Помогите мне улыбнуться…

Шура привёз Тамару на репетицию, сегодня был последний день пребывания в Ереване группы БИ-2, завтра утром все музыканты улетали в тур по США. Но когда Гвердцители потянулась к ручке, чтобы покинуть машину, Шура удержал её, аккуратно поймав острый локоток: — Пообещай… что мы увидимся… ещё… — словно предчувствия беду, попросил музыкант, незаметно для себя окончательно и бесповоротно перейдя в общении с Тамарой на «ты», снося последние рамки формальности, остававшиеся ещё между ними. Певица опустила взгляд на собственные руки, она не знала, что ответить, её сегодняшняя жизнь была слишком непредсказуемой, чтобы давать опрометчивые обещания. Видя задумчивость женщины, Шура провёл кончиками пальцев по её исхудавшей и немного впалой щеке, нежно накручивая рыжую прядку волос на палец. — Никак не могу привыкнуть к твоему новому имиджу! — с улыбкой заметил мужчина. Тамара с благодарностью подняла на него глаза за то, что он сменил тему разговора, и заправив непослушную прядь за ухо, уточнила: — Не нравится? — Тебе очень идёт! — поспешил заверить Шура, убирая ладонь и чувствуя себя неловко, опасаясь, что мог случайно обидеть её. Глупо было отрицать, что за эти месяцы Гвердцители очень изменилась, конечно, новый цвет волос добавил к исхудавшему лицу немного свежести и хотя бы внешне избавил лицо от траура… но вот внутренне он совершенно не соответствовал той Тамаре, которую Шура знал. — Я думала… мне это поможет… поможет справиться… — запинаясь объяснила певица, но вовремя вспомнив о слишком личном откровении, постаралась перевести его в другую сторону. — Но этот цвет очень подходит для роли… — Да! Норма Дезмонд! — подхватил Шура, не сводя с Гвердцители внимательного взгляда. — Очень жаль, что я не увижу тебя в этой роли на сцене! Музыкант сейчас искренне сожалел, что их пути с Тамарой расходятся, он был поражён той открытостью, с которой певица впустила его в свою жизнь, позволяя разделить с ней её горе, и оставлять женщину сейчас одну мужчина считал ошибкой. Словно прочитав его мысли, Гвердцители легонько сжала ладонь одного из основателей группы БИ-2 и постаралась улыбнуться, но уголки губ с трудом поднялись вверх: — Спасибо за этот уикенд… я буду его помнить… всегда… Певица отвела глаза в сторону, вспоминая утренние слова Шуры, и покинула автомобиль. Почувствовав недосказанность, музыкант поспешил выйти из машины, обходя её и вставая напротив певицы. От такой резкой перемены, Тамара растерялась и интуитивно отступила на шаг назад, оперевшись на твёрдое железо иномарки. — Не говори так, будто ты прощаешься со мной сейчас! — сглатывая подступающую панику, попросил музыкант. Он протянул руку к плечу Гвердцители, но грузинка перехватила его ладонь, и опустив глаза вниз, прошептала: — Не надо… здесь… могут увидеть… Шура безропотно опустил руку, чувствуя безысходность, разумом он понимал, что сам женат и компрометировать Тамару это совершенно не лучшая из возможных перспектив, какие он может сейчас ей принести. Но сердце упрямо требовало оказать поддержку и хотя бы приобнять такую маленькую и уже отнюдь не сильную женщину, какой раньше ему всегда казалась Тамара Гвердцители. Певица подняла на него глаза, и в них Шура увидел ответ на свой вопрос, прозвучавший несколько дней назад. — Почему? — музыкант сумел шепотом произнести лишь одно слово. — Так будет лучше… мне сейчас… сложно вновь оказаться на сцене… в зале… он пустой и… и холодный… там нет больше ЕЁ глаз… — судорожно вздохнув, подавляя подступающие слёзы, объяснила Тамара. Шура не нашёлся, что на это ответить. Ему оставалось лишь молча наблюдать за певицей, медленно обошедшей его и поднявшейся на первую ступеньку длинной лестницы СКК К. Демирчяна. — Я могу забрать тебя после репетиции? — музыкант только сейчас осознал как много он не успел сказать Гвердцители, но бежать и останавливать её посчитал ещё большей глупостью, чем идея заявиться к ней вечером в гостиничный номер. — Не нужно… спасибо, Шура… — обернувшись к нему, одними губами произнесла Тамара. Но мужчина всё услышал, замирая на месте и не решаясь всё-таки догнать певицу. Репетиция помогла Гвердцители отвлечься от тоски своего сердца по любимой Маме, она переключилась на муки ролью, Антон снова и снова заставлял Тамару и Евгения исполнять танго. Для скромной и застенчивой грузинской девочки этот танец был всегда чем-то запретным и недопустимым. Но противостоять Музыкантскому было невозможно, все возмущения Гвердцители в вопросах танго он стоически выдерживал вот уже несколько месяцев, в глубине души режиссёр понимал почему Тамаре некомфортно, поэтому всячески заставлял артистов полюбить не себя в танго, а танго в себе. Но в преддверии премьеры на сцене снова оказались журналисты, Гвердцители, только что исполнившая последнюю арию Нормы Дезмонд, которая своей чувственностью и обреченностью довела до слёз даже её молодых коллег была очень задумчивой и уставшей, вместе обеденного перерыва и возможности отдохнуть Антон позвал Тамару на очередную гримпробу. В последние дни режиссёр старался присутствовать на всех интервью Народной Артистки Грузии и России, и это не стало исключением. Пока две девушки делали певице укладку и макияж, журналистка задавала вопросы. В основном они касались её роли Нормы Дезмонд, всего мюзикла, впечатлений об Ереване… Музыкантский был напряжен, словно гепард перед прыжком, он физически ощущал волны боли, исходящие от Гвердцители и сейчас опасался любого неосторожного слова, которое может произнести журналистка. И волновался он не зря… — Тамара Михайловна, а что вам радость приносит кроме музыки? — вопрос прозвучал как удар дамокловым мечом. Антон увидел как певица сжала ладони в кулачки, пауза казалось стала сродни вечности, журналистка лишь подалась навстречу, чтобы не пропустить ответ артистки. Плечи Гвердцители судорожно вздрогнули вверх, она закусила нижнюю губу, но сдержаться не смогла. — Сейчас боюсь что ничего… Мамы нет… — и слёзы сквозь плотно зажмуренные веки, потекли по щекам. — Простите… Тамара закрыла лицо ладонями и наклонилась вперёд, стараясь отвернуться от камеры. — Отключите звук, немедленно! — вмешался Антон и оператор поспешил исполнить указание, даже опешив от такого жесткого тона молодого режиссёра. Все присутствующие замерли, опуская глаза, стараясь не глазеть на певицу, Музыкантский только подался к артистке, как его руку поймала одна из костюмеров. Антон умом понимал, что сейчас действительно лучше дать Гвердцители успокоиться самой, но в тоже время он хотел помочь ей, поддержать, режиссёр воочию видел эту исхудавшую, убитую горем женщину после похорон Инны Владимировны, и сейчас Музыкантский боялся вновь увидеть в её глазах ту зияющую пустоту и бездну траура, которые уже однажды были в этих зелёных глазах. Услышав слова Антона, ставшие в этой тьме словно маяком, Тамара поднялась, откидываясь обратно в кресло и вытирая слёзы. Музыкантский достал из кармана брюк упаковку сухих носовых платков и протянул впереди стоящей девушке. Та мгновенно вытащила один и безмолвно шагнула к Гвердцители, отдавая ей его. Сам Антон не мог сдвинуться с места, потому что понимал, что стоит ему оказаться рядом с Тамарой, он просто заслонит её от камеры и выгонит журналистов, но подобный скандал перед премьерой был совершенно лишним, поэтому режиссёр постарался взять себя в руки. Две девушки тут же поменялись местами, снова принимаясь за макияж и прическу, певица складывала в руках белую салфетку словно знак поражения, слова о Маме, о её благословении на эту роль. Сбивчивая речь и журналистка уже и сама понимала, что дальше задавать вопросы уже лишнее, об этой ей очень красноречиво говорил взгляд режиссёра. Через несколько томительных минут Музыкантский вывел всех гостей с телевидения из гримерки Гвердцители. Лишь оставшись среди уже знакомых ей девушек, Тамара медленно опёрлась локтями на собственные колени и спрятала в ладонях лицо. Понимая, что певице нужно придти в себя и лучше это сделать без посторонних глаз, поэтому все очень тихо и молча покинули помещение вслед за журналистами.