Турмалиновые скалы

      Последним воспоминанием уходящего дня был огромный костер, языками пламени почти щекочущий тёмное небо, открывшееся над большой поляной. Повсюду сновали разноцветные пернатые существа, кто-то из них пел, кто-то танцевал, но все они были веселы и непременно оборачивались на незнакомца, улыбались широко и хохотали, когда неосмотрительно сталкивались друг с другом. Они были молоды и красивы, полны энергии и эмоций, и двигались словно в дурмане. Никто из них не был один, каждый держал своего сородича за руку, одаривал поцелуями в лоб или крепко обнимал. Десятки босых ног топтали примятую землю, а ткани простых одежд путались и волочились, развевались от движений, словно невидимая сила тянула их за вытянувшиеся нити. Искры взмывали вверх, а внизу шум проникал под каждый корень каждого дерева, но теперь он не звучал в совершенно пустой голове, а был только снаружи, пока внутри оставались безмятежность и покой. Усталый взгляд сновал повсюду, но ни за что не мог зацепиться дольше, чем на миг. Всё такое пёстрое и незнакомое, но безмерно влекущее и родное, испускающее дух свободы и дома. Не того, что был рядом с братом в мрачном лесу, бывшим лишь убежищем поневоле. Настоящим, принадлежавшим ему по праву рождения. И его брату тоже. *** Донхёк проснулся резко, в мгновение подорвавшись на ноги. Мерещился вчерашний тёмный и влажный лес, холодные камни под ногами и синяя мгла. Сейчас вокруг было светло и зелено, а стоял он на чем-то очень мягком. Юноша посмотрел наверх, почти сразу наткнувшись на шелестящий потолок. Это был кривоватый, но плотный купол из живых веток, плотно переплетенных между собой, невысокий, но этого хватало, чтобы вытянуться в полный рост и даже подпрыгнуть, если только совсем невысоко. Потолок округлой формой перетекал в стены и устланный шкурами животных пол, будто дерево само росло так, чтобы образовать этот кокон. Солнечные лучи пробивались изо всех щелей, но каждый из них был таким мягким и вовсе не стремился попасть прямо в глаза и обжечь их. На первый взгляд, выхода отсюда не было. — Ты проснулся? — из особо крупного просвета между ветвями, расположенными внизу, показалась светлая макушка, а следом слегка прищуренные черные глаза. Точно, вчера его спас Ренджун, — все наши уже в сборе и каждый хочет тебя увидеть! — он звучал воодушевлённо, но весьма сдержанно, словно пытался соответствовать какому-то статусу, — только срам прикрой, а то и вчера уже насмотрелись, — с его стороны послышался тихий смех, а Донхёк, откровенно говоря, понятия не имел, что такое этот «срам», хоть и был уверен, что наречие знает достаточно хорошо. — Поверь, никто и слова не скажет, но тебе самому будет уютнее в одежде среди таких же одетых, — парень закинул внутрь какой-то светло-серый довольно большой комок, который в итоге оказался просто здоровенным отрезом ткани, с которым Донхёк решительно не знал, как поступить, даже после того, как добрую минуту вертел в руках. — Не очень то похоже на одежду, — с недоверием пробормотал он, одарив Ренджуна взглядом, полным шутливой безысходности. Тот, в свою очередь, вздохнул и забрался внутрь, теперь находясь совсем близко. — Стало быть, в месте, откуда ты родом, одевались как-то иначе? — парень осторожно забрал ткань и обошел Донхёка со всех сторон, насколько это позволяло небольшое пространство под куполом, — из какой ты общины? Я точно знаю почти любое поселение наших сородичей в этом королевстве, ты можешь сильно облегчить мне задачу. Кто был твоим верховным шаманом? Или, может, ты из кочевников? — он сложил ткань в несколько слоёв и повязал её на чужих бедрах, где-то надорвал, где-то завязал концы, — Очень уж пушистые у тебя перья, сделать как у меня не выйдет, иначе летать не сможешь, — Ренджун снова обошел и присел на колени, продолжая поправлять каждую складочку, чтобы они не висели в беспорядке. Ткань его собственных «одежд» закрывала торс и была повязана на задней стороне шеи, а так же под хвостом, оставляя спину открытой и перья на плечах свободными, одно из бёдер оголилось под разрезом от самой талии. Должно быть, он был сделан, чтобы свободно бегать. Возможно, чтобы убегать. Лишь сейчас Донхёк видит, что пальцы у того черные, будто вымазанные в саже, но следов на светлой ткани не оставляют. И когти даже длиннее, чем у брата, сильно загнутые и угрожающие, как у хищной птицы. Всё в этой гарпии казалось странным — от скругленых дугой вислых ушей и перьев, повторяющих их форму, до длинных клыков, которые были самую малость заметны даже с закрытым ртом. Слишком противоречивая внешность для кого-то, обладающего столь миниатюрным телом и добродушным взгядом. Действительно привлекательное сочетание. — Я не из общины, — юноша не совсем точно знает, что такое община, но в своих словах уверен полностью, — и про верховного шамана впервые слышу, — он смотрит сверху вниз и безумно хочет спросить, поможет ли ему хоть кто-то в непростом деле, которое никак нельзя отложить. Но у Ренджуна глаза черные и глубокие, добрые-добрые, заставляющие забыть все слова и только смотреть. Кажется, юноша забыл, ради чего и кого стёр ноги в кровь. — Пошли, — пестрое существо поднимается на ноги и отряхивает пернатыми руками совершенно чистые одежды, — у народа столько вопросов к тебе, что даже я успел попасть под раздачу, — он тихо смеется и ускользает в расщелине между плотно сплетенными ветвями. И юноша смотрит ему в след, подходит медленно к выходу и тут же теряется. Земля так далеко, а зацепиться совсем не за что, однако Ренджун уже внизу и смотрит оттуда выжидающе. И не только он. Толпа гарпий шепталась и пестрила разными цветами от коричневых и бежевых до белых и даже голубоватых. Издалека его сородичи настолько разные и красивые, именно какими их и представлял Донхёк. Ему и брату точно найдется местечко среди них, когда удастся воссоединиться. Совсем скоро. За глубоким вдохом следует шаг меж веток и свободное падение, затянувшееся на слишком долгое мгновение. Интересно, ощущал ли Ренджун щекотку в животе, когда спрыгнул точно так же? Но приходится расправить крылья, поймать ветер и ощутить плотность воздуха, чтобы замедлиться и спланировать на землю не так ловко, но как получилось. И толпа затихла. Чтобы в следующую секунду двинуться прямо на него. Гарпии обступили со всех сторон, неловко перетаптывались и смотрели во все глаза, кто-то улыбался, а кто-то закрывал рот ладонями в удивлении, пока сам Ренджун стоял чуть поодаль и одобрительно наблюдал за происходящим. Это вселяло немного уверенности, и Донхёк не боялся ответно смотреть в десятки устремлённых к нему глаз. Первой подошла девушка, чьи рыжие волосы почти влачились по земле, а того же цвета перья трепетали. Она ладонями обхватила его лицо и прижалась губами ко лбу, а Донхёк услышал её. Это был безмятежный шум, полный тихой радости за новообретенного соплеменника. Парень смотрел на неё огромными от удивления глазами и мог только изумлённо шевелить губами, а та лишь рассмеялась и сделала шаг назад. На смену ей приходили новые и новые прикосновения губ, новые песни, и каждая из них не была похожа не предыдущую, но являла собою нечто чарующее и абсолютно прекрасное. Интересно, что слышат они? Как звучит сам Донхёк и как много секретов, которые хотелось бы сохранить, раскрывает его собственная душа? В толпе низкорослых созданий выделялся лишь один силуэт, возвышающийся над всеми на добрых полторы головы. Вчера и не было ясно, насколько же Ёнхо был внушительным и не таким. Спокойный, пугающе широкоплечий и глядящий проницательно, но, как и все другие, по-доброму. Он не стремился приблизиться и услышать, держался отстранённо, но вот рядом был кто-то ещё. Черные волосы и перья парня, что стоял спиной, обособившись от толпы, были такими пугающе знакомыми, что Донхёк двинулся вперед резко, отодвигая от себя толпу и пробираясь сквозь неё молниеносно, так, что дыхание остановилось и сердце замерло. Это точно он, перепутать невозможно даже среди тысячи таких же тёмных, холодных и отстранённых, но неродных. Широкая улыбка сама ложится на лицо а рука тянется вперед. Конечно, ведь страший брат лучше во всём, он добрался первым и бог знает сколько времени ждал, когда Донхёк вытрет сопли и доковыляет до поселения. Ещё совсем немного и удастся коснуться, а потом всегда быть вместе и радоваться. Но Ёнхо преграждает путь и смотрит сверху вниз, не дает дотронуться и закрывает спиной. Не его брата. Незнакомец, наконец, поворачивается лицом и смотрит с интересом, а глаза у него хитрющие и улыбка мягкая, но сам образ пугает на уровне инстинктов. Не должно существо, за которое так рьяно заступаются, быть столь спокойным и насмешливым. У этого парня под веками нотки молчаливого безумия, а в волосах белые крошечные цветы, он выглядит хрупким, но ни на шаг не отступает, глядя насквозь так проницательно, что затылок чешется и неимоверно хочется обернуться. — Не нужно его пугать, — великан старается быть как можно мягче, но выглядит единственным напуганным и защищает ревностно, даже перья на плечах вздыбились, а брови настороженно свелись к переносице, — он может отрегировать иначе, чем любой другой, тебе лучше не... Ренджун успевает как раз вовремя и при виде него Ёнхо заметно успокаивается, отводит взгляд и отступает. — Это Тэн, — информирует подошедший негромко и они с Тэном приветственно кивают друг другу, но у первого подрагивают пальцы едва заметно. Видно, тот действительно спешил, — не думай, что с ним что-то не так, и на Ёнхо не злись, его можно понять. Однако Донхёк не слышит. Брат всё ещё где-то там, пока сам он получает поцелуи в лоб и безмятежно разгуливает среди сородичей. Это счастье должно было стать их совместным. Юноша задыхается собственными всхлипами, но даже разрыдаться не может, потому что моргнуть боится, когда смотрит в эти пугающие глаза Тэна, который тоже не моргает, ушами не дёргает, как любой другой при знакомстве, а только пялится, слегка наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, словно хищная кошка перед прыжком на раненную птицу. Донхёк расцарапывает короткими когтями горло в надежде, что сможет сделать вдох, и беспомощно хрипит, сгибаясь в приступе острой боли. На фоне Ренджун кричит что-то неразборчивое, а толпа расступается, расходясь кто куда, Ёнхо уводит настырно глядящего Тэна подальше и с горечью во взгляде оборачивается, будто пытаясь понять, что же на самом деле происходит и почему чужой звук так внезапно стал мучительно скорбящим. Это длится будто вечность, краски меркнут, трава закручивается в спирали, а голову наполняет звенящий гул, пока чужие ладони не накрывают глаза. — Я рядом, — и всё прекращается, сменяясь абсолютной тишиной и темнотой, — дыши, — тело охватывает тепло объятий, но дрожь не унимается, а остатки тревоги щекочут низ живота, — тебе нужен отдых. Но Донхёк одергивает чужие руки и отступает назад, тут же насупившись и сменив скорбь на агрессию в попытке найти хоть один способ выпустить свои эмоции. — Не нужен мне никакой отдых! — он отмахивается и скалит зубы, смотрит с недовольством, пусть из-за поволоки слёз видит лишь очертания, на слишком уж спокойного Ренджуна, сложившего свои руки-крылья на груди, будто настолько привыкший к подобным ситуациям, — мне помощь нужна! Брата найти нужно! — никакой реакции не следовало, пестрое создание так и стояло, даже бровью не поведя, и юноша спешно искал слова, которыми мог бы достучаться, — к нам люди пришли! С оружием! — Мы поможем, — чужой голос был тихим и спокойным, безумно мягким, а улыбка тёплой и взгляд успокаивающим, — мы обязательно поможем, — он кивает и делает шаг навстречу, напирая уверенностью в своих словах, однако выглядит убедительно, — но сначала тебе нужно отдохнуть и отвлечься, чтобы взяться за дело с новыми силами и чистым разумом, — легкий наклон головы и Донхёк уже не хочет возражать и сопротивляться, а лишь задать один вопрос, — я понимаю твоё волнение, но с твоим братом ничего не случится за то время, что ты будешь приходить в себя, я это чувствую, — парень кладёт когтистую ладонь на свою грудь и чуть наклоняется, глядя своими чернющими глазами, — поверь мне, как верховному шаману этой общины, хорошо? Каждый здесь жив и счастлив, потому что верит. В момент, когда ты ничего не можешь сделать, вера вселяет надежду, и Донхёк ей поддаётся, выдыхая глубоко и позволяя себе опечаленно скривиться. Уж если Ренджун, которого все уважают, говорит, то слушать и слышать его хочется безоговорочно. Может, от одного дня и правда ничего не случится? Может, Минхён за это время и впрямь догонит, успокоит, отвесит оплеуху за что-нибудь, а он обязательно найдет, за что. Да за те же ложки! — Хорошо, — он кивает судорожно и мнёт пальцами ткань на своих бедрах, — я наберусь сил и расскажу тебе, а потом мы пойдем искать брата? Ренджун на мгновение бросает взгляд вниз, тут же возвращая его обратно, и едва заметно дергает ушами, тут же примеряя на своё лицо всю ту же улыбку. — Ну конечно, — и, выждав некоторое время, разворачивается, неспешно удаляясь. Под его одеждами движения ног не видны вовсе, и силуэт будто призрачно плывёт над землёй, — погуляй, поговори с ребятами, потом возвращайся в дом, поночуешь со мной, пока не найдём тебе местечко, — он останавливается буквально на секунду и оборачивается со сведёнными к переносице бровями, но всё тем же добрым взглядом, будто тот прилип, либо является единственным возможным для такого загадочного существа, — только не заговаривай с Тэном и не спрашивай о нём у Ёнхо. Будто мысли читает, потому что Донхёку, на самом деле, именно это и хотелось сделать. Более в поселении не было ни единой черной гарпии, как и совсем не было золотых, чтобы узнать у них хоть что-то про себя или про брата. Чтобы перестать жить неприкаянным, без прошлого и семьи, которая поведала бы о том, кто же ты такой среди этих пёстрых созданий. Тэн с небольшой вероятностью мог знать хоть что-то, способное разрешить небольшое количество из вопросов, которых за всю жизнь накопилось несметное количество, однако путь к нему так резко попытались оборвать. — Я понял, — отвечает юноша, стараясь выглядеть как можно более правдоподобно, ведь ему привычно было приврать немножко брату, что-то утаить ради своего блага. И Ренджун, как минимум, делает вид, что действительно верит, удаляясь по своим, наверное, важным шаманским делам, куда-то в лес, где под деревьями стремительно темнело, уводя глубоко в чащу. Поляна, на которой сейчас не было ни души, была действительно большой, с выжженным костровищем в центре, глядящим прямо в чистое небо. Там же, где начинался лес, на каждом из раскидистых деревьев было по несколько спрятанных за листвой больших зелёных шаров, служащих своеобразными домами, и юноша никак не мог понять, как же удалось их соорудить, не отделив от растений ни единой ветки, не лишив их жизни. Было ли это чем-то рукотворным, либо же являлось плодами самих деревьев? Чем-то магическим? Такое зрелище действительно казалось чудом на фоне трухлявых стволов, на которых приходилось жить до этого. Спокойное, зелёное и безопасное место вдали от дорог и людей. — Здорово, да? — послышался голос сзади, заставив резко обернуться и вздрогнуть от испуга, однако позади стоял один из племени и даже не смотрел на Донхёка, а открыто наслаждался видами местных жилищ, — потребовалось почти десять лет, чтобы заставить ветки расти, как мы хотели, — он дернул одним из направленных вверх ушей и теперь уже глянул на юношу перед собой, — но это того стоило, не думаешь? У того до плеч свисали тёмно-бордовые волосы и перья того же цвета шелестели, когда касались самыми кончиками мягкой травы. Мужественные черты лица, выразительный подбородок и хищный разрез глаз. Неужели все его сородичи такие разные и красивые? И все молодые. За то короткое время, проведённое здесь, на глаза не попалось ни единого существа, что выглядело бы хоть немного старым. Как те же люди, у которых от возраста лицо становилось всё более пакостным и сморщенным. — Лет? — переспросил Хёк, явно заинтересовавшись, но проигнорировав остальное услышанное. Желание узнавать новое затмевало собой необходимость разбираться в том, что было уже хоть немного известно. — Да, — прозвучал короткий ответ, а потом недолгая пауза, — а как считают время там, откуда ты родом? Но Донхёк не знал, откуда он родом, однако кое-что действительно было. Минхён когтями делал засечки на одном из деревьев каждый раз, когда на небо всходила полная луна, и так было сколько они оба себя помнили. Это было чем-то между привычкой и глубинным зовом, будто было заложено изначально где-то в его естестве, наравне с потребностью есть и пить. И младший держал в голове ту картину, дополнял черточки по представлению, пока не научился считать вслух. — Луны, — уверенно отвечает он, чуть ожесточившись во взгляде при мысли о брате. — Вот как. Получается, ты издалека. — незнакомец задумался, забегал взглядом туда-сюда, будто знал что-то, но не был уверен в необходимости рассказывать, а потом победно улыбнулся, — в одном году двенадцать лун! Считать ведь ты умеешь? — Умею, — приврал, конечно, потому что его умение считать заканчивалось на количестве пальцев обеих рук, засечек на дереве или маленьких веточек на земле. В голове цифры укладывались не лучше, чем никак. А парень приподнял одну бровь и хитро сощурился, заставляя задуматься, как звучит ложь у гарпий, потому что она, видимо, звучала. — Верю, — вот, как звучит ложь, потому что чужой гул слегка дрогнул неуверенностью, и Донхёк зарделся, осознав, как же легко его раскрыли. Как гарпии умудряются сосуществовать друг с другом, если никто из них не может скрыть своих истинных чувств и намерений? А незнакомец громко и искренне расхохотался чужой реакции, чуть пригнувшись. — Как впервые со своими общаешься, правда, — говорит он сквозь смех и подходит ближе, без труда прикасаясь губами ко лбу юноши, все-таки, будучи незначительно выше, — моё имя Юта, — и лучезарно улыбается так, что даже широкий пернатый хвост у того чуть приподнимается с тихим шорохом. — Донхёк. И я уже видел «своих». Брат у меня есть, — он кивает в знак приветствия и, наконец, решается спросить, указав пальцем на собственный лоб, — а это зачем? — Говорят, — Юта чуть наклоняется и смотрит заговорчески, будто вот-вот выдаст какой страшный секрет, — что мы так лучше слышим, — и, проигнорировав слова про брата, поманил за собой рукой, неспешно направляясь ближе к деревьям, — но это говорят так давно, что каждый уже на своём опыте проверил и убедился, что это всё полная чепуха, — он говорит легко, будто они старые приятели, и Донхёк не без удовольствия следует за ним, стремясь как можно больше узнать о своём народе, — теперь это просто знак приветствия, вроде человеческого рукопожатия, но никто не будет идти против устоявшихся за века обычаев. По всему периметру поляны росли высокие ветвистые деревья со своеобразными домами под кронами, и теперь юноша мог лучше разглядеть хитрые переплетения веток, которые никак не могли быть природным явлением. Какие-то выглядели как неловкая, неумелая поделка, даже не похожая на шар, а скорее на густой куст, но вот на некоторых ветви даже складывались в причудливые узоры, переплетались в искусные композиции и орнаменты. — Красиво, правда? — Юта бы единственным, кто рассматривал не только деревья, но и чужие золотые перья, вздыбившиеся от ярких эмоций. У них в поселении и правда не было ни одного такого же или даже отдалённо похожего, и остальных соплеменников останавливало от настырного разглядывания лишь то, что большинство проснётся только под вечер, — Ренджун принёс нам это знание. И Донхёк искренне заинтересовался, отвлёкшись от разглядывания и навострив уши. — Больше десяти лет назад пришел из ниоткуда, как и ты, — парень тяжело вздохнул, начиная свой рассказ, и двинулся вокруг поляны, — замученный такой грязнуля. Молчал долго, а когда заговорил, сразу начал с того, что мы живём неправильно, представляешь? Конечно, мы его за наглость выгнать не могли, но общаться с ним тоже не хотели, потому что ходил вечно себе на уме и бормотал что-то невнятное, как с ума сошел. Фукал на нашу еду, отказывался спать на деревьях, нагота ему наша не нравилась, хотя и сам он был не лучше, но вечно пытался закрыться. — Юта будто и не пытался ничего вспомнить и надумать, рассказывая словно совсем недавние события с некой спокойной радостью, — Потом раздобыл где-то тряпку, украл, может, обмотался ей, а мы же такие, знаешь… Любим всё красивое, а Ренджун оказался очень умелым в этом деле, вот мы и не смогли такое игнорировать. Кто-то захотел ходить так же, а спустя время его влияние распространилось на всех, — они обошли полный круг по кромке поляны, но так никого и не встретили, зато Донхёк осмотрел каждый домик и кое-где заметил торчащие между веток перья, большинство жителей сейчас явно отдыхали, и юноша был рад, что хоть кто-то, особенно такой красноречивый и общительный, взялся поведать хоть что-нибудь, — его начали слушать и уважать за странные, но интересные идеи и знания. Он знал, как и чем лечить наши недуги, какие растения могут сделать еду вкуснее, а какие действуют на нас... Странно. — парень неловко улыбнулся и кинул взгляд на черное костровище, чуть вздрогнув в плечах, — а в какой-то момент он начал денно и ночно, будто одержимый, переплетать молодые ветки деревьев друг с другом, не отвлекаясь ни на сон, ни на еду, и никто не знал, как бы оказать поддержку, но Ёнхо был первым, кто начал делать то же самое, не задумываясь о результате. Ёнхо сильный, самый крупный в нашем поселении, и один из самых сознательных, за ним готовы были идти, и если уж наш здоровяк взялся за помощь, то и все остальные чувствовали себя обязанными внести свой маленький вклад. Со временем ветки росли, а мы всё подплетали их и подплетали, пока не начала вырисовываться какая-то форма. Тогда уже ни у кого вопросов не осталось, а сейчас у нас есть верховный шаман, которому все бесконечно благодарны, и полноценные дома, куда не задувает ветер и не проникает дождь, — Юта остановился и вздохнул нарочито тяжело, хотя звуки его оставались такими же безмятежно-удовлетворенными, — разве что моё жилище немного продувает, потому что я не самый лучший строитель этой общины, и с самого начала всё делал не так. И Донхёк благоговеет перед этим рассказом, с открытым ртом ждёт продолжения и смотрит натужно, будто обязывая рассказать ещё, но Юта упорно молчит и улыбается, точно издевается по-доброму. В голове не укладывается, как всё это могло быть последствиями находчивости и упорства одного единственного существа, способного заставить других стараться на благо друг друга. Хотелось знать ещё больше про Ренджуна и его выдумки, но ещё больше про его прошлое. — И никто не знает, откуда он пришел? — с надеждой спрашивает юноша. — Тэн знает, — коротко и тихо, словно боязливо отвечает Юта, — но тебе лучше не спрашивать, все равно ничего не добьешься. — Но почему? — У этих двоих есть свои секреты, и никто не знает, что может связывать всемилюбимого верховного шамана поселения с тем, кто проводит время с одним лишь Ёнхо и не присоединяется к общему веселью, — парень выглядел малость раздосадованным от того, что не был посвящен в дела всех и вся, — мы не может скрывать своих эмоций, но секреты из прошлого душа тебе никак не расскажет, пока они не будут произнесены вслух. Говорить больше ничего не хотелось, и на фоне интересного рассказа всё вокруг казалось уже не таким волшебным.