Турмалиновые скалы

На улице уже стемнело, а внутренности дома мягко освещал очаг и лучины по углам. Разноцветные ткани, развешанные вокруг, играли приглушенными цветами. Юкхей справился с водными процедурами куда быстрее, но за это время Бруна, мыча какую-то мелодию себе под нос, натаскала сена, кинув его чуть дальше от огня так, чтобы грело, но не загорелось, и занесла в дом котелок с едой, повесив его над костром. Минхён всё сидел на месте, поначалу рассматривая скромное убранство, но вскоре потерял к нему интерес, и сейчас занимался лишь своими мыслями, лишь бы не заснуть на шатком стульчике. Думал, конечно, о брате, но и о Юкхее тоже, о том, как скоро им придется расстаться в поисках своего собственного, личного для каждого. Что же ищет этот парень и от кого пытается скрыться, будучи таким заметным? Глупо было ждать, что тот вскроет все свои секреты перед кем-то, кто точно не желал делиться даже одним. — Так и смотришь в стену, да? — риторический вопрос донёсся из-за тканной перегородки, где также послышался плеск воды и показался силуэт, подсвеченный огоньком от лучины, — лучше поешь и спать ложись. Отвечать не хотелось. И есть тоже не хотелось. Делать что угодно на чужой территории казалось сложной задачей, когда Юкхея не было рядом. Юноша больше не думал, что человеческая еда невкусная, и знал, что будет в безопасности тут, но за всё это время настолько привык ничего более не делать в одиночестве, что сама мысль об этом казалась чужеродной. Кушать без человека рядом, на которого можно будет подглядеть, когда внезапно забудешь, как держать ложку. Греться ночами в темных лесах, но даже не знать, как развести огонь. Снова есть сырое мясо и горькие корешки. Нет, не люди делают тепло и вкусно. Это всегда Юкхей, потому что он неправильный человек, которому хочется верить, пока всех остальных хотелось ненавидеть. Прошлая жизнь без боли в конечностях казалась менее насыщенной, будто всё, что делалось до этого, делалось неправильно. Минхён жил неправильно. И всячески ограждал младшего брата от всего хорошего, думая, что так защитит от плохого. Нет, они ни в коем случае к людям не сунутся, но некоторые хитрости у них перенять можно. Юноше больше нравится думать, что он перенимает опыт исключительно Юкхея, но не всего человеческого рода. Парень показался уже вымытый и одетый, с зачесанными назад мокрыми волосами и чуть прилипшей к груди рубашкой. Он смотрел пытливо, будто всё ещё ждал какого-то ответа, но получил только измученный взгляд, на что по-доброму улыбнулся и подошел ближе. Он всегда улыбался. — Давай поедим и ляжем спать? — и это уже правильно поставленный вопрос, на который Минхён отвечает кивком. Они были одни — Бруна громко возвестила о своём желании спать, как только закончила беготню по хозяйству. Будь она хоть сто раз крупная и сильная женщина, но тяжести возложенных на её долю обязанностей легче не становились. А ещё она явно была напряжена, хоть и всем видом пыталась выказать непринуждённость. Что-то в том разговоре заставило думать обоих, но для третьего чужие мысли были загадкой. Пришлось поискать пару чашек в горе посуды, сваленной на маленьком столе, а также найти кусок ткани покрупнее, чтобы накрыть им сено и устроиться сверху. Трапезничали в полной тишине, глядя на яркие угли, и только Минхён иногда кидал взгляды на человека, чтобы сравнить и убедиться, не ведёт ли он себя как дикарь, когда ест. Всё ещё волнуется за свои грязные секреты. Им обоим хотелось обсудить одну важную деталь, но каждый хотел бы оттянуть этот момент. Поэтому молча они устраивались спать. Минхен лёг там же, где и сидел, а вот Юкхею нужно было подумать ещё немного у очага. Конечно, он чувствовал чужой взгляд на своей спине, но так было с тех самых пор, как они познакомились. Юноша всегда смотрел, будто хотел что-то спросить, что-то узнать, выпытать, но ни о чем не спрашивал. В этом было их общее сходство — думать, что второй ни в жизнь про себя не расскажет. Угли медленно гасли, а ветер снаружи свистел убаюкивающе. Когда парень обернулся, Минхён уже спал. Впервые, видно, тот был в такой безопасности, чтобы позволить себе заснуть первым, и этот факт неприятно сдавливал грудь. — Он рассказал тебе что-нибудь? — спрашивает Юкхей в надежде на то, что Бруна там, за тканной перегородкой, на самом деле ждала разговора. — Достаточно, — надежды оправдались сразу же, в голосе женщины не было и капли сонливости, лишь оттенки усталости, — но отчего ты не спросишь у мальчика? — Не скажет ведь, — всего лишь предположение, в которое парень верит беспрекословно, — да и неприлично это, — приходится смотреть в лицо юноши неотрывно, следить за подрагиванием зрачков под веками, но это было вовсе не в тягость. Да, нужно следить, чтобы не проснулся невовремя, однако такого оправдания вполне достаточно, чтобы просто рассматривать родинки на щеках под видом высшей цели. — Обсуждать за спиной тоже неприлично. — Боюсь обидеть, если спрошу, почему плохо разговаривает, — и в голосе его звучала совестливость, будто одной мыслью об этом можно было оскорбить, — даже крестьянские дети могут одеться без посторонней помощи, а он… — Так он же не крестьянский ребенок, — Бруна тихо посмеялась, пошуршав тканью своих одежд, — могу сказать лишь, что он в здравом рассудке, просто привык к другой жизни. Не дурак, проще говоря. — Успокоила, — теперь настала очередь Юкхея рассмеяться, но как же быстро он прекратил, когда Минхён приоткрыл глаза с выражением крайнего недовольства. Услышал? Или просто не рад такому грубому пробуждению? — Разговариваете? — хриплым шёпотом спросил тот, чуть смягчившись и вновь приняв умиротворённый вид. Парень же, сидящий, оперевшись на руки за своей спиной, расплылся в улыбке, уронив голову на плечо: — Тоже хочешь? В ответ Минхён чуть скривился и отрицательно помычал. Делать ему нечего. Но второго это только раззадорило и заставило придвинуться поближе, протянув руку и убрав прядь волос с чужого лба, на что юноша демонстративно отодвинулся назад, играючи так, будто на самом деле не был против, но из принципа не уступил. Ещё и щекотно было, пришлось лоб почесать. Юкхей прищурился по-доброму и, собрав все свои силы, сдержался от нового покушения. Теперь, когда забавный друг не выглядел враждебным и настороженным, хотелось действительно обращаться с ним как с товарищем, разговаривать и смешить. Только вот были сомнения, что юноша сам относится к их отношениям так же. Первых шагов он не делает, сам заговаривает лишь в случаях крайней необходимости и не становится инициатором контактов. — Ну и не нужно, — парень хмыкает и укладывается рядом, но достаточно далеко, чтобы не быть навязчивым. И закрывает глаза слишком рано, чтобы заметить, как долго Минхён смотрел на него. *** Пробуждение после первого за долгое время комфортного сна далось непросто всем. Юкхей до последнего пытался оттянуть момент, а Минхён упорно делал вид, что спит, лишь бы не совершать лишних телодвижений. Не из лени, но из желания обоих отложить момент неизбежной разлуки. И пока кто-то закрывался в себе, у кого-то был план. — Так и куда тебе нужно? — спросила Бруна за завтраком из вчерашней похлебки, выразительно глядя на Минхёна, недовольно ковыряющегося в еде. — Домой, — тихо ответил тот, вызвав два шумных вздоха, — в лес, — а потом ещё два. — Да сколько же в этом королевстве лесов! — воскликнула женщина, стукнув тяжелой ложкой по столу, — ты хоть скажи, что там растёт, а мы уж подумаем, где это может быть. — Ничего не растёт, — и он прямо по-человечески пожал плечами, не прибавив в голосе и капли энтузиазма. — Лес, в котором ничего не растёт, — задумчиво повторил Юкхей, — это уже поле. Второй удар ложкой чуть было не пришелся ему по лбу. — Дурак? — Бруна приподняла одну бровь и усмехнулась, — ты ведь должен знать королевство, вот и думай лучше! Может, мертвый какой лес? — Да кто же в таком месте жить будет? — тарелка парня была уж пуста, а сам он, полностью одетый, готов был в любой момент двинуться в дорогу, да только напускное это всё. — Я живу, — «жил» хотелось сказать, но было поздно поправлять себя, — скажи, если знаешь, — и юноша глаза поднимает, теперь не закрытые волосами, большие и глубокие. А Юкхей ловит себя на мысли, что совсем этому взгляду воспротивиться не может, как не может перестать молча таращиться до неприличного долго, даже не пытаясь вспомнить никакой лес. Слышно, как женщина нетерпеливо постукивает по столу. — Пока вы наслаждаетесь обществом друг друга, еда, которую я собрала вам в дорогу, тухнет, — она недовольно опрокинулась на спинку стула и сложила руки под грудью, — вспоминай, Юкхей! — Знаешь про лес к югу от столицы? — внезапно начинает тот, — где проказа прошла почти сотню лет назад. — А то, — наконец, повеселев, выдохнула Бруна, — ещё прошлым летом слышала от проезжих, что там зверушка забавная обитает, на всю округу уже прославилась. — Гарпия та? — голос Юкхея дрогнул едва заметно, а Минхён весь сжался и похолодел, — золотая, говорят. — Хотелось бы мне посмотреть, — с мечтательным вздохом женщина глянула на молчаливого юношу, — видал такое? А Минхён неуверенно кивнул, тарелку свою отставил, так ничего и не съев, и напрягся всем телом, осознавая, как же близок к раскрытию. Он сильно рискует, но вдруг окажется совсем в другом месте, если соврёт? — Да, — голос его едва слышный, тусклый и глухой, — жил там. Рядом. — Далеко это, — задумчиво сказал человек, — уверен, что доберешься? А в ответ только кивок. Стало быть, юноша и правда не был чужестранцем. Но жить в лесу? У Юкхея вопросов была тьма, но задавать их при почти постороннем человеке совсем не хотелось, и дело было даже не в недоверии, а в простой зависти. Женщина и так, казалось, знает куда больше, пока сам парень мучается с загадками в своей голове, будто не достоин знать правды. Кем его считают окружающие, что позволяют заботиться о себе, но доверяют лишь издалека? Может ли статься, что в чужих глазах он лишь средство достижения целей, но добрый друг — никогда? Это немало расстраивало. — Пора собираться, — тихо выпаливает он и встаёт из-за стола. *** Всего день они пробыли в этом поселении, но этого было вполне достаточно, чтобы хоть немного передохнуть и удостовериться, что раненый попутчик не находится на грани смерти. А Бруна оказалась достаточно добра, чтобы собрать им увесистую сумку с провизией в дорогу и не забыть про баночку заживляющей мази. Непонятно, действительно ли тот клык так полезен, либо женщина была повёрнута на коллекционировании всякого мусора и просто интересных вещиц, что посчитала его достаточной платой за такую ощутимую помощь. Юкхей проверял аммуницию непростительно долго, будто специально. Все ремешки на седле давно затянул, два раза снял поводья и два раза надел, потому что всё ему не так, а лошадь эти издевательства терпит с огромным трудом, фырчит и морду воротит, будто ей есть, что возразить. Минхён лишь смотрит на это издалека, сложив руки на груди недовольно, и чешется изредка, потому что одежда непривычная, нижняя рубаха куда мягче, а верхняя куда теплее, и она, что самое главное, присутствует. Видно, мальчик полуэльф был немного крупнее, поэтому и штаны пришлось подвязывать потуже, чтобы на бедрах не болтались. Бруна гремела чем-то в своём доме, будто спешно искала нечто, найдя которое, хромой походкой выбежала и пару раз топнула своим спрятанным под подолом юбки копытом. — Смотри-ка, что нашла! — радостно выговорила она, демонстративно отряхивая от пыли высокие сапоги, что держала одной рукой, — помнишь, я рассказывала? — в чужом голосе были и радость, и удивление от того, что такую вещь все-таки удалось найти, хоть ради этого и пришлось сломать пару вещей, а остальные нужно будет ещё полтора дня складывать обратно именно так, как те и лежали, — на, вот, — женщина почти силой впихнула их юноше, прошептав, что босиком тот крайне быстро станет умственно неполноценным в глазах окружающих. А Минхёну этого не хотелось, ведь пока играть человека выходило, кажется, не так уж и плохо. Конечно, он принял странный подарок, но смотрел на него с явным недоверием, а потом задержал поход ещё ненадолго, потому что решился надеть обувь самостоятельно и от помощи упорно отказывался. Бруне было больно смотреть на эти потуги, поэтому она то раздавала словесные советы, то уже тянулась руками, чтобы прекратить чужие мучения, но приходила в себя от недовольно-упорного взгляда. А вот человек наблюдал исподтишка и радовался новым успехам. Прощание далось легко каждому. Женщина провожала их смехом и предложила заскочить как-нибудь снова, но все трое знали, что это простая вежливость, и жизнь навряд ли сведёт их снова в этом жестоком королевстве, которое прожевало каждого местного, что жил в страхе перед завтрашнем днем, который мог принести очередную войну с соседями, набег от прихвастней короля или новое стихийное бедствие. И все-таки они согласились увидеться вновь. *** Было принято решение расстаться там, где дорога станет шире и разойдется сетью между всеми городами, но, чем больше они проходили, тем медленнее шли, и тем напряжённее молчали. Юкхей должен отпустить. Он не курочка-наседка, чтобы приглядывать за странным юношей, чтобы вести его домой, а потом, может, даже остаться с ним, чтобы приглядывать и обеспечивать безопасность. Да и к столице ему подходить ни в коем случае нельзя, не то, чтобы вовсе пройти сквозь, чтобы добраться до мёртвого леса. Парень не мог признаться себе, что просто не верит в чужие силы. Минхён, по его мнению, будет идти домой всего лишь до первого встречного разбойника, а потом ляжет на краю дороги, присыпанный листьями и холодный. — Что так тянет тебя в этот лес? — он не может не спросить, сильнее в ладони сжимая поводья идущей рядом лошади. — Я оставил там брата, — человеческий язык давался на удивление легко, но сами эти слова болезненно ударяли где-то внутри, а Юкхей молчал и смотрел с прищуром, будто надеялся услышать что-то ещё, и противиться этому было тяжело, — обещал, что найду его позже. — Это связано с тем, почему ты был закован в нашу первую встечу? Вы не сами разделились? — неприятно было слышать печаль в чужом голосе и видеть, как Минхён касается своих запястий в страхе, что это будет больно в очередной раз. Но больше не болело. — Там были… Наёмники? — и он с надеждой посмотрел в лицо парня, потому что не был уверен, что говорит правильно, но тот одобритеельно кивнул и слушал дальше, — они хотел брата, но взяли меня, — вовремя замолчать не удалось, и юноша споткнулся из-за накатившей тревоги, едва удержав себя на ногах. Он едва не рассказал, зачем людям ловить двух ребят посреди мертвого леса, куда никто толком и не ходит, — я не знаю, зачем, — добавляет уже чуть громче, чтобы никак не выдать своей инаковости и не вызвать подозрений. Думается ему, что захват людьми уже означает, что с братьями что-то не так. — Ты, должно быть, ужасно волнуешься, — а Юкхей весь такой мягкий и понимающий, что лишнего не говорит и только поддерживает ненавязчиво, — не знаю, как бы себя чувствовал, случись что-то такое с моим братом. — У тебя тоже есть? — Минхён удивляется сильнее положенного. Неужели Донхёк был прав, когда говорил, что братьев в мире тьма тмущая и у всех они свои? — Младший, — с гордостью в голосе отвечает парень, — у меня с ним мало воспоминаний, все-таки он больше читать любил, а я только с палкой по двору носился да домашнюю птицу гонял, пока отец не дал в руки меч. Там мы окончательно потеряли связь друг с другом, — он тихо вздыхает, а потом тут же посмеивается, будто досаду заглушить пытается, — но он всё равно мой брат, и мне бы хотелось защитить его от всего на свете. — Мне тоже. И так кончается поросшая травой тропа, превращаясь в дорогу, на которой им пора разойтись. Минхён пальцами хватается за края плаща, желая снять его и отдать, но руки не слушаются, подрагивают мелко и неприятно скользят по маленькому украшению, а Юкхей едва может удержать себя от помощи. Не хочет просто, чтобы всё закончилось так скоро, оттого и мечется, топчется на месте, вздыхает время от времени и взгляды выжидающие кидает. — К чёрту, — тихо ругается юноша, так и не справившись с одеждой, и опускает руки, глядя из-под недовольно напряженных бровей. И Юкхею так сильно впервые сказать хочется, но не ему одному, и получается так несуразно в унисон: «Можешь проводить меня?» «Можно проводить тебя?» И человек смеётся громко и облегченно, пусть и представляет, какой опасности подвергается, пока гарпия недоумевает, что же такого смешного произошло.