О видах крови и незаданных вопросах

Снег выпал, когда Крошка практически переучил себя отзываться на Бича, и ему не сразу удалось понять, что это такое и откуда взялось на улицах за пределами дома Двуногих: прежде он видел это нечто, рваное и белое, только однажды – на стенках ящика, где они хранили свою еду. Не знал он и о том, насколько этот "снег" холоден. И как много его может быть. Теперь знает, конечно. И что лёд – то же стекло, но менее прочное и более хрусткое. И что держать его на языке стоит только в крайнем случае, когда жажда раздирает горло хуже старых рыбьих костей, а воды нет никакой и нигде. Как много в мире холодных вещей? Чудища орут, взрывая лапами снежную пыль и пачкая её своим дерьмом, носятся по городу, как будто им всё равно – всему городу всё равно, это кажется безумием половину первых суток, но после он привыкает. Или замерзает достаточно, чтобы перестать беспокоиться. Или нечто между – с приходом зимы проблемы только начинаются, и беспокойство, конечно, не может пропасть без следа. Просто оно приобретает ровный белый оттенок, без заполошных метущихся брызг-красок. Бич быстро решает, что ему нравится вид зимы, но не запах, вкус и ощущения – воздух обжигает ноздри холодом, мёрзнут лапы, короткая шерсть толком не хранит тепло. Мир как-то резко становится стылым, хрустким и белым, и во всех этих переменах кроется нечто знакомое, не такое чужое и враждебное, как показалось сперва – нечто, что он вот-вот поймёт, почувствует – если остановится. Вот только остановиться – сдаться снегу и продрогнуть потом насквозь, когда в тепле он примется таять, пуская по шерсти мерзкие ручьи. А в промежутках между поисками тепла и пищи надо ещё как-то жить. Учиться, наблюдать и повторять, или не повторять, или искать свои пути, не скатываясь в безрассудство. Не упускать из виду тех котов, которых запомнил, и которые запомнили его. Отличать дохлых Чудищ от спящих и запоминать все виды их воя. Избегать резко и сладко пахнущих луж. Обходить стекло. Это было бы просто, если б не необходимость притворяться, что он уже знает все правила. Впрочем, знание правил спасает не всех – коты пропадают вне зависимости от погоды, и иногда трупы находятся на месте смерти или на свалках, а иногда не находятся нигде, оставив только в хрустящем воздухе отпечаток не-живости. Мороз забирает своё, голод забирает своё, своё среди самых чахлых и нерасторопных забирают собаки и Чудища, но бывает, что в этот круговорот лезут ещё и Двуногие, и ничего хорошего в этом нет. "Оттуда не возвращаются, – бормотала полуслепая и полубезумная старуха Марша, когда он попытался выяснить, куда подевался один из его новых знакомых. – Заграбастали кого – начинай потом рыскать по дворам, авось встретишь у Кожаных... Но если спустя две луны не увидел и не почуял нигде – уже и не отыщешь." В её словах есть резон – хоть иные говорят, что пропавшие встречались живыми-здоровыми и больший срок спустя, здесь негласно принято беречься Двуногих в шурщащем чёрно-белом, коричневое здание с сетчатым забором не внушает доверие никому, а в пепле, что выбрасывают оттуда, изредка раскапывают обломки костей и зубы. Наглядно. Снег не похож на пепел, а лучше бы был – даже жгучий порошок кажется лучше ледяного, кусающего холодом. Небо, сизо-дымное днём и грязно-ржавое по ночам, рассыпает его щедро, Бич не проклинает его колкость, забивающую уши и липнущую к усам, лишь потому, что все слова давно вмёрзли в глотку, и осталась только жажда наконец согреться. Лезть к домам, к Чудищам, к кому угодно, вжаться куда-нибудь и напитаться жаром ровно настолько, чтоб не успел ударить в голову, но растопил коченеющее тело. До облюбованного дома, пустого и на две трети разбитого, но не успевшего пока отдать ветру всё тепло, несколько навесов да плоских кругляшей в земле – расстояние в такие дни приходится измерять в источниках выживания. Ближайший, например, обнаруживается в нескольких хвостах посреди холодной белизны, да только занятым тремя или четырьмя кошачьими телами. Стайка слабо знакомых бродяжек – все родичи друг другу, все когда-то приходили к нему за советами в той прежней жизни до заморозков... все узнают с первых же секунд – и все спархивают с места, как вспугнутые воробьи, подрагивая ушами, опуская морды в защите то ли от снега, то ли от его взглядов. Уступая. Ах да, ты же мудрый вожак, победитель собак, защитник обездоленных... пока у вас с ними совпадают цели, конечно, и сейчас они совпадают, жить и греться хотят все. Но боязливое уважение побеждает, и к этому тоже надо привыкнуть. Как к имени. И поработать над тем, чтобы не пришлось отвыкать, но это позже, позже... Ума и терпения хватает, чтобы не броситься оголтело к желанному теплу, а чинно, с достоинством опуститься, подобрав под себя лапы. Полуприкрыв глаза, наблюдая за тем, как перестраивается группка, искоса следящая за ним, и уходит на поиски другого источника, ловя каждой шерстинкой жар и чувствуя себя живее, чем за все сутки. Оттаивая. Собачий помёт, он хотя бы может теперь дышать. Мысли наконец разглаживаются, пока он, щурясь, вглядывается в зиму, то трескучую и назойливую, то ровную, чистую и белую до голубизны, почти такой, что он видит в своих глазах в отражении. Зима напоминает нечто, что давно вгрызлось в сердце и разрослось там, укротив пожар эмоций и пылкость идей, выстудив лишнее и мягко выталкивая из-подо льда важное. Напоминает, может быть, душу, если таковая у него есть. ...Зима полюбится сильнее и отразится в памяти прекрасным многогранным контрастом, когда начнёт переживаться демонстративно лучше и легче, чем многим. И еду станут таскать вперёд, о себе не думая, не имея права подумать, и не посягнут на тёплый уголок – а это будет, он сам об этом позаботится... просто чуть-чуть попозже, когда прогреются кости достаточно, чтобы могло дальше существовать без боли тело. Потому что у вчерашнего ничтожного бродяжки битый лёд в глазах, крадущаяся поступь и выстуженный смех, и ему нравится носить с собой мороз на шкуре, ибо это хорошо притягивает к себе правильное внимание – именно тех настороженно-почтительных оттенков, которые столь полюбились. Может быть, усмехается Бич в усы, три луны назад ему стоило выбрать имя, связанное с холодом.