Warprize

Встревоженный мозг Мегуми привёл его к лесу, а затем направил вверх по каменным ступеням к святилищу. Он сделал ставку на то, что в данный момент Сукуны там бы не было, и, к счастью, здание пустовало. То, что он творил, едва ли приносило пользу по той же самой причине, по которой его проблемы оставались рядом, когда он искал внутреннего покоя. Он избегал Сукуну уже несколько дней с надеждой, что сможет продолжать в том же духе. Ступеньки были скользкими, и подниматься по ним стало труднее из-за скапливающегося толстого слоя снега. Зима обрушилась на Фукуму сильно и быстро, и Мегуми был вынужден морально и физически подготовить себя к месяцам коротких дней и холодной погоды, если застрял здесь. «Пожалуйста, позволь мне уехать», — молча взмолился Мегуми. Он надеялся, что план Годжо в скором времени сдвинется с мёртвой точки, не то чтобы он много что знал об этом. Довольно резкий, ледяной порыв ветра заставил колокольчики у святилища зазвенеть. Мегуми поплотнее закутался в свою шерстяную мантию, но от этого ему стало не намного теплее. — Это плохая идея, — стуча зубами, проронил Мегуми, пока заходил в святилище. Без двери, которая бы защищала от ветра снаружи, внутри было так же холодно. Несмотря на это, Мегуми сел на циновку из соломы. Он пришёл сюда не без причины. Если его мог остановить всего лишь холод, то с таким же успехом он мог бы смириться с мыслью о том, чтобы остаться в Фукуме до конца своих дней. Мегуми не был верующим, и он мало что знал о богах Фукумы или о её общепринятых религиозных обрядах. Как бы там ни было, он попытался медитировать так, как однажды ему показал Сукуна. Он медленно вдохнул и выдохнул. — Дыши, — приказал Сукуна. Воспоминание было внезапным, но в то же время оно прокручивалось в голове Мегуми снова и снова. Каждый раз Мегуми старался заткнуть свои мысли. «Перестань думать», — напомнил он себе. Но Сукуна всё ещё был там, в его голове, шептал ему на ухо; как оставалось и призрачное касание кожи о кожу, его члена, погруженного внутрь. Звук сердцебиения нарастал, и Мегуми вздрогнул. «Из-за холода», — соврал он себе. Это было бесполезно. Он не мог перестать думать, не мог даже очистить свой разум. Потому что он был сломлен. Развращён. Низвергнут до чего, до похотливой развалины? Которая вопреки своей воле возбудилась, когда вспомнила ночь дикой, исступлённой сцепки во время течки? «С ним!» Это мог быть кто угодно. Даже Юджи. Конечно, любой житель Фукумы в такой ситуации бы отталкивал, но Юджи не убивал его людей и семью, как и не вторгался в его дом. Это сделал Сукуна. А Мегуми позволил ему себя оттрахать. Он дал ситуации зелёный свет и разрешил себе поддаться удовольствию. Потому что он был подстилкой. Вовсе не принцем. — Я не ожидал увидеть тебя здесь, тем более в такую рань. Мегуми резко обернулся. Он почувствовал себя так, словно его мысли были выставлены напоказ, и вылупился на Сукуну широко распахнутыми глазами. — Не хотел тебя напугать, — быстро сказал Сукуна. — Я могу оставить тебя одного, если пожелаешь. Он сглотнул, еле ворочая языком. Во рту пересохло. — Н-нет. Это твоё святилище. Делай, что хочешь. Сукуна криво улыбнулся. — Ну… Присваивать себе храм божества было бы тяжким преступлением, по моему мнению. В конце концов, я не бог. Всего лишь человек. Сукуна прошёл мимо Мегуми и присел на корточки рядом с маленькой дровяной печью. Он подбросил в неё веток, и спустя некоторое время разгорелся огонь. Мегуми лишь наблюдал за этими действиями, слегка заворожённый. — Зимой оставаться здесь не очень приятно. Но печь помогает, — произнёс Сукуна. — Спасибо, — пробормотал Мегуми. К его лицу определённо прилила кровь. Если Сукуна и заметил в нём нечто странное, будь то запах или поведение, то он не подал виду. Это было небольшим утешением. Когда Мегуми попросил его больше никогда не заговаривать о сексе, вероятно, Сукуна уважил его просьбу. Но как только Мегуми пришёл к такому выводу, Сукуна уселся рядом с ним. — Ты ни разу не позволил мне извиниться, — сказал он. — Я же просил тебя больше не поднимать эту тему. — Почему? — спросил Сукуна, и Мегуми почувствовал на себе его решительный пристальный взгляд. — Ты ведёшь себя так, словно это ничего не значит, и при этом не можешь вынести обычного разговора? Мегуми промолчал, продолжая упираться взглядом в колени. Сукуна надавил сильнее. — Я стал твоим первым. Я трахнул тебя, даже несмотря на то, что ты был не в состоянии думать. И я сделал это безжалостно. Мегуми резко втянул воздух. — Это не было… Да простят его предки за то, что он собирался сказать. — …безжалостно. Ты не брал меня силой. И мы сделали то, что было необходимо. Вот и всё. — Но тебе понравилось? — спросил Сукуна, смягчая тон, словно действительно беспокоился. Мегуми закрыл глаза. — Да, — произнёс он, хотя это была последняя вещь, которую он хотел признавать. — Моё тело устроено так, чтобы получать удовольствие во время течки. Сукуна глумливо фыркнул. — Физически, может быть, и так. Почему ты сдерживаешься? Я знаю, что ты зол. До этого момента ты был достаточно прямолинейным в своём мнении обо мне. Выкладывай, что у тебя на уме, — рявкнул он, и Мегуми почувствовал, что начинает распаляться от одной только перемены тона. — Да выложил я всё! Я сказал тебе заткнуться по этому поводу, но ты всё никак не можешь это отпустить! Ладони Мегуми дрожали, пока Сукуна настойчиво всматривался в его глаза. «Почему ему необходимо быть таким упёртым?» — Чего ты хочешь от меня? Чтобы я сказал, какой ты эгоист? Уверен, что ты и так в курсе… — Это постыдно, — сказал Сукуна, перебивая. — Возлечь с кем-то так, как сделал я. Если бы это было при… нормальных обстоятельствах, всё вышло бы иначе. — Нормальных? — Без течки. Или гона. Я бы доставил тебе невообразимое удовольствие. В этом я уверен, — ответил Сукуна глубоким голосом, от которого внутри Мегуми что-то шевельнулось. Он проигнорировал сигнал, проигнорировал тепло и бабочек в животе и выпрямил спину. — Что ж. Ты ошибаешься, если думаешь, что я бы «сцепился» с тобой при нормальных обстоятельствах, — произнёс Мегуми. «Я хватаюсь за оправдания, за причину, по которой я смог бы сделать что-то настолько презренное, как лечь под врага», — подумал Мегуми; стыд и разочарование нарастали внутри. — Что тебе нужно, чтобы перестать ненавидеть меня? — спросил Сукуна, и Мегуми был удивлён уязвимостью, пронизывающей его слова. Это было совсем не то, чего он ожидал от него. — Почему это имеет значение? — оборонительно спросил Мегуми. — Ты, кажется, отчаянно жаждешь моего одобрения, несмотря на то, что видишь во мне не более чем жалкого омегу. Я тебя не понимаю, — сказал он, одновременно испуганный и встревоженный своей бездумной болтовнёй. Сукуна постоянно давил на него, копал глубже, и Мегуми боялся, что это приведёт к тому, что в запале момента он выложит всё начистоту. Это была опасная игра для того, кто хранил большой секрет. — Я тоже тебя не понимаю. Ты холодный, осуждающий, уклончивый, ты и строишь догадки обо мне. Ты в самом деле думаешь, что я смотрю на тебя как на какого-то жалкого омегу? — С такими грандиозными комплиментами что ещё я мог предположить? — съязвил Мегуми. Никто не выводил его из себя так, как Сукуна. С его жестокой честностью и бесстыдным поведением. Сукуна наклонился ближе. — Но ты ещё и нежный. Умный. Обходительный. Мегуми почувствовал, как взгляд Сукуны скользнул вверх и вниз по его телу. — И… — Сукуна глубоко втянул воздух, почти задохнувшись. — Красивый. Настолько, что я никогда не видел подобного. Сердце Мегуми пропустило удар. Тепло бурными потоками хлынуло к его лицу. — Как на украшение, значит. Как на предмет, приятный глазу, — произнёс Мегуми наперекор своим сумбурным чувствам. Сукуна усмехнулся; давящее напряжение между ними обернулось чем-то другим. — Упрямый к тому же, — пробормотал он. — Я не желаю обращаться с тобой как с предметом. Может, так раньше и было… Но мне бы хотелось загладить свою вину перед тобой. Он сидел так близко, что Мегуми чувствовал его дыхание на своей щеке. Это не помогло его сердцу успокоиться. Каждое слово, произнесённое Сукуной, сочилось искушением, и Мегуми мучительно осознавал, каким образом те на него влияли. Он терял самообладание. — Е-есть и другие способы относиться к кому-то как к личности, помимо сцепки. — О? — спросил Сукуна, и Мегуми мог слышать улыбку в его голосе. Он с ним игрался! Мегуми резко повернул голову. Их глаза встретились, а кончики носов почти соприкоснулись. «Его губы так близко», — подумал Мегуми, но отмахнулся от этой мысли и вместо этого открыл рот, чтобы отчитать его. Похоже, у Сукуны были другие планы. Внезапно его губы оказались на его губах. Мегуми широко распахнутыми глазами уставился на Сукуну, который закрыл свои и сейчас жадно его целовал, воспользовавшись выдавшейся возможностью. На пару коротких секунд его мозг отключился, пока он переваривал происходящее. И как только Мегуми осознал, он… …не воспротивился. «Его губы удивительно мягкие», — подумал Мегуми, когда позволил Сукуне взять инициативу на себя. Он представлял поцелуи Сукуны такими же, как его военные приказы. Жестокими, агрессивными и безжалостными. Похожими на то, как Сукуна трахнул его. Вместо этого они были медленными. Язык Сукуны дразняще исследовал рот Мегуми, а тот его не отталкивал. Они были ласковыми: не бурными, как разгорающийся костёр, но горячими, как тлеющие угли. Когда Сукуна слегка отстранился, Мегуми резко захватил воздух, осознав, что он задержал дыхание. Сейчас глаза Сукуны были полуприкрыты, малиновые прорези глядели на него с любопытством, ожидая реакции. Шестерёнки в голове Мегуми начали вращаться, но остановились прежде, чем он смог сформировать связную мысль. «…К чёрту». Он снова прильнул к губам Сукуны с удвоенной страстью. И на этот раз они не стали медлить или удерживать руки неподвижно. Мегуми обнял его за шею и тут же ощутил большую руку Сукуны, поддерживающую его поясницу. Поцелуй стал более влажным и нетерпеливым. Более жадным. Мегуми не осознавал, что оказался прижатым к полу, пока не почувствовал, как Сукуна практически заполз на него, толкая вниз. Прохладный ветер, задувавший через вход в святилище, оказался совершенно забыт. Его согревал огонь, и это была не маленькая печка, а горнило, раскалённое добела внутри него. Они оказались в ситуации, похожей на ту, что была во время снежной бури: укрытые вдвоём и лежащие друг на друге. Однако обстановка также не могла отличаться ещё сильней. От того, как Сукуна целовал его, кружилась голова, словно он был самым сладким десертом. Ещё более удивительным было то, как Мегуми целовал в ответ. Словно сука в течку. В этом и заключалась вся трагедия: у Мегуми не было течки. Нет, он всё осознавал. Он был трезв. Ясен. Но несмотря на это Мегуми испустил стон, когда ладони Сукуны скользнули под его мантию и тунику, а мозолистые пальцы очертили грудь и соски. Этот звук, должно быть, доставил огромное удовольствие Сукуне, потому что Мегуми внезапно ощутил, как что-то уплотнилось, вдавливаясь в его таз, оказывая ещё большее воздействие, и… «Какого хуя я творю?» Глаза Мегуми распахнулись, когда голос разума, которым он полностью пренебрёг, наконец вырвал его из оцепенения. Он резко сел и толкнул Сукуну, чтобы отодвинуть того подальше. Сукуна моментально отстранился, выглядя так, будто его застали врасплох. Мегуми дрожаще, смущённо охнул, поднимаясь на ноги. На долю секунды он взглянул на Сукуну, который всё ещё стоял на коленях и смотрел на него широко раскрытыми, почти щенячьими глазами. Мегуми открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но не произнёс ни слова. Так что вместо этого Мегуми принял единственное решение, которое имело для него смысл в такой безнадёжный момент, и сбежал.

*

Его сердце билось так же быстро, как он бежал, и было чудом, что ему удалось пробраться сквозь густой снег и не упасть. Он не был точно уверен, куда идти и почему он вообще убегал. От Сукуны? Подальше от возможности столкнуться с ним лицом к лицу и открыто поговорить по поводу только что развернувшихся событий? От факта, что Мегуми ответил взаимностью, а не сразу оттолкнул его, как следовало бы? Потому что какой глупец стал бы целовать того, кто отравлял его существование? Нет, даже не так. Какой предатель стал бы целовать того, кто убил его отца? Проводить сцепку, целоваться, беседовать и потворствовать кому-то, кто причинил столько боли. И ради чего? Человеческого прикосновения? Потому что, чёрт возьми, у Мегуми абсолютно точно не зародились чувства. Мегуми несколько раз коротко испуганно вздохнул, заходя дальше в лес, направляясь в никуда — лишь ещё дальше от крепости. Корона выскользнула из рук Мегуми, как будто он совсем не пытался нести её бремя. Сразу, как он сдался на том пляже — и он ни разу даже не ударил их, потому что прежде всего был ёбаным трусом, — он показал, как мало заслуживал того, чтобы когда-либо стать королём империи Зенин. Он был позором своей крови. Возможно, по какой-то нелепой, жестокой игре судьбы именно он стал причиной того, что империя пала от другого королевства. Какой некомпетентный король когда-либо был бы принят народом в качестве правителя? Впервые он почувствовал зависть к Сукуне. Король проклятий, который внушал страх своим врагам, которого глубоко уважали и которым восхищались его люди. Который продемонстрировал силу, решительность и нежелание подчиняться кому-либо ещё. Несмотря на его недостатки, на агрессивность и массовые убийства, Мегуми хотел бы походить на него. На кого-то, кто будет до последнего сражаться ради защиты собственного народа, даже если это означало бы принимать трудные решения и наживать врагов. Но Мегуми был просто пассивным. Он позволил схватить себя. Выставить на всеобщее обозрение. Среди собственных подданных! Как только правда всплывёт наружу, а он начинал думать, что это действительно произойдёт, они все будут его презирать. Чтобы не рисковать, он просто остался в крепости, в доме своих врагов. Почему он пытался спасти свою шкуру? Чтобы он когда-нибудь, по ничтожной случайности вернул империю обратно? Он был стыдо́бой, трусом и принцевым позорником, который бы не стал дерзать, когда так много солдат и его собственных родных пожертвовали собой, чтобы защитить королевство. Другая мысль, столь же горькая, промелькнула в голове. Его дядя, отплывающий из бухты после того, как бросил Мегуми. Крупные слёзы злобы покатились по его щекам, когда Мегуми остановился как вкопанный и прирос к сугробу. Мегуми всегда восхищался своим отцом и хотел быть таким, как он. Но, наверное, тот, на кого Мегуми походил больше, — это Дзинъичи. Как и он сам, тот, вероятно, до сих пор был цел. И всё из-за эгоистичного желания выжить, даже если это означало спихнуть остальных вниз. Мегуми успокоился. Каким-то образом осознание и, возможно, частичное принятие того факта, что он был принцем-неудачником и нехорошим человеком, заставило его почувствовать себя лучше. «Насладись этим», — сказал Годжо. Как он мог сделать это, да ещё и так эгоистично, если однажды намеревался вывести свой народ и вернуться домой? «Они меня не примут», — подумал Мегуми. Он всегда был небезупречным, но Мегуми никогда по-настоящему не считал себя мерзким. Он закрыл глаза и обхватил голову руками. Одно он теперь знал наверняка. Как только представится подходящая возможность, он не сможет уйти. Его народ вернётся домой, и, если надеяться, как-нибудь восстановит прежнюю жизнь, но Мегуми — нет. Он этого не заслужил.

***

Спустя несколько часов сердце Сукуны всё ещё заходилось стуком, когда он вспоминал об их жарком моменте в храме. Он почувствовал толику смущения, занимаясь подобным в священном месте, но в конце концов отбросил мысли прочь. Если он прогневал богов, пусть же они заставят вулкан извергнуться вновь. Он редко извинялся за то, что действовал, потакая инстинктам, и ничто не казалось ему более правильным, чем поцелуй с Мегуми. Что касается его… Сукуна не мог солгать себе о том, насколько сильно его уколол побег Мегуми. Но он понимал. Мегуми был гордецом и ханжой — по сравнению с большинством, — поэтому он сожалел о своём поступке. Несмотря на то, что Мегуми ответил на поцелуй так, словно был создан для этого. Создан целовать его. Принимать внутри. Расцветать на его члене… Сукуне пришлось глубоко вздохнуть, чтобы прервать наплыв мыслей. Он собирался на встречу. Ему было необходимо придерживаться каких-то рамок приличия, а также не походить на животного с единственной мыслью в голове. Он не был уверен, куда исчез Мегуми, но решил оставить его в покое. Он придёт. Если не за тем, чтобы вернуться к начатому, то, значит, чтобы накричать до увядания ушей. Сукуна продолжал нарушать границы дозволенного только для того, чтобы впоследствии извиняться за это. Просто в Мегуми было что-то такое, что не давало ему покоя… и к тому же притупляло его умственные способности. Он отворил дверь в зал совета и обнаружил всех на своих местах. Когда Сукуна вошёл, Юджи угрожающе нахмурился. За последние пару дней ничего не изменилось, между ними простиралась стена толстого ледяного покрова, которая не собиралась таять в ближайшее время. Сукуне было всё равно. Особенно сейчас, после того, как он жадно исследовал рот Мегуми без остатка. Их с Юджи поцелуй, якобы имевший место быть, мог его больше не волновать. — Как ваше настроение в это прекрасное послеобеденное время? — обратился Сукуна к совету, обмениваясь улыбками с присутствующими. Когда Юджи встретился с ним взглядом, Сукуне стало интересно, чувствует ли тот запах Мегуми, оставшийся на нём. Нет, он прямо-таки желал этого. Только лишь для того, чтобы показать, кому Мегуми принадлежал. — Вы, кажется, сегодня в бодром расположении духа, — сказал Годжо, небрежно закидывая ногу на ногу и расслабляясь, прислонившись к спинке стула. — У меня выдался хороший сеанс медитации в храме. Он был довольно… живительным. В особенности в компании, — произнёс он и почувствовал ребяческое удовлетворение, когда заметил, как приподнялись брови Юджи. — Так или иначе, — пробормотал Сукуна и опустился на свой стул. — Что у нас сегодня на повестке дня?

*

По всей видимости, появились какие-то новости, касающиеся империи и бывшей королевской семьи, Зенин. По правде говоря, Сукуна выбросил вопрос из головы. Когда Юджи отправился в Ямаяку, почти вся ответственность за эти дела была возложена на него. А Сукуна, который обычно обращал внимание на недавно завоёванные земли, особенно если ситуация могла накалиться, попросту нашёл другие вещи гораздо более интересными. Как, например, симпатичного омегу с волосами цвета воронова крыла. Но сейчас Сукуна осознал, что выбивался недостатком информации. — Кто именно выжил по подтверждённым данным? — спросил Сукуна Урауме. — Брат, Зенин Дзинъичи, и его кузен Наоя. А также их двоюродные сёстры Маки и Май. Все они были замечены в Вуданге, недалеко от границы с империей. Сукуна нахмурился. — И что? Разве королева ещё не изгнала их? Укрывать наших врагов — не самый лучший ход в качестве союзника… — К сожалению, Ваша светлость, они в районе Сюнь, — произнесли Урауме. Сукуна недовольно прокряхтел. — Что ж, просто замечательно. Я не понимаю, почему они до сих пор не захватили его… — Конфликт между Вудангом и районом Сюнь уходит корнями глубоко в прошлое. Я бы, однако, предположил, что если бы Вудангом правили Вы, то этот вопрос был бы решён довольно быстро, не так ли? — сказал Годжо, улыбаясь. Невинная ремарка или, может, на первый взгляд даже комплимент, но Сукуна смог разгадать истинный смысл. — Он бы вырезал их всех. Конец проблеме, — холодно бросил Юджи. — Следи за языком, братец, — выплюнул Сукуна, переводя взгляд с него на Годжо. — Всё серьёзно. Они мобилизуют силы недалеко от границы, где ни мы, ни Вуданг не можем вмешаться. Ты понимаешь, что это значит? Юджи скрестил руки. — Это значит, что тебе, возможно, придётся защищать королевство, которое ты так жестоко присвоил, от повторного завоевания. Бедненький ты мой. Вспышка гнева пронзила его, и Сукуна испытал такую враждебность по отношению к Юджи, что был близок к тому, чтобы его ударить. Он этого не сделал. Сукуна издал невесёлый смешок. — Ты так категоричен в том, чтобы снять с себя любую ответственность. Я беру вину на себя, потому что я король. Я — лицо своих решений и войны, которую веду. Всё, что делают мои войска, — моя ответственность. Но ты… Ты любишь критиковать каждое моё действие, в то же время пассивно поддерживая из-за кулис. Война выигрывается не только лидерством и победой в сражениях. Что бы случилось с Фукумой, если бы ты не взял бразды правления в моё отсутствие? Всё могло бы закончиться восстанием, и в худшем случае Зенины немедленно вернули бы страну себе. Но нет, — Сукуна опустил подбородок на сложенные руки. — Ты, дорогой братик, поступил так, как я тебе сказал. Ты сделал то, что, вероятно, считал благословением для разорённого королевства, но что в конечном итоге закрепило господство Фукумы. Но давай, вперёд… Сукуна откинулся на спинку стула взбросил руки. — Очерни же меня за мои преступления. Юджи не ответил. Но Сукуна увидел, как тот почти съёжился там, где сидел; выражение его лица стало кислым, а руки крепко обхватили тело, как будто Сукуна, как бы то ни было, действительно ранил его. Сукуна переключил своё внимание в другую сторону. На сегодня он уже достаточно его опозорил. — А что насчёт сына? Тебе было поручено найти информацию о нём, и с тех пор прошло много времени, — спросил Сукуна, глядя на Годжо. Годжо приподнял брови. — Сына? — Наследник трона Зенинов. Он жив? Годжо хмыкнул. — Этого… я не знаю. Мне жаль говорить подобное, но имеющаяся информация скудна. Мне ещё только предстоит найти упоминания о принце семьи Зенин. Он словно привидение. — Если он существует, то будем надеяться, что им он и останется. Следующим по линии наследования идёт брат, верно? Урауме прочистили горло. — Технически да. Однако у моего информатора есть основания полагать, что они планируют посадить на трон кого-то другого, если их планы увенчаются успехом. — Кого? — Наою Зенин. Сукуна почесал подбородок. — Интересно. Полагаю, что в этом нет ничего неслыханного. Смею допустить, что он моложе? Урауме кивнули. — Его воспитывали вдали от двора, — сказал Годжо. — По крайней мере, так я слышал во время своих путешествий. На севере, должно быть. Обучен и вылеплен, чтобы стать воином. — Понятно, — вздохнул Сукуна. — Когда они потерпели поражение, то поняли, что империи не хватает военного мастерства. Так что теперь они хотят, чтобы солдафон отвоевал их землю. Хороший вышел бы план, не будь он направлен против нас. Им не хватает нашего опыта и профессиональной эрудиции. Он встал. — Мы позаботимся о том, чтобы у них ничего не вышло. Разошли слова нашим войскам, чтобы те оставались начеку. Я отправлю подкрепление, если ситуация обострится, — сказал Сукуна Урауме. Они кивнули, и члены совета склонили головы, когда он уходил. Все, кроме одного. Сукуне не нужно было поворачиваться, чтобы понять, что Юджи не стал себя утруждать. На короткую секунду, пока он шёл, Сукуна почувствовал приступ печали, возможно, из-за холодности между ними. Их братские узы никогда не были по-настоящему совершенными; Сукуна осознавал, что с момента его коронации он продолжал подкашивать Юджи. А возможно, это было его собственных рук дело. Маленький бунт, который Юджи возглавил в своей горечи и наивности. Ему хотелось бы надеяться, что ситуация не выйдет из-под контроля.

*

В течение нескольких следующих дней Мегуми продолжил избегать Сукуну. Это было до боли очевидно. Всякий раз, когда Сукуна заставал его прогуливающимся по коридорам, Мегуми всегда исчезал из его поля зрения, иногда даже убегая. Это грызло его изнутри. И ещё хуже было то, что Сукуна не мог перестать о нём думать. Он много раз говорил себе, что мог бы просто найти кого-нибудь другого, кто согрел бы его постель, но никто не смог бы с ним сравниться. Сносно было представлять Мегуми на месте того, кого он трахал, пока он не испытал это по-настоящему. Сейчас же… Он не мог заставить себя найти замену. Если бы эта одержимость им была лишь физической, это бы не имело значения.

*

Сукуна не следовал за ним; ну, не совсем следовал, но однажды он увидел его, прогуливающегося по рыночной площади, когда проезжал мимо. А затем Сукуна просто случайно пошёл в том же направлении, что и Мегуми. Возможно, при этом он отказался от выполнения своих дел. Мегуми направлялся в узкий переулок, и Сукуна точно знал, что там находилось. Магазин Нанами, конечно, в дополнение к насильникам и проституткам. Осознание того, что Мегуми шёл туда один, вызывало тревогу, поэтому Сукуна проследовал за ним. — Лучше тебе не покупать другое зелье. Или, я должен сказать, яд, — предупредил Сукуна, когда Мегуми собирался зайти в «Эликсиры Кокусэ́н». Мегуми обернулся с широко распахнутыми глазами и надутым, раздражённым выражением лица. — Это могло убить тебя, — добавил Сукуна, склонив голову набок. — Ты что, крался за мной всю дорогу? — спросил Мегуми, скрещивая руки. — Нет. Половину, возможно. Шутка пришлась Мегуми не по вкусу. — Ты не имеешь права вмешиваться в мои дела. — Я всего лишь присматриваю за тобой. Ты прогуливаешься по переулку, печально известному насильниками, притаившимися в каждом углу, и покупаешь ещё яда, чтобы запихнуть в себя? Да ты просто молишь о неприятностях. Мегуми прищурился. — Ни о чём я не молю. Я прекрасно могу о себе позаботиться. А теперь оставь меня в покое, сталкер. Сукуна вздохнул. — Не могу. Видишь ли, мне нужна твоя помощь кое в чём. — С чего бы мне вообще тебе помогать? — спросил Мегуми. — Потому что, если ты это сделаешь, то я устрою взамен то, что ты, возможно, оценишь. — И что бы это могло быть? Сукуна улыбнулся. — Давай пройдёмся и поговорим.

*

Он указывал дорогу, направляясь в лавку своего портного, в то время как Мегуми неохотно плёлся позади. — Каждую зиму мы устраиваем очень красивый фестиваль под названием Цукиё. Это лучшие дни в Фукуме за время наших долгих зим, полные вкусной еды, танцев, музыки и великолепия. Последний день всегда приходится на полнолуние. Ты помнишь историю, которую я рассказывал тебе о вулкане? Мегуми кивнул. — Мало кто на самом деле знает, или даже заботится об этом, но фестиваль зародился ещё до извержения. Это одна из немногих вещей, сохранившихся от первых фукумийцев, которые выжили, хоть тогда всё и было слегка по-другому. Считалось, что тем, кто покарал Фукуму голодом и несчастьями, был демон бедствий, Рёмен. Во время Цукиё он решал, какой судьбой одарить народ. — Рёмен? — спросил Мегуми в замешательстве. — Но это же… — Ещё одно имя, данное мне бабушкой и дедушкой. Они боготворили его. Я подозреваю, что они хотели, чтобы их будущий король был как можно ближе к богу, — произнёс Сукуна, хмурясь. — Но это всего лишь имя. То, которое я ношу с гордостью, но которое никогда не поставит меня на одну ступень с Небесами. — Так или иначе, тогда основой Цукиё было жертвоприношение. В течение всего года животные подносились богам и демонам. Но во время Цукиё считалось, что этого недостаточно, чтобы ублажить Рёмена. Дело в том, что он лакомился человеческим мясом. Или, по крайней мере, так гласит легенда. — Людей приносили в жертву? — удивлённо, но заодно и с некоторым любопытством поинтересовался Мегуми. Сукуна кивнул. — Каждый год в жертву приносился один житель Фукумы. Обычно кто-то молодой и исключительный. Воин или даже жрец. Благочестивые люди и видные деятели охотно жертвовали собой, чтобы возродиться в иной, процветающей жизни. В трудные времена даже члены королевской семьи иногда поступали так. — Ты бы сделал это, если бы традиция сохранилась по сей день? Её же уже нет, правда? Сукуна рассмеялся. — Обряд не проводился уже сотни лет. Но, думаю, сделал бы… Большинство воинов и королей в любом случае умирают молодыми на поле боя. Тогда люди верили, что самопожертвование — это важная и престижная миссия по обеспечению безопасности для своего народа. Мегуми отвёл глаза вдаль, глубоко задумавшись. — А ты бы? — спросил Сукуна, глядя на него. — Я был бы совсем непримечательным. Блюдо бы вышло невкусным, — быстро ответил Мегуми. — Я в это не верю. Держу пари, у него сейчас слюнки текут при мысли об этом… — Если он не ел сотни лет, думаю, подойдёт всё, что угодно, — произнёс Мегуми с лёгкой улыбкой на лице. — Что ж, хорошо, что мы отказались от этой традиции. Я бы ни за что не согласился пожертвовать тобой. Полагаю, что такой поступок сделал бы меня предателем веры… — Почему Фукума перестала приносить людей в жертву? — спросил Мегуми. — Легенды гласят, что после угодного подношения ничего не происходило, и можно было начинать празднества. Однако, если Рёмену не нравилась еда, вскоре следовало землетрясение, которое знаменовало начало конца. Считалось, что извержение вулкана при завоевании Фукумы случилось в полнолуние, во время Цукиё. В тот день в жертву были принесены тысячи человеческих жизней, павших как от рук врагов, так и богов. С такой большой потерей фукумийцев, традиции канули вместе с ними. Некоторые также верили, что эта жертва насытит Рёмена на целую вечность. Впредь ничего ужасного подобных масштабов никогда не случалось. — Это… интересно, — проронил Мегуми. — И теперь его заменил радостный фестиваль? — Так точно. Ну, лично мне нравится посвящать его божествам, особенно Рёмену. Я о том, что буду пить, пировать, петь и трахаться в его честь, разумеется. Мегуми презрительно фыркнул. — Как добродетельно с твоей стороны. Так какое отношение это имеет к моей помощи? Если тебе нужно содействие с чем-то из перечисленного, особенно с последним, тогда нет. — В самом деле? Потому что мне показалось, что ты был довольно-таки энергичный, когда мы вместе преклонялись в святилище… — Будь серьёзным хоть секунду, или я ухожу! — закричал Мегуми, мило нахмурив брови, весь такой красивый и раздражённый. Сукуна не смог сдержать улыбки. — Ну, то, что я планировал сделать, и что, как по мне, тебе бы могло понравиться, — это то, что я бы хотел дать беженцам из империи шанс насладиться фестивалем в полной мере. — Пленники. Не беженцы, — поправил Мегуми. — Никого не держат в плену. — Физически уже нет, после того, как их похитили, что было и со мной. Но они разорены и бездомны, продают свои тела лишь ради миски супа и крыши над головой. У них нет возможности просто уйти и быть свободными. Сукуна обернулся, остановившись как вкопанный и не позволив Мегуми уйти. — И я открыт для обсуждения улучшения их благосостояния. Твоего в том числе. Я выслушаю и позабочусь о том, чтобы они — и ты — чувствовали себя свободными. И я думаю, что фестиваль мог бы стать хорошим началом. Подадут бесплатную еду. Будут розданы красивые одеяния. И любой, кому нужно пристанище с тёплой, удобной постелью найдёт его в крепости. Я бы хотел это устроить. Он заметил, как взгляд Мегуми дрогнул, прежде чем остановился на нём. — И ты это сделаешь, если я тебе помогу? — Ну, если ты хочешь помочь организовать фестиваль, то, конечно, можешь. Но на самом деле я надеялся, что ты поможешь мне подобрать наряд. Мегуми приподнял бровь, и Сукуна указал на лавку, перед которой они остановились. — Я уже много лет ношу одно и то же кимоно каждое Цукиё, и люди начинают замечать. Ты можешь выбрать для меня ткань. — Это… едва ли кажется такой серьёзной проблемой. — Мода — не моя сильная сторона, — сказал Сукуна и придержал для него дверь. Мегуми на мгновение замер, но в конечном итоге скользнул внутрь. — Ладно. Но если окажется, что во время фестиваля с кем-нибудь плохо обращаются или используют ради выгоды для Фукумы, то я… — Можешь не беспокоиться, — прошептал Сукуна на ухо Мегуми, проходя мимо. — Если это произойдёт, то я лично позабочусь о том, чтобы человеческое жертвоприношение снова стало традицией.

***

Когда он вошёл, лавка чем-то напомнила Мегуми о доме. Внутри правила элегантность, прекрасные цвета и, возможно, даже лёгкая экстравагантность. Это было то, с чем Мегуми редко сталкивался в Фукуме, которая на первый взгляд казалась таким суровым и мрачным местом. Интерьер был выполнен из тёмного дерева, как и всё остальное в Фукуме, но оно было отшлифовано и отполировано до совершенства. Вдоль стен тянулись полки и стеллажи, на которых были представлены ткани самых разных оттенков — от приглушённых, скромных нейтральных цветов до блестящих узорчатых кусков в насыщенных, соблазнительных оттенках фиолетового, красного и синего. Несколько кимоно уже были сшиты и висели на стойках по всему помещению. — А, Ваша светлость. Вы наконец-то добрались, — произнёс мужской голос. Ткань его рукавов собиралась слоями, щеголевато выставляя скрещенные предплечья на всеобщее обозрение. — Приношу извинения за ожидание. Я решил привести помощь. Это мой портной, Гето Сугуру, — сказал Сукуна, глядя на Мегуми. — А это… Сукуна затих и вдруг посмотрел на него с озадаченным, почти мрачным выражением лица. — Я никогда не спрашивал твоего полного имени. Мегуми вскинул брови. Раньше он был благодарен за анонимность и за то, что никому, казалось, не было до него дела, что никто не считал его важным. Раскрытие своего имени Годжо (ну, полуправдивого) уже достаточно обескуражило его. К сожалению, то было ошибкой, которая лишь помогла Годжо установить его личность. В любом случае, Мегуми должен был быть верен своему решению. — Фушигуро, — тихо произнёс он. Он посмотрел на Гето и слегка поклонился. — Меня зовут Фушигуро Мегуми. Я рад с вами познакомиться. Уголки рта Гето дёрнулись вверх, но это была слабая улыбка. Тем не менее от него исходила нежная аура. Затем Мегуми распознал его запах и понял, что он омега. — Взаимно. «В этом есть смысл», — подумал Мегуми, изучая его дальше. У него были длинные, тёмные и ухоженные волосы, и он был одет в длинные одежды: не совсем в кимоно, скорее в элегантный халат, который струился по его телу подобно водопаду. Его запах был лёгким, не очень сладким, как у многих других, но выдержанным и землистым. Ближе к запаху беты, если честно, но то, как он себя преподносил, говорило само за себя. Эта мысль заставила Мегуми осознать, что, возможно, подавители на самом деле никогда не станут способом убежать от себя как от омеги. Люди всегда будут смотреть на него сверху вниз и осуждать, независимо от того, есть у него запах или нет. Ну, в некотором смысле это осталось в прошлом… Положительный момент отсутствия короны на голове — больше не нужно было подвергаться жутким взглядам старых альф при дворе, которые думали, что тебе лучше подойдёт роль уютной грелки для члена, нежели место правителя королевства. Каким бы беспомощным он ни был сейчас, абсолютно ни у кого не было причин судить его. — Тогда я сниму с Вас мерки, — обратился Гето к Сукуне. — Осмотрись пока в это время, может, найдёшь что-нибудь симпатичное, — сказал Сукуна Мегуми. Мегуми прошёлся по лавке, разглядывая и ощупывая различные витринные ткани. «Выберу что-нибудь наугад», — подумал он, но подсознательно поймал себя на том, что задумывается, какие цвета подошли бы Сукуне. «Красный». Красный прекрасно бы смотрелся на нём. Он сочетался с его волосами. Или также чёрный. Тёмный, могущественный и опасный. Прямо как его сущность. Но опять же, было в нём что-то ещё… Оно сквозило в его словах и выражении лица, когда Сукуна рассказывал истории и умудрял его религией и легендами Фукумы. «Белый». Чистый цвет, но по-своему доминирующий и сильный. Божественный. И синий, тёмно-синий, который предназначался для членов королевской семьи. А материал — шёлк, возможно. Именно так был одет Мегуми при дворе. Всегда в синеве, разбавленной искрящимся на свету серебром. Много месяцев прошло с тех пор, как он в последний раз надевал что-нибудь стоящее. По крайней мере, он не скучал по напяливанию вещей и украшений во множество этапов. Время от времени, пока Мегуми осматривал магазин, его блуждающий взгляд падал на Сукуну, которого мерил Гето. Сначала Мегуми наблюдал за тем, как напрягались и перекатывались мышцы Сукуны под тонкой нательной рубахой, в которую он был одет. Его кожаный жилет и меховая мантия были сброшены. Затем Мегуми заметил близость между Сукуной и Гето. Они казались на редкость фамильярными друг с другом. «Это лишь потому, что Гето — его портной», — заверил себя Мегуми. Но время от времени он также сжимал его мышцы, и Сукуна широко улыбался, смеясь. Насколько они были близки на самом деле? Гето был красив, и он был омегой. Увлечься кем-то, подобным ему, не было за гранью характера Сукуны. Мегуми не осознавал, насколько мучительно въедалась эта мысль, пока не смял отрез шёлка. Он быстро отпустил ткань и разгладил складки. Из-за чего он так разволновался? Он знал о слухах, окружавших Сукуну. Что любой бы бросился на него. «Это потому, что он король, вот и всё», — пытался убедить себя Мегуми. И даже если Гето и Сукуна были любовниками, то что с того? Для него это вообще ничего не значило. Просто потому что они провели сцепку во время критической ситуации вместе и поцеловались, так как от Мегуми, вообще-то говоря, ускользал рассудок и ощущение себя, это ничего не значило! По-видимому, он пялился, потому что внезапно Сукуна окинул его любопытным взглядом. Мегуми немедленно отвернулся и вместо этого принялся рассматривать шелка перед собой, чтобы найти другую тему для размышлений. Он провёл пальцами по слегка поблёскивающей зелёной ткани. Она была не всецело зелёной, как лес, а с небольшой примесью синего. Словно морская пена. — Нашёл что-нибудь заманчивое? — спросил Сукуна, подходя к нему со спины. — Эм… Я не знаю. Какие цвета тебе нравятся? — Ты должен был выбрать за меня. Мегуми закатил глаза. — Ладно. Он нашёл белую и тёмно-синие ткани, которые заметил ранее. — Эти. Сукуна улыбнулся. — Идеально. А ты как думаешь? — спросил он, поворачиваясь к Гето, который неторопливо кивнул. — Я думаю, что белый подойдёт для хаори, а синий — для хакама. — Тогда решено. Теперь твоя очередь снимать мерки, — сказал Сукуна и жестом пригласил Мегуми встать перед Гето. — Зачем? — Потому что ты сказал, что поможешь мне. Это не займёт много времени. Мегуми нахмурился, но Гето уже стягивал с него верхнюю одежду, пока Сукуна с ухмылкой наблюдал за всем этим. — Не смотри на меня, — пробормотал Мегуми, и Сукуна фыркнул, но отвёл взгляд. — Значит, ты пялиться можешь, а я нет? Несправедливо… Что ж, я видел тебя и менее одетым. Щёки Мегуми вспыхнули. «Как он мог сказать это так небрежно в присутствии кого-то другого?!» Пока Сукуна разгуливал вокруг, Мегуми краем глаза взглянул на Гето, который измерял его талию. — Сукуна никогда не приводил сюда спутника для подгонки одежд. Он, должно быть, очень тобой дорожит, — произнёс Гето, записывая размеры на пергаменте. Он назвал его по имени. Это определённо указывало на их близость. — Я хочу сказать, что мы не… Я просто… Он мне даже не нравится в таком смысле. В любом случае он быстро потеряет интерес, — прошептал Мегуми. Гето казался таким интеллигентным и красноречивым мужчиной, в то время как Мегуми был смущён до глубины души. — Хм, не многие произнесли бы это в присутствии Сукуны, даже если бы так считали. Вообще-то, я тебя помню. Мегуми резко повернул к нему голову, широко распахнув глаза. «Нет». Нет, только не ещё один, только не тот, кто знал… — Я был гостем на пиру, устроенном в честь падения империи. Ты отчитал его так, как никто никогда не мог. Это было восхитительно, — произнёс Гето с улыбкой. «Ох, слава богам…» Мегуми нервно глянул на Сукуну. Он, казалось, не слышал их, глядя куда-то в сторону. — Он не признает, но ему это нравится. Он не хочет, чтобы кто-то кидался на него. Он предпочитает тех, кто может бросить ему вызов. — И… Откуда Вы это знаете? Если только Вы с ним не… — Если то, что когда-либо было между нами с Сукуной, можно счесть за симпатию, то она была недолгой и, кажется, испарилась вечность назад. Сейчас мы старые друзья, так что не стоит беспокоиться. Прежде чем Мегуми успел возразить, Гето снова заговорил. — Но ты, конечно же, не беспокоишься, раз он тебе не нравится в том самом смысле. Лёгкая улыбка на лице Гето была не иной, как всезнающей. — Готово, — произнёс он, и это вернуло к ним внимание Сукуны. — Подожди меня снаружи, — сказал Сукуна после того, как Мегуми снова оделся. Мегуми коротко попрощался с Гето и вышел из лавки. Зимний воздух, ударивший в лицо, был бодрящим, и он переступил с ноги на ногу в попытке согреться. Вскоре Сукуна появился снаружи. — Что ж… Я до сих пор не понимаю, каким образом помог тебе, — сказал Мегуми. — Я почти ничего не сделал. Во всяком случае, у меня возникло ощущение, что одолжение делаешь мне ты. — Чепуха. Спасибо тебе за очень полезный вклад в моё чувство стиля, — сказал Сукуна и взял ладонь Мегуми, чтобы оставить короткий поцелуй. Мегуми повернулся, чувствуя, как тепло приливает к лицу, и чуть не вырвал руку из его хватки, когда тот закончил. — Теперь я буду готов к Цукиё. И я буду очень рад увидеть то, как все в Фукуме насладятся фестивалем. Ты в том числе, — произнёс Сукуна. — Честно говоря, мне больше интересно обсудить то, что ты можешь сделать для людей из империи помимо празднеств. И информационную прозрачность вокруг факта вторжения. Сукуна формально улыбнулся. — Мы найдём решения. Даю тебе слово. Прежде чем уйти, Мегуми ещё раз повернулся к нему и встретился взглядом. Он задавался вопросом, было ли глупостью с его стороны вообще спрашивать о таком, но чувствовал, что должен попытаться. — Что, если моё благополучие и свобода будут означать отъезд из Фукумы? Ты будешь держать меня здесь помимо воли, как своего пленника? Или отпустишь? Вопрос, казалось, парализовал Сукуну, который долгие секунды не двигался и не произносил ни слова. Когда Мегуми понял, что тот не отреагирует, он закрыл глаза. — Тогда, полагаю, это и есть ответ… — Я эгоист. Поэтому я бы приложил все усилия, чтобы удержать тебя здесь. Если бы это означало лишить тебя счастья… Я могу честно сказать, что не знаю, как бы поступил, — сказал Сукуна. Мегуми ожидал, что разозлится. Что разразится речью о том, как очевиден был хороший ответ, как слова Сукуны заставили его чувствовать себя ужасно, и как это было несправедливо. Но гнев так и не пришёл. Возможно, это было потому, что Мегуми уже в какой-то степени решил, что заслуживал судьбы в Фукуме. Так что, возможно, он мог бы смириться с мыслью о том, что кто-то желает его и нуждается в нём здесь. Даже если это был кто-то, кто причинил так много боли. Разве это не лучше, чем быть одному, отвергнутым семьёй и собственным народом? Его жизнь после отъезда никогда не вернётся в прежнее русло. Его люди будут презирать его, семья будет считать его слабаком и стыдóбой, грязным пятном на родословной… Возможно, так было лучше. С кем-то настолько грубо попирающим законы, что тот смог бы наплевать на собственные недостатки Мегуми.