Ничего не меняет

Шаткое спокойствие и общая атмосфера легкого веселья разбиваются острыми, холодными осколками о произнесенные Кинзи слова. Джонни Гэт. Воздух почти трещит от нервозности, от напряжения, повисшего электростатическим полем; Босс выкуривает, наверное, уже пятую сигарету. Какой никакой, но липкий, противный, мерзкий, как голос Зиньяка, страх обнимает ее за плечи, обтянутые корабельной униформой. - Что за дерьмо, - Босс выдыхает вместе с сигаретным дымом, затылком прижимаясь к ледяной, обшитой металлическими пластинами, стене. Где-то мирно шумит двигатель; где-то переругиваются Мэтт и Кинзи. Где-то на корабле Зиньяка ждет ее Джонни Гэт. Сложно поверить, что он вообще жив, когда удалось уже свыкнуться с осознанием того, что Джонни погиб на проклятом самолете Лорена. Земля мертва, все остальные - тоже, а тут Гэт, спасшийся один хер знает как. Боссу кричать хочется от злости, от безысходности, сдавливать чью-нибудь шею в смертельной хватке – только, чтобы выпустить пар. К Мэтту подходить опасно: ходит взвинченный последнюю неделю и даже целует теперь со злостью, как обиженный, мать его, подросток. Босс тушит сигарету каблуком, шумно выдыхает и процеживает сквозь стиснутые зубы «ну, блядь, пора». И выходит из уборной, пересчитывая сигаретные окурки на полу: все-таки семь сигарет, а не шесть. Босс готова лечь в капсулу, готова встретиться с кошмарами Джонни – хотя хер его знает, чего боится Джонни – но ловит на себе злой, все равно, что колючий взгляд Мэтта и останавливается. - Да в чем дело? – Святая спрашивает, ухмыляясь как обычно (ну хорошо, немного наигранно). - Ты должна сказать что-нибудь, - Мэтт отвечает не ей, а Кинзи, шепчет на ухо, бросая косой взгляд. Это бесит еще сильнее: Босс рефлекторно сжимает руки в кулаки, готовая вмазать, в случае чего. - Кинзи? Если ты волнуешься за меня, то расслабься уже, это не… - Не за тебя она беспокоится, - Мэтт отвечает резко, слишком резко – на его слова оборачивается остальная команда, засевшая за карточным столом. – А за всех нас. - Так, а вот это уже интересно, - Аша подает голос, но Босс не слушает – уничтожает буквально взглядом Мэтта, молясь, чтобы этот мелкий засранец не сказал то, что собирался сказать. - Спасать Гэта – дерьмовая идея. И Босс не выдерживает. Босс выпрыгивает из капсулы, замахиваясь для удара и Мэтт летит на пол от первого, не пытаясь даже закрыться. А Босс бьет, бьет со злости, из-за шума в ушах не разбирая, кто и что ей там кричит: только когда ее оттаскивает от Миллера Бен понимает, что сорвалась. - Прекратите это! – у Кинзи голос звонкий, громкий, немного противный, но народ успокаивается, оборачиваясь к ней. – Мэтт прав, хорошо? Спасти Джонни – дерьмовая идея. Босс не верит, хлопая удивленно глазами и пялясь на Кинзи как на чокнутую. Да как это может быть дерьмовой идеей? Они спасают ебаного Джонни Гэта! - Чтобы спасти твоего друга, придется подключиться напрямую к его сознанию – а это значит, что Зиньяк узнает наше точное местоположение, - Кинзи говорит слишком быстро, чтобы ее поняла хотя бы половина корабля, но, самое главное, суть все уловили. – Мы рискуем своими жизнями, последней надеждой ебаного человечества, чтобы спасти человека, которого даже не знаем! Босс вдыхает и выдыхает, слушая молча; Мэтт все так же лежит на полу, потирая челюсть. - И этот парень, из которого ты чуть не выбила все дерьмо, спасает твоего друга – а знаешь почему? – Кинзи смотрит теперь на Босса: щурит недобро глаза, того и гляди – тоже врежет. - Да потому что своих друзей мы спасти уже не можем! Команда виновато отводит взгляд кто куда; Босс чувствует укол совести – больной такой, неприятный. - Олег мертв. Виола мертва. Земля мертва, - Кенсингтон говорит тихо, почти убито – тяжело вспоминать лица тех, кого больше никогда не увидишь. – А потому перестань быть ебаной засранкой и поблагодари за ту надежду, которой у нас никогда не будет. Хватка Бена слабеет и Босс сжимает переносицу пальцами, успокаиваясь; протягивает руку Мэтту и выдыхает почти беззвучное «извини». Ебать извинилась за разбитую челюсть, ничего не скажешь. - Да… ничего. Ты могла убить меня еще в Стилпорте; переживу и пару твоих ударов. За эти слова Боссу хочется просто обнять его до боли, до хруста, оттолкнуть к стене и поцеловать. Хочется, но она этого не делает – только улыбается смазано и хлопает его по плечу. Лечь в капсулу, понимая, что глаза откроешь не просто в виртуальном Стилпорте, а в сознании лучшего друга; задыхаться почти от этого нездорового восторга, предвкушения. Босс разочаровалась почти, проснувшись в восьмибитной вселенной (или шестнадцати? Да фиг с этим), услышав собственный механический голос, но стоит только в размытых пикселях узнать очертания куртки Джонни – сомнения исчезают. Босс зовет, но чувство такое, что Гэт ее просто не слышит: как на автомате повторяет «нужно спасти Аишу» и бежит напролом, раскидывая противников. Босс бежит следом, бежит и задыхается, потому что не может взять его за руку. Голова Аишы летит с плеч и у Босса обрывается что-то внутри; пусть фонтан крови не настоящий, пусть капли на самом деле – квадратные пиксели. Не за себя обидно, за Джонни – сколько раз уже он переживал этот кошмар, пусть и в игре? Система ломается, спасибо золотым рукам Кинзи: Аиша жива, здорова, а Джонни, наконец, свободен. Спасают Джонни они в аварийном порядке: Кинзи и Мэтт переключают что-то на бортовых панелях, Босс ругается, отстреливаясь от инопланетян, только чтобы дорваться до зала, где держат «заспиртованное» в красноватой жиже тело Гэта. Сегодня имперских пришельцев слишком много даже для Босса – в бой идут еще и какие-то жутковатые роботы-яйца, уложить которых не представляется возможным без тяжелой артиллерии. Но когда у Святой руки немеют от усталости (не симуляция ведь, все реально, а потому – ощутимо), поток пришельцев утихает и Босс врывается в нужное помещение. Раскиданные тела инопланетян, разбитое стекло и вязкая жидкость на полу: Джонни Гэт поправляет темные очки и ухмыляется, весь покрытый омерзительной слизью. - Блядь, да, - Босс не может сдержать улыбки до ушей и крепко пожимает его руку: по-братски так, по-старому. Джонни вернулся. Джонни, чтоб его, жив, и на самом деле вернулся. Корабль встречает их усталую компанию общим победным кличем и хватает Джонни под руки – отмывать от липкого дерьма. Босс вверяют в заботливые руки Кинзи и Мэтта, но Кенсингтон, понимая, что им нужно обменяться парой слов, оперативно отправляется на поиски крепкого алкоголя для Президента. Миллер, похоже, даже не сердится, но ладонь Босса в своей больше не задерживает: так, касается мимолетно, тут же выпуская из крепкой хватки. - Джонни вернулся. Босс вскидывает в удивлении бровь, не понимая, почему он злится. Хочет процедить сквозь зубы обидное «не веди себя как ребенок», но Миллер и есть чертов ребенок в сравнении с ней. - Джонни ничего не меняет. Босс кивает кратко, пытается взять его за руку, но ее останавливает голос Шаунди, раздавшийся где-то из-за спины. И Святая уходит. Поговорят еще, время есть. Босс смотрит на Гэта и понимает, что этим «ничего не меняет» обманывает саму себя; что Джонни, который был с ней дольше других, который знает ее лучше других, давно мог бы стать больше, чем просто другом. Боссу стыдно за эти мысли: она слишком эгоистка, чтобы понимать, что Джонни любил и, скорее всего, всегда будет любить Аишу. Зато Мэтт, этот добрый, глупый, по-детски противный временами и такой родной Мэтт... любит ее? Боссу приятно так думать. Боссу хочется, чтобы все так и было. Кажется, она понимает, почему так злился мгновением раннее Миллер. А потому когда они с Джонни остаются в холодном отсеке одни, Босс даже не пытается взять его за руку – так, как пыталась перехватить пальцы Миллера. Просто хлопает по плечу, улыбается открыто впервые за долгое время и ловит такую же добрую, такую «гэтовскую» улыбку в ответ. Вернулся ее лучший друг. Лучший, черт возьми, друг. Босс в отсек Мэтта летит чуть ли не пулей, продумывая на бегу нужные слова. Перед его дверью все слова теряются, но Святая идет напролом, дерзко и решительно, как делает всегда. Миллер лежит на своем диване как обычно, тычет пальцами в приставку с лицом на редкость меланхоличным, равнодушным. Босс пинает диван, усаживается рядом и Мэтт подскакивает. - Знаешь что? - Что? Они смотрят друг на друга пару секунд: глаза Миллера привычно обведены черной подводкой. Красивый, сволочь. - Я же сказала тебе, что Джонни ничего не меняет. И прости меня за удар. Миллер, не веря своим ушам, усаживается рядом, отбрасывая приставку за спинку дивана; неуверенно берет ее за руку и сжимает в своей. Босс в который раз подмечает (подмечать какие-то маленькие детали, которых в Мэтте просто не счесть, давно уже вошло в привычку) черный лак на ногтях, стершийся немного на большом пальце левой руки. Ногти грыз от волнения, что ли? - Совсем ничего не меняет? - Совсем. И Босс слишком ласково, слишком непривычно для себя самой невесомым поцелуем скользит по острой, бледной скуле: сама ведет себя как подросток, но это нормально. Только тут, рядом с Мэттом, вдали от всех, в этом холодном, гудящем приятно отсеке – нормально.