и поджал губы, будто собираясь с силами на шаг, который действительно давался ему нестерпимо трудно. — Я могу, — тихо произносит он, ощущая, как с каждым словом становится всё дальше от своих взглядов на мир и от самого себя. Ночью он назвал себя человеком, сейчас говорит на человеческом, а что тогда завтра? Будет жить человеческую жизнь? Теряться в лесах и помогать каждому встречному-поперечному, как Юкхей? Или колесить по поросшим дорогам в телеге, набитой ложками? Минхён, честно говоря, понятия не имеет, чем живут люди. — Не думаю, что это хорошая идея, — парень покачал головой, прицениваясь, насколько большая вероятность упасть здесь и сломать шею, — у нас ещё есть время, чтобы прогуляться до реки и поискать там… — он остановился на полуслове, осознав наконец, что впервые за всё время его новый знакомый заговорил по своей воле, не отвечая на какой-то отстро вставший вопрос, а предложив помощь, даже если тому, как было видно, далось это довольно трудно, — ну хорошо. А Минхён невольно разозлился на самого себя за то, что секундно почувствовал радость от возможности быть полезным, ведь до этого он только и делал, что плёлся где-то позади и принимал чужую помощь. В жизни с Донхёком все было совсем иначе — за младшим необходимо было неустанно следить, чтобы тот не творил глупостей, не лез в повозки купцов хотя бы в открытую, не цеплялся волосами за ветки, не висел вниз головой. Приходилось искать еду и воду, а также смотреть за территорией, чтобы вовремя среагировать при появлении незванных гостей. Люди периодически захаживали и то не были мирные путники вроде Юкхея, они непременно приходили с оружием и желанием заполучить золотую гарпию, но каждый раз до этого с позором уходили, даже не найдя искомое. Минхён ненавидит людей за их необъятный интерес к брату. Быть может, Юкхей тоже обнажит свой клинок, если увидит Донхёка? Может, он мил и учтив лишь от своей святой веры в то, что перед ним просто слабый раненый мальчишка? Но он не считал себя слабым, пока обстоятельства не закинули его сюда, в неизвестную среду, в общество к человеку. И юноша медленно к этому привыкал. Человек наблюдал за тем, как Минхён медленно и вдумчиво общупывал пальцами фибулу на плаще и, провозившись с нею меньше минуты, расстегнул. Юкхей почувствовал внутреннее ликование, но только сейчас заметил, что ногти у того были болезненно надломлены и где-то вовсе синели, явно травмированные. Невероятно хотелось посадить юношу напротив себя и долго, упорно расспрашивать, что же все-таки случилось, пока не найдется полное и красочное объяснение. Парень принял плащ в руки и следующие минуты наблюдал за тем, как Минхён ловко забрался на дерево, будто и не думая над следующим шагом, не беспокоясь, за что схватиться и куда ступить. Юкхей заметил, что чуть вздрагивает каждый раз, когда новый знакомый делал слишком резкие движения, но тот и не собирался срываться вниз. Сверху полетели ветки, а человек не спешил идти и собирать их, чтобы не словить одной из них по своей голове и, конечно, иметь хоть какой-то контроль над ситуацией. Спустя время на поляне было уже достаточно веток, а наверху образовался небольшой просвет во всё ещё светлое небо. Юкхей смотрел как завороженный на то, как ловко и бесстрашно юноша передвигался там, под кроной, переступал с ветки на ветку, лишь иногда придерживаясь руками, и упустил момент, когда тот спрыгнул вниз. Минхён почти бесшумно приземлился на ноги, по привычке раскинув руки в стороны. — Эй! — парень не смог справиться с волнением, увидев это и поначалу даже не обратив внимания на то, насколько легко второму далось это действие, — ноги себе не переломал? — он приблизился быстрым шагом, неосмотрительно забыв, что они не приятели, но юноша быстро напомнил об этом, сделав шаг назад. Они недолго смотрели друг на друга, а Юкхей только и думал о том, как же вышло, что Минхён приземлился так, будто не весил ровным счётом ничего. Босиком, на острые палки, но так мягко и невесомо. А потом мелко помотал головой, мол «нет, не переломал» и это было очень похоже на настоящее общение — спонтанное и непринуждённое. — Спасибо, — парень ненадолго задумался, наклоняясь за сухими ветками, чтобы сложить их в одно место, — необычный навык у тебя, да? — ему казалось, что процесс пошел, и появилась надежда на хоть какое-то продолжение диалога, но ответа не последовало и пришлось продолжить, — приходилось раньше по деревьям лазать? Но Минхён снова ничего не ответил, а Юкхей на это только тяжело вздохнул и выпрямился, обращая на него свой озадаченный взгляд. Юноша в это время со сложным выражением лица пытался застегнуть брошь на плаще, как не так давно учили, только ладони у него слегка подрагивали и получилось не с первого и даже не со второго раза. Но получилось почти хорошо, очень даже правильно, и оба они старались радоваться маленькому успеху незаметно друг от друга. — Приходилось, — прошептал Минхён на радостях вслух, интуитивно повторяя незнакомое, но отчего-то вполне понятное слово. Этот человек был просто волшебником, когда дело казалось речи, иначе как объяснить, что юноша был точно уверен в своём правильном восприятии. И взгляд он поднял, слишком явно довольный собой, но тут же наткнулся на широкую улыбку, чем был страшно озадачен. — Ты молодец, — Юкхей отвлёкся от своего занятия, чтобы быть как можно более причастным к разговору и ни в коем случае не упустить ещё хотя бы одну фразу, если её получится вытянуть, — не пользовался раньше фибулой, да? Минхён подцепил пальцами вышеупомянутую, развернул, чтобы получше рассмотреть, а затем отрицательно помотал головой. Однако потом посмотрел куда-то вдаль задумчиво, нахмурил брови и выдал действительно непростую для себя фразу. — Фибулой раньше не пользовался, — и это вовсе не было сложно произнести, куда труднее давалось осознание, что он делает огромный шаг навстречу человеку. Шаг от своих принципов и привычек. А Юкхей окончательно выпрямился и смотрел теперь широко открытыми глазами. Он вышел победителем и наградой был чужой голос, тихий и мягкий, едва вибрирующий в воздухе. Это был более, чем удовлетворительный приз, и воздух в груди от такой неожиданности просто кончился. Они смотрели друг на друга в полном молчании мучительно долго, будто силились забраться в голову и прочитать мысли, вот только ничего подобного не получалось, но никто из них не был раздосадован такой неудачей. — У тебя очень хорошо получается, — первым прервал тишину Юкхей, стараясь не выказывать своего волнения, но его посветлевшее счастливое лицо и плотно сжатые в кулаки ладони выдавали того с потрохами, — нравится? — он подошёл немного ближе и, наклонившись, заглянул в чужое лицо. А Минхён обратил внимание на побрякушку: простенькая, состоящая из кольца и толстой иглы, потускневшая от времени и покрытая мелкими царапинами. — Нравится, — всё равно отвечает совершенно честно, — но не блестит, — а вот это уже было досадно, потому что создавалось впечатление, что вообще-то должна, — почему? — Старая она, — отвечает Юкхей быстро, внутренне ликуя от первого прозвучавшего со второй стороны вопроса, — затёрлась совсем, оттого и не блестит. И юноша понимающе кивает, продолжая смотреть на украшение у себя под шеей.