Турмалиновые скалы

Они шли вниз по реке уже несколько дней, останавливаясь на ночлег недалеко в лесу и питаясь редкими, мелкими плодами деревьев и, если повезет, рыбой, которую удавалось поймать. За время их непродолжительного похода парень окончательно убедился, что Минхён был во всех отношениях странным человеком — с тех пор, как появилась такая возможность, спал исключительно на деревьях, по которым карабкался слишком уж ловко для хилого и, что наверняка известно, раненного юноши, так ещё и делал это только после того, как сам Юкхей засыпал или делал вид. Всегда внимательно, но исподтишка рассматривал каждую блестящую вещицу из тех, что приходилось доставать из карманов, но избегал отражений в воде, хотя саму её нисколько не шугался, на любую новую еду, которую им доводилось есть, смотрел с недоверием, но не отказывался. И начал поддерживать простенькие диалоги односложными ответами или повторением уже звучавших фраз. Делал это неохотно, а один раз даже закатил глаза с невиданной красноречивостью, но тисками вытягивать слова больше не приходилось. Собеседник из него паршивый, как рассказчик тот и вовсе отказывался раскрываться, но каждый новый звук ощущался наградой. Давно Юкхей не гордился собой настолько. Путь продолжался медленно, но сворачивать с него было просто неразумно. И дни скитаний оправдали сами себя, когда на другом берегу мелькнул тёмный силуэт. Юкхей ускорил шаг, почти побежал вперед, чтобы поровняться с неизвестным, пока Минхён предусмотрительно остановился, оставшись позади, где внимательно вслушивался в завязавшийся диалог. — Прошу прощения! Эй! Ау! — парень не с первого раза докричался до глуховатого старика, который остановился и обратил, наконец, своё внимание на источник шума, — далеко тут деревня какая? «Аа?» — по-комичному протяжно вскричал мужчина, поднимая одну из рук к своему уху. — Деревня! — предпринимает ещё одну попытку и кричит уже громче. — Чудище тут водится! — невпопад шепелявит незнакомец так же громко, чем заставляет Юкхея ругнуться шепотом, но так эмоционально, что Минхён услышал и сам собою запомнил, чтобы обязательно использовать позже. Делать было нечего, парень помялся на месте секунду, а потом пошел через реку, набрав полные сапоги воды и промочив штаны по самую середину бедра. Он бы и переплыл, будь в том нужда, но, к всеобщему счастью, было все так же мелко. — Я спросил, нет ли тут деревни неподалеку! — даже оказавшись совсем близко, он продолжал кричать, распугивая всех местных птиц, и Минхён тоже решился подойти, но упорно оставался на противоположном берегу. — А я говорю, что медведь ходит там, откуда вы пришли! — дедуля также оставался громким, хоть и дистанция между ними была в две вытянутые руки, — да такой огромный! Точно силы нечистые постарались! — Дед, нам бы все-таки до людей добраться, — Юкхей порядком измотался от бессмысленного разговора, но старался не злиться на пожилого человека, жалко опирающегося на кривую облезлую палку. Морщинистое лицо застыло в раздумьях, — мой приятель ранен, нам бы ночлег найти. — В лесу небось нашел приятеля своего? — незнакомец взглянул через плечо Юкхея прямо на Минхёна, — даже отсюда вижу эти дикие глазищи, ты бы не подбирал всякое, что чёрти где валяется. Или беду на себя накликать хочешь? И парень демонстративно глаза закатывает, ощущая себя прямо как в детстве, когда мать ругалась за каждую принесённую домой больную помирающую зверушку. — Деревня, — повторяет уже холоднее. — Да есть тут неподалеку, вниз по реке, потом чуть южнее, — старик выглядел раздосадованным неудавшейся попытке поговорить подольше, — полдня пути всего. — Спасибо, — прозвучало уже куда тише и мягче, — хорошей дороги тебе, старик, — и парень быстро двинулся обратно, где продолжал стоять Минхён, во все глаза уставившись на другой берег. Дед постоял, посмотрел ещё немного и медленно продолжил свой путь. За свою долгую жизнь он повидал многое, но человека с лицом и манерами вельможи в компании лесной хтони встретить и не надеялся. А путники двинулись дальше, но теперь уже парень был почти весел и бодр после отличной новости, а Минхён плёлся позади, озадаченно глядя себе под ноги, пока не спросил довольно громко. — Почему он уродливый? — такой бестактный вопрос с совершенно будничным и невинным выражением лица. — Уродливый? — Лицо, — он поднял руку и ладонью обвел свою голову, — не как твоё. Уродливое… — а затем чуть скривился. — Так ему же сколько. — даже предположения давались с большим трудом, — он просто намного старше тебя и меня, оттого и некрасивый. Я ведь тоже постарею и стану таким же! — Нет, — Минхён не верил, что время было способно так изуродовать именно его, но Юкхей воспринял это иначе и согласно хмыкнул. — Может, ты и прав, — парень давно потерял веру в спокойную старость, а последней каплей стал тот огромный медведь. С такими приключениями он и года не протянет. *** Путь занял гораздо меньше половины дня, солнце даже не собиралось садиться, а поодаль от реки, где кончался лес и начиналась равнина, показались дома. Не в такой уж глуши они находились, повсюду были протоптаны тропинки — одна к реке, несколько к перелескам со всех сторон. А также продавленная колесами трава. Тут точно проходили телеги, некоторые из которых вполне могли быть торговыми. Минхён забеспокоился и попятился назад, замотав головой, когда Юкхей обратил на него свой взгляд. Он знал, что рано или поздно они придут к человеческому поселению, на то и был рассчет, но плана на такой случай не придумал. Знал, что в последний момент упрётся, откажется, ни за какие богатства не ступит на территорию ненавистных ему созданий, но не думал, как поступит в действительности. Просто развернуться и уйти? Потеряться в лесу, умереть там от лап лесных созданий или попасться очередным охотникам, которые точно раскусят непреднамеренный обман, разглядят под человеческой личиной животную натуру. Была мысль покинуть Юкхея, как только на горизонте появятся первые признаки цивилизации, но на деле юноша оказался не готов к этому. Не мог сдвинуться с места ни вперед, ни назад, только пошатывался, будто готовый в любой момент рвануть в неизвестном направлении. Держала не надежда на помощь, а осознание своей собственной беспомощности без чужого вмешательства. А Юкхей тяжело вздохнул и плечи его опустились. — Нам нужно туда пойти, — произносит он твёрдо, но смотрит мягко, как и всегда. Глаза у него большие и глубокие, очень уж проницательные, — нужно тепло и нормальная еда, а тебе, — парень почти тычет в чужую грудь указательным пальцем, что Минхён находит вопиющей дерзостью и лицо его становится изумлённо-оскорблённым, — нужна помощь и человеческие условия, если не хочешь умереть на следующей неделе! Я вижу, как тяжело тебе дался этот путь, и что во сне ты почти не дышишь, что ходишь как немощный, хоть и умудряешься скакать по деревьям, — и так спокойно это звучит, будто волнения на самом деле нет, а лишь сухие факты. Почти все, не считая тех, что упоминать не хотелось под страхом окончательно отвратить от себя едва доверившегося юношу. Только вот Минхён понятия не имеет, какой ещё неделей ему угрожают. И тем более не знает, где мог ошибиться в имитировании человеческой походки. Потеряв свои крылья, он лишился опоры, перестал чувствовать землю и собственный центр тяжести, периодически терял равновесие и злился за это на себя. Лишь в моменты забытия, в случае опасности удавалось не просто идти, но и полноценно убегать, хоть и было это занятием крайне унизительным, но таким необходимым при невозможности полноценно защитить себя. Чужой монолог не пробудил внезапного желания радостно зашагать к людям, дать им разорвать себя на части и продать. Юноша всё ещё стоял и словно ждал чего-то, что будет чуть более убедительно, чем собственное здоровье. Однако Юкхей тоже молчал, иногда недовольно покашливал и, кажется, не собирался отступать. В голове не укладывалось, как можно эти дни провести вместе, помогать друг другу, понемногу налаживать отношения, а потом просто взять и разойтись, оставить друг друга на растерзание судьбе. И ладно бы кто другой был, но Минхён в глазах парня казался совсем уж нежизнеспособным, так ещё и отказывался от помощи. Делом чести было хоть силком затащить того к какому-нибудь лекарю. Но воспитание позволяло только безмолвно давить. — Не пойду, — Минхён первым желает прекратить происходящее, но именно в этот момент Юкхей понимает, что победил. — Убеди меня, что это плохая идея, — легко отвечает тот. Одержать верх в словесной перепалке с почти неговорящим и очень уж скрытным юношей казалось крайне простым делом. И тот замешкался, ожесточился во взгляде, поджал губы, выказывая крайнее недовольство. На брата он мог повлиять и молча, надавить авторитетом старшего, но этот здоровенный лоб был просто непрошибаемым, только лишь бровь выжидающе приподнял. Бесит страшно именно этот человек, что навредить не пытается даже, но то и дело выводит на совершенно непонятные эмоции. — Люди не нравятся, — тихо выпаливает он, искренне надеясь, что это достаточно весомая причина продолжить скитаться по лесам. — А кому они нравятся? — мягко спрашивает Юкхей с улыбкой и наклоняется, чтобы заглянуть в чужое лицо, — мы все друг друга ненавидим, но вынуждены терпеть, чтобы выжить. Вот, смотри, — он легко оттягивает ладонью скудно, но симпатично расшитый ворот своей рубашки, — я не умею шить, не сделаю из льна ни клочка ткани, но кто-то сможет. Не каждый ходит на охоту, не все разбираются в съедобных растениях, ни один человек не может знать всех ремёсел мира, поэтому просить помощь в обмен на услугу не стыдно, Минхён, — парень жалостливо сводит брови к переносице, только и думая о том, как его попутчик вообще дожил до своего возраста. Они, вероятно, были ровесниками, а ведь Юкхей вот-вот преодолеет второй десяток, что уже достаточно внушительно, — только моих сил не хватит, чтобы помочь тебе двигаться дальше самостоятельно. В этих словах есть смысл, но упорствовать вошло во вредную привычку, и Минхён мечется. Необходимость уступить ощущается саднением в горле и слабостью в коленях, будто само тело отвергает идею о том, чтобы наконец отступить, позволить себе довериться и поступиться принципами, признать, что человек прав. Пока тот вздыхает и, немного пошарив по одежде, достаёт короткий нож с перемотанной рукоятью, слегка отодвигает ткань и показывает такой же черный камушек, что и на мече, умело инкрустированный в сияющий металл навершия. Минхён чуть не подскакивает от такого зрелища, даже руку тянет, чтобы прикоснуться, но осекается. В прошлый раз Юкхей не дал даже посмотреть подольше, сразу ревностно припрятал, однако сейчас лишь вздрогнул и протянул чуть ближе, осторожно взявшись за край ножен. —Просто возьми это и держись за мной, если так тебе станет спокойнее, хорошо? — парень потупил взгляд и облизнул губы, а взгляд его стал чуть печальнее, на что Минхён невольно смягчается. Донхёк делал такое же лицо, когда вынужден был отдать какую-то свою интересную находку, чтобы старший выкинул её куда подальше или вовсе закопал. Брат почти готов был рыдать в моменты, когда забирали что-то такое важное и нужное, даже совершенно для него бесполезное, но красивое или совершенно новое, чего раньше видеть не доводилось. И хочется спросить, дорога ли Юкхею эта вещица настолько, чтобы печалиться, когда она исчезает из рук, но такому слогу юноша ещё просто-напросто не был научен. Тяжестью осела невозможность выразить тот ворох мыслей, что кружили в голове. Может, Донхёк чувствовал то же самое задолго до того, как начал болтать без умолку? Минхён смог только вопросительно взглянуть в чужие глаза и получить в ответ мягкую улыбку. Он коснулся пальцами камня, холодного и твёрдого, и удивлённо выдохнул. Одна маленькая тень заставила сиять разноцветные крапинки по-другому, и хотелось разглядеть каждую, но те угасали и зажигались в новых местах настолько быстро, что и не уследишь. — Спрячь его под плащом и не выпускай из рук, но используй только в крайнем случае и только для защиты, — выдаёт парень короткие указания и уверенно вкладывает рукоять в чужую ладонь, неосторожно допустив прикосновение к ней. Единственный человек, которого приходилось трогать до этого, был холодным, мокрым и скользким от дождя и крови. Его изуродованное лицо снова всплыло перед глазами на долю секунды, но тут же исчезло, потому что пальцы Юкхея были горячими и мелко подрагивали, а взгляд на секунду стал испуганным. А вот Минхён ничуть не испугался, даже придержал свою ладонь на месте в ожидании, что легкое касание непременно вызовет отторжение и неприязнь, заставит попятиться назад и глубоко разочароваться в Юкхее и в себе за то, что начал верить, будто не все люди вызывают тошноту. Но не случилось почти ничего. Кровь не вскипела, ощущения не обострились, а паника не накатила, только желание окончательно отказать в походе в человеческую деревню полностью отпало. Именно чутьё всю жизнь уберегало гарпию от бед, но сейчас оно молчало, и если не это было весомой причиной верить, то ничто ею не являлось. Они с нечитаемыми взглядами так и стояли, пока человек руку не убрал, оставив оружие в чужой. Вот, кто действительно запаниковал, потому что в любой момент ждал реакции, хоть какого-то подвоха, очередного недоброго взгляда, но получил лишь легкий блеск заинтересованности в глазах юноши. Оно и понятно, все мужчины любят оружие, особенно молодые и резвые, рвущиеся в бой, но Минхён никак не создавал подобного впечатления, лишь тенью напоминая бодрого и пыщущего жизнью человека. И не возможностью убить тот был восхищен, а простым украшением, не служившим никакой цели, кроме как ублажать взор. Надо же, нашел в лесу эстета. Либо просто-напросто вора, по достоинству оценившего тонкую работу, что могла стоить целое состояние. Однако Минхён распрямился, вытянулся весь как струна, словно храбрился, и посмотрел на деревню, пытаясь разглядеть там хоть какое-то движение, однако было слишком далеко. — Пойдешь таки? — с надеждой спросил Юкхей, уже улыбаясь, будто ответ знал наперёд. А второй только передернул плечом и встал чуть поближе, мелко покивав, будто затрясшись. И они действительно двинулись в направлении поселения, но Минхен больше не плелся на внушительном расстоянии сзади, а шел почти в ногу лишь немного поодаль, и делал это вполне уверенно. Трава колола босые ноги, а солнце, уже холодное, но всё ещё яркое, болезненно слепило глаза. Они вышли на вытоптанную тропинку, обрамлённую длинными зелеными колосками, и каждый смотрел на приближающиеся дома: кто-то с нескрываемой радостью, а кто-то с клокочущей в груди тревогой. Показались первые силуэты, и вот Минхён снова лежит в луже под ледяным ливнем, а люди вокруг громко обсуждают, как бы выгоднее продать, и пытаются заглянуть в рот. Клыки то у него на месте и, если Юкхей так глуп, то другие люди могут оказаться умнее, непременно заметить и линчевать, либо и зубы выбить, чтобы точно продать под видом самого настоящего человека. Невозможно было оценить, насколько тот был похож на оного, но явно недостаточно, чтобы смешаться с толпой и избежать взглядов. Первый сразу устремился прямо на него. Работящий мужик с закатанными рукавами грязной рубахи расправил плечи, отвлекшись от своей работы, невзрачной кучей сваленной в полупустую телегу, стоящую на окраине деревни. Нет, тот не распознал в юноше гарпию, на насторожился при виде двух незнакомцев, один из которых едва ли был похож на хоть сколько-нибудь приличного человека в своих окровавленных обносках, наспех прикрытых явно не его плащом. Юкхей, в свою очередь, весь как-будто стал шире, прикрыл собой от пристального взгляда и вежливо поздоровался. — Доброго дня, — твердо, но доброжелательно, — есть ли тут какой постой на пару ночей да лекарь для моего друга? — он терпеливо ждал ответа, и ни единая мышца не дрогнула, чтобы не выдать хоть чего подозрительного. — Дальше по улице таверну найдёте, — с недоверием пробормотал незнакомец так тихо, словно надеялся не быть услышанным, — а лекаря у нас нет. Он отвернул голову, грубо прервав разговор, но глаз не отвел, косился до неприличного упорно, хмурился, а Минхёну только повод дай злобно в ответ поглазеть, да только Юкхей потянул за край плаща за собой вдоль каменно-деревянных покосившихся домишек. Серые и сухие, что постарше, и коричневые, свежо пахнущие растительной гнилью те, что поновее. Засаженные овощами участки земли, на которых виделись редкие согнутые спины. Людей тут почти не было, но те, мимо которых довелось пройти, непременно обращали на чужаков недобрые взгляды. Минхен беспокоился, сжимал в ладони перемотанную рукоять кинжала и неосознанно держался ближе к Юкхею, который тоже был сам не свой. Здоровался с каждым встречным, но ответа не получал, часто вытирал пальцы о штаны и то и дело тянулся к своему оружию, но каждый раз вовремя приходил в себя. За время его странствий довелось видеть много странных селений, но чтобы полное таких подозрительных людей — никогда. Кажется, те не жаловали путников, и неясно было, в чем состояло их недовольство. Таверна стояла немного поодаль от домов, ближе к краю деревни, и представляла собою самое презентабельное и высокое здание в два этажа, почти полностью выложенное камнем. Стояла гробовая тишина, изнутри звуки не доходили, а стойло неподалеку пустовало, ощущения жизни не витало в воздухе, песни не пелись, музыка не лилась, даже бранная речь не звучала. С непривычки парень подумал, что ошибся, но осторожно отпер дверь и прошел внутрь, поманив за собой Минхёна, который никак не мог расслабиться, находясь в обители людей. Он то и дело вертел головой из стороны в сторону, заслышав любой малейший шорох и скрип половых досок, вжимал голову в плечи и вглядывался во все углы напряженно. Внутри было сухо и чисто, скудно обставлено простыми столами и скамьями, потолок подпирали толстые балки и деревянные перекрытия, а на стенах в простых канделябрах догорали дрожащие огни свечей. За баром раздался шорох и показалась тень тучного измученного мужчины, бывшего трактирщиком. Кажется, тот кемарил под столом, но теперь от сна осталась только рассеянность в глазах. Он оперся на стойку локтем одной руки, а вторую держал где-то снизу, недолго что-то пошарив, а потом замерев. И улыбнулся так фальшиво и криво, что оба путника дар речи потеряли от такой «искренности» и смотрели в четыре глаза с выражнием полного и тревожного недоумения. — Ну и глубоко же вы зашли, — прохрипел мужик, многозначительно вздохнув, и Юкхей подошел ближе, роясь в поясном мешочке, — дела у нас идут плохо, за сезон вы вторые, кто ищет тут ночлег. Парень выкатил на стойку пару мутных монет, за которые трактирщик тут же схватился, рассмотрел и сунул себе в карман, будто по волшебству подобрев. Предложил расположиться за столом, а сам лязгнул чем-то под стойкой и удалился за хлипкую дверь позади себя. С нечитаемым выражением лица Юкхей обернулся, наткнувшись на в упор глядящего на него Минхёна, что стоял неподвижно ближе скорее к выходу, готовый в любой момент уйти. Его беспокоило молчание человека и морщины, появившиеся на его лбу, ощущение собственной чужеродности в таком месте сжимало легкие и трясло кончики пальцев. Опасность не наступала, но витала в воздухе, была повсюду неосязаемой, не слишком явной, чтобы избегать её, но достаточнт ощутимой, чтобы быть настороже. — Сядь, — тихо указал парень не в своей привычной манере, скорее приказав, и сам умостился на скамью ближайшую к себе, устало на ней развалившись. Он был весьма воодушевлен, когда увидел поселение издалека, и не раз заговаривал, что подобное следует найти, но сейчас выглядел напряженным и раздосадованным настолько, что даже глаза его, обычно яркие, заметно поблекли. Минхён огляделся и уселся напротив, не сводя взгляда с человека, но прислушиваясь к окружению. Трактирщик копошился в соседнем помещении, а с улицы донесся тяжелый топот. Юноша первый обернулся, а Юкхей последовал его примеру за секунду до того, как тяжелая дверь с грохотом отворилась, ударив стену кованой ручкой и оставив в ней вмятину поверх таких же, но бывших на том месте до этого. В проеме показалась крупная плечистая женщина, неприлично высокая и по-крестьянски загорелая, держащая в руке большую корзину, набитую овощами и травами, поверх которых лежала безголовая неощипаная гусиная туша. Осмотрев таверну, неизвестная с удивлением снизу вверх взглянула на путников, громко протопала в их направлении хромой, но твердой походкой, бросила свою ношу на пол и уперла руки в бока, широко улыбнувшись. — Надо же, небось знать какая пожаловала? — громко, шумно и бесцеремонно, почти мужским басом вскрикнула она, под конец фразы сорвавшись на высокую ноту, от которой вздрогнули все, а на кухне что-то звонко разбилось. — Бруна, мать твою, — прокричал оттуда трактирщик и резво выбежал с недовольным, почти что злым лицом, на что женщина лишь рассмеялась. Она была выше бедного мужичка на целую голову и выглядела безмятежно, когда тот орал, будто была хозяйкой положения, — у нас гости, не пугай их своей физиономией! — Моей то? — вскликнула она скорбленно, ткнув себя в пышную грудь, которая даже на вид была страшно тяжелой, как и весь силуэт отнюдь не хрупкой мадам, — сам то хоть бы нож со стойки убрал, за который постоянно хватаешься, чуть кто нагрянет! Ты должен горячо приветствовать их, а не разгонять! Напряжения между этими двумя не было, они бранились подобно закадычным друзьям, то и дело пробиваясь на полуулыбки, полностью игнорируя путников, пока Юкхей не прокашляся так громко, чтобы привлечь всеобщее внимание, а Минхёна, по скамье продвинувшегося к самой стене и недоверчиво глядящего на перепалку, заставить вздрогнуть. — Вы проездом? — будто продолжая шутливо ругаться просила женщина, повернув голову. — Нет, — не соврал парень, потому что ни в какое конкретное место они не направлялись, чтобы хоть где-то быть «проездом», — искали лекаря, есть у вас такой? — Нет у нас никакого лекаря, — выпаливает мужик недовольно, словно тому приходилось повторять это в сотый раз. А Бруна оглядела внимательно Юкхея, а потом и Минхёна, заставив того заметно похмуреть. Смотрела она долго, приглядывалась к лицу и будто пыталась под плащ заглянуть. — Я лекарь, — невозмутимо сказала женщина, чем вызвала недовольство трактирщика, который устало уткнулся лицом в ладони с неразборчивым мычанием, в котором разобрать удалось одно лишь ноющее «ну зачем?». — Что с мальчиком? — Не знаю, — честно отвечает Юкхей, оперевшись на деревянную столешницу локтями, — мальчик не даётся, — он отшучивается и легко улыбается. Наконец хоть кто-то сговорчивый в этой деревне, так ещё и тот, кто был нужен. Вопрос, касающийся такой секретности, парень задать не решился, чтобы бестактным не показаться и не лишиться возможности на помощь, да и была у местного народа причина прятать врачевателей и тех, кто мог хоть как-то сойти за обладателя тайных знаний. Последние десять лет это было крайне щекотливой темой в здешних краях. Женщина громогласно рассмеялась и хлопнула трактирщика по плечу так, что тот аж пошатнулся. — Накорми их, да ко мне отправь, — указала она, — найдется же, чем заплатить? — и хитро ухмыльнулась, на что парень кивнул, получив в ответ такой же одобрительный кивок. А мужик потянул её за длинную юбку, испачканную от волочения по земле, и со злостью потащил на кухню, после чего возня резко прекратилась. Оба путника сидели, глядя друг на друга в упор, и каждый из них прислушивался к торопливым шепоткам за дверью. Юкхей не мог разобрать ни слова, как бы ни старался, и от того взгляд его был тяжелее обычного — никогда до этого не приходилось ощущать такое сильное недоверие со стороны окружающих, ведь симпатичного молодого человека, ещё и при деньгах, были рады встретить почти в любом уголке королевства. — Меч, — тихо говорит Минхён, чем вызывает вопрос в чужих глазах, — про меч говорят, — и взгляд его какой-то вымученный, будто сам себя рассказать заставляет. — Что ещё? — парень перегнулся через стол, чтобы лучше слышать, и наконец просиял, тут же широко раскрыв глаза, чем вызвал у второго проскользнувшее в лице удивление. Неужели получится оказать ответную услугу за такое долгое терпение и сопровождение. — Он не верит, — удивительно, но Минхён тоже бесстрашно подается вперёд, чтобы быть ещё тише, но оставаться услышанным, — говорит «это опасно», — и оба они так близко, что человек испытывает волнение от того, как обстоятельства заставляют их доверять друг другу, пока сам он едва слова из нового приятеля вытягивал, — женщина нас не боится, — но юноша от настойчивого взгляда впервые скрыться хочет, глаза отводит и почесать где-то глубоко в груди намеревается, но только садится нормально и встряхивает головой, скрывая лицо за темными волосами, — она поможет. — Это хорошо, — мягко улыбается Юкхей и не отставляет попыток удержать зрительный контакт ещё немного подольше, готовый уже полноценно лечь на этот злополучный стол, — как ты себя чувствуешь? — все, что угодно, чтобы удержать внимание на себе. А Минхён говорить отказывается, только головой мотает, потому что понятия не имеет, как. Не может полноценно выпрямиться из-за боли под ребрами, не может унять дрожь в кончиках пальцев из-за непосредственной близости с людьми помимо Юкхея, и вообще, на самом-то деле, не хочет тут находиться. Он слишком долгое время провел вне зоны своего комфорта, чтобы быть уверенным хоть в чем-то и даже на миг перестать тревожиться. Исключениями были лишь моменты, когда Юкхей засыпал где-то поблизости, а вокруг одни лишь животные да деревья издавали редкий шум. Хозяин таверны вынес две большие тарелки с горячей похлебкой, а Бруна две кружки пива, что ловко уместила в одной руке, а во второй поднос с хлебом и деревянными ложками. Она с грохотом поставила на стол напитки, пока трактирщик осторожно умостил одну тарелку перед Юкхеем, а со второй потянулся к брюнету, который тут же ожесточился во взгляде и вжался плечом в стену. — Позвольте, — Юкхей вовремя среагировал и обходительно забрал посуду из пухлой ладони мужчины, чтобы медленно пододвинуть её на нужное место, — спасибо. — Ешьте и приходите к дому с деревом на крыше, — приветливо произносит Бруна, хватает свою корзину, что всё это время лежала на полу и, поставив её за бар, резво хромает к выходу, не забыв хлопнуть за собой дверью. А вместе с нею уходит и последняя позитивная энергетика. Воздух давит до тех пор, пока хозяин не уходит на кухню вновь, оставляя незнакомцев наедине. Юкхей тут же выпивает половину кружки и принимается ковырять ложкой в еде, наблюдая за тем, как Минхён искренне пытается взять свою такую же дрожащими пальцами. Тот смотрит то на чужую руку, то на свою, сверяется, несмело перехватывает, пытается удержать в другой, но с непривычки испытывает дискомфорт в любом из случаев. — Вот так, — парень тихо хмыкает и протягивает ладонь со столовым прибором, вертит ею неспешно, чтобы показать со всех сторон, и терпеливо ждет, пока второй, наконец, не справляется, — молодец. Не впервые хвалит, и не впервые это приятно. Юкхей уже ест быстро и выглядит действительно удовлетворённым, но взгляды на Минхёна кидать не перестает, пока тот собирается с силами, смотрит на свою тарелку со всех сторон и недоверчиво нюхает пиво. Еда пахнет вкусно, и даже мясо в этой гуще присутствует, парень ведь неплохо приплатил, но вот смердящую жижу даже пробовать не хочется, и кружка демонстративно отодвигается к центру длинного стола — как можно дальше, чтобы и вовсе её не видеть. Неохотно, но он ест потихоньку и с лицом глубочайшего разочарования. Это солено, не так уж и пресно, а хлеб и вовсе вкусный, но даже самому себе признаться, что человеческая еда лучше кореньев и хищных крыс, было выше сил гарпии. Пустая таверна, в которую не попадали солнечные лучи, была самым спокойным местом за последнее время. Где-то там, за стеной, копошился трактирщик, но парень напротив был так безмятежно доволен обстоятельствами, что это было заразно. Покуда они оба тут, все остальные люди где-то снаружи, не здесь и не рядом, не глазеют и не подозревают, а ведь Минхён уверен, будто что-то незримое выдает в нём чужака, которому не место в светлом и зеленом мире, полном чистых водоёмов и прекрасных зверей. Он ловит себя на мысли, что больше не хочет жить в своем лесу. Найдет Донхёка и вместе они уйдут туда, где будет всё для жизни, а не только выживания.       И он точно будет хвалить младшего за всё, как Юкхей хвалит его.