Все ли с ним хорошо?
П-3 хочется рассмеяться. Громко, до боли в легких. Лающим истеричным смехом. Однако на выходе получается только судорожный вдох. Еще более резкий выдох, от которого на миг больно щемит в груди. Его, оказывается, действительно трясет, но вряд ли от смеха. Иначе бы он его, наверное, слышал. — Серёжа… Плеча осторожно, будто опасаясь спугнуть, касается ладонь. Майор узнает ее, одну из своих спасительниц и неизменную опору, но не реагирует, просто не может, так и продолжая сидеть с широко распахнутыми глазами и устремленным в пустоту взглядом, бессильно сжимая кулаки на бедрах. Отстраненно слышит что-то про радиоцентр и линию правительственной связи, звучащее удивительно спокойно в сложившейся обстановке, а после торопливо удаляющиеся шаги второго человека, присутствие которого он даже не заметил. Наверное, это был Шток. Ну, хоть он теперь не увидит его в таком ебаном состоянии — и на том спасибо. Чего он не ожидает, так это того, что после лицо шефа тут же окажется на уровне его собственного. Дмитрий Сергеевич что… сел перед ним на колени? В своих-то дорогих брюках опустился во всю эту кровь и грязь ради него? Кровь… Как же много здесь крови. Растерянно оглядываясь, Нечаев почти может чувствовать ее на языке. Или это он прокусил щеку и не заметил? Голова так болит, что остальная боль даже почти не ощущается, маячит где-то на фоне. Разве что еще сердце бьется за его внимание так, будто возомнило себя кузнечным молотом, а стенки его ребер — наковальней. А Дмитрий Сергеевич спокоен — его лицо выражает волнение совсем иного толка. В одном из комплексов его драгоценного Предприятия лежит мертвый, блядь, член Политбюро в окружении десятка других тел, будто это какая-то ебанутая инсталляция и вообще часть выставки, но он спокоен. Почему же тогда сам Нечаев сейчас практически в ужасе?! — Это… — голос его предает, звуча как никогда слабо. Жалко, — я сделал? — Нет, — тогда откуда под ногтями кровь. — Конечно нет. И почему Сеченов все же помедлил с ответом, если так уверен в своих словах? — Сюда ворвались роботы, — откуда, если он всех уничтожил. И где они в таком случае сейчас?! — Я так рад, что ты в порядке, мой мальчик…Но ведь он охуительно не в порядке.
Сергею кажется, что вместо того, чтобы задаваться всеми этими вопросами мысленно, он должен выкрикнуть их шефу (который, видимо, тоже принимает его за идиота) в лицо. И что вместо тревоги он должен ощущать более привычную ему злобу. Ему сейчас вообще много что кажется, но порывистые объятия, в которые его внезапно заключают, явно самые что ни на есть настоящие. Они теплые. В них становится пусть немножко, но полегче. Но майору все еще нестерпимо хочется закурить. И потушить окурок о какое-нибудь из бедер, как о последний живой остаток его нижних конечностей. Может, хоть так он наконец снова придет в себя. Если, конечно, вообще почувствует эту боль с такой-то адской мигренью. — Это задание слишком тяжелое для меня… — шепчет Нечаев, ни к кому конкретно не обращаясь. В глазах щиплет ощущение подступающих слез, недостойных майора спецназа. Но сейчас на это плевать. Он ведь не робот какой-нибудь, а человек. И он устал. Так чертовски устал… Ему больно снаружи и не менее хреново на душе. Хочется банального тепла, а еще обнять шефа за такую ладную талию в ответ и уткнуться носом в шею, от которой всегда так приятно пахнет одеколоном. Он не двигается с места. Нет у него для таких рисковых маневров ни смелости, ни хотя бы сил. — И не для тебя одного, — Дмитрий гладит его по напряженной как струна спине, голос на миг становится тверже для приказа. — Левая, Правая, разберитесь с телом. Какое-то время они просто сидят, пусть даже Дмитрию явно неудобно вот так к нему склоняться. Тот, в общем-то, даже не жалуется на это и только тихо напоминает майору дышать. Его ладонь ни на секунду не прекращает круговые движения по широкой, все еще слегка подрагивающей спине, пока вторая спокойно лежит грузом поддержки и надежности на пояснице. Сергей старается следовать совету, и вскоре ему в самом деле дышится гораздо легче, и даже голова болит уже не так сильно. В это время близняшки за спиной шефа делают с трупом Молотова что-то крайне странное, а после и вовсе происходит такое, что можно было бы легко принять за сон, не знай он, что уже бодрствует, но Нечаев слишком устал, чтобы удивляться. Или бояться. И чтобы сопротивляться — тоже. Он все-таки подтягивает забавно удивленного академика к себе, буквально усаживая того на свои бедра, чтоб не мучился в неудобной для спины (в его-то возрасте!) позе. Не встретив ни возмущений, ни сопротивления, а лишь искреннее любопытство во взгляде теплых карих глаз, Сергей достаточно смелеет, чтобы попробовать исполнить и другое желание, прикрывая собственные глаза для пущей храбрости. И именно из-за этого опрометчивого решения, все еще слегка дезориентированный, вместо того, чтобы просто уткнуться носом в изгиб шеи Сеченова, он мажет губами ему по щеке, будто слепой котенок. Вот тут-то он и вспоминает, что такое страх. Широко распахнув глаза, майор хочет уже отпрянуть, но Дмитрий Сергеевич оказывается быстрей. Рукой, что еще мгновение назад находилась у Нечаева на пояснице, он обнимает его за щеку, поворачивая голову застывшего в испуге П-3 ровнее, и целует в ответ, по-настоящему, прямо, твою ж мать, в губы. От этого глаза майора в шоке распахиваются еще сильней, а только-только успокоившееся сердце вновь заходится бешеным стуком, хоть уже и по более приятной причине. Губы Дмитрия Сергеевича нежные, словно касаешься собственными цветочного бутона, и Сергей расслабляется окончательно, позволяя себе наконец обнять мужчину в ответ и тут же крепче прижать его к себе. Внутренние барьеры рушатся один за одним. Пусть прежняя тревога, к сожалению, не прошла насовсем, но теперь щекотка в груди обусловлена не только ей. Сам по себе поцелуй невинный — Дмитрий Сергеевич не делает ничего, кроме как нежно сминает его губы своими, даже не задействуя язык, но Сергею все равно становится жарко. Может быть, дело в том, что даже просто ощущать на себе вес тела любимого человека — наконец-то он может признаться в этом хотя бы самому себе — оказывается до безумия приятно и правильно. А потом Сеченов кладет ему на лицо и вторую ладонь, поглаживая чуть заалевшие скулы большими пальцами, и все-таки углубляет поцелуй. Его бородка немного колется, но это даже язык не повернется назвать дискомфортом. К тому же ворох новых незнакомых чувств выходит таким приятным, что оказывает на Нечаева столь необходимое ему заземляющее действие. Впервые с начала этого проклятого задания он ощущает себя в комфорте и полной безопасности. Так, будто вокруг не разбросана куча трупов, о происхождении которых только-только пришедшему в себя П-3 сейчас хочется думать в последнюю очередь. Сзади слышатся уже знакомые торопливые шаги. Первый рефлекс майора — тут же отстраниться. Не хватало еще нанести репутации своего Волшебника еще больший удар, если это вообще возможно после смерти одного из партийных деятелей прямо на территории его Предприятия. Но ему не дает это сделать уже сам Сеченов, удержав рукой за затылок, будто шеф, привыкший всегда добиваться своего, не может им насытиться и желает этого сейчас столь сильно, что ему совершенно наплевать, что их застукают. И, конечно же, именно это и происходит. — Дмитрий Сергеевич… — не то смущенно, не то возмущенно отзывается Штокхаузен где-то за спиной Сергея. Сам млеющий в руках шефа П-3 тем временем отвлеченно замечает, что бедный мужик, видимо, так сейчас охренел, что аж позабыл про свой акцент. Он бы усмехнулся этой мысли, если бы мог чисто физически. — Я, кхм… Простите, что прерываю, но… — поняв, что этого будет явно недостаточно, немец все-таки смелеет, звуча настойчивее. — Дмитрий Сергеевич, прошу вас! Это дело крайней важности! — в его голос возвращаются истерические нотки, а после и акцент. — Центгхальный узел лезет в эфир! Кто-то пытается пегхедать инфогхмацию на Запад! Нечаеву хочется натурально зарычать от негодования, когда Дмитрий все же разрывает поцелуй. И все-таки у Штока есть какая-то прямо уникальная способность выбешивать его одним своим существованием. Ну, хотя бы то, что на лице шефа теперь тоже читаются сожаление и тень раздражения, приносит недовольно хмурящемуся Сергею некоторое удовлетворение. Было бы совсем замечательно, окажись оно направлено на Штока, но П-3 знает Сеченова достаточно хорошо, чтобы понимать, что причиной его недовольства стал не сам немец, а принесенное им известие. — Кто смог подключиться к узлу? — спрашивает Дмитрий Сергеевич чуть охрипшим голосом, но с хорошо знакомой его подчиненным собранностью. И вот это умение шефа держать лицо в любой ситуации не может не впечатлить обоих, учитывая, что при этом академик продолжает как ни в чем не бывало сидеть у одного из этих самых подчиненных на коленях и поглаживать его по спине. Словно ребенка, которому приснился кошмар. Мысль, конечно, весьма неуместная в контексте недавнего происшествия. Впрочем, с тем, что до столь приятного эпизода он действительно оказался в кошмаре, П-3 спорить не станет. — На это способны лишь два человека: вы и Петгхов. Нечаев не может сдержать вздох раздражения, устраивая голову на чужом плече. — Петров погиб, я видел его тело… —Только тело? — уточняет академик, поднимая одну ладонь чуть выше, к загривку. Нечаев улыбается, прикрывая глаза. — А ведь Петров это прежде всего голова. — Но тело было его! Как это возможно?! — мысленно П-3 уже отвешивает себе подзатыльник за всплеск эмоций, которые он, к сожалению, просто не способен контролировать. Дмитрий Сергеевич не осаживает его за это, а лишь с тихим «тшш…» поглаживает по волосам, безмолвно призывая взять себя в руки. Сергей даже немного жалеет, что в своем положении не может видеть выражение лица Штока, и ему остается довольствоваться лишь налетом смущения в его голосе. Зрелище-то наверняка презабавное! — Филатова… — тем временем заключает тот. — Когда твой пособник нейрохирург уровня доктора Филатовой, это вполне возможно, — задумчиво звучит за ухом, и Нечаев многое бы отдал, чтобы вот так лежать и слушать этот рассудительный спокойный голос хоть целую вечность. — Вы отследили сигнал? — Петгхов запутывает потоки, но я увегхен, что он находится в одном из научных центгхов. Слыша эти слова, Нечаев даже не пытается сдержать шумный тяжелый вздох и неохотно вновь открывает глаза. Потому что уже заранее знает, что прозвучит вслед за ними. И все же при этом майор ловит себя на том, что теперь он готов. Больше он Дмитрия Сергеевича не подведет! Уже хотя бы для того, чтобы заслужить от него еще один поцелуй.