Wir haben morgen

Глава 2. Мальчик Как Герр Гольдненфукс купал его, мыл душистым лавандовым мылом тело и волосы, потом растирал полотенцем, укладывал в постель, у Рейна остались смазанные и странные воспоминания. Зато вот сон, который приснился ему под боком «Хозяина», он помнил очень четко, до мельчайших деталей. Ему снилось, что он стоит у огромного открытого окна. На улице ночь, и ярко светят звезды, каких он никогда не видел раньше, но которые кажутся подозрительно знакомыми. Белый тюль развивался подобно огромному парусу, порой полностью закрывая от всего, что было в комнате. Рейн чувствовал присутствие близкого, знакомого и очень важного человека, готового отдать за него жизнь. Он обернулся. За его спиной стоял… Иоганн Генрих Гольдненфукс в простом черном костюме старого покроя. Распущенные волосы разметались по плечам, на губах блуждала легкая и почти счастливая улыбка. - Мастер, я Вас побеспокоил? – тихонечко спрашивает Герр Иоганн. – Мне уйти? В этом вопросе Рейнхарду не слышится ничего необычного или странного. Все привычно. Все так, как всегда было. - Нет, не уходи, - тихо просит он и чуть улыбается сам. – Я хочу видеть тебя рядом, Франкенштейн. Всегда. Вся картинка развалилась на мелкие кусочки, будто разбитый прекрасный витраж в кирхе. Вокруг осталась только черная пустота, и не было ничего, кроме усталого человека, как две капли воды похожего на него самого, что стоял прямо перед ним, смотря немигающим взглядом ярких алых глаз. Хоть на вид ему, как Рейну, было едва двадцать, он явно был в разы старше. От него буквально веяло силой и мудростью. Шмидт явно где-то уже видел его… - Кто Вы? – тихонько спросил мальчик. - Я только отпечаток силы,- пожал плечами мужчина. – Этот отпечаток остался в твоей крови, крови твоего рода, но взаимодействовать я начал с тобой только соприкоснувшись с другой силой, которая так же носит отпечаток, но другой. - Я ничего не понял, - честно признался Рейн. - А тебе это и не надо. Просто позволь мне собирать твои эмоции. Я, как и любая искра силы, если не перейду далее по линии крови, то вернусь обратно к своему создателю. А ему будет…важно их ощутить. Это будет скоро… - Кто твой создатель? И почему скоро? Может, я передам кому-то свою кровь! - Не успеешь, - покачал головой мужчина. – А мой создатель – Кадис Эстрама Д. Райзел. Много-много веков назад он был тем, кто заключил контракт с твоим предком. По молодости и глупости, конечно, но тем не менее. Отпечаток передавался из поколения в поколение и, наконец, дошел до последнего владельца. - Почему последнего? – Рейнхард удивленно распахнул глаза. - Повторяю, ты не успеешь передать кровь. Тебе отмеряно мало. И еще, старайся держаться Франкенштейна – он защитит тебя, если то потребуется. - Франкенштейна? Это персонаж романа Мери Шелли? - Нет, это тот, с кем ты сейчас спишь в одной кровати,- мужчина хмыкнул. – А теперь – просыпайся. Если этот сильный и немного безумный человек служил создателю, то тебе надо служить ему. Умей быть благодарным… Человек исчез. Темнота, как и картинка с пейзажем и окном, пошла яркими светящимися трещинами, исчезнув со звоном бьющегося стекла. Рейн открыл глаза. На улице теплилась заря. Сквозь окна струился мягкий золотистый свет восходящего солнца. Достаточно просто и без излишеств обставленная комната казалась невероятно уютной. Практически вдоль всех стен располагались шкафы с книгами. Только в одном углу сиротливо примостился узкий шкаф для одежды, в который могло поместиться от силы три-четыре костюма и несколько рубах. Напротив двери стояла кровать с балдахином, на которой, собственно, и лежал сейчас Рейн, прижавшись к теплому боку Герра Гольдненфукса. И даже на широкой спинке-полке кровати были разбросаны книги. Мальчик восхищенно охнул, когда присмотрелся к тому, как располагались шкафы: сплошные полки проходили по всей длине стен, а между полками, которые шли от пола до потолка, были вписаны две двери и три окна так, что книги как бы их просто обтекали, располагаясь сверху и снизу. На компактном столике с резными ножками, возле которого стояло большое мягкое кресло с отделкой из зеленого бархата, тоже лежали стопками книги и журнал в кожаном переплете. Казалось, что это была не спальня, а библиотека. Больше всего сейчас парнишке захотелось узнать, разрешит ли ему Хозяин читать хоть некоторые особо интересные томики из его собрания. Уж очень он любил читать. Он перечитал всю мало-мальски понятную литературу в библиотеке своего захолустного городка, не брезгуя даже журнальными и дневниковыми записями, которые так же там хранились. Более всего Рейн любил «Страдания юного Вертера» Гетте и искренне верил, что без любви жизнь бессмысленна. Тому же он учил своих младших братьев и сестер, воспитанием которых он занимался практически самостоятельно с тринадцати лет, когда умерла их мать, а отец ушел на заработки, оставив их на попечительство сердобольной бабули, которая, естественно, была к детям безразлична. Всегда Рейн отличался излишней хрупкостью и тонкокостностью, что часто подстегивало городских сплетниц к разговорам, будто мать его нагуляла от местного барона, который был едва ли не верхом элегантности и утонченности в их глазах. Ну, не мог такой ребенок получиться в семье фермеров, пахавших на полях от заката до рассвета. Тем более, и мать, и отец были смуглыми, светловолосыми и светлоглазыми, а дитя – черновласое, кареглазое и бледное. Вот эдакий ребенок не своих родителей, хотя рожденный в любви. Тем не менее, никто никогда не попрекал его этой непохожестью, а наоборот гордились тем, какое чудесное дитятко растет у них! На школу у семейства Шмидтов денег не было, они едва могли прокормить своих детей, уплатить по счетам и хоть какую копеечку отложить на приданное дочерям, которое и так вряд ли бы собралось. Старшие умели только писать свое имя и читать по книжке молитву «Отче наш». Рейну этого было мало. Однажды, когда ему было лет восемь, он в кирхе пристал к старику-священнику, чтобы тот помог ему прочитать, что же написано в священном писании. Мальчик стремился к знаниям с таким живым интересом, что старый священник просто не смог ему отказать и начал учить, взяв обещание, что к самым большим церковным праздникам его родители дадут ему хоть одного маленького цыпленка к столу или позовут на ужин. Шмидты согласились и старший сын начал свое обучение. Читать он выучился невероятно быстро, как и считать, писать, восхищая этим своего учителя. Даже в столь юном возрасте он так долго и упорно самостоятельно работал, что через три месяца после того, как научился самостоятельно писать слова, уже поражал всех столь аккуратным и изящным почерком. Книжки Рейн заглатывал буквально за пару вечеров, а то и за вечер. Когда ему исполнилось 15 лет, он был воистину похож на маленького ангелочка. Жена городского головы «ради собственного каприза», как говорил ее муж, сама выучила мальчика игре на фортепиано и немного на скрипке. Все давалось ему с легкостью. Уже сейчас, проснувшись после столь странного сна, он осознавал, что это, по большей части, заслуга присутствующего энергетического отпечатка, который делал его похожим на того загадочного типа со странным именем и точно таким же лицом. Красивый и талантливый мальчик сильно выделялся в городке. Ему часто делали далеко не самые приличные предложения, которые он отклонял, краснея до кончиков ушей. Когда началась всеобщая мобилизация, в армию его не приняли: легкие и сердце были слишком слабы и больны, чтобы хоть один здравомыслящий врач рискнул отправить его на фронт. «Да такая рохля загнется в первый же марш-бросок!» - фыркали недовольно военные, провожая парнишку взглядами. А потом была польская кампания и острая нужда в деньгах значительно поредевшей семьи Шмидтов. Рейнхарду пришлось ехать на заработки в Генерал-губернаторство. По дороге до Лодзя его выкрали и вывезли в бордель в Варшаву. Больше года он провел там, в полном отчаянии и несколько раз пытаясь покончить с собой. Потом «лавочку прикрыли», а таких же несчастных парней и девушек отправили в лагерь, позволив, что удивительно, собрать свои вещи. А потом был перрон, ночь и скользящий через толпу подобно черно-золотой молнии Герр Иоганн. Рейн не мог сказать, в какую секунду он… влюбился, но был уверен в этом точно. Он не знал, что очаровало его больше – пронзительные голубые глаза или мягкий бархатный голос. Тем не менее, предела его счастью не было, когда Гольдненфукс забрал его с собой в качестве слуги. Не кого-то другого из сотен пленников, а именно его. Больно было уже после слышать о том, что он – простая замена кому-то, кого этот златовласый ангел в дьявольском мундире безумно любит. Но хоть так, ему было приятно находиться рядом с ним. И пусть тот самый человек (а человек ли?) с его лицом и странным именем потом получит его эмоции – Рейн был уверен, что у него голова от них закружится. Сейчас был именно тот момент, в котором он мог отдать всё Иоганну Генриху Гольдненфуксу… или кто он там… Несколько раз моргнув, Рейнхард потер пальцами глаза и потянулся. Хорошенько прислушавшись к своим ощущениям, он понял, что на нем только гордое ничего… как и на лежащем рядом с ним мужчине. Франкенштейн (так же сказало нечто во сне?) спал абсолютно спокойно, уложив голову на согнутую в локте руку. Золотистые волосы разметались по подушке и красиво отливали на солнце. Мальчишка прямо залюбовался подобной картиной. Но мужчина, будто почувствовав, что на него смотрят, нахмурился и открыл глаза. Сперва во взгляде мелькнули удивление и паника при виде сонного и меланхолично рассматривающего его Рейна, но затем он, видимо, вспомнил, что было вчера, и несколько успокоился. - Доброе утро, Хозяин, - практически шепотом произнес мальчик, помня о том, что голос его не нравился. – Если Вы скажете, где моя одежда и где расположена кухня, то я немедля приготовлю Вам завтрак. Едва проснувшийся ученый еще недостаточно хорошо соображал, чтобы в первые секунды после пробуждения суметь различить Рейнхарда и Райзела. Решив, что у него чудные сны, он, было, испугался, но, вспомнив, что несколькими часами ранее, вечером, забрал с перрона мальчика, как две капли воды похожего на его Мастера, и поимел его прямо на пороге, как-то успокоился. Тон обращения был для него необычен и совершенно не вязался с обликом. - Можешь выбрать в моем шкафу себе пару брюк, рубаху и какие-то старые туфли. Обноски, в которых ты был, я прикажу Герхарду сжечь. Позже пойдем искать тебе одежду среди ариезированного имущества… - как-то монотонно и механически ответил он. – Я сам приготовлю завтрак. Ты будешь готовить то, что сам я не успею – обед и ужин. - Хорошо, - кивнул Рейн, но встать не спешил, стесняясь своей наготы и избитого тела. Бордель его не сломал морально, так что даже после подобного мальчик был стеснительным в рамках приличий тех времен. – Хозяин, если я буду хорошо служить Вам, можно мне пользоваться Вашей библиотекой? Тут столько книг, что я все утро только их и рассматривал! Этот вопрос ну очень приятно удивил ученого. Герхард изредка брал некоторые справочники по медицине, когда предстояло что-то неординарное, а чтобы просто почитать какую-то книгу – нет, это был слишком серый и безынтересный бюргер. А тут… действительно, что внезапно. Отказывать ему он и не думал – пусть тянется к знаниям, пусть! С ним можно будет поговорить вечером, закрыв глаза, чтобы не вносить дисгармонию в видимое и слышимое. Потянувшись хорошенько и встав с кровати, Франкенштейн направился ко входной двери. - Ты можешь читать все, что тебе угодно. Только заведи тетрадь и записывай туда список книг, которые ты взял, и краткое впечатление о них. Открыв двери, он взял со стула в коридоре почищенный комплект формы, который принес ему с утра Герхард. Это было привычным делом. Вечером ученый выкладывал одежду на стул у дверей комнаты, а утром, вставая до рассвета, Герхард чистил её, чтобы начальник выглядел идеально. Даже ленту наглаживал. - Вернер! Просыпайся, скотина! – гаркнул мужчина как можно громче. – Иди и ставь чайник! И только попробуй его снова спалить! Я договорюсь, что ты будешь чистить парашу в бараках цыганского лагеря! - Уже иду, Герр Гольдненфукс! – тут же из другого конца коридора послышался испуганный крик химика. Звучно хлопнув дверью, ученый повернулся к Рейну лицом. Мальчишка сидел на кровати, чуть склонив голову набок и отчаянно краснея от открывшейся ему картины. Шумно вздохнув, он подошел к постели, бросил поверх покрывала вещи, затем подошел к своему новому слуге и, обхватив его одной рукой под грудь, резко увлек за собой, заставляя подняться на ноги и выбраться из кровати. В итоге, мальчик оказался очень крепко прижат к нему, соприкасаюсь грудью, пахом, бедрами, обнимая его руками… Стоя на чуть колючей медвежьей шкуре и удерживая возле себя обнаженное хрупкое тело, Франкенштейн чувствовал нечто такое, от чего в груди сворачивался теплый комок. И это не возбуждение, не желание, которое было вчера. Нет, просто безумная теплота, нежность. Пусть это не Мастер, он мог дать ему ту часть своей заботы и любви, которую не мог дать Истинному Ноблесс по ясным причинам. - Скажи мне, дитя, как я могу называть тебя? – чуть отстранив от себя мальчишку, мужчина положил ладони ему на плечи. - Вы можете называть меня Рейн… - стараясь смотреть ученому в глаза, так же шепотом ответил тот. - Ты простыл, Рейн? – нахмурился Франкенштейн. Мальчик покачал головой. - Вам не нравится мой голос. Я буду говорить шепотом, чтобы не раздражать Вас. Я не имею права причинять Вам неудобства… - С чего ты решил, что мне он не нравится? - Вы завязали вчера мне рот и сказали, что у меня голос не такой, как у того, на кого я похож… - Это не значит, что мне не нравится твой голос. Да, это кажется мне несколько необычным и непривычным, когда я не могу сопоставить звук и картинку… - мужчина чуть нахмурился и отвел взгляд к окну. – Хотя мы как-то и не говорили слишком много. Он этого не любил. - А я люблю разговаривать. Точнее – читать вслух. Особенно – стихи, - говоря уже в полный голос, чуть улыбнулся Рейн. – Я даже немного пишу сам, но… они не красивые. Они слишком… наивные. Франкенштей улыбнулся и хмыкнул. - Еще скажи, что музицируешь в свободное время и увлекаешься литературой! Мальчик удивленно захлопал ресницами, недоумевающее смотря на Хозяина, будто вопрошая «Откуда?!». Вот тут ученый действительно расхохотался в голос. - И как такое чудо угораздило попасть в бордель к военным в Варшаве!? - Меня украли, я уже говорил… Вы забыли или не услышали? На кухне, которая располагалась чуть дальше по коридору, дикими воплями взвыл чайник, заставив мужчину поморщиться. Раздавшийся следом оклик Герхарда позволил ему уйти от ответа. - Одевайся и приходи на кухню… - подхватив Рейнхарда под руки и подняв его над полом, Франкенштейн перенес его ко второй двери в спальне, открыл ее и втолкнул в небольшую ванную комнату. – Приведи себя только в порядок! Закрыв за ним двери, Франкенштейн хорошенько взъерошил пальцами волосы и зажал руками голову. Что происходило с ним, оставалось где-то за границей его понимания. Он что, действительно решил отыграться всеми нерастраченными эмоциями на этом несчастном ребенке?! * * * Герхарду все ночь спалось паршиво. Он никак не мог успокоить нервы после всего увиденного вчера на пороге квартиры Герра Гольдненфукса. Его не заметили, он был уверен, вот только от этого легче химику не было. Всю оставшуюся ночь до рассвета он представлял себе этого мальчишку-шлюху из варшавского борделя, который с таким самозабвенным видом отдавался абсолютно потерявшему голову ученому. Какая уже там невеста... Вернер был уверен, что ее и не было никогда, а начальник только хорошо отмазывается от такого бесполезного факта, как привязанность к женщинам. И фраза про схожесть... да, любовь всей жизни у Гольдненфукса была, да, она действительно умерла (судя по всему), но только вот любовь неприступного ученого оказалась мужского полу и смазливой наружности. Эти подробности абсолютно не волновали его. Герхард хотел этого Рейнхарда больше, чем хотел кого-либо еще в этой жизни. И он его получит, обязательно. Он возьмет его грубо, заламывая руки заставляя орать и протяжно выть от боли. Пусть, пусть чувствует, КАК он его желает и КАК он его ненавидит одновременно. Желал он его за красоту и какое-то чудное очарование, которое заставляло стремиться к этому падшему и грязному человеку. Ненавидел же за то, что эта дрянь смела пачкать своими прикосновениями едва ли не обожествляемого им Иоганна Генриха Гольдненфукса. ОН СМЕЛ СОБЛАЗНИТЬ И ОЧАРОВАТЬ ЕГО!!!!!!!! ОН СМЕЛ ЕГО ПОЦЕЛОВАТЬ!!!!!!! Он, а не преданный ученому всем телом и душой Герхард. Какая несправедливость. Зависть к способностям, знаниям и внешности начальника была не единственным чувством, которое к нему испытывал Герхард. Он его действительно любил. Но не заикался даже об этом и старался не показывать, поскольку понимал, что недостоин быть рядом с ним в таком качестве. Уж слишком яркий и едва ли не божественный для него Гольдненфукс. Воистину Золотой Лис! Манящий, недоступный, на которого только любоваться. А тут такая мерзкая черная собачонка позволила себе приблизиться к нему! Ну, уж нет. Герхард верный слуга и найдет способы оградить своего обожаемого Иоганна от этого осквернителя. Только бы руки не дрожали в его присутствии. - Герхард, ты хоть не спалил ничего? - зайдя на кухню в совершенно домашнем виде, рубахе, брюках и кожаных мягких домашних туфлях, - поинтересовался Гольдненфукс, на ходу заплетая волосы в достаточно массивную косу. Оклик вывел Вернера из едва ли не мыслительного транса, заставляя тут же спохватиться и вскочить на ноги. Видеть такого чудного начальника было странно. Он никогда не плел косы и хвост вязал только по надобности. А тут... - Герхард, к косорукой скотине мне добавить, что ты скотина глухая? - строго смотря на него, рыкнул мужчина. - Простите, - едва удерживая дрожь в руках, прохрипел парень. - Я задумался. - Повторяю, ты не спалил ничего? - Нет, я не спалил ничего, правда... - Тогда хватит спать на ходу и ставь на стол чашки и тарелки. И завари кофе. Я же приготовлю завтрак. Пока слегка трясущийся Герхард поспешно собирал на стол тарелки, блюдца, чашки, ложки, серебряный кофейник, который он несколько раз опрокинул, Франкенштейн достал из шкафа ломтики резаного хлеба, яйца, несколько ломтиков копченого почеревка, который доставляли из Рейхскомиссариата, и принялся готовить завтрак. Хлопочущему у стола слуге он больше еду не доверял, ни под каким предлогом, помня превратившиеся в угольки сосиски. Появилось время подумать. Первым пунктом на повестке дня явно был мальчик. Рейнхард Шмидт. Существо отнюдь не обычное. И не только из-за своей внешности. Да, он был похож на Мастера просто невероятно, но, в то же время, он был совершенно другим. Хотя, кто его знает, каким бы Райзел был, если бы он воплотился не как Истинный Ноблесс, а как самый обычный человек? Тем не менее, между Рейнхардом и Райзелом точно была связь. Но… но какая?! Наверное, это будет вопрос, над которым голову ученому поломать придется не одну неделю. Перевернув ломтики хлеба и почеревка на сковороде, Франкенштейн углубился в размышления по новой. Как относиться к нему? Явно, что не как к Мастеру. Где это было бы видано, чтобы матерый и суровый, по мнению окружающих, эсесовец становился на колени перед бывшим проститутом? Нет, точно не вариант. Кажется, мальчишка сам проявлял полную готовность становиться перед ним на колени и служить ему. Хм… в глазах этого ребенка он видел то, что было в его собственных, когда он смотрел на Мастера. Это пугало. Но, все же, отношение… о нем надо заботиться незаметно, когда не видит никто, и так, чтобы Рейн ничего не понял, но почувствовал. В остальное время он должен оставаться суровым и холодным Гольдненфуксом. Выложив содержимое сковородки на большую тарелку, услужливо подставленную Вернером, он продолжил готовить, разбив на сковороду три яйца. Размышления продолжались. А еще ему очень не нравилось то, как ведет себя Герхард. Сегодня – особенно. Что-то было не так. Что-то копошилось в этой маленькой серой голове. И что-то нехорошее. - Хозяин, я нашел немного вещей, которые мне подошли, по вашему указанию. Я готов приступать к службе, - на кухню, служащую одновременно и столовой, в отсутствии гостей, зашел Рейнхард. Одет мальчишка был в рубашку, покроем очень схожую с его собственной, разорванной вечером, немного великоватые на него черные брюки на подтяжках и старые комнатные туфли со стоптанной меховой подкладкой. Вид у него был несколько растрепанный, но абсолютно счастливый, что удивило ученого. Герхард громко заскрежетал зубами при виде мальчика. - Помоги этому олуху накрыть на стол… - несколько секунд задержав взгляд на лице Рейна, Франкенштейн вернулся к приготовлению завтрака. - Я уже все сделал, - оскорблено фыркнул химик. - Тогда садитесь оба за стол и только рискните попасть мне под горячую сковороду! К Менгеле лечиться пошлю, - рыкнул на слуг ученый. - А «Менгеле» это что-то страшное, да? – как-то совсем уже наивно осведомился Шмидт, усевшись за стол и сложив руки на коленях. Вернер, успевший так же устроиться и налить себе кофе в чашку, чуть не пролил благородный напиток на скатерть. - Менгеле тут называют «Ангел Смерти», - весомо начал объяснять он «зеленому» в лагерных вопросах парню. - Не приписывай моей славы всякому ничтожеству! – пронеся сковороду в очень опасной близости к лицу помощника, рыкнул Франкенштейн. Затем обернулся к мальчику. – О, поверь! На моем столе и в моих лабораториях смертность превышает результативность «цыганского лагеря» и пары печек за раз! - Я бы никогда не поверил, что такой человек, как Вы, может совершать что-то такое жуткое, - удивленно захлопал глазами Рейн. – Вы не похожи на убийцу… - Наш Хозяин тот еще палач! Гений, но палач! – хмыкнул Герхард. Ученый, успевший сгрузить яйца по тарелкам, все же огрел его сковородой по голове. - У меня две угрозы для тебя, Вернер. Первая – если ты не выполняешь обязанностей, и я грозился ею немногим ранее. Вторая – если ты очень много говоришь. Так вот, олух, ты затрынделся. Руки у тебя будут теперь расти из нижнего пояса конечностей. Вот будет чудо науки! Тебя так и оперировать заставлю! Химик побелел как полотно, а Рейн понял, что да, начальство лучше не злить, иначе он действительно может провернуть такую операцию без лишних вопросов. Смилостивившийся Франкенштейн махнул рукой на Герхарда и сел за стол сам. Наложив всего по чуть-чуть и налив себе кофе, он посмотрел на слуг. - Не понял, что за столбняк? Чем быстрее начнете есть – тем лучше. Рейнхард, у которого выразительно взвыло в животе, тут же принялся за еду. Утро начиналось относительно спокойно.